Текст книги "Кукольник. Куколка. Кукольных дел мастер"

Автор книги: Генри Лайон Олди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 69 страниц) [доступный отрывок для чтения: 25 страниц]

– Степашкой его звать, – вместо графа ответил старец Аника. – Сын Ефрема Оселкова, кузнеца. Твое сияцтво, ты уж не поскупись, а? Сатаненыши на дороге не валяются, они в цене, значит…

Лючано вздохнул:

– У вас-то, святой отец, как раз и валяются…

Всю обратную дорогу он размышлял о куклах, себе и судьбе. Выходило не очень. Во всяком случае, опубликуй Лючано свои размышления, популярность ему не светила.

Рядом храпел задремавший граф.

Позади на рыдване, притулившись к скрипачу, катил отмытый дочиста и накормленный Степашка Оселков. Взгляд мальчишки сверлил кузов фаэтона, словно желая достать, дотянуться до Лючано Борготты – такого же сына сатаны, как и он сам, только не опрокинутого в грязь, а великого, благого, всемогущего.

Спасителя.

Всей сутью невропаста Лючано чувствовал этот взгляд.

«Никакого театра, – пообещал он сам себе, заранее зная, что нарушит обещание. – Завтра улетаю. Покидаю Мальцовку, беру билет на первый попавшийся корабль и лечу в тартарары».

«Это точно, – подтвердил маэстро Карл. – Летишь в тартарары, синьор директор».

Туча ворон висела над березовой рощей.

Брехали собаки.

– А театр мы назовем «Вертепом», – вдруг сказал Мальцов и снова захрапел.

Глава восьмая
Зубастый урожай

I

Приказ грузиться в десантную «жабу» удивил Тарталью. Что делать рабу на варварской планете во время налета? Не воевать же! Помпилианцы рабов в качестве солдат не используют. На Помпилии воинская служба считается почетной, она – для свободных.

Да и вояка из раба, как из джема – вилка.

Разумеется, хозяин знал ответ на сей вопрос, однако просветить Лючано не счел нужным. Вскоре он оказался в грузовом отсеке бота, рядом с Сунгхари и еще четверкой рабов: вехденом и тремя техноложцами. Кроме них в отсеке никого не было: корсары расположились в верхней кабине. Из груза имелись три тихоходные платформы, тщательно принайтованные к полу одна поверх другой.

– Десант-группы, доложите готовность.

– Третий готов.

– Первый готов.

– Четвертый готов…

– Даю отсчет. Десять, девять…

Ни обзорников, ни тем паче иллюминаторов в отсеке не наблюдалось. Посмотреть, как «жабья свора» вываливается из чрева «Этны», устремляясь к планете, Лючано не удалось. Бот качнуло: раз, другой. Навалилась тяжесть – и тут же отпустила: сработали компенсаторы инерции. Некоторое время ничего не происходило, лишь ровно гудел двигун. Потом звук двигуна изменился, завибрировал, и началась болтанка. Не слишком сильная, но вполне ощутимая.

Бот вошел в атмосферу.

Спуск занял минут десять. Болтанка кончилась раньше: бот погасил скорость, его больше не швыряло в турбулентных потоках.

Мягкий толчок.

«Приехали…»

Время шло, а дверь не спешили открывать. Распоряжений по внутренней связи тоже не поступало. За переборками в потрохах «жабы» что-то лязгало, щелкало, звякало, еле слышно ворчали механизмы: бот жил своей жизнью. Никому не было дела до роботов, сидящих в грузовом отсеке.

О них словно забыли.

«Может, нас сюда загнали по ошибке? Просидим до конца операции и вернемся на корабль…»

Снаружи глухо ухнуло, как будто рядом с «жабой» на землю опустилась нога великана. Звуки внутри бота умолкли. Прошло еще минут двадцать. Клацнуло, разблокировавшись, запорное устройство.

– Рабам активировать грузовые платформы, – ожили акустические процессоры. – Вывести их наружу и построиться у кормы бота.

Мерзко подвывая сервоприводами, начал открываться внешний створ. В отсек ворвались, будоража ноздри, запахи чужой планеты. Пряная горечь разнотравья, медвяный аромат цветов и – йодисто-соленый запах моря!

Настоящего.

Отстегивая фиксирующие ремни, снимая крепления с платформ, активируя подвески-антигравы и помогая толкать к выходу неповоротливые конструкции, Лючано дышал полной грудью. Это вам не стерильно-кондиционированный, прошедший через регенераторы воздух «Этны». И не иллюзия рабского «вирта».

Планета пахла солнцем, степью, морем и… свободой!

Он никогда раньше не задумывался, как пахнет свобода. Но теперь был убежден: именно так, и никак иначе.

Направо до самого горизонта раскинулась степь. Участки сочной зелени сменялись серебристой сединой, уходили вдаль, сливались – и теплый ветер нежно оглаживал колышущиеся, подобно воде, травы. А море катило волны прямо перед ботом, в какой-то полумиле. Густая синь, покрытая белыми барашками, к горизонту светлела, сливаясь с бирюзовым небом, по которому, как барашки по морю, двигались легкие стрелы перистых облаков.

И ни одного летательного аппарата в бездонной голубизне!

Совершенно нереальная, первобытная картина.

Взглянув левее, вдоль глянцевого борта «жабы», Тарталья понял, что поторопился. Там, на расстоянии мили, начиналась окраина города, виденного им с орбиты. Над ней и дальше, теряясь в дымке, правильным шестиугольником висели шесть десантно-штурмовых ботов, накрывая место операции сеткой парализующих лучей.

По другую сторону «жабы» высилась, лоснясь металлом и смазкой, толстая телескопическая штанга, увенчанная куполом мощного излучателя. От купола к парящей над домами зловещей «гексаграмме» тянулся энергетический луч, хорошо видимый за счет ионизированного им воздуха.

Лючано завертел головой и обнаружил в отдалении еще три бота с излучателями. На аппаратах, образующих «гексаграмму», были установлены широкополосные отражатели-дифракторы – попадая на них, парализующие лучи дробились, расслаивались и частой сетью падали на населенный пункт.

Плюс рассеянное излучение…

Он отдал помпилианцам должное: профессионализма им было не занимать. Сектор они накрыли грамотно, как на образцово-показательных учениях. Чувствовалась хватка – клыки хищника, отточенные сотнями локальных войн и тысячами таких вот пиратских налетов на миры варваров, находящиеся за краем освоенной Ойкумены.

Вряд ли к этому моменту кто-либо из аборигенов находился в сознании.

– «Волк-3» на связи. Да, слышимость в норме. Хорошо, я учту…

Из-за корпуса бота объявились двое корсаров. Один разговаривал с кем-то через уником.

– Что у них? – поинтересовался второй, когда говоривший дал «отбой».

– Все в порядке. Сели в другом полушарии. Там грядка вроде здешней, накрыли всю целиком. Сейчас приступят к уборке. Кстати, пора бы и нашим…

Оба глянули на «гексаграмму». Словно повинуясь взглядам, лучи, протянутые к висящим ботам, исчезли. Искрящаяся сетка погасла.

У корсаров ожили уникомы.

– Закончили? Ясно. Приступаем.

Первый обернулся к рабам, поправив висевшую на бедре кобуру с тяжелым «стрекачом». И за миг до того, как прозвучал приказ, Лючано наконец понял со всей ясностью, какая им сейчас предстоит работа.

И почему до поры пустовал грузовой отсек.

Понял-то он, наверное, раньше. Гораздо раньше. Чай, не дурак, как сказал бы граф Мальцов. Но упирался, ставя рассудку барьеры и препоны, защищаясь от правды. Все, что оставалось в Тарталье человеческого, протестовало против холодного, острого, как нож под ребром, понимания.

Неизбежность соучастия.

От этого можно было сойти с ума.

II

Они двигались к городу на двух платформах: третья осталась в резерве.

Предусмотрительные корсары в каждый из «экипажей» включили по энергету – толкать платформу. В таком деле один энергет стоил десятка сидящих на «веслах» рабов, чья эволюция пошла иными путями. Это экономило место на платформе и существенно увеличивало мобильность группы.

Брамайни стояла на «носу» и вела их транспорт. «Нос» отличался от «кормы» лишь наличием примитивного пульта управления на выдвижной стойке и браслетов энергоприемника, подсоединенных к пульту кабелем. Блестящие браслеты украшали запястья и щиколотки Сунгхари, делая ее похожей на храмовую танцовщицу – строгую и отрешенную.

Вторую платформу вел раб-вехден – как и брамайни, рулевой и источник энергии в одном лице. Бритый наголо, со шнуром на лбу, Хозяин Огня нижнюю половину лица закрывал белой марлевой повязкой – чтобы дыхание, упаси небо, не осквернило «святость искры». Даже скатываясь к психическому ступору робота, погружаясь в трясину равнодушия и покорности, вехден был не в силах отказаться от системы запретов и разрешений, впитанной с молоком матери.

«Есть кое-что превыше жизненных коллизий», – вздохнул маэстро Карл.

Не слушая маэстро, Тарталья вертел в руках выданный ему индикатор пригодности. Как выяснилось, приборчик надо просто навести на кандидата в рабы, и огонек покажет: зеленый – пригоден, желтый – под сомнением, красный – непригоден.

«Урожай» предполагался обильный, и помпилианцы распорядились:

– «Сомнительных» не брать!

– Дальтоников нет? Зеленый от желтого все отличают? – спросил раздавший рабам индикаторы корсар.

Дальтоников среди мужчин не нашлось.

А брамайни как женщина дальтонизмом не могла страдать в принципе.

Лючано поднялся, подошел к Сунгхари и встал рядом, всматриваясь в приближающиеся дома окраины. Его напарник-техноложец остался сидеть на месте, безразлично глядя в пространство, а, может быть, внутрь себя. В отличие от Лючано, ему было все равно, куда и зачем они направляются.

«Небось после рейда Тумидус всех окончательных роботов с „Этны“ спишет. Заменит „свежатинкой“ из здешнего „урожая“. Лети, галера, возьми тебя холера…»

Начались дома: одноэтажные, приземистые, они едва выглядывали из-за высоких заборов, как если бы от страха и любопытства привстали на цыпочки. Крыши, крытые красной черепицей, печные трубы… Как на Сечене, да не совсем. Тут домики аккуратные, заборы крашеные, за заборами – буйная зелень фруктовых деревьев. Ветви гнулись под тяжестью зреющих плодов.

Сразу видно: не крепостные живут – свободные. Для себя стараются, не для барина.

«Недолго вам, бедняги, волей тешиться…»

Он увидел первую аборигенку. Русоволосая девушка в простеньком синем платье лежала лицом вниз на пыльной улочке, выбросив вперед правую руку. Диковинные туфельки с острыми каблучками свалились с ног. Казалось, девушка споткнулась, упала, хотела встать, не смогла, пыталась ползти – да так и застыла, потеряв сознание.

Охальник-ветер без стыда задирал платье, обнажая стройные загорелые ноги и тщась заглянуть дальше.

«Ну зачем я ее заметил?! Что мне стоило сидеть сиднем? Проехали бы мимо…»

Разумеется, проигнорировать девушку не вышло.

– Останови, Сунгхари.

«Кто меня за язык тянул? Гай Октавиан Тумидус? Корсар, отдавший приказ? Долг раба?! Какая разница, глупый ты кукольник, кукла, робот…»

Он спрыгнул с платформы.

Навел на девушку индикатор – словно прицелился.

«Хоть бы красный! Иначе через три года, сняв „клеймо“, останется только купить веревку и повеситься…»

Зеленый.

Лючано махнул рукой напарнику. Вдвоем они легко уложили девушку на платформу. Теперь следовало начать осмотр домов. Ноги понесли его к ближайшей калитке. Напарник шел следом, молчаливо признав в Лючано старшего. Он первый проявил инициативу – ему и командовать. В рамках полученного приказа, разумеется.

Ну и пусть!

Аборигенам все равно ничем не поможешь. А так – хоть какое-то подобие свободы: решать, что делать, отдавать команды другим. Пусть мелкие, пустяковые, в строгих, отмеренных хозяевами границах – но распоряжаться-то будет он!

«Сволочь ты, Тарталья».

«Сволочь! – со знакомой, „клейменой“ радостью согласилась притаившаяся внутри сволочь. – Ну и что? Иди, ищи, братец…»

Калитка оказалась заперта. После второго пинка что-то хрустнуло – видимо, деревянная щеколда, – и калитка распахнулась. Никогда раньше он, как разбойник, не врывался таким образом в чужое жилище. А вот теперь, став рабом, – довелось.

«Хороший случай оправдать собственное прозвище…»

Маэстро Карл и Гишер молчали, зато тайная сволочь разошлась вовсю.

«Заткнись! Без тебя тошно…»

Дорожка, тщательно выложенная из плоских камней. По краям – грядки; перед самым домом – клумба с бордовыми цветами. На пришельцев в изумлении таращатся раструбы соцветий. Дверь в дом приоткрыта. Темная прихожая. «Сени», как говорят на Сечене.

Горница. Никого.

Стол покрыт белой кружевной скатертью. Ручная работа, в метрополиях больших денег стоит. А тут небось обычное дело. В углу – темные лики местных богов или святых. Перед ликами теплится живой огонь. Массивные шкафы, буфет с посудой…

Комната поменьше. На кровати – старуха.

Индикатор загорается красным.

– Пошли дальше.

Напарник без возражений подчиняется.

Следующий дом. Во дворе, на грядке, примяв какую-то съедобную зелень, раскинув руки, лежит босой мальчишка лет восьми. Солома жестких волос, конопушки на щеках; пятки измазаны в жирном черноземе. Глаза широко распахнуты (от ужаса? от изумления?..), смотрят в небо, откуда обрушилась нежданная напасть.

Зеленый.

– Возьми его.

Напарник забрасывает обмякшее тело мальчишки на плечо и несет к платформе.

В дом Тарталья вошел один, споткнувшись у порога о матерого детину – тот лежал ничком, похожий на труп. «Сам не утащу. Вдвоем бы управиться…» Он не поверил своим глазам, когда на индикаторе вспыхнул желтый огонек. Восьмилетний сопляк им, видишь ли, в рабы годится, а здоровенный бугай, на котором пахать можно, – под сомнением. Ну и ладно, нам же легче; сказали «сомнительных» не брать – мы и не будем.

Зато женщина с усталым лицом, сомлевшая за столом, лицом в тарелку с супом, оказалась вполне подходящей. Вернулся техноложец, и они вынесли женщину из дома, уложив на платформу рядом с остальной добычей. Платформа продвинулась вперед шагов на двадцать и зависла напротив очередного дома.

Через полчаса Лючано привык.

Втянулся.

Работа как работа. Зашел, проверил, утащил. Или оставил лежать. Он лишь раз дернулся, увидев валявшихся на земле не людей – птиц. От этого зрелища его без видимой причины пробрало холодом. Только сейчас дошло: вокруг царит мертвая тишина. Шелестят деревья, когда их ветви оглаживает ветер, прилетая из степи, – и все. Ни птичьего щебета, ни жужжания насекомых. Под ногами хрустели хитиновые панцири жуков, упавших наземь.

Мертвый город.

Кладбище.

И рабы – слуги ангелов Смерти – забирают людей в потусторонний мир, где «ботве» до скончания века придется гнуть спину на новых господ.

«Работай, ради всего святого! – выкрикнул почти неслышимый, запеленутый в кокон ужасной тишины маэстро Карл. – Работай и ни о чем не думай! Малыш, за что ж тебя так…»

Гишер промолчал, а тайная сволочь хихикнула.

Они битком наполнили платформу телами, когда пыльная грунтовка кончилась, сменившись булыжной мостовой, а дома выросли до двух-трех, местами до четырех этажей. Лючано отправил Сунгхари с грузом к боту, сам же с напарником прошелся по улице, сортируя редких прохожих по степени пригодности. Годных они стаскивали в одно место и выкладывали рядком на тротуаре, чтоб потом грузить разом, а не собирать по всей улице.

Двое – седобородый старик в черном и пухлая девочка с леденцовым петухом, зажатым в кулачке, – мирно легли бок о бок.

Обоим индикатор дал зеленый свет.

И не хотелось задаваться вопросом: почему?

Заходить в дома и вламываться в каждую дверь Лючано не спешил. Он заглянул за поворот улицы. В конце концов, мы продолжаем выполнять приказ, верно? Проверяем, нет ли за углом пригодной для сбора «ботвы».

Ноги слушаются? – да.

Никто его не одернул: ни снаружи, ни изнутри.

За поворотом лежал опрокинутый экипаж. Лошадь сраженная парализующим лучом, повалилась на бок, увлекая за собой хлипкую повозку. Рядом, неестественно вывернув шею, скорчился кучер в длиннополой куртке и штанах из грубой ткани в рубчик. Из экипажа свешивалась женская рука: тонкое запястье, изящные пальчики, кружевной рукав. На безымянном пальце блестело кольцо.

«Здесь, по-видимому, любят кружева…»

Лючано подошел ближе, навел индикатор на кучера. Индикатор молчал. Это означало, что кучер мертв. Вот так, господа помпилианцы. Вот и ваши «гуманные» парализаторы. Полюбуйтесь. Впрочем, вам, конечно, плевать: лес рубят, щепки летят. Одним рабом больше, одним меньше…

Издержки производства.

Индикатор прицелился в даму.

«Жива. Зеленый».

Вместе с напарником они отнесли даму к остальным.

– Ждем платформу, грузим этих, потом сворачиваем за угол и движемся вдоль улицы до упора, – распорядился Лючано, чувствуя, как внезапно оживает на плече татуировка Папы Лусэро. – Собираем, кто еще попадется, разворачиваемся и начинаем проверку домов.

Техноложец кивнул.

Ему было все равно, как действовать.

В отличие от Лючано.

«Людей на улице мало. Большую часть мы уже собрали. Могли бы прямо сейчас начать ломиться в дома. А так, пока дождемся платформы, пока погрузим добычу, пока не спеша пройдемся туда-сюда, подбирая оставшихся… Глядишь, поступит приказ возвращаться. Чуть проволыним тут, чуть проволыним там, и кому-то из аборигенов посчастливится остаться на родине, избежав рабства».

Пустая платформа с брамайни прибыла минут через двадцать.

– Давай шевелись…

Погрузив добычу, они свернули за угол и вскоре добрались до конца улицы, где перед ними распахнулась площадь. Над площадью возвышался местный храм с золоченым куполом-луковицей. Но не стройный белокаменный собор, не стрельчатые окна с цветными витражами и не купол, горящий на солнце, заставили Тарталью остановиться. Не мастерство зодчего или благоговение перед чужим богом было тому причиной.

Всю площадь устилали тела.

Десятки, сотни.

Особенно много их было на ступенях храма. Кто-то лежал прямо в дверях. Завидев зловещие черные силуэты в небесах, эти люди поспешили к святилищу. Просить у божества помощи и заступничества, каяться в грехах, призывать громы и молнии на головы пришельцев, которых, должно быть, сочли адскими демонами, – что, в общем, было недалеко от истины…

Да какая разница, зачем сбежались несчастные?

Они взывали к небесам, верили и надеялись на избавление, а пришел не избавитель от страданий, а Лючано Борготта – именно он, и никто другой! – и пригнал сюда проклятую платформу-рабовозку!

«Не захотел вламываться в дома? Извернулся? Решил совершить хитренькое благо? Получи и распишись в получении, хитрец…»

– Сунгхари, подай платформу вперед, – мертвым голосом сказал Тарталья. – Шагов на тридцать.

И, обращаясь к техноложцу:

– Начинаем собирать.

Они успели проверить на пригодность и уложить на платформу лишь пятерых человек, когда от входа в храм послышался шум.

Топот ног.

Лючано обернулся.

По ступенькам, перепрыгивая через распростертые тела, бежали трое: всклокоченный мужик с бородой веником и безумно горящими глазами фанатика, а за ним – два молодых, крепких парня, неуловимо похожих на бородача.

Отец и сыновья?

Впрочем, гадать о родственных связях троицы сейчас было не время. Один из парней сжимал в руках выдранный из ограды кол. Другой – штыковую лопату. А в лапищах бешеного папаши тускло блестел металлический предмет с отчетливо различимым стволом.

Тупорылым, словно культя калеки.

Нечто подобное Тарталья видел в музее на Сечене. Эта штука, если верить комментариям экскурсовода, называлась «обрез», была пороховой и стреляла пулями из свинца. Примитивный, допотопный огнестрел. К сожалению, музей, безопасный и цивилизованный музей находился далеко, а бородач – близко.

Туземец задержал бег, страшно, по-звериному, зарычал – и, вскинув руку, выпалил по сборщикам «ботвы».

Полыхнуло, как из тяжелого полис-разрядника при веерном накрытии. Только разрядник производит мало шума, а обрез лупил с оглушительным грохотом. Горячий воздух отчаянно взвизгнул над ухом. Огнестрел оказался не таким уж примитивным; по крайней мере, многозарядным. Бородач что-то передернул на своем оружии, изрыгнул брань, понятную без перевода…

И выстрелил во второй раз.

Лючано шарахнулся в сторону.

– Бежим!

«Проклятие! У нас – приказ! Мы должны собирать „урожай“. Приказ не позволит убежать, остановит, вернет обратно…»

Секундой позже он обнаружил, что удирает со всех ног и никакой приказ тому не помеха.

Брамайни, на удивление быстро сообразив, чем пахнет дело, с проворством обезьяны покинула тихоходную платформу и теперь мчалась следом. На бегу она ловко петляла, сбивая прицел.

Один техноложец отстал, в растерянности топчась на краю площади.

– Беги! Спасайся! – обернувшись, заорал ему Лючано, споткнулся и едва не полетел кубарем. Лишь сейчас он сообразил, что несется совсем не по той улице, которая вывела их на площадь.

Жалобный, тоненький визг раздался позади. Рискуя упасть, Тарталья оглянулся снова.

Парень с лопатой, сбив «робота» с ног, яростно молотил лежащего – изо всех сил, с остервенением, на убой. Техноложец молчал и ворочался, пытаясь встать на четвереньки. Парень с колом и бородач с обрезом, оставив родственника заканчивать начатое, парой медведей-шатунов топали за беглецами. Чувствуя, что отстает, бородач на ходу возился с упрямым огнестрелом.

Обрез наконец поддался его усилиям и плюнул вдогонку свинцом.

Из стены брызнула штукатурка, больно ударив Тарталью в висок и по щеке. Он постарался наддать, хотя в боку кололо вязальной спицей. Брамайни же оказалась двужильной: догнав его, она в три скачка вырвалась вперед.

Желание жить не успело угаснуть в Сунгхари за полгода рабства.

Улица вильнула вправо. Заметив узкий проулок, Лючано, не раздумывая, нырнул туда, догоняя верткую брамайни. Так мальчишками они удирали, путая следы, от собаки деда Бертолуччо, в чьем саду росли на диво сочные и вкусные кивуши – гибриды груши с киви. Пес бегал резво, а клыки у него были на редкость острые, так что улепетывать приходилось во все лопатки.

Но сегодня ему грозило кое-что похуже зубов собаки или палки деда Бертолуччо. Одно дело воровать соседские кивуши, и совсем другое – похищать людей. Чьих-то сестру, сына, мать, брата, жену… Лючано, уж на что мирный человек, и то удушил бы за такое собственными руками.

«Местных вполне можно понять», – буркнул рассудительный маэстро Карл.

«Ага, – согласился Гишер Добряк. – Ты мечтал, дружок, чтобы к тебе относились по-человечески? Вот вполне человеческое отношение: подстрелить – и лопатой или колом…»

Оба были правы.

Однако Тарталье совершенно не хотелось становиться объектом справедливого гнева аборигенов.

Минут пять он бежал за Сунгхари по каким-то закоулкам, грязным и запутанным, как волосы нищей побирушки. Подворотни, дворы, белье, развешенное для просушки прямо на улице, покосившиеся заборы, пыльные, немытые, засиженные мухами окна, плети дикого винограда, усыпанные гроздьями зеленых ягод, чахлые палисадники…

Все слилось в вихрь безумного калейдоскопа.

«Только бы не тупик!» – горошиной в пустой тыкве колотилась в мозгу единственная мысль. Наконец, нырнув в высокое парадное и прикрыв за собой дверь, они с Сунгхари, судорожно глотая воздух, привалились к исчерканной надписями стене. Снаружи больше не стреляли, но Тарталье казалось, что он слышит топот ног преследователей. Лишь миг спустя он сообразил: это его собственная кровь стучит в висках.

Погони не было.

Оторвались!

III

В парадном пахло мочой и кислой капустой.

– Вот это вляпались! – прохрипел Лючано, медленно приходя в себя. Сердце грозило разнести ребра в клочья, выпасть на щербатые ступени лестницы и поскакать вверх, на чердак. – Пропадем ни за грош, и никто не вспомнит…

Тот факт, что за гибель Лючано Борготты судьи Китты через три года накажут Гая Октавиана Тумидуса, нерадивого хозяина, почему-то ни капельки не успокаивал.

Брамайни, восстанавливая дыхание, не ответила. Лишь молча кивнула, соглашаясь. Черные кудри ее растрепались, прядями закрывая лицо; кожа на скулах приобрела пепельно-бледный оттенок. Грудь ходила ходуном, натягивая ткань робы. Из нижней губы на подбородок тянулась струйка крови – рабыня на бегу закусила губу, не соразмеряя силу прикуса.

Сейчас, впервые за все время их знакомства, Сунгхари походила на нормального человека.

На женщину, растерянную и испуганную.

Тарталья даже на миг залюбовался разгоряченным, таким живым лицом брамайни. «Совсем сдурел – о бабах думать? Думай, как выбраться из передряги!» – одернул его Добряк Гишер. Что ж, старый экзекутор понимал толк в жизни.

– Переводим дух и начинаем пробираться к боту. Туземцы не станут выяснять, кто раб, а кто господин. Воткнут кол, и вся недолга. Лучше им не попадаться…

Сунгхари опять кивнула. Было видно: она целиком и полностью полагается на спутника – как ранее действовала, повинуясь приказам помпилианцев. Внешняя живость оказалась лживой: шесть месяцев рабства давали себя знать.

«Неужели и я стану таким?!»

«Прекрати нытье! Потом будешь рефлексировать, на „веслах“. Восстанови силы, малыш, и выбирайся из этой задницы!» – без промедления присоединился к Гишеру маэстро Карл.

Слегка приоткрыв дверь, Тарталья осторожно выглянул наружу.

Вроде никого.

Ни бородача, ни его оглашенных сыновей.

Интересно, почему их не парализовало? Должно быть, когда город накрыли лучами с ботов, эта троица находилась в подвале или каком ином подземелье глубоко под храмом. Под храмами часто бывают подземелья. Махина святилища выполнила роль защитного экрана. Если над головой больше трех метров грунта, а тем более камня, никакой парализатор тебя не достанет.

Вот и выбрались невпопад, народные мстители…

– Идти можешь?

– Могу.

– Тогда – за мной.

Сказать это было легче всего. Оглядываясь по сторонам, они вышли из подъезда. И тут Лючано сообразил, что совершенно не представляет, куда надо двигаться! Они заблудились в незнакомом городке, на чужой планете – хорошо еще, что территорию накрыли парализующие лучи эскадры.

«Действие лучей – от пяти до восьми часов. Прошло максимум полтора. Это радует. Не хватало, чтобы туземцы очнулись, начали выяснять, шастать по улицам…»

Тарталья завертелся на месте, пытаясь углядеть хоть какой-то ориентир. Из-за домов до него донесся колокольный звон. Тревожный набат вставал неподалеку, словно разбуженный великан, злой и агрессивный со сна.

«Колокол, надо полагать, в храме на площади. Значит…»

– Нам туда!

Он махнул рукой вдоль улицы и с решимостью лидера зашагал в выбранном направлении, подавая пример Сунгхари. Если бы Лючано еще действительно был так уверен, как старался показать!

«На площади – частично загруженная платформа. Попытаться выбраться на ней? – размышлял он на ходу. – Платформа, конечно, тихоход, но так в любом случае будет быстрее, чем тащиться к морю на своих двоих. Бегом, если очень постараться, рабовозку догнать можно, но бородач с сыновьями, как выяснилось, бегуны не ахти. Особенно на длинных дистанциях. Тем более один из них наверняка сейчас бьет в колокол – больше некому…»

Хотелось, чтобы звонарем оказался бородач с обрезом.

«А если этот гад остался внизу? Не догонит он – догонит пуля…»

Лючано решил не рисковать с платформой. Лучше двигаться к ботам пешком, медленно, но верно. Доложимся корсарам, и пусть сами решают: вызволять платформу с «ботвой» или бросить? Он шел, практически не замечая бесчувственных аборигенов, попадавшихся на пути тут и там, переступая через тела людей или огибая их, как обходил бы бездушные препятствия.

Совесть благоразумно помалкивала.

Набат за домами не прекращался, зовя подмогу.

Дойдя до угла, они свернули направо у магазина тканей, чья витрина была сплошь задрапирована разноцветными полотнищами. Звон колокола приблизился, говоря о том, что они идут в направлении площади. Что за напасть?! Ведь Лючано выбрал вариант с пешим отходом к ботам, пренебрегая брошенной у храма платформой!

Однако ноги, не соглашаясь с выбором, упрямо несли обоих на площадь.

«Приказ!»

Рабы не в силах нарушить приказ. Можно сколько угодно тешить себя иллюзией свободы выбора – но едва непосредственная угроза для жизни миновала, приказ вновь стал действовать. Рабам велено собрать «урожай». Погрузить на платформу. И доставить на бот.

Точка.

Выжженная, похожая на клеймо точка.

«На площади мы могли погибнуть, как погиб наш бедняга-напарник. И тогда задание хозяев в любом случае не было бы выполнено. Поэтому кукловоды на время ослабили нити, позволив марионеткам ощутить плоскость пола и спастись бегством. А теперь хозяева возвращают нас обратно – доделывать работу…»

– Без платформы уйти не получится, – уведомил Лючано женщину. – Действуем быстро. Если рядом с платформой никого нет – вскакиваем на нее, ты подключаешься к управлению, и возвращаемся к боту на максимально возможной скорости. Следи за дорогой. А я буду отбиваться, если нас попытаются задержать.

Последняя фраза прозвучала глупо и нелепо.

– Да, – кивнула брамайни, похожая на фарфорового болванчика.

По дороге он подобрал кусок ржавой железной трубы. Против обреза, конечно, не поможет. Но от туземца с колом или лопатой отбиться вполне реально. Все лучше, чем ничего.

Впереди над крышами вырос знакомый купол храма. Луковица гудела и вибрировала. Больше не оставалось сомнений, что колокольный звон доносится именно оттуда. Лючано замедлил шаги, пригнувшись, с опаской выглянул из-за угла.

«Кроме парализованных тел, вроде никого».

Он вытер лоб, вспотевший от страха, грязной рукой, размазав по лицу ржавчину и не заметив этого. Взгляд раз за разом обшаривал площадь, то и дело возвращаясь ко входу в златокупольный храм, к рабовозке…

«Местные наверняка незнакомы с антигравитацией. Почему же не торчат возле платформы, зависшей в воздухе, разглядывая „чудо“? Нашлись более важные дела? Нет, что-то здесь не так!»

Однако ни в дверях храма, ни на площади, ни у строений вокруг не было заметно никакого движения. Лишь колокол тревожно метался над оцепеневшим городом.

Лючано почувствовал, что больше не в силах оставаться на месте.

Проклятый рабский долг толкал его вперед.

– Готова?

– Да.

– Бегом!

Казалось, их шаги громом отдаются по всей площади, заглушая вопли колокола. Сердце плясало в груди, норовя провалиться вниз живота, и дальше, дальше – в пятки; потерпев неудачу, сердце попыталось выпрыгнуть наружу через горло. Суровые нити натянулись, ведя и указывая. Лючано чувствовал: сейчас кто-то пристально следит за каждым его шагом, каждым судорожным вздохом, каждым ударом сердца; кто-то смотрит на происходящее его глазами.

Он догадывался – кто, но это не имело никакого значения.

Успеть!

Добежать до рабовозки, завести двигун и поскорее убраться отсюда.

Оказавшись у края платформы, он подсадил Сунгхари, которая тут же бросилась к пульту и браслетам. Сунул трубу под мышку, уцепился за стойку боковых поручней, готовясь запрыгнуть…

– Х-ха!!!

Отшатнувшись, он схватился за свое импровизированное «оружие». К счастью, нападающий промахнулся. Лопата со звоном ударила в край платформы. Брызнули искры. «В голову целил, чтоб наверняка», – мимоходом оценил Лючано, отбивая трубой следующий удар.

И упал, не удержавшись на ногах.

На помощь парню, разъяренному, как хищник, на чью территорию забрался соперник, уже спешил его не менее дружелюбный брат с колом. Отчаянным рывком Лючано закатился под платформу, спасаясь от взмахов смертоносной лопаты.