Текст книги "Бажоный"

Автор книги: Геннадий Аксенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

– Умаялша малец, пушть шпит, – рассудил Яшка.

А утром чуть свет принялся трясти его.

– Вштавай, паштух, рашшветает…

Василек проснулся, но не сразу сообразил, где он находится. Лишь увидев Нифона, который строгал мясо ломтиками и укладывал их на шипящую сковородку, вспомнил, что он в чуме у пастухов.

– Идем оленей выпушкать, Вашка… – позвал Яшка.

И Василек, быстро вскочив и ополоснув холодной водой лицо, уже через несколько минут открывал западные ворота. Олени не спеша потекли через них на волю. А Василек и Яшка принялись считать выходящих из ограды животных. Насчитали девятьсот восемь без оленят.

– Вчерашь не вшех шобрали, – сообщил Яшка. А шегодни пригоним вчерашних, так шегодняшние могут отштать. Так вшегда, пока шнегу нету и грибы идут.

Когда Василек и Яшка вернулись в чум, Нифон уже нажарил большую сковороду мяса. Ели пастухи как-то свирепо, по-волчьи: одно-два движения мощных челюстей, и кусок проваливался внутрь. Кадыки ходили вверх-вниз, темные лица подрагивали.

После завтрака Василек почувствовал себя бодрым и крепким. Охотно включился вместе с Нифоном в заготовку дров на ночь. А когда выкурив толстую самокрутку махорки, Яшка со своими собаками отправился в тайгу, Василек и Нифон – проверять семужью ловушку. Двигаясь по знакомой тропке, ведущей к речке, они услышали тяжелый топот, щелканье копыт и треск рогов о сучья. «Что это такое, почему олени еще здесь?» – мелькнуло в голове Василька. Тут он увидел, что на них бегут не олени, а семь великанов-лосей.

Шедший сзади Нифон уськнул собак, и те как с цепи сорвались – накинулись на зверей. Лоси резко изменили направление от людей. Вожак, самый крупный лось с огромными рогами-лопатами, кинулся на собак. Он храпел, пытаясь поддеть собак своим страшным рогом, но они проворно отскакивали от него. Тогда, встав на задние ноги, он заработал передними, как секирами, срубая при этом молодые сосенки, но так и не попадая в увертливых собак. А они, чувствуя обреченность зверя, все яростей и злей наседали на него.

Нифон на ходу скинул с плеча ружье и, казалось, даже не целясь, выстрелил. Выстрел прозвучал оглушительно громко, и таежное эхо, подхватив его, понесло с одной сопки на другую.

Лось, изготовившийся боднуть чересчур навязчивую Тайгу, оцепенел, потом закачался и осел на передние колени. Из ноздрей хлынула кровь, и зверь тяжело упал на бок. Он еще силился поднять свою гордую ветвистую голову, но собаки уже с остервенением рвали ему ноздри и губы, кусали в шею. Его длинные, красивые ноги дернулись в судороге, и лось затих навсегда.

Нифон подошел и, вынимая из ножен нож, пнул в живот подвернувшуюся под ноги Тайгу. Та огрызнулась, показав белые крепкие клыки, но хозяин прикрикнул на собаку, и она покорно отбежала в сторону, поджав хвост.

Пастух ловко воткнул нож в шею лося и тут же вытащил. Из ножевой раны брызнула кровь. Затем, упав на колени и поймав ртом струйку крови, он пил жадно и долго. А напившись, вздохнул с удовлетворением:

– Вкусна, черт возьми! – посмотрел осоловевшими глазами на с отвращением наблюдавшего за ним паренька.

– Иди, Васька, попей крови, пока еще не остыла.

– Я кровь не пью! – возмущенно выкрикнул Василек.

– Ну и дурак! – спокойно произнес Нифон, вытирая нож о голенище бахил. И, повернувшись к собакам, крикнул:

– Ворон! Тайга! Серый! Пейте – заработали.

Еще недавно Василек восхищался меткостью выстрела Нифона: одной пулей, которая вошла в ямку над правым глазом лося и вышла с обратной стороны у уха, он уложил такого крупного зверя – все произошло так быстро и неожиданно. Но теперь, видя слипшиеся волосы и измазанное кровью лицо пастуха, он не мог преодолеть возникшей неприязни к нему.

– А ведь лосей бить запрещено! – резко произнес Василек, зашагав в чум.

Маслянистые глаза пастуха разом стали холодными и злыми.

– Ты что? Ты это что, Васька, сказал?.. – бросился он догонять парнишку. А настигнув его, повернул к себе лицом и затряс, как молодую рябинку. – Запрещено, говоришь? Да я за собак заступился. За тебя, пацан, заступился. Лось бы всех копытами зарубил.

Василек не испугался, а смело бросил ему в лицо:

– Нет, дядя Нифон, убил ты лося подло. Не свистни ты собак, лоси бы прошли мимо.

– Ах, звереныш! – побагровел пастух. На губах его выступила пена.

Он все же пропустил Василька в чум, хотя и там не перестал возмущаться:

– Подло, говоришь? Убивать подло? Чтоб спасти себе жизнь, зверя убить подло? Волки режут по двадцать – тридцать оленей в день за приход, а убивать их подло? Если при встрече я оплошаю и не убью медведя, он заломает меня, забросает мхом, даже есть не будет.

Пастух вытер с губ кровавую пену и обессиленный сел на оленьи шкуры, обхватив руками голову.

– Иди, малец, доноси на меня! В деревне скажешь Нифон лосей бьет…

«Ну зачем я пришел сюда, зачем?.. Какая им от меня здесь польза? Полеживал бы сейчас на печке дома. Или удил ельцей в Мезени. А тут я только помеха… – размышлял Василек. – Но коли меня председатель направил – надо помогать, чем смогу».

И когда Нифон с топором в руках вышел из чума, он последовал за ним.

– Фетель завтра обловим. Надо по-быстрому шкуру снять, пока туша теплая, – угрюмо взглянул на него пастух и направился к месту, где они оставили убитого лося.

Обрубив мешающие сосенки около лося, он сильными ударами топора за несколько взмахов отрубил крупную лосиную голову и отволок ее в сторону, чтоб не мешала. Заметив, что Василек помогает ему, оттаскивая срубленные сосенки, Нифон повеселел. Подсчитав отростки на рогах лося, уже самодовольно отметил:

– Семигодовалый бык, Васька, должен быть жирным…

Подложив под бока туши с двух сторон валежины, пастух острым как бритва ножом одним махом разрезал шкуру от задних ног через центр брюха до места отруба головы. Затем, подрезая ножом, принялся аккуратно снимать шкуру: сначала одну, потом другую половины.

– Берись, Васька, за нож – помогай, дружелюбно предложил он. – Может, после школы охотником будешь. Пожелаешь в чум – пастухом возьмем.

Нифон понял, что напрасно погорячился. Зачем ему обижаться на несчастного и несмышленого мальчишку?

Сняв с лося шкуру, пастух запустил ручищи в разрубленную грудную клетку лося, выуживая внутренности. Огромную печень, сердце отнесли на дощечке в чум, а желудок, легкие, кишечник отдали собакам.

Глядя на жирную тушу рядом с чумом, Нифон радовался:

– Хорошее мясо! И тебе на оленях домой привезем, – пообещал он. Вари всю зиму. Ты, парень, с мозгой, понимаешь свой интерес. Ха-ха! – вдруг хрипло рассмеялся он. – А я, дурак, подумал о тебе плохо.

– Не надо мне мяса! – резко оборвал его Василек.

Нифон вздрогнул. В глазах его промелькнула досада и, словно у быка, глаза стали наливаться кровью.

– Не надо – так не надо. Неча орать! Никто тебе не наваливает. Зачем по-глупому-то орать? – выплюнул самокрутку Нифон.

Укрыв шкурой мясо и накидав сверху срубленные сосенки, они пошли за оленями. Нифон как воды в рот набрал: словом не обмолвился больше с Васильком. Не оборачиваясь, широким шагом хозяина шел он по тропке, а за ним бежали его верные помощники – собаки. Василек же еле поспевал за ними. А мысли унесли его в далекое прошлое. Когда отец возил молоко с пастбища, он иногда брал с собой Василька. Вот и тогда они вместе ехали с бидонами молока…

Неожиданно со стороны реки до них донеслось неугомонное карканье ворон.

– И что они тут делят в такую жару? Посмотри, Василек, – сказал отец.

Выскочив на горку, Василек увидел, что по берегу бегает лосиха. А вороны вьются над плотом, где между бревнами застрял лосенок. Вот-вот заклюют его.

Отец лошадь привязал и бегом на берег.

– Ах, каркуши наглые! Я вам покажу кузькину мать!

Вороны всполошились – их добычу отнимают. Орут пуще прежнего, на отца готовы наброситься.

А он уже на плот забрался. Смотрит лосенок голову на бревно положил и глаза от страха закрыл. Рожки у него, как шильца острые, торчат.

– Ах ты, прости меня господи, глупышок-то плот за берег принял. Мать – та успела реку переплыть, а его течением снесло плохо ножками греб, – рассмеялся отец.

С большой осторожностью он освободил ножки лосенка, зажатые между бревен, перенес на берег обессилевшее животное.

– Побудь, Василек, с ним, чтобы вороны на него не напали, а я за молоком схожу.

Принес в крышке фляги молока, раскрыл лосенку рот и влил в него молоко. Лосиха-мать наблюдала за всем этим, находясь метрах в десяти. Она понимала, что люди помогают ее малышу, и не ошиблась. Лосенок вскочил на ножки и бросился к матери.

– Сейчас ему воронье не страшно, улыбнулся отец. Лосенок под крылышком мамы-лосихи.

«Нифон бы так не сделал. Он бы съел теленка», – подумал Василек.

И когда вышли на оленей, он продолжал сторониться Нифона. Но когда увидел, как несколько хор-быков сошлись в лютой схватке и побежденный самец захрипел, прижатый к земле соперником, бросился к пастуху.

– Заколют оленя-то!

– А ты отгони, Васька, – холодно ответил тот.

Василек кинулся к месту дуэли оленей с криком «э-йу!».

Бык-победитель обернулся на крик и, отпустив прижатого к земле соперника, с налившимися кровью глазами, вывалившимся из пасти красным языком и опущенной головой с грозными рогами, бросился на мальчишку. Василек, не ожидавший нападения оленя, растерялся. Попытался бежать, но большие, не по ногам, сапоги зацепились за корягу.

– Мамка! – в страхе закричал Василек и растянулся пол сосной.

Хор не успел полоснуть его рогами, помешала Тайга. Собака черной молнией вылетела из-за дерева и цапнула оленя за морду. Зарехав от боли, хор с разорванной ноздрей отпрыгнул от пастушка и, задрав высоко голову, пустился убегать от наседавшей собаки.

Василек, поднявшись, подошел к возвратившейся после погони собаке. Тяжело дыша, она слизывала с губ кровь оленя. Парнишка хотел погладить ее по спине за своевременную помощь, но Тайга, ощетинившись, зарычала – не знавшая ласки, получавшая лишь пинки от хозяина, она не поняла Василька. Тогда он развернул платок с хлебом и, отломив кусок, бросил его Тайге. Собака на лету поймала и, не разжевывая, проглотила хлеб. Василек бросил ей еще и еще. Тайга закрутилась около него.

К пастухам они подошли вместе.

– Ну и шобака у тебя… Кто покормит, тому и шлужит, – поддел Нифона Яшка.

– Хлеб весь скормил? – обратился тот к Васильку.

– Весь, но в чуме еще полбуханки осталось.

– Она выманит, бешшовешная, – подливал масла в огонь Яшка.

– Учти, здесь хлеб никто не даст. А собаку-попрошайку придется проучить. Тайга, ко мне, – хмуро позвал хозяин.

Собака, понимая, что ее не ждет ничего хорошего, опустив голову, подползла на животе. Нифон, вцепившись в шкуру на загривке, поднял Тайгу над землей и принялся жестоко избивать ее.

Он пинал в живот, бил кулаком по голове, приговаривая:

– Вот тебе, собака, вот тебе, гадина! Будешь меня не слушаться, еще не то тебе будет.

Тайга выла и вырывалась из цепких рук, но бесполезно. Василек задохнулся от жгучей обиды, от ярости и желания ударить пастуха.

– Не надо ее бить! Не смейте бить! Да вы что, дядя Нифон? Она же меня от оленя спасла! – лез он с кулаками на Нифона, не обращая внимания на окруживших его собак. Василек сейчас никого не боялся. – Это ведь несправедливо! Она меня спасла, а вы ее бьете!

Уставший Нифон хряснул Тайгу головой о ствол гладкой сосны и отбросил в сторону. Теперь на нее набросились остальные собаки, и каждая стремилась укусить побольнее.

У злых собак такая особенность: они никогда не упускают случая наброситься на избиваемого сородича и часто загрызают до смерти. Понимая, что Тайге грозит гибель, Василек не выдержал – схватил толстый сук, оказавшийся под руками, и давай колотить всех нападавших собак подряд. От такого натиска они разбежались. Тайга с трудом отползла за дерево и там принялась зализывать свои раны.

– Оказывается, ты смелый, Васька! – похвалил его Нифон, вроде это и не он издевался над собакой и парнишкой. Но в его маленьких черных глазах проглядывало что-то недоброе.

– Прикармливай, прикармливай Тайгу, а еще и Серого, и Яшкиного Шалого.

Коренастый и широкоплечий пастух Яшка, с ухмылкой наблюдавший за происходящим, выпучил глазки на Нифона, ничего не понимая.

Вытирая набежавшие от жалости к собаке слезы, Василек с удивлением смотрел на пастуха, резкая перемена отношения которого несла что-то непонятное и тревожащее.

Вечером, как и в первый день, пригнали оленей к чуму и принялись за ужин. Ели жареную печень лося с картошкой, пили заваристый, крепкий чай.

Потом Нифон вышел из чума и вернулся с мослами ног лося.

Васильку трудно и представить, как тот смог в темноте отыскать убитого лося и отрубить от туши ноги, и принести в чум. Он знал, что фонарика у пастуха не было.

Мослы сохатого положили на жаркие угли в печке и время от времени поворачивали их. Вынув из печки, немного остудили и обухом топора раскололи на чурке.

– Бери, Васька, мосол и ешь мозг – вкусно, – предложил Нифон.

И Васильку действительно понравилось это кушанье.

А пастухи с таким усердием высасывали содержимое трубчатых костей, что жир стекал им на подбородки. Затем они принялись за прожарившееся на костях мясо, ловко отсекая кусочки его у самых губ ножами. От тепла и приятной пищи все разомлели и стали готовиться ко сну. Но Василек еще долго не мог заснуть после того, как, устроившись на постели, Нифон сказал ему:

– Как прикормишь собак и слушаться тебя станут, мы с Яковом на день-два в деревню съездим, в бане вымоемся.

«Как я один в тайге останусь? Справлюсь ли с оленями?» – встревожился парнишка. Однако сон все же сморил и его.

Проснулся он от гневных выкриков Яшки. Было еще темным-темно, а он уже сходил к туше лося и взбешенный вернулся в чум. Василек его таким еще не видел.

Пастух метал громы и молнии. Разбуженный шумом парнишка долго не мог понять, что же такое произошло.

– Вот шкотина подколодная, падаль лежачая, наше мяшо жрет. Я ему проштрелю башку-то. Будет знать, как наше мяшо воровать. Шадок шъел, шобака, хоть бы подавилша… возмущался Яшка.

– Ты че завелся, че завелся-то с утра? Бутылку что ли выпил? – прикрикнул на него Нифон. – Твоего ли ума тут дело?! Поставим на топтыгина капкан – сам к нам попадет, а уж мы с него шкуру сдерем. Ешь быстрей и иди на перехват – олени выпущены.

Яшка умолк и, быстро поев, вышел в ограду, где его ждали собаки. Хотя он и был небольшого роста, но широкая спина и бычья шея убеждали в его физической силе. Однако Нифону Яшка подчинялся беспрекословно.

Следом за Яшкой отправились в путь и Нифон с Васильком.

– Пойдем, Васька, к реке. Фетель-то мы вчера так и не проверили, – сказал Нифон.

Но все мысли Василька были о том, как бы заставить Нифона поставить капкан на медведя. Какой деревенский мальчишка не мечтает добыть топтыгина, а тут безо всякого риска можно шкуру хозяина тайги заполучить. Другого такого случая может и не быть. А рыба из фетеля никуда не денется.

Василек нехотя забрел в воду и палкой нащупал в мешке несколько рыбин. «С таким уловом мы провозимся долго, – размышлял он. – Времени на капкан не останется. Не сегодня-завтра нарочный за мной придет: тетка из Тулы приехала. Так и не узнаю, как на медведя капканы ставят».

И парнишка пошел на хитрость.

– Сегодня пусто, дядя Нифон.

– Странно! Ты лучше пошуроди палкой-то, нащупаешь!

Василек сделал вид, что еще раз проверил фетель, тыча в мешок, и выбрел из речки на берег.

– Семга сейчас копует и идти должна, – размышлял куривший Нифон. – Может, кто из деревни приходил и перегородил речку ниже? Рыба дальше и не пошла, стала к нему в сетку ловиться. Сходить что ли в низовье посмотреть, Васька?

– Дядя Нифон, капкан некогда будет ставить.

– Капкан? Какой капкан? Ах да, на медведя! Обнаглел зверюга, совсем распоясался. Да, капкан-то тяжелый, а оленей подвезти – нет. Когда-нибудь в следующий раз поставим.

– А мы его на жерди понесем, – мигом притащил парнишка крепкую сухую жердину.

– Ну давай понесем, коли охота, – покладисто согласился Нифон.

Пролив сто потов, донесли они тяжелый капкан до туши лося.

– Протри салом зубья, пружины, пробой, скобу, цепь и портно, – распорядился Нифон закуривая.

Василек с радостью принялся за дело. Пока он протирал заржавевший капкан, Нифон, накурившись, обгородил лосиную тушу забором, оставив лишь небольшой вход. В него и поставили капкан, замаскировав его мхом, и пошли за оленями.

– Дядя Нифон, а что если собаки попадут вместо медведя? Голодные ночью пойдут мясо есть и попадут.

– Дак они ж не дуры, видели мы капкан ставили.

– А Яшкины собаки не видели, – не унимался Василек.

– Попадут – дак пристрелим, разговору-то куча.

И в эту ночь Василек долго не сомкнул глаз: все ждал – вот-вот заревет попавший в капкан медведь. В лесу стояла тишина.

– Что, Вашка, глаза крашные? Ночь не шпал? – посмеивался над ним утром Яшка. – Иди, мишка в капкане шидит, тебя дожидаетша.

Нифон с Васильком, пересчитав, выпустили стадо и пошли к лосю. И диву дались: до чего смышленый зверь оказался. В проход, где стоял капкан, не пошел, а разобрал забор и проник в ограждение сзади. Тяжелую голову лося медведь бросил в капкан, он и захлопнулся. А самой жирной и мягкой задней частью лося зверь полакомился.

Нифон побагровел от злости.

– Не поймать нам его, Васька: слишком мудрый и хитрый этот топтыгин. Если б ему вместо когтя палец, так он и стрелять бы стал. Зря валандаемся.

– Дядя Нифон, ну еще разок капкан насторожим! – взмолился Василек. – Я все сделаю, помоги пружины сжать.

– Насторожить можно, но пустое это занятие. Зверь понял, что мы замышляем.

Однако Нифон, все же заделав отверстие, разобранное в заборе медведем, укрепил его кольями. А в оставленный проход они с Васильком прикатили толстый лиственничный чурбак. И Василек обухом топора забил в него пробой от цепи с капканом и, набрав в подол рубахи на стороне ягеля, замаскировал им капкан и следы.

Этот день прошел без происшествий.

А когда олени потянулись на ночь в чум, пастухи вновь заговорили с парнишкой о своем – съездить в деревню.

– Из тебя, Вашка, получитша хороший, шмелый паштух. В лешу лучше мужиков разбираешьша, – польстил ему Яшка.

– Собаки тебе помогут, – заверил его Нифон. – Постарайся только поладить с ними.

И Василек вечером не раз выбегал из чума, вынося собакам кости и куски жареного мяса. Тайгу он уже смело трепал за загривок. И другие собаки признали, не рычали на него, а как хозяину уступали дорогу. А как он боялся их вначале! Казалось, в любой момент нападут на него всей сворой.

«А волки где они? Ими и не пахнет. Следов их даже не видели, – успокаивал себя парнишка. – Про них больше выдумывают пастухи, одурачивая председателя».

Ночь прошла тихо: топтыгин не давал о себе знать. Утром, выполняя свою обычную обязанность принести воды, Василек отправился к ручью. Возвращаясь обратно, он увидел, что в ограде мечутся два крупных оленя. Все олени стоят спокойно, а эти носятся вдоль изгороди, отыскивая выход.

Василек сказал об этом пастухам.

– «Дикари»! – разом воскликнули они, схватив ружья, раздетые выскочили из чума.

Почти одновременно прогремели два выстрела. Василек, ничего не понимая, тоже выбежал с ружьем.

– Опоздал, охотник, – захохотали пастухи, показывая на убитых оленей. – Бросай ружье и неси скорей ведро.

Перелив воду в чайник и кастрюлю, Василек принес ведро и подал его Нифону. Тот наклонился над убитым оленем и перерезал ему ножом глотку. В подставленное ведро хлынула кровь.

Это же он проделал и с другим оленем. Крови налилось больше чем пол ведра,

Вернувшись в чум, пастухи устроились на корточках и примялись, черпая алюминиевыми кружками, пить парящую красную, вязкую жидкость.

– Кровь жирная, ешти не надо. Пей, Вашка, – предложил Яшка.

– Кровь не пьешь, мерзнуть будешь, болеть будешь, поддержал его Нифон.

И Василек решил попробовать. Он смело глотнул соленую, теплую жидкость, но уже через минуту выбежал из чума, и его стошнило.

Пастухи беззлобно посмеялись над ним. А затем засобирались в дорогу.

– Оставляем тебе в помощники Тайгу, Шалого и Серого. Всех бы оставили, но остальные убегут от тебя следом за нами. Тайга – сука молодая, будет тебя слушать. А кобелей пинай, подчиняться будут. Ворон самый умный, но он не останется. Если топтыгин в капкан попадется и будет реветь, стреляй в отверстие, не выходя из чума, а сам к нему не суйся, – поучал Василька Нифон. – Больно хитрый он, притворится мертвым, а как ближе подойдешь – злость и ярость у него вспыхнут мгновенно. Пусть лучше сутки-двое посидит, а там приедем и одним выстрелом тебе шкуру медведя добудем. Только навряд ли это случится. Он занят сейчас: берлогу к зиме готовит и не подходит ни к чуму, ни к туше лося. И еще, увидишь «дикарей» стреляй. Иначе уведут за собой полстада. Придешь к толстой сосне у ручейка и сиди с собаками – олени сами к тебе подойдут. Повернешь стадо и гони в чум. А завтра выпустишь оленей в западные ворота и перехватишь на другом бору. Если не всех в ограду загонишь, ничего. Из лесу никуда не денутся. Через день-другой вернемся из деревни – всех соберем.

Василек, возбужденный от большого доверия пастухов, вышел из чума. Он смело подзывал собак, давая им куски мяса, и по очереди садил на привязь. Собаки ворчали, но не пытались его укусить. У животных так – кто кормит, тот и хозяин.

Яшка в это время подбирал ездовых оленей. Пастух понимал, один плохой олень в упряжке всю езду испортит, и ловил проверенных. Пятеро уже стояли в сбруе, понуро опустив головы с ветвистыми рогами. А Яшка, намотав тридцатисаженный тынзей на руку, нацелился еще на комолого. Тот бежал по краю стада на расстоянии ста саженей от пастуха. Но Яшка прыгнул несколько раз навстречу ему и, когда расстояние сократилось, метко бросил через плечо тынзей, который, повторив звуки волчьего воя, обвил могучую шею оленя. Комолый захрапел и остановился.

Собрав поводки в руку, Василек потянул трех собак за собой. Они, видя, что хозяева остаются, начали вырываться. Увидевши это, Нифон подбежал и быстро навел порядок.

– Что рветесь? Что рветесь, падлы? Оставаться с Васькой и слушать его!

Пастух подкрепил слова пинками, и свирепые псы присмирели.

– А спички-то у тебя есть? – вдруг вспомнил Нифон.

– Я не курю, но спички есть, почти целый коробок.

– Вот и хорошо. Спички в лесу необходимы. Без хлеба еще прожить можно, а без огня в тайге беда. Возьми вот это. Вынув из-за пазухи тряпочку с твердым катышом внутри, Нифон протянул ее парнишке. – Это мурцовка.

– Зачем она? – с недоумением посмотрел на нее Василек.

– Ее все охотники большие носят. Чтобы получить мурцовку, растопленный медвежий жир смешивают с мукой. Если кончится продукты, она от голода спасет. Лишь соси ее помаленьку. И зверь тебя с ней не тронет. Эго вроде охотничьего талисмана.

…Василек шел по лесу, таща упиравшихся собак. Серый и Шалый не хотели идти рядом и постоянно щерились, готовые вцепиться друг в друга. Первой покорно бежала по тропке Тайга. Но неожиданно псы, затеяв драку, сплелись в один движущийся клубок, добравшись и до нее. С помощью палки удалось разнять их. Больше он бил псов, так как Тайга, запутавшись в ремнях, оказалась в драке.

Дойдя до знакомого места, Василек сел на бревно, на котором уже не раз сидел с Нифоном и Яшкой. С ними и время летело незаметно, а одному было невыносимо скучно. Тот же бор казался другим холодным и неласковым.

Дав собакам по куску вареной оленины, парнишка привязал их на расстоянии друг от друга, чтоб не дрались. А сам, отрезав ломоть черствого черного хлеба, стал с наслаждением жевать его с кусочком сахара.

«Хоть бы „дикари“ не попадались мне, которых наказывал убивать Нифон», – подумалось мальчишке. И тут Василек живо представил жаркий август и себя на пастбище. Наевшись досыта малины, он тогда забрался от гнуса на ель и сверху наблюдал за телятами, разбредшимися по лесной поляне. Разморенный жарой, не заметил, как задремал. Очнувшись, вместо телят увидел оленя, который, опустив ветвистые рога, стоял по колено в ручье. Здесь овода не мешали ему, и он наслаждался прохладой.

Но вот уши оленя дрогнули и вытянулись в струнку, чутко и жадно ловя звуки. До его слуха долетел человеческий голос. Это тетка Авдотья с Витькой, увидя телят без пастуха, хватились Василька и принялись звать его.

Тонкие ноздри оленя затрепетали. Он фыркнул и, стремительно рванувшись вперед, выбрался из воды.

Его копыта утонули в мягком бархате густой травы. Неслышно ступая, олень двинулся по лугу, то и дело останавливаясь и прислушиваясь, и растаял в глубине леса. Василек смотрел ему вслед, зачарованный красотой зверя. «Нет, не буду я стрелять в диких оленей, если они появятся в стаде», – решил он.

Лежавшие собаки одновременно вскочили и заподергивали ноздрями. «Почуяли оленей», – решил Василек и стал вспоминать наставления Нифона.

От Тайги отвязал поводок:

– Лежать, Тайга!

Потом снял веревку с Серого:

– Серый, лежать!

Если Тайга подчинилась сразу, то на Серого пришлось прикрикнуть, чтобы заставить его лечь. И пес Яшки Шалый, глядя на двух подчинившихся собак, тоже улегся.

Но вот и олени. Хорошо заметные в редколесье, они легко пробирались между деревьями, хватая мягкими губами ягель. Передовая важенка уверенно вела свой большой отряд.

Собаки, увидев оленей, заерзали от нетерпения на брюхе и, зевая и повизгивая, ожидали команду. Олени же, заметив собак, кинулись врассыпную. И тогда Василек подал сигнал, как это делали Нифон и Яшка:

– Э-йу! Тайга, сюда! Серый, туда! Шалый, усь-усь! – звонко раздались его команды.

И сотни побежавших оленей остановились. Они признали нового пастуха так же, как и собаки, которые подчинились его воле. Стадо повернуло в обратный путь к чуму.

Василька распирала гордость. Вот и знакомый ручей. Олени легко перепрыгивали через водную преграду и волнами заносились на бугор.

«Как бы их еще в ограду загнать?» – волновался парнишка. К чуму он подогнал рогатое стадо еще на свету и теперь видел открытые ворота.

– Ай-ай-ай! – успокаивал Василек оленей.

Но волнения его оказались напрасными: животные послушно прошли в загон. И, пропустив последнего из них, молодой хозяин закрыл ворота. А затем стал скликать собак к чуму. Тайгу и Серого, дав им по куску сырого мяса, посадил на поводки. А Шалый не подошел на приманку. Пес помогал до тех пор, пока не загнали последнего оленя, а теперь затосковал, принюхиваясь к следам от санок, на которых уехали пастухи. Чутье собаки подсказало, куда делся его настоящий хозяин, и он, выскочив за ограду, пустился в деревню.

Василек по следам также увидел, что Нифон и Яшка уехали каждый на своей упряжке, и понял, что они увезли с собой туши диких оленей. В спешке пастухи забыли про оставшуюся кровь убитых «дикарей», и она, застывшая, стояла в ведре.

Парнишка решил покормить ею собаку: может, хоть этим удастся приручить Шалого. Напрасно он звал его, пес не появлялся. И тут Василька осенило. «Теплая кровь будоражит зверя, убивает в нем чувство опасности», – так не раз говорил отец, готовя капканы. И эти слова вспомнились Васильку кстати. «Может, попробовать с медведем?» – подумал он и поставил ведро на плиту печки.

Нагревшись, кровь растаяла, стала жидкой. И, взяв с собой ведро, а также прихватив кружку, Василек пошел к капкану.

Черпая кружкой теплую жидкость, он расплескивал ее вокруг туши лося, а также полил капкан и собственные следы на мху, приговаривая:

– Ты, мишка, хитер, а я, человек, еще хитрее.

Затем Василек спустился к ручью, отмыл ведро от крови и набрал в него воды. Заготовил он на ночь и дров, как учили пастухи. И, напившись чаю, лег.

Вспомнилось, как он, увидев отца, возвратившегося с фронта, разревелся от страха. Совсем еще мал был тогда…

Это случилось в сорок четвертом военном году. Пароход-колесник остановился возле деревни, и с него сошел солдат.

Долго вглядывались сельчане в его небритое лицо.

– Никак Павел! – воскликнул кто-то.

И тут закричала бабка Дарья:

– Люди, Павел! Павел живой вернулся! Раиска, Зинка! Вы что, отца родного не узнали?

Зардевшись от радости, подбежали к отцу Раиска с Зинкой, таща за собой упиравшегося Василька.

– Сынок, что же ты ревом встречаешь меня? Своего отца испугался? – прижал он мальчишку к груди. Отец наделал Васильку из досок игрушек, смастерил санки, лыжи и деревянные коньки. Они вместе удили ельцов, пескарей и ершей, ставили продольники и крюки на щук.

Немного подлечившись, отец начал работать: летом возил с дойки молоко на телеге, а зимой в лесопункте рубил тонкие березки для изготовления виц-хомутов, применяемых в сплотке леса. По карточкам от лесопункта он получал хлеб, сахар, соль, мыло и мануфактуру. Помогала и охота.

– Ты, Павел, слова волшебные знаешь, – говорили сельчане. – Идет зверь в твои капканы.

Дошла очередь и за строительство дома взяться: старый-то вот-вот рухнет. Отец заготовил лес и вывез его на лошадке. Успел даже оклад сделать: четыре ряда положили.

– Счастливая ты, Матрена Панкратьевна! – завидовали вдовы. – Мужик в деревне ой как нужен.

И в то роковое лето отец возил колхозное молоко с пастбища в деревню. Распрягая коня на дойке, не заметил, как сзади появился сердитый бык Денек и боднул его широким лбом. Отец не растерялся и, падая, сумел рукой рвануть в его ноздрях кольцо, предотвратив тем самым удар рогом. При погрузке бидонов с молоком, он почувствовал себя плохо. И, приехав домой, слег в постель и больше не вставал. От удара быка сдвинулся осколок, оставшийся с войны, и через два дня отец умер от внутреннего кровотечения.

Так, с мыслями об отце, и заснул Василек. А разбудил его рев медведя.

Запах крови привлек топтыгина к туше лося. Входя в узкие воротца, он не почуял опасности и переступил через лиственничный чурбак. В ту же секунду раздался щелчок, и словно десятки собак вцепились в его мощную лапу. Хрустнула кость. От страшной боли медведь взревел.

«Медведь попал! Медведь в капкане! – в порыве отчаянной радости Василек аж подскочил на постели. – Я его победил: заманил и перехитрил старого медведя!».

Но рев топтыгина рядом поднял панику среди оленей, и они в страхе забились о чум. Шесты зашатались, затрещали натянутые на них оленьи шкуры. Василек сообразил – олени, обезумев, разнесут чум в клочья. Схватив ружье, он принялся раз за разом стрелять в отверстие над головой.

Зверь, услышав выстрелы, перестал реветь, и олени понемногу успокоились. Подложив в печку полено, Василек вставил в ствол ружья патрон с круглой пулей и, приподняв полог, выглянул наружу. А там тьма, хоть глаз выколи, только лес надрывно и глубоко гудит…

Хотел он Тайгу с поводка отвязать и в чум завести, да смелости не хватило. Когда зверь ревел, Василек знал – топтыгин сидит в капкане. А что с ним теперь? Может, он уже вырвался из капкана? Страх охватил парнишку. Кажется, подними кто-нибудь сейчас полог – и он, не задумываясь, выстрелит, палец сам нажмет спусковой крючок.