Текст книги "Страда речная"
Автор книги: Геннадий Солодников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
8
Они должны были вернуться после обеда. По крайней мере, часам к семи вечера. Но сколько Виктор ни смотрел на поворот реки, песчаный пляж оставался пустым и безлюдным.
«Что могло случиться? Все вроде предусмотрено, продумано. Никаких задержек». Виктор изнывал от ожидания и вынужденного безделья. Огрузневшее солнце уже клонилось к белесой дымке, тонко распластавшейся над горизонтом, а жар не спадал. Лишь реже стали залетать на плавучий домик слепни и оводы. Утихомирилась мошка. На время наступила благодатная тишина – скупая передышка до вечерней прохлады, когда воздух вновь пронзительно зазвенит от неистового комариного писка.
– Што, не идут еще наши? – спросил Харитон и пристроился рядом, облокотившись на бортовое ограждение. Он неторопливо свернул махорочную цигарку, раскурил ее и, пожевав беззубым ртом, хихикнул, захлебываясь едким дымом:
– Не торопятша. Што им – одни в лешу, молодешь. И шолнце кровь пужырит.
Глаза его ехидно сверкнули и тут же угасли под стеклами очков. На морщинистом, задубелом лице со впалыми щеками легкие очки в тонкой золотистой оправе казались чужими и нелепыми.
Виктор уже настолько привык за два месяца к Харитоновой шепелявости, что почти не замечал ее, принимал как что-то само собой разумеющееся. Но сегодня, сейчас, когда он реагировал на окружающее обостренно, изъян этот остро резанул слух, словно скрип ножа по тарелке, и вызвал новый приступ глухой неприязни к говорливому не в меру старику. Он ничего не ответил Харитону, ушел в красный уголок. Но и здесь Виктор не нашел успокоения, полистал подшивку старых газет и вернулся на палубу.
Из каюты вылез Мартыныч, босой, в распоясанной, до пупа расстегнутой рубахе, в одной руке – ведро, в другой – эмалированный бидончик. Зевнул, почесал волосатую грудь и попер на корму. Виктор не успел опомниться, как он уже отчалил в своем самодельном ялике, легком и вертком, как яичная скорлупа.
– Мартыныч, ты куда?
– Да за водичкой ключевой. Аж скребет в дыхалке.
– Так ключик же вот, рядом, – показал Виктор на ближний берег, словно не они вместе со шкипером нашли его в первый же день под корнями елового выворотня.
– То не такой! – крикнул Мартыныч, вовсю работая веслами. – Здесь у меня ядреней!
Он и вправду вернулся с полным ведром и закрытым тяжелым бидончиком. Поверх воды крутились, плавали глянцевитые листья брусники и сосновые хвоинки двурогой вилочкой. Глаза у Мартыныча уже не слипались от недавнего сна, небритое лицо разгладилось, светилось довольством.
– Все не идут? А ты не журись. Трошки задержались – не велика беда. Никуда не денутся… На-ко вот испей, остуди нутро.
Шкипер одной рукой поднял ведро, задержал его на весу перед самыми губами Виктора. Но тот резко дернул головой: дескать, отвяжись ты от меня! Мартыныч недоуменно пожал плечами и пошел в каюту по нагревшейся палубе, косолапо вывертывая ступни и боязливо поджимая пальцы. Чуть приоткрыл дверь и прямо с порога негромко, но требовательно запросил:
– Жинка, перекусить что-нибудь!
Беспечность, довольный вид шкипера задели Виктора за живое. Ходят тут, спрашивают от нечего делать, а сами, наверное, радуются, что лишний день отдыха. Особенно Харитон.
А тут еще Райхана привязалась. Жара, а она в обычных своих шерстяных носках, в сатиновых шароварах. Только вместо цветастой кофты – голубая футболка с белой окантовкой по вороту. Глянула из-под руки на реку, на солнце, заговорила нараспев:
– Люба нет, Веньямин нет. Худа дела… Зачем девушку посылал? Сам бы гулял или другой мужик.
– Помолчала бы ты, Рая. Что я тебе – начальник? – огрызнулся Виктор.
– Канешна, начальник, – серьезно ответила Райхана. – Зачем такой злой? Здоровье береги. На красоту влияет. Девки не любить будут.
– А иди ты со своими девками! – взорвался Виктор и, озлившись на себя из-за этой несдержанности еще больше, ушел в каюту. Только откинул марлевый полог, опрокинулся навзничь на койку, как раздался радостный Раин крик:
– Иду-ут!
На дальних песках показались согнувшиеся под тяжестью рюкзаков две фигурки.
Виктор отвязал легкую разъездную лодку и погнал ее к берегу. Вслед ему что-то кричал Харитон, но он ничего не понял из его шамканья. По щиколотку увязая в песке, он торопился навстречу Веньке и Любе.
Люба шла первой. Намазанное репудином лицо ее лоснилось, прядки волос прилипли к мокрым вискам. Смотрела она спокойно, устало, пытаясь улыбнуться запекшимися губами. Виктор шагнул к ней и взялся снизу за лямку рюкзака.
– Не трожь! – хрипло остановил Венька и недобро глянул на Виктора. Глаза у него были чужие, тускло-холодные, куда только делась былая голубизна. – Этот потяжелее будет, – уже спокойнее, но с ноткой злорадства проговорил он и резко скинул с плеч свой рюкзак прямо на руки Виктора.
– Ты чего такой дерганый?
– Обыкновенный! – ответил Венька, махом забросил на спину Любину ношу и сразу же пошел вперед, всем видом давая понять, что не склонен сейчас к разговорам.
«Начальника изображает», – подумал Виктор и снова спросил:
– Что ничего не говоришь? Куда запропала Капитолина? Какие новости?
– После потолкуем, – не оборачиваясь, отрезал Венька.
В чертежке они сели друг против друга за длинный стол, сколоченный из толстого теса. От закопченных дымокуров на подоконнике тянуло застоявшимся духом бани по-черному. Зудели, приплясывали на стеклах ошалелые комары. На дальнем окне струной на высокой ноте пел заневоленный шершень. Неуютом, глухой пустотой повеяло вдруг на обоих.
Виктор терпеливо ждал. Венька заметно волновался, сосредоточенно мял сигарету, долго раскуривал, сплевывая табачные крошки, вконец измусолил ее так, что расползлась бумага на конце. Смял сигарету, достал другую. Он, видимо, хотел сказать что-то злое, обидное, взбаламучивал в себе, поднимал злость. Но злости не было, не находилось оправданий для нее. Тогда Венька устало откинулся на стуле и заговорил, глядя в окно:
– Капитолина Тихоновна в больнице. Обострение язвы. С месяц проваляется. А остальное сказано вот тут. – Венька перекинул через стол сложенную вчетверо бумажку, посмотрел пристально на Виктора, криво усмехнулся: – Успел ты угодить начальнице. Далеко пойдешь…
Смутно догадываясь, но до конца еще не понимая Венькиных слов, Виктор развернул бумажку.
«Врио начальника партии назначается Старцев В. З. Распоряжение: срочно уходить самосплавом до встречи с „Кречетом“.
Начальник технического участка пути Спирин.
Телефонограмму принял Журавлев».
* * *
Венька вышел из чертежки, не сказав больше ни слова. Тихо прикрыл за собой, дверь. На дальнем окне, в углу, заставленном планшетами, по-прежнему бился о стекло, тревожно звенел шершень.
Виктор даже не поднял головы. Он все еще смотрел на листок бумаги, видел разом все слова, от первого до последнего, все четче осознавал их смысл, и постепенно им овладевала растерянность. Нет, не сама работа и ответственность за нее страшили его. Дела Виктор не боялся, работать с любым инструментом умел, за все брался смело, без оглядки, не раздумывая и не забивая попусту голову сомнениями. Да и все было отработано так четко, что за производственную часть не стоило беспокоиться. Каждый знал свое место – оставалось просто не нарушать ранее заведенного порядка и вмешиваться лишь тогда, когда он почему-либо мог нарушиться сам. Виктора прежде всего смущало, что он, не желая того, ударил по самолюбию старшего техника. А Венька, как все люди, не отличающиеся сильным характером, был чрезмерно впечатлительным, обидчивым. Можно предполагать, что остынет он не скоро и поддержки от него в первое время ждать не придется. И еще вопрос: как его, второго техника, возвышение воспримут другие? Трудно поэтому начинать разговор с людьми. И потом, ведь завтра утром ехать не на съемку или промеры, а сплывать вниз.
Самосплав. Приходилось Виктору во время практики с десяток-километров переводить таким способом партию с одного переката на другой. От того давнего события осталось ощущение веселого шума, гвалта, радостной беготни вокруг шпиленка – вертикальной лебедки для выхаживания якоря вручную. Но в тот раз он был только простым исполнителем и не пытался вникать во все тонкости самосплава.
«С чего начать? На кого опереться? Эх, совсем некстати обиделся Венька. Черт дернул Капитолину рекомендовать начальству оставить меня за старшего. Не было печали…»
Виктор прошелся взад-зперед по чертежке. Звонкое, беспомощное жужжание шершня раздражало его, мешало сосредоточиться. Откроешь окно – напустишь комаров. Тогда он попытался поймать шершня, захватив бумажкой, и выпустить на волю. Тот не давался, увертывался из-под пальцев. Увлекшись, Виктор тут сильнее сжал его, и шершень замолк. Сразу оглушило мертвой тишиной. Виктору стало совсем не по себе. Он поспешно бросил бумажку в мусорную корзину, подошел к столу Капитолины Тихоновны и подсунул телефонограмму под стекло. Надо было идти к людям. Его наверняка ждали.
Когда он шел вдоль борта, шкипер снова поднимался из своего ялика. «Чего это Мартыныч зачастил на ключик?» – подумал Виктор и распахнул дверь в красный уголок.
– А-а, нашальник! – встретил его десятник. – Ждем, ждем. Интерешно нам: как дальше жить будем?
Виктора покоробило. «Венька успел раззвонить, не мог подождать».
Он глянул на старшего техника, тот с невинным видом отвел глаза. Виктор постарался взять себя в руки, ответил как можно добродушнее:
– Что же это ты, Харитон Васильевич, сразу мое имя забыл? Я ли, ты ли начальник – дело остается то же самое, никто его не отменил. А будем мы сплывать вниз до встречи с катером.
– Шплывать, Виктор Жахарович? Шамошплавом, жначит? – заерзал от нетерпения на скамейке десятник. – А платить нам как будут? Жа какое такое выполнение плана? Ждешь школь дней шря потеряли. Да поплывем школько. Да на мели, глядишь, где-нибудь пошидим – тьфу, тьфу, тьфу! И каков же ш нами рашшет в конце мешача будет? Вражуми наш, бештолковых.
Вопрос для Виктора был неожиданным. Откуда ему знать, как в таких случаях оплачивается работа? Выручил Венька, видно, чувствовал все-таки свою причастность к общему делу.
– Самосплав нам зачтут. Существуют специальные нормы.
– Жнаем мы эти нормы. На них много не выгонишь.
– А что конкретно предлагаешь? – попытался Виктор перехватить инициативу в разговоре.
– Што тут предложишь? Шплывать так шплывать, – сразу ушел в сторону Харитон. – Был бы мотор на ходу, тогда попрошше. Без нужды бы жаправляли нашу пошудину, в любое колено. А тут вожишь-ка вручную ш этим якорьком – далеко ли уплывешь.
– Что ты хочешь сказать про мотор? – начал закипать Виктор. – Говори уж до конца.
– Об этом говорить нешего, вше жиают.
– Что все знают? – не отступал Виктор. Специально не хотел заминать. Еще подумают, что Харитон враз срезал его под корень.
Венька дернулся, хотел, видимо, что-то вставить, но снова обмяк.
– А то жнают, кто мотор жапорол, – выговорил десятник и зло сверкнул очками. Лицо его еще больше сузилось, запавшие щеки задрожали.
Ах, вот оно что! Такого откровенного нападения Виктор не ожидал. Да, он вывел мотор из строя. Но из-за кого? Из-за того же Харитона. А теперь он полностью хочет свою вину смыть. Пусть, в глазах других лишь один Витька Старцев будет виновником. Да что же это такое! Венька что молчит? Не самому же оправдываться!
– Нашли о чем цапаться, калина-малина, – насмешливо протянул шкипер. Виктор даже не заметил, как тот появился в дверях и, прислонившись к косяку, прислушивается к разговору. – Ну, полихачил парень, недоглядел за мотором. Подумаешь! С кем грех-беда не бывает? Чего об этом сейчас гутарить.
Он грузно сел на табурет. Оттопырил нижнюю губу, подул себе на вспотевший лоб, повернулся к Виктору. Лоснящееся лицо его сочилось благодушием: чего, мол, вы тут бодягу развели? Вид, Шкипера, равнодушно-спокойный, ленивый, лишь подхлестнул Виктора. Он еще владел собой, но уже по холодку внутри, по яростному стуку крови в висках ощутил, что сейчас его понесет.
– Кто лихачил? Я лихачил? Вы, Мартыныч, были там? Не были, не знаете ничего, так и помалкивайте. Нечего от безделья сплетни распространять.
– Тю, скаженный! – переменился в лице Мартыныч. – Чего гавкает. Салажонок еще против меня. Глядите, шустрый какой. Долго в начальстве не проходишь. Инфаркт схлопочешь в расцвете лет.
Харитон зашелся мелким смешком, снял очки, махнул ладонью по глазам, будто смахивая слезинки.
Две затянутые марлей форточки совершенно не давали прохлады. В красном уголке было душно, накурено. Плотный, слежавшийся воздух застревал у Виктора в горле, мешал говорить.
– Да вы что, с жары беситесь? – попытался вмешаться Венька.
Почувствовав поддержку шкипера, снова оживился Харитон. Кажется, даже шепелявить стал пуще прежнего.
– Молодой ишо. А шмолоду не перебешишша, штариком ш ума шойдешь.
«Он, похоже, пьяный!» – подумал Виктор, глядя на красное лицо Мартыныча, расплывшееся в глуповатой улыбке. Вспомнил, каким оживленным вернулся шкипер от своего родничка-холодильника. И этот плотно закрытый, запотевший бидончик в его руках! Да и слышал он, что Карповна ставит мужу что-то вроде домашнего пива или бражки.
– Вы пьяны! – Виктор шагнул к шкиперу. – И разговаривать я с вами не хочу. Поговорим завтра, когда проспитесь.
Виктор чувствовал нелепость своего поведения. Глупо затевать эту перепалку, глупо вести себя так несдержанно. Но уже не мог остановиться. Растерянность, недовольство собой, обида на Веньку, злость на Харитона распалили его.
– Сейчас поеду на ключик и разнесу вашу бутыль с брагой вдребезги!
– Я тебе поеду! Молокосос. Указывать еще мне будешь!
Шкипер раскалился, полез грудью на Виктора. Между ними кинулся Венька. На крик прибежала Карповна, повисла на муже.
– Да что же это делается! Такого тихоню в буйство вывели. Он же контуженный у меня. Разве можно так?
Харитон явно наслаждался ссорой. Жался в сторонку:
– Вот она голая дейшвительношть: не то диво, што мужик шварил пиво, а то диво, што варить не дают.
Суматошный гул в красном уголке прорезал звонкий голосок Асии. Она вскочила с места, отбиваясь от рук Райханы, тянувших ее назад.
– Ай-яй-яй, как не стыдно! Старые люди, мудрые люди как глупо ведут себя. Техник Виктор что плохого сделал? Почему все на него? Нехорошо!
Виктор выскочил из кают-компании на корму, привалился пылающим лбом к рулевому бревну.
– Эх, ты, – подошла к нему Люба. – Краси-и-иво начал. Что теперь? На комсомольской группе прикажешь тебя обсуждать?
– Да я же прав, прав я!
– Может, и прав. Только от правоты твоей, уж извини меня за прямоту, на душе муторно. Больно круто берешь. Нет у тебя к людям терпимости, а ведь с ними надо уметь ладить. Тут с кондачка не добьешься. А для тебя, я заметила, все просто: этот плохой, тот хороший. Ну, а посередке кто же тогда остается?
– Брось ты мне мораль читать, развела ликбез. – Виктор начал успокаиваться, но не хотел сдаваться под натиском Любиных доводов. Попытался закончить разговор шуткой, да она не очень, ладной у него получилась: – Венька вон тебе задаст: ишь, мол, уединились вдвоем.
– Веньку ты не трожь, – серьезно ответила Люба. – Я с ним тоже поговорю. Надулся, как пузырь, – обошли его. А дело от этого страдать должно?
В том, что к нему подошла Люба, не было ничего особенного. Это не удивило Виктора. Но вот Асия, ее непроизвольное заступничество… Ведь тише и незаметней этой девчонки не сыщешь. Проскользнет мышкой туда-обратно, и опять ее не видно. Час свободный выдастся, купаться, загорать пойдет – дальше всех, в кусты. Придет в кают-компанию – забьется в уголок. Но в то же время норовистая, как необъезженная лошадка. Где надо, не побоится я зубки показать. Вон как сна с бельчонком дело повернула.
Виктор поймал бельчонка случайно, когда тот переплывал реку. Завернул в брезентовый чехол от планшета, а дома на скорую руку сделал клетку из пустого решетчатого ящика.
Вечером все дивились на метания белки в неволе, ахали, охали. Асия подошла тихонько, постояла молча и повернулась к Виктору.
– Мучитель! Тебя б самого в клетку. – И посмотрела – не на него одного, а на всех стоящих возле – с таким презрением, что стало тихо вокруг. – Сейчас же выпусти!
И, странное дело, Виктор даже не нашел, что возразить – так это было неожиданно и непрекословно. Пришлось отпустить белку.
9
За стенкой в каюте десятника плакала Настя. До Виктора доносились заглушаемые всхлипываниями отдельные слова.
Харитон что-то шипел сердито, несмотря на позднее время, ходил по каюте: слышно было поскрипывание половиц.
Они поженились два года назад, здесь же, в изыскательской партии. Настя, забитая, безответная женщина, была намного моложе Харитона. Своим занудистым голосом он вечно ей выговаривал что-то, поучал. А она в ответ покорно смотрела на него глазами, полными слез, и молча соглашалась.
Сегодня Виктору невмоготу было слышать эти уже порядком надоевшие голоса. Скорей бы затихло все, успокоилось, и он остался бы наедине со своими мыслями. Виктор не раз слыхал раньше о том, как нелегко переносят люди длительное общение в небольшом коллективе – на зимовке, на малом судне, – когда выговорены все весомые слова, выслушаны все стоящие рассказы, жесты и движения товарищей давно примелькались. Когда пустяк может неожиданно вызвать глухое раздражение, острую неприязнь.
Но сам он еще никогда не испытывал приступов такой изнуряющей тоски. На практике они были целой группой, впятером. Работали на оживленной реке с частыми пароходами, деревнями и селами по берегам. А в селах – кино, танцы, новые люди. Здесь же третий месяц изо дня в день одни и те же лица, с утра до вечера друг у друга на виду. Некуда скрыться от посторонних глаз. Одно ненадежное убежище – каюта. Естественное желание побыть одному в последнее время все чаще загоняло Виктора по вечерам в эту келью. Но каютное затворничество не успокаивало. Зачастую, наоборот, еще больше саднила душа, острее и заманчивее вспоминались шумные города, пусть с незнакомыми жителями, пусть тоже угрожающие своим одиночеством. Но то одиночество среди массы незнакомых людей было совсем другим, желанным и живительным.
Такое состояние, успокаивающее и врачующее, Виктор впервые испытал в маленьком городке Кингисеппе на острове Сааремаа. Золотым сентябрьским днем он бродил по мощеным узким улочкам, отбившись от матросов-приятелей, отправившихся искать укромную пивную. Аккуратные островерхие домики улыбались ему разноцветными черепичными крышами. Ласкали взгляд чистенькие, все в цветах, садики за низкими заборчиками, сложенными из валунов. Долетавший со взморья ветер ворошил широкий воротник на плечах, играл лентами бескозырки. С обостренным интересом Виктор наблюдал вокруг чужую жизнь, вглядывался в лица прохожих, и они представлялись привлекательными, добрыми и счастливыми. И ему самому казалось, что он очень хорошо и радостно живет на земле…
Уже давно все утихомирились, а Виктор все еще валялся одетым на смятой постели. В низком оконце – ни неба, ни звезд. Темная вода невидимо струилась вдоль бортов, парная от дневного жара, равнодушная ко всему. Наткнувшись на якорную цепь, она лениво взбулькивала и что-то бормотала, обегая тупой нос судна.
Стараясь невольно оправдать себя за горячность, за глупое мальчишеское поведение, Виктор в который раз перебирал в памяти события, связанные со злополучным мотором.
Еще когда получали его в Сысольске, сразу же пошли разговорчики.
– Ижышкатели нажываетшя! Один подвешной мотор шунули, да и тот подержанный. Кошмичешкий век, а мы опять ломай хребты на гребях. Где это видано? – зудел десятник.
– Эх, Харитон, Харитон. Старый ты человек, а мудришь где не надо, – выговаривала Капитолина Тихоновна. – Все прикидываешься слепым и глухим. Тебе что, промерного катера мало? Да и тот не везде понадобится. Мы где работать будем? В верховьях, на небольшой реке – ни глубин, ни простора. Подвеска нам на всякий случай, для разъездов – потому и дают.
– Нет, не шкажи, Тихоновна, – не сдавался десятник. – Шравни ш геологами. У них и вертолеты, и тягачи-веждеходы, и рации новехонькие.
– А у нас техники нет? Будто не знаешь, на водохранилищах и на больших реках этих раций в некоторых партиях вон сколько понатыкали: и на промерном катере, и в чертежке, и у техников. А нам пока и без этого обходиться можно.
– Што там говорить, – отмахивался Харитон. – В жагоне мы, пожабыты-пожаброшены. А платят как? В полтора-два ража меньше. Ноги же по лешу ломаем, комаров кормим одинаково.
– Это ты-то ноги ломаешь? Может, в палатке живешь, у костра ночуешь, месяцами грязь с себя не отпариваешь? – разошлась Капитолина Тихоновна, видя, что все прислушиваются к разговору. – И чего человек прикидывается? Обязательно ему побрюзжать надо. Ты же как в плавучем доме отдыха живешь. Каюта сухая, чистая. Тут тебе и электричество, и все прочее. Мокрый пришел, продрог, захотел – баньку истопил. Дело сделал на одном месте – подойдет катерок, дальше потащит. А ты сидишь, в окошечко поглядываешь да табак смолишь. Геологи… Да ты с ними и месяца бы не выдержал.
– Все-таки, Тихоновна, лучше бы два мотора, мало ли на плесе что может случиться, – вступил в разговор шкипер.
– А кто спорит? Об этом и надо говорить, а не рассуждать вообще. Не все сразу делается. Как Вениамин поет в своей песенке: «А пряников сладких всегда не хватает на всех…»
И надо же случиться, что мотор запорол именно Виктор!
Произошло это после отъезда Капитолины Тихоновны. Они тогда очень торопились: хотелось к возвращению начальницы закончить промеры сложного речного колена с разветвлениями-рукавами, которое кто-то из впервые прошедших здесь изыскателей очень точно окрестил Чертовой вилкой.
Виктор, как обычно, выехал на засечки. Выехал пораньше, на лодке с подвесным мотором. Быстро установил инструмент. Насадил на колышек огромный брезентовый зонт, наклонил его так, чтобы он прикрывал от лучей и Витькину голову, и квадратный планшет на треноге.
С рулевым веслом-кормовиком в промерной лодке сидел Венька. По правому, высокому берегу со створными вешками ходили Настя и Асия. На левый – низкий и местами заболоченный – вышел Харитон. Его обычное место в лодке – наметчиком, но с утра он долго охал, жаловался на колотье в крыльцах – под лопатками, болезненно морщился. Пришлось уговорить шкипера денек понаметывать. Мартыныч на это сговорчивый, согласился сразу, да только наметчик из него уж не тот, не сравнишь с Харитоном. Тут десятнику равных нет, мало таких специалистов осталось: редко ведутся промеры вручную. Посмотришь – кожа да кости, а сила в руках имеется. И главное, есть у него чувство ритма: не опешит, не тычет наметкой как попало, но я паузы не затягивает. Промер от промера, точка от точки у него всегда на равных расстояниях. Об этом беспристрастно говорили засечки на планшете. В лодке он ведет себя деловито, без болтовни. Молча сверкает очками из-под надвинутого козырька фуражки, когда выкрикивает глубину, и косится при этом на Любу, ведущую записи в промерной книжке, да похлопывает себя по клеенчатому фартуку, помогая скатываться каплям воды.
Работа спорилась. На открытом месте тянул ветерок, он задувал Виктору под легкую рубашку, освежал лицо, отгонял комаров. Они не так сильно жалили открытую шею, осыпали руки, не лезли, как обычно, в самые глаза.
На двадцатом профиле, когда лодка была у левого берега, Виктор случайно поймал пересечением нитей в окуляре створную вешку Харитона. Машинально глянул на планшет. Срез линейки проходил заметно левее нужного пикета – отметки расстояния на магистрали. Или неправильно выставлена вешка, или он ненароком сбил планшет. Но рассуждать было некогда. С лодки давали уже пеструю отмашку – красным и белым флажками враз: «Внимание! Начинается новый заезд». Виктор решил засечь этот профиль как есть и прильнул к окуляру.
Он механически делал засечки, а сам все думал: что же могло произойти? После обеда он проверял установку инструмента – все было в норме. Что-то, видимо, намудрил Харитон.
Вот и следующий профиль. Слева, над низким кустарником, качнулась и встала вешка, заполоскал на ветру флажок. На противоположном берегу на нужном пикете такую же выставила Настя. Асия в створе этих двух вешек поставила третью, отнеся ее подальше от берега. Под яром над лодкой вскинулись крест-накрест два флажка. Виктор не отвечал. Он навел трубу на харитоновскую вешку. Кромка линейки снова прошла мимо заданного пикета. И тут Виктор вспомнил, что там, в кустах, болотина. Обойти ее никак нельзя. Они с Райханой, прокладывая магистраль, тянули мерную ленту среди мокрых кочек по колено в воде.
Под яром неистово размахивали флажками: «Ослеп, что ли? Или уснул?» Виктор в ответ несколько раз крутанул красным полотнищем: «Угомонитесь! Задержка». И бросился под берег к лодке.
Мотор завелся с первого рывка. Виктор дал газ и помчался напрямик, на харитоновскую веху.
Как он ни спешил, но, пока выдернул нос лодки на берег, пока продирался сквозь ивняк и мелкий ольховник по болотине, Харитон опередил его и уже топтался возле пикета, надсадно кхакая, всаживал гладкий шест поглубже.
– Ты куда вешки ставишь? – налетел на него Виктор.
– Как куда? На магиштраль. Вон как промок, – невинно ответил десятник и выставил ногу в раскисшем ботинке.
– Чего ж не разделся-то? – Виктор не скрывал ни своей иронии, ни неприязни к десятнику. Теперь он был абсолютно уверен, что, лишь услыхав звук мотора, Харитон поневоле полез в болото.
– А что мне раздеваться, я не девка, – прицепился тот к оговорке техника. – Оголятьшя не те годы. – Харитон нервно хихикнул и переступил с ноги на ногу.
Разом навалились комарье и мошка, нудно заныли в уши, полезли в глаза, в рот. Отмахиваясь от гнуса, Виктор огляделся. Чуть поодаль, метрах в пятнадцати-двадцати от магистрали, пологой подковой тянулась сухая гривка с низкорослым березняком. От нее в ржавой осоке просматривался чуть приметный след: только что прошел Харитон. Но Виктор понял, что десятника не возьмешь такой зыбкой уликой.
– А где веха стояла только что?
– Нигде.
– Как не стояла? На том берегу уже створ выставили, из лодки мне пестрым махали.
– Я за тот берег не в ответе, – успокоившись, осмелел Харитон. – А промерщиков мне из куштов не больно-то видно.
– Ладно. Пойдем.
– Куда пойдем? – заметно испугался Харитон.
– 'Пойдем, говорят! – Виктор взял десятника за рукав парусиновой куртки и потянул за собой.
Отмерив шагами метров пятьдесят, Виктор стал искать пикет. Он белел чуть левее, метрах в трех от них, на широкой кочке с выгоревшей травой.
Харитон шагнул было дальше, но Виктор осадил его:
– Стой! Какой ты сейчас профиль выставлял?
– Двадцать первый. А что? – забеспокоился Харитон.
– А то! Предыдущий, двадцатый профиль, должен быть вот на этом пикете. А теперь сам посмотри вокруг. Кто-нибудь к нему подходил? Молчишь. Или, может, ямку от вехи на кочке будем искать – твои несуществующие следы? Останутся они для потомков. Огрехом на карте…
От Харитона Виктор хотел было направиться к промерной лодке, чтобы все рассказать старшему технику. Но потом решил не терять времени зря и помчался на предельной скорости к белеющему вдали зонту. Солнце било в глаза. Блеклая вода под выгоревшим небом отсвечивала слюдянистыми бликами и казалась впереди густой, неподвижной. Лишь бурун за кормой да брызги напоминали о ее прохладе и текучести.
На полном ходу лодку вдруг подкинуло. Рукоятку сильно качнуло вниз, мотор на несколько секунд взлетел в воздух – ослепительно сверкнул вхолостую крутящийся винт – и снова плюхнулся в воду. Виктор едва усидел, цепко ухватившись свободной рукой за борт.
Хорошо, что мотор был прочно закреплен и винтами, и тросиком, а то бы лежать ему сейчас на дне реки. Выравнивая лодку, Виктор увидел позади темный бок полузатонувшего бревна-топляка с размокшим корьем. Мотор несколько раз чихнул, но снова заработал исправно, и Виктор заспешил дальше, заботясь лишь о том, чтобы побыстрее продолжить промеры.
Мотор неожиданно заглох под самым берегом. Виктор и тут не придал этому особого значения, сразу кинулся наверх, к инструменту под зонтом. И лишь собираясь домой, с ужасом обнаружил, что двигатель заклинило. Перегрел он его донельзя. Видимо, при ударе вышел из строя насос охлаждения, а он не заметил вовремя.
Виктор вечером доказывал Веньке, что надо наказать Харитона. Нельзя оставлять его проступок без последствий.
– Брось ты пустяк раздувать. Подумаешь, пару раз вешку не туда поставил! Что, не бывает других неточностей в промерах? – возразил Венька. – Ты ему выволочку сделал – и достаточно.
– Да пойми ты, добренький человек, – разозлился Виктор, – нет в нашей работе мелочей. Сегодня Харитон со створами напортачил. Завтра небрежно магистраль проложим, съемку некачественно сделаем. Кто-то абы как промерные точки засечет. И пошло-поехало. Грош цена после этого нашим планам. Врезать надо Харитону по первое число – премии лишить, чтобы впредь неповадно было.
– Ты меня за качество работ не агитируй. А то получается, будто я против. Вон и магистраль помянул. Что, решил старым грешком уколоть? Хорош товарищ!
– Ну, начинается несерьезный разговор, – махнул рукой Виктор. – Я тебя вовсе не имел в виду. Так, к слову пришлось. А ты уж – в бутылку.
– К слову пришлось… – передразнил Венька. – Ты подумай, как будешь ответ держать перед начальницей. И вообще сейчас обо всем лучше помалкивать – меньше пересудов. Как ты поломку мотора с проступком Харитона увяжешь, а? Ведь прямой связи между ними нет.
Виктор понял, что Веньку не переубедить. Нет, была б его власть, он бы повернул все по-другому.
