Текст книги "Записки о России при Петре Великом, извлеченные из бумаг графа Бассевича"

Автор книги: Геннинг фон-Бассевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

На другой день Екатерина на трон принимала поздравления. Император также поздравил ее вместе с другими, как адмирал и генерал, и по его желанию она пожаловала графское достоинство тайному советнику Толстому[98]98
  Петру Андреевичу.


[Закрыть]. Множеством значительных повышений ознаменовалось это высокое торжество, которое заключилось прекраснейшим фейерверком, какого еще не видали в Москве, хотя при всяком празднестве император устраивал великолепные огненные потехи и употреблял на это огромные суммы. Изображение ленты и девиза ордена св. Екатерины составляло одну из главных частей в этом фейерверке. Авторы «Истории Петра Великого», «Преображенной России» и барон Нестесураной утверждают, что лента этого ордена белая и что он жалуется придворным дамам, тогда как она пунцовая с серебреными каймами, и за исключением княгини Сапеги, племянницы императрицы, ни на кого не возлагалась кроме супруг царствующих особ; что же касается до царских принцесс, то им орден этот принадлежит по праву рождения. Об этой ошибке не стоило бы распространяться, если б она не служила доказательством того, что названные авторы не всегда говорят как очевидцы или ссылаются на показания людей, посещавших двор.

Князь Репнин назначен был вместо князя Меншикова председателем военного совета (conseil de guerre)[99]99
  Так названа здесь военная коллегия.


[Закрыть], потому что император заставил последнего отказаться от этой должности, чтоб пресечь ему путь к взяточничеству. Порученное ему после того управление крепостными работами в Кронштадте не представляло подобного искушения, и действия его были более на глазах государя. Впрочем всё это сделано было с сохранением уважения к его личным заслугам. Военная коллегия, в полном своем составе, явилась благодарить князя за милости, которыми пользовалась в его управление. Через год эта же самая коллегия осмелилась назначить Ингерманландскому полку другого шефа; но император утвердил князя, прирожденного полковника этого полка по титулу герцога Ингрийского, и даже дал ему право производить в нём в офицеры и делать повышения в чинах по своему усмотрению. Да и управление работами в Кронштате было не маловажною должностью: Петр Великий предполагал произвести этими работами нечто необычайное.

Город этот, прежде называвшийся Котлином, как и самый остров, на котором он стоит, уже шесть месяцев носил свое новое имя[100]100
  Кронштадта.


[Закрыть], которое было ему дано, когда в нём возвели длинный ряд бастионов[101]101
  Петр В. назвал четвертый из этих бастионов «Лефортом», в память великого адмирала этого имени, который пользовался от него такою нежною и заслуженною любовью. Примеч. сост. Зап.


[Закрыть], долженствовавший идти по всему берегу острова, прикрывать город и порт со стороны Карелии и окружать новый канал, прорытый от этого порта до Невы, для прямого сообщения Кронштадта с Петербургом. С одной стороны этого канала несколько небольших верфей для починки судов было оставлено в прежнем виде. Корабли могли в них плавать свободно и при помощи шлюзов скоро оставались на суше, а потом, по окончании починок, снова таким же способом спускались на воду. Там, где канал этот входит в гавань, предполагалось устройство с одного берега на другой такой арки, чрез которую мог бы проходить самый большой военный корабль, идущий на всех парусах, и которая поддерживала бы маяк, настолько высокий, чтоб огни его видны были на другом берегу Финского залива, и с пирамидальною вершиною, украшенною императорской короной, как указанием на название города. За исключением материала, который должен был состоять из тесаного камня, Кронштадт соединял бы в себе всё, чему дивились в древности на Родосе и Фаросе. Но Петр Великий не дожил до перехода этой мысли из области предположений в область действительности.

Император отменил постановление, много лет остававшееся в силе, которым запрещалось вельможам строить в Москве новые дворцы[102]102
  За то указом в январе 1724 г. всё русское дворянство обязывалось, смотря по количеству своих крестьян, строить красивые дома на одном из петербургских островов, называемом Васильевским, который составляет значительную часть города. Примеч. сост. Зап.


[Закрыть]. Несмотря на то он, казалось, выехал из этой столицы с намерением долго туда не возвращаться, потому что приказал всем знатным лицам, не состоявшим в Москве на службе, даже дамам и девицам, которые там поселились, следовать за двором в С.-Петербург. Московскому коменданту предписано было принуждать их к выезду из этого города, что он и исполнял во всей точности, – Г. де Бисси, секретарь посольства при маркизе де Бонаке, привез из Константинополя в Петербург мирный договор между Россиею и Портой, заключенный стараниями этого министра. Обе державы обеспечивали себе взаимные выгоды в ущерб Персии, и кроме того постановляли особою секретною статьею лишить Софи короны, если он вздумает противиться их мерам, и возложить ее на главу более покорную. Последнее соглашение, столь противное договору, заключенному с Измаил-Беком, император решился принять вследствие донесения князя Мышецкого, посланника его в Тавризе. Он извещал, что шах Тамас отказался от ратификации союзного трактата и объявил, что скорее предоставит участь свою Провидению и храбрости своей армии, чем согласится на принятие помощи царя, столь дорого им продаваемой. Генерал Румянцев[103]103
  Александр Иванович.


[Закрыть] был назначен Российским послом при султане. Он привез орден св. Андрея и великолепные подарки маркизу де-Бонаку, который усердно и с успехом продолжал стараться об устранении несогласий, возникших впоследствии между обоими дворами, по поводу разграничения завоеваний в Персии.

В начале 1722 г. император поручил одному искусному московскому золотых дел мастеру изготовить 40 орденских крестов. Он имел в виду учредить орден в честь св. Александра, который за славную победу, одержанную на берегах Невы над татарами[104]104
  Не над татарами, а над шведами. Место это показывает, что и Бассевич знаком был с русской историею не более других иностранцев.


[Закрыть] был некогда наименован Невским. Этой победой он освободил Московское государство от постыдной дани, которую оно платило этим варварам и утвердил там христианскую религию. В продолжении шести веков тело его покоилось во Владимире, главном городе провинции того же имени, который принадлежал к числу древних городов, носивших название царских резиденций[105]105
  Таких городов было четыре, а именно Москва, Киев, Владимир и Новгород. Примеч. сост. Зап.


[Закрыть]. После воинственной и славной жизни, он окончил дни свои в одном из монастырей. Император основал монастырь на самом месте славного сражения, и так как он был уже почти окончен, то приказал перенести туда мощи святого. Во всех местах, где их провозили в сопровождении тысяч попов, монахов и богомольцев, им отдавались великие почести. Из Петербурга до нового монастыря (который находится от него в одной миле) останки святого плыли по той самой реке, над которой когда-то развевалось знамя, водруженное на его предводительской ладье. Гроб его, серебряный, вызолоченный, поставленный на высокой эстраде и под богатым балдахином, удовлетворял взорам народа, толпившегося по берегам реки. Императорская фамилия и все знатные особы, находившиеся в Петербурге, следовали позади на флотилии богато украшенных барок и шлюпок. Духовенство, в великолепных облачениях, встретило святого на берегу, и так как церковь не была еще совершенно отстроена, то офицеры, которые несли гроб, поставили его в часовне. Этою почестью, оказанною памяти святого, служившего так достойно Богу и отечеству, император очистил себя от подозрения в намерении уничтожить совершенно поклонение, воздаваемое греческою церковью своим патронам на небе, и Невский монастырь сделался удобным местом богомолья для императорской фамилии. Учреждение ордена св. Александра однако ж покамест не было приведено в исполнение и состоялось только в царствование Екатерины, при бракосочетании принцессы Анны. Она пожаловала его тогда всем наличным андреевским кавалерам, даже герцогу Голштинскому, желая показать, что этот новый орден будет служить ступенью для достижения другого (т. е. андреевского.) И до сих пор им жалуют только генерал-лейтенантов или имеющих соответствующий им чин.

Причины, заставлявшие ласкать Кампредона, утратили свое значение, когда заключен был мир и установились непосредственные сношения С.-Петербургского двора с маркизом де Бонаком. Герцог поэтому был близок к чести – назваться зятем Петра Великого. Но Кампредон не истощил еще всех стараний, направленных против этого брака, ненавистного для короля Шведского и неприятного для Франции. Он успел возбудить в императоре надежду сочетать одну из его дочерей славным браком, который Небо назначало в удел принцессе Лещинской[106]106
  Мария Лещинская, дочь короля Станислава, сочеталась браком с французским королем Людовиком XV.


[Закрыть], и потому с умыслом говорил то об Анне, то об Елизавете, чтоб ни та, ни другая не досталась Карлу Фридриху, который в свою очередь не спешил браком, в надежде, что император, по пристрастию своему к принцессе Анне предоставит ей столь выгодный союз, и что в таком случае, ему, герцогу, останется Елизавета, к которой он чувствовал более расположения. Высокие качества этой принцессы и её героическая неустрашимость, возведшая ее на престол, на котором она сияет, достаточно известны, а потому да будет мне позволено изобразить здесь сестру её, слишком рано похищенную смертью.

Анна Петровна походила лицом и характером на своего августейшего родителя, но природа и воспитание всё смягчили в ней. Рост её, более пяти футов, не казался слишком высоким при необыкновенно развитых формах и при пропорциональности во всех частях тела, доходившей до совершенства. Ничто не могло быть величественнее её осанки и физиономии; ничто правильнее очертаний её лица, и при этом взгляд и улыбка её были грациозны и нежны. Она имела черные волосы и брови, цвет лица ослепительной белизны и румянец свежий и нежный, какого никогда не может достигнуть никакая искусственность; глаза её были неопределенного цвета и отличались необыкновенным блеском. Одним словом, самая строгая взыскательность ни в чём не могла бы открыть в ней какого либо недостатка. Ко всему этому присоединялись проницательный ум, неподдельная простота и добродушие; щедрость, снисходительность, отличное образование и превосходное знание языков отечественного, французского, немецкого, итальянского и шведского. С детства отличалась она неустрашимостью, предвещавшею в ней героиню; а что касается до её находчивости, то вот тому пример.

Один молодой граф Апраксин осмелился открыться ей в любви, на которую она отвечала презрением. В отчаянии, он выждал минуту, когда ему удалось увидеть ее одну, и бросился к её ногам, подавая ей свою шпагу и умоляя ее прекратить его страдания вместе с жизнью. «Давайте, – сказала она с гордым и холодным видом, – я вам покажу, что дочь вашего государя не имеет недостатка ни в силе, ни в мужестве, чтоб заколоть дерзкого, который ее оскорбляет». Молодой человек, боясь, чтоб она в самом деле не оправдала своих слов, не отдал шпаги и стал умолять ее простить ему безумие, до которого он был доведем её красотою. Она отплатила ему только тем, что выставляла его в смешном виде, рассказывая об этом происшествии.

В руки этой-го принцессы желал Петр Великий передать скипетр после себя и супруги своей. В таких видах самым удобным для неё браком казался ему брак с Карлом Фридрихом, и так как Кампредон делал только неопределенные предложения, которым нельзя было долее жертвовать поддержкою, необходимою для приверженцев герцога в Швеции, то обручение совершилось наконец 24-го ноября 1724 в день тезоименитства императрицы. Графу Бассевичу, назначенному первым министром своего государя, торжественно обещано было, что в имеющий скоро наступить день высокого бракосочетания, он будет пожалован орденом св. Андрея из рук самого монарха. французскому же министру передали, что если король, его государь, имеет намерение вступить в родственный союз с Российским императорским домом, то брак с Елизаветою, которая моложе и живее своей сестры, может быть для него более желательным. Возможность возведения на французский престол принцессы Елизаветы не прекращалась и по кончине императора, до того самого времени, когда король Станислав объявил об предложении, сделанном принцессе, его дочери.

За две недели до того дня, когда решилась наконец участь герцога, ему пришлось испытать чувствительный удар. Он тесно сблизился с первым камергером императрицы, Монсом, братом г-жи Балк, вдовы генерала, любимицы Екатерины и её первой статс-дамы. Эти два лица были верными посредниками в сношениях между государынею и её будущим зятем, который всегда прибегал к ней, когда нуждался в поддержании своих видов, или в получении чего нибудь нужного в его положении. Завистники очернили в глазах императора эти отношения к императрице г-жи Балк и её брага. Однажды вечером, совершенно для них неожиданно, они были арестованы и, по опечатании их бумаг, преданы уголовному суду, как виновные в обогащении себя чрез злоупотребление доверием императрицы, доходами которой они управляли. Следствие и суд продолжались только восемь дней. Некоторые из служителей императрицы были замешаны в дело, и Монсу наконец отрубили голову. Сестра его, приговоренная к 11-ти ударам кнутом, получила пять (остальные были даны на воздух) и потом сослана в Сибирь. Два сына этой дамы, один камергер, другой паж, были разжалованы и отосланы в армию, находившуюся в Персии; один секретарь и несколько лакеев отправлены на галеры в Рогервик. Екатерина всячески старалась смягчить гнев своего супруга, но напрасно. Рассказывают, что неотступные её просьбы о пощаде по крайней мере её любимицы вывели из терпения императора, который, находясь в это время с нею у окна из венецианских стекол, сказал ей: «Видишь ли ты это стекло, которое прежде было ничтожным материалом, а теперь, облагороженное огнём, стало украшением дворца? Достаточно одного удара моей руки, чтоб обратить его в прежнее ничтожество». И с этими словами он разбил его. «Но неужели разрушение это, – сказала она ему со вздохом, – есть подвиг, достойный вас, и стал ли от этого дворец ваш красивее?» Император обнял ее и удалился. Вечером он прислал ей протокол о допросе преступников, а на другой день, катаясь с нею в фаэтоне, проехал очень близко от столба, к которому пригвождена была голова Монса. Она обратила на него свой взор без смущения и сказала: «Как грустно, что у придворных может быть столько испорченности». Впрочем она вероятию не совсем убедилась в виновности по крайней мере г-жи Балк, потому что, после смерти императора, возвратила ее из ссылки и восстановила во всех прежних должностях. Приговор, осудивший эту фаворитку и её брата, исчислял малейшие подарки, полученные ими от лиц, обращавшихся к их содействию и помощи[107]107
  Уже 24-го декабря 1714 г. царь повелел обнародовать указ, чтоб отнюдь никто из состоящих в какой бы то ни было службе или должности не принимал подарков или посулов, под опасением лишения чести и жизни. Всякий обязан был доносить на тех, о которых узнает, что они приняли взятку, и даже крепостные люди в этом случае могли быть доносчиками на своих господ. Последующие указы часто подтверждали то же самое. Примеч. состав. Записок.


[Закрыть], умолчав только о герцоге Голштинском, чтоб не увеличивать еще более его горести. – Здоровье Петра Великого, давно шаткое, окончательно расстроилось со времени возвращения его из Москвы; но он нисколько не хотел беречь себя. Деятельность его не знала покоя и презирала всевозможные непогоды, а жертвы Венере и Вакху истощали его силы и развивали в нём каменную болезнь. Чувствуя упадок сил и не вполне уверенный, что после его смерти воля его и коронование Екатерины будут на столько уважены, что скипетр перейдет в руки иностранки, стоящей посреди стольких особ царской крови, он начал посвящать принцессу Анну и герцога, тотчас после их обручения, во все подробности управления государством и системы, которой держался во всё свое царствование. Но не довольствуясь приготовлением любимой дочери к мудрому управлению государством после смерти матери, монарх, одушевленный заботами об общественном благе и о прочности своей реформы, не оставлял без внимания и случайностей, для него ненавистных. Делая всё для удаления от престола сына непокорного и несчастного Алексея, он в то же время воспитывал его так, чтоб тот мог быть достойным короны, если б по какому либо случаю она досталась ему в удел. Уже более двух лет для развития в нём вкуса к военному делу, рота из 40 гренадер, отроков из дворянских фамилий, занимала караулы в его покоях и вместе с ним упражнялась в военных экзерцициях. Екатерина, всегда понимавшая высокие цели своего супруга и даже умевшая превзойти его в великодушии, оказывала молодому принцу, мать которого когда-то нежно любила, самое тщательное внимание. День его рождения приходился как раз в то время, когда император праздновал взятие Шлиссельбурга, и всегда в самых стенах этой важной крепости. Монарх имел обыкновение проводить там несколько дней, а императрица, которая никогда не участвовала в этой поездке, праздновала между тем с пышностью день, когда родился соперник её дочерям в наследовании престола. В свое царствование она удвоила попечения о воспитании царевича и сестры его, царевны Наталии Алексеевны[108]108
  В третьей части «Преображенной России» находится план преподавания богословия великому князю, составленный архиепископом Феофаном, по повелению императрицы, план, который заслуживает удивления и может быть образцом во всякой религии. Прим. сост. Зап.


[Закрыть].

1725. Очень скоро после праздника св. Крещения 1725 г., император почувствовал припадки болезни, окончившейся его смертью. Все были очень далеки от мысли считать ее смертельною, но заблуждение это не продолжалось и восьми дней. Тогда он приобщился св. Тайн по обряду, предписываемому для больных греческою церковью. Вскоре, от жгучей боли, крики и стоны его раздались по всему дворцу, и он не был уже в состоянии думать с полным сознанием о распоряжениях, которых требовала его близкая кончина. Страшный жар держал его почти в постоянном бреду. Наконец в одну из тех минут, когда смерть, перед окончательным ударом, дает обыкновенно вздохнуть несколько своей жертве, император пришел в себя и выразил желание писать; но его отяжелевшая рука чертила буквы, которых невозможно было разобрать, и после его смерти из написанного им удалось прочесть только первые слова: «Отдайте всё….» (rendez tout à….). Он сам заметил, что пишет неясно, и потому закричал, чтоб позвали к нему принцессу Анну, которой хотел диктовать. За ней бегут; она спешит идти, но когда является к его постели, он лишился уже языка и сознания, которые более к нему не возвращались. В этом состоянии он прожил однако ж еще 36 часов.

Удрученная горестью и забывая всё на свете, императрица не оставляла его изголовья три ночи сряду. Между тем, пока она утопала там в слезах, втайне составлялся заговор, имевший целью заключение её вместе с дочерьми в монастырь, возведение на престол великого князя Петра Алексеевича и восстановление старых порядков, отмененных императором, и всё еще дорогих не только простому народу, но и большей части вельмож.

Ждали только минуты, когда монарх испустит дух, чтоб приступить к делу. До тех же пор, пока оставался в нём еще признак жизни, никто не осмеливался начать что либо. Так сильны были уважение и страх, внушенные героем. В этот промежуток времени, Ягужинский, извещенный о заговоре и движимый, с одной стороны искреннею преданностью Екатерине (преданностью, которой тогдашние обстоятельства покамест не позволяли ему показать открыто), а с другой дружбою к графу Бассевичу, явился к последнему переодетый и сказал ему: «Спешите позаботиться о своей безопасности, если не хотите иметь чести завтра же красоваться на виселице рядом с его светлостью князем Меншиковым. Гибель императрицы и её семейства неизбежна, если в эту же ночь удар не будет отстранен». Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, он поспешно удалился. Граф Бассевич немедленно побежал передать это предостережение убитой горестью императрице. Наступила уже ночь. Государыня приказала ему посоветоваться с Меншиковым и обещала согласиться на всё, что они сочтут нужным сделать, присовокупив, что уверена в их благоразумии и преданности и что сама, убитая горем, ничего предпринять не в состоянии. Меншиков всю предшествовавшую ночь провел подле императора и потому спал глубоким сном, ничего не подозревая о готовившейся катастрофе. Бассевич разбудил его и сообщил ему об опасности, грозившей им и их покровительнице.

Два гениальные мужа, одушевленные сознанием всей важности обстоятельств, не замедлили порешить, что следовало сделать. Меншиков был шефом первого гвардейского полка, генерал Бутурлин[109]109
  Иван Иванович.


[Закрыть] второго. Он (Меншиков) послал к старшим офицерам обоих полков и ко многим другим лицам, содействие которых было необходимо, приказание явиться без шума к её императорскому величеству и в тоже время распорядился, чтоб казна была отправлена в крепость, комендант которой был его креатурой. Между тем Бассевич отправился с донесением обо всём к императрице и постарался привлечь на её сторону Бутурлина, который по личной неприязни был против предводителей партии великого князя. Все приглашенные в точности исполнили полученное ими предписание. Извещенная об их прибытии, Екатерина, вместо того, чтоб спешить навстречу им и скипетру, продолжала без пользы обнимать своего умирающего супруга, который её уже не узнавал, и не могла от него оторваться. Граф Бассевич осмелился схватить ее за руку, чтоб ввести в кабинет, где Бутурлин и другие ждали её появления. «Присутствие ваше бесполезно здесь, государыня, – сказал он ей, – а там ничего не может быть сделано без вас. Герой короновал вас для того, чтоб вы могли царствовать, а не плакать, и если душа его еще остается в этом теле, которое ему уже не служит, то только для того, чтоб отойти с уверенностью, что вы умеете быть достойной своего супруга и без его поддержки.» – «Я покажу, что умею: и ему, и вам, и всему миру», сказала она, быстро делая над собой усилие и стараясь овладеть своими чувствами, на что способны только люди с сильным характером. Она величественно вошла в кабинет и отерла слезы, которые еще более трогали сердца всех, а за тем обратилась к присутствующим с краткою речью, где упомянула о правах, данных ей коронованием, о несчастьях, могущих обрушиться на монархию под управлением ребенка, и обещала, что не только не подумает лишить великого князя короны, но сохранит ее для него, как священный залог, который и возвратит ему, когда небу угодно будет соединить ее, государыню, с обожаемым супругом, ныне отходящим в вечность.

Обещания повышений и наград не были забыты, а для желавших воспользоваться ими тотчас же были приготовлены векселя, драгоценные вещи и деньги. Многие отказались, чтоб не сочли их усердие продажным; но архиепископ Новгородский не был в числе таких, и зато первый подал пример клятвенного обещания, которому все тут же последовали, – поддерживать права на престол коронованной супруги Петра Великого[110]110
  Когда воцарилась Екатерина, архиепископ Новгородский, видя, что она нисколько не ослабляет узды, наложенной её супругом на власть духовенства, начал действовать против неё и даже осмелился оказывать ей неуважение и говорить: что Бог сократил дни Петра Великого в наказание за его вины против духовенства. В мае 1725 г., по её приказанию, он был сослан и заключен в Корельский монастырь, на берегах Двины, а Феофан назначен вместо него архимандритом Невского монастыря и архиепископом Новгородским, главою первой эпархии в империи. Примеч. состав. Записок.
  Показание Бассевича не противоречит подлинному делу архиеп. Феодосия, напечатанному в Русск. Архиве 1864 г, вып. 2-й. и поясняет оное относительно разговора в селе Покровском, см. выше, стр. 159.


[Закрыть]. Архиепископа Псковского не было при этом. Его, как ревностного приверженца государыни, не было надобности подкупать, и она не хотела, чтоб он оставлял императора, которого напутствовал своими молитвами. Собрание разошлось, оставив других вельмож спокойно наслаждаться сном. Меншиков, Бассевич и кабинет-секретарь Макаров в присутствии императрицы после того с час совещались о том, что оставалось еще сделать, чтоб уничтожить все замыслы против её величества.

Князь полагал, что необходимо безотлагательно арестовать всех главных злоумышленников. Но Бассевич представлял, что такая мера может произвести смятение и что если противной партии удастся восторжествовать, то участь императрицы и её приверженцев будет тем плачевнее. По его мнению, следовало прибегнуть к хитрости и уклоняться от всякого предприятия, которое могло бы обнаружить всё дело перед глазами черни. Макаров был того же мнения, а императрица никогда не любила крутых мер; поэтому немедленно общими силами составлен был план для действия в решительную минуту, которая последует за смертью императора, и так как тут необходимо было содействие многих лиц, то каждый обязался дать надлежащее наставление тем, которые были ему наиболее преданы, или находились в его зависимости. Так прошло остальное время ночи.

Император скончался на руках своей супруги утром на другой день, 25-го января[111]111
  Он умер на 53 году своей жизни, родившись 30-го мая 1672 г. Императрица, по словам её, родилась 5-го апреля 1689 г.; принцесса Анна – 27 января 1707 г.; принцесса Елизавета – 18-го декабря 1709.; император сочетался браком с императрицею, в присутствии нескольких свидетелей, 19-го февраля 1706 г.; но титул царицы и величества дал ей только тогда, когда у неё обнаружились признаки беременности. Примеч. сост. Зап.


[Закрыть]. Сенаторы, генералы и бояре тотчас же собрались во дворец. Каждый из них, чтоб быть вовремя обо всём уведомленным, велел находиться в большой зале своему старшему адъютанту или чиновнику. В передней они увидели графа Бассевича. Большая часть из них смотрела на него, как на опального, и даже друг его Ягужинский не решался подойти к нему. Но он сам протеснился вперед, чтоб приблизиться к нему и сказал вполголоса: «Примите награду за предостережение, сделанное вами вчера вечером. Уведомляю вас, что казна, крепость, гвардия, синод и множество бояр находятся в распоряжении императрицы, и что даже здесь друзей её более, чем вы думаете; передайте это тем, в ком вы принимаете участие, и посоветуйте им сообразоваться с обстоятельствами, если они дорожат своими головами».

Ягужинский на замедлил сообщить о том своему тестю, великому канцлеру графу Головкину. Весть эта быстро распространилась между присутствовавшими. Когда Бассевич увидел, что она обежала почти всё собрание, он подошел и приложил голову к окну, что было условленным знаком, и вслед за тем раздался бой барабанов обоих гвардейских полков, окружавших дворец. «Что это значит? – вскричал князь Репнин[112]112
  Князь Аникита Иванович.


[Закрыть]; – кто осмелился давать подобные приказания помимо меня? Разве я более не главный начальник полков?» – «Это приказано мною, без всякого, впрочем, притязания на ваши права, – гордо отвечал генерал Бутурлин, – я имел на то повеление императрицы, моей всемилостивейшей государыни, которой всякий верноподданный обязан повиноваться, и будет повиноваться, не исключая и вас».

Всеобщее молчание последовало за этою речью; все смотрели друг на друга в смущении и с недоверием. Во время этой немой сцены вошел Меншиков и вмешался в толпу, а немного спустя явилась императрица, поддерживаемая герцогом Голштинским, который провел ночь в комнате великого князя. После нескольких усилий заглушить рыдания, она обратилась к собранию с следующими словами: «Несмотря на удручающую меня глубокую горесть, я пришла сюда, мои любезноверные (mes chers fils), с тем, чтобы рассеять справедливые опасения, которые предполагаю с вашей стороны, и объявить вам, что, исполняя намерения вечно дорогого моему сердцу супруга, который разделил со мною трон, буду посвящать дни мои трудным заботам о благе монархии, до того самого времени, когда Богу угодно будет отозвать меня от земной жизни. Если великий князь захочет воспользоваться моими наставлениями, то я, может быть, буду иметь утешение в моем печальном вдовстве, что приготовила вам императора, достойного крови и именитого, кого только что вы лишились».

Меншиков, как первый из сенаторов и князей русских, отвечал от имени всех: что дело, столь важное для спокойствия и блага империи, требует зрелого размышления, и что поэтому да соблаговолит её императорское величество дозволить им свободно и верноподданнически обсудить его, дабы всё, что будет сделано, осталось безукоризненным в глазах нации и потомства. – Императрица отвечала: что действуя в этом случае более для общего блага, чем в своем собственном интересе, она не боится всё до неё касающееся отдать на их просвещенный суд; и что не только позволяет им совещаться, но даже приказывает тщательно обдумать всё, обещая с своей стороны принять их решение, каково бы оно ни было.

Собрание удалилось в другую залу, двери которой заперли. Князь Меншиков открыл совещание, обратившись с вопросом к кабинет-секретарю Макарову, не сделал ли покойный император какого-нибудь письменного распоряжения и не приказывал ли обнародовать его? Макаров отвечал, что незадолго до последнего своего путешествия в Москву государь уничтожил завещание, сделанное им за несколько лет перед тем, и что после того несколько раз говорил о намерении своем составить другое, но не приводил этого в исполнение, удерживаемый размышлением, которое часто высказывал: что если народ, выведенный им из невежественного состояния и поставленный на степень могущества и славы, окажется неблагодарным, то ему не хотелось бы подвергнуть своей последней воли возможности оскорбления; но что, если этот народ чувствует, чем обязан ему за его труды, то будет сообразоваться с его намерениями, выраженными с такою торжественностью, какой нельзя было бы придать письменному акту. Когда Макаров умолк, архиепископ Феофан, видя, что вельможи несогласны в мнениях, обратился к собранию с просьбою позволить и ему сказать свое слово. С трогательным красноречием указал он присутствовавшим на правоту и святость данной ими в 1722 году присяги, которою они обязались признавать наследника, назначенного государем. Некоторые возразили ему, что здесь не видно такого ясного назначения, как старается представить Макаров; что недостаток этот можно принять за признак нерешительности, в которой скончался монарх, и что поэтому, вместо него, вопрос должно решить государство. На такое возражение Феофан отвечал точною передачею слов императора, сказанных у английского купца накануне коронования императрицы, которыми его величество, открывая свое сердце перед своими друзьями и верными слугами, подтвердил, что возвел на престол достойную свою супругу только для того, чтоб после его смерти она могла стать во главе государства. Затем он обратился с вопросом к великому канцлеру и ко многим другим, при которых сказаны были эти слова, помнят ли они их? – Отдавая долг истине, те подтвердили всё приведенное архиепископом. Тогда князь Меншиков воскликнул с жаром: «В таком случае, господа, я не спрашиваю никакого завещания. Ваше свидетельство стоит какого бы то ни было завещания. Если наш великий император поручил свою волю правдивости знатнейших своих подданных, то не сообразоваться с этим было бы преступлением и против вашей чести, и против самодержавной власти государя. Я верю вам, отцы мои и братья, и да здравствует наша августейшая государыня, императрица Екатерина!» Эти последние слова в ту же минуту были повторены всем собранием, и никто не хотел показать виду, что произносит их против воли и лишь по примеру других. После того князь Меншиков, в сопровождении всех прочих, возвратился к императрице и сказал ей: «Мы признаем тебя нашей всемилостивейшей императрицей и государыней и посвящаем тебе наши имущества и нашу жизнь». Она отвечала в самых милостивых выражениях, что хочет быть только матерью отечества. Все целовали ей руку, и за тем открыты были окна. Она показалась в них народу, окруженная вельможами, которые восклицали: «Да здравствует императрица Екатерина»! Офицеры гвардии заставляли повторять эти возгласы солдат, которым князь Меншиков начал бросать деньги пригоршнями.

Таким образом Екатерина овладела скипетром, которого она была так достойна. Сенаторы, генералы и знатнейшие духовные лица в тот же час составили и подписали манифест о провозглашении её императрицею. Документ этот заслуживает быть приведенным здесь, потому что опровергает рассказы некоторых писателей об устном завещании Пера Великого, будто бы объявленном им перед государственными сановниками, собравшимися вокруг его постели. Вот он[113]113
  Мы приводим подлинный текст этого манифеста, напечатанного в Пол. Соб. Зак, Т. VII, № 4643, от 28 января 1725. – По французски у Бассевича он передан верно.


[Закрыть]:

«Ведомо да будет всем, что по воле всемогущего Господа Бога, всепресветлейший державнейший Петр Великий, император и самодержец Всероссийский, отец отечества, государь всёмилостивейший, чрез двенадцатидневную жестокую болезнь от сего временного жития в вечное блаженство отыде; а о наследствии престола Российского не токмо единым его императорского величества, блаженной и вечно достойной памяти, манифестом февраля 5-го дня прошлого 1722 года в народ объявлено, но и присягою подтвердили все чины государства Российского, дабы быть наследником тому, кто по воле императора будет избран. А понеже в 1724 году удостоил короною и помазанием любезнейшую свою супругу, великую государыню нашу, императрицу Екатерину Алексеевну, за её к Российскому государству мужественные труды, как о том довольно объявлено в народе печатным указом прошлого 1723 года ноября 15-го числа: того для святейший синод и высокоправительствующий сенат и генералитет согласно приказали во всенародное известие объявить печатными листами, дабы все как духовного, так воинского и гражданского чина и достоинства люди о том ведали и ей всемилостивейшей, державнейшей, великой государыне императрице Екатерине Алексеевне, самодержице Всероссийской верно служили».