Текст книги "Страда речная"
Автор книги: Геннадий Солодников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
3
Перекат за перекатом – изыскатели постепенно спускались вниз. «Кречет» прибуксировал их в устье Щучьей воложки, в центр очередного участка, который нужно было тщательно промерить. В первый же день продолжили магистраль по обоим густо заросшим мелколесьем берегам. Венька прошел по правому, а Виктор – по левому. Капитолина Тихоновна устанавливала временный водомерный пост, потом определяла высоту рабочего горизонта воды в реке. С трудом нашла на задичавшей поляне высотный репер – глубоко вкопанный чугунный столбик с абсолютной отметкой высоты местности.
На другое утро, взяв с собой двух работниц, она сама отправилась на плановую съемку.
Вернулась начальница неожиданно быстро. Едва завернув цепочку за скобу, проворно выскочила из лодки и, ни на кого не глядя, прошла на нос.
– Вениамин! – звучно крикнула она, увидев, что в чертежке пусто.
Старший техник вышел из своей каюты растрепанный: льняные волосы, отпущенные чуть не до плеч, спутаны, глаза подернуты ленцой. Вздремнул, что ли… Он силился улыбнуться, дурашливо тер нос и морщился. Весь его вид смиренно выражал: по какому поводу шум? Тут я, к вашим услугам.
Капитолина Тихоновна пыхнула папиросой и немигающе уставилась на Веньку.
– Ты почему мне не сказал, что не нашел плановый репер?
– Как не нашел? Видел я его. Деревянный столб уже сгнил, и канавка вокруг сровнялась. Но по месту можно догадаться.
Начальница развернула топографический план, постучала по нему пальцем.
– Так какого же… интереса ради ты вывел магистраль не сюда, а загнул ее вправо, уклонился от берега?
– Там место чистое. Линия хорошо просматривается. Да и я по ней все равно к воде вышел.
– Место чистое… А здесь? – чиркнула она ногтем по плану.
– Сами видели, там ольховником все напрочь затянуло, ни одного просвета.
– А просеку ты разучился рубить?! – взвинтила голос Капитолина Тихоновна. – Может, топор от слабости из рук валится? Может, мне самой прорубаться прикажете?
– Просека! Что от нее толку, – обидчиво надул губы старший техник. – При промерах створные вешки с воды все равно не видно будет. Поперечные прорубки можно сделать.
– Я гляжу, ты совсем по-харитоновски заговорил. Больно рано покоя ищешь. Иль отродясь белоручка? Как ты понять не можешь, голова, что на твоем чистом месте промерщики створы совсем не увидят. Тот же ольховник заслонит их. Значит, так или иначе придется рубить поперек. Возьми измеритель, линейку да подсчитай, что лучше: или целый десяток длинных поперечников рубить, или одну просеку вдоль да несколько коротких – поперек. Разница-то не в твою пользу… А тебе б только побыстрей отработаться. То-то, смотрю, вчера раньше всех вернулся. Учти: хочешь быть настоящим изыскателем – пошустрей шевели мозгами и черной работы не гнушайся.
Виктор вошел в чертежку вслед за Венькой и стал было пятиться назад к двери, чтоб не мешать разговору, но Капитолина Тихоновна повелительно сделала знак рукой, словно надавила на плечо: «Садись, мол! Слушай!»
– Виктор, вы все поняли?.. Возьмите Раю и еще одну работницу. На каждого по топору – поострей у шкипера выберите. Заново проложите конец магистрали. Завершите съемку – у меня всего лишь несколько точек не засечено.
Виктор чуть опешил от неожиданности. Ему, новичку, начальница впервые доверяла съемку. Пусть не целиком, а только незначительную доделку. Все равно это было большим событием. А то, что прежде надо еще огрех старшего техника исправлять, так это пустяк.
Венька вышел на корму проводить товарища. Тихонечко шепнул, ища сочувствия:
– И чего хай подняла? Так ли, этак ли – все равно кусты рубить. Бабья придурь. Да и порядочки тоже – техников гонять с топором. А рабочие для чего?
– Ты скажи-ка мне лучше, как ту отметку, про которую Капитолина говорила, найти. Хотя бы для общей ориентировки, – перебил его Виктор.
– Старичок! Да за кого ты меня принимаешь? – еще тише зажурчал старший техник. – Я даже не пробовал ее искать. Вижу, все заросло, я и повернул на чистое место. За столько-то лет от хилого столбика и следа наверняка не осталось.
– Ладно, поглядим, – как можно бесстрастней постарался оказать Виктор и оттолкнул лодку.
Ему стало обидно за Веньку. Нет, не во время его разговора с Калитолиной, а только сейчас, после неприятного шепотка, он почувствовал неприязнь к старшему технику, как будто Венькино отношение к работе пятнало и его, Виктора. «Ишь ты, второй год работает самостоятельно, в старшие вышел, а все еще не постиг элементарных вещей!»
Возле нужной вехи они причалили к берегу. Виктор наказал девчатам вынести инструмент и, взяв топор, пошел вперед. На память, по старому плану местности, прикинул нужное направление и, пройдя через полянку, углубился в заросли ольховника. Небольшие прогалины между деревьями затянуты были смородиной и буйным травостоем. Но даже среди кустов, останавливаясь и затаив дыхание, он различал смутный шорох и говорок струящейся по камешнику реки. Значит, шел правильно. Впереди вскоре действительно заголубел речной плес.
Венька в одном оказался прав – сколько ни искал Виктор на луговине, по закрайке кустарника и в глуби его, никаких следов помеченного на карте столбика-репера не нашел. Он перенес Венькину концевую веху поближе к вновь облюбованному месту и пошел вдоль проложенной вчера магистрали, выдергивая и собирая в охапку ненужные теперь здесь колышки-пикеты. По дороге заодно прихватил несколько тоненьких вешек с белыми затесами на боках. Работницы ждали его и сразу же поднялись, как только он подошел к ним.
Виктор поплевал на ладони, покрепче ухватил ладное топорище, и вскоре первые молоденькие ольхи пали к его ногам, светясь в сочной траве розовыми срезами. Сверяя по вешкам направление, Виктор прорубал ось узкой просеки. Девчата следом за ним слегка расширяли ее.
Вскоре взмокла рубаха, покатились струйки меж лопаток. Но Виктор не останавливался, не разгибался. Широко расставив ноги, он крушил молодую поросль налево и направо, натужно хукая при каждом ударе.
Метров через триста Виктор отбросил топор и, прежде чем свалиться кулем на землю и блаженно раскинуть руки, оглянулся назад. Райхана, шедшая за ним по левому краю просеки, чересчур отклонилась в сторону реки.
– Рая! Зачем туда? Не надо широко, – хрипло крикнул он ей.
– Почему не надо? Промеры делать будем – все равно рубить.
– Когда будем, тогда и вырубим где нужно. Чего зря губить.
– Вах, вах! Лес пожалел, – засмеялась Райхана, опускаясь рядом с Виктором. – Сам говорил: скоро затопит.
– Здесь не затопит. Если и подойдет вода, когда построят гидростанцию, то к самой кромке. Этот кустарник берег от размыва защитит. Нельзя его сводить под корень.
Райхана посмотрела на утомленное лицо техника, на прядь волос, прилипшую ко лбу, покачала головой.
– Зачем так гонишь? До вечера далеко. Лес жалеешь, а себя – нет. Совсем худой стал. Приехал – лицо круглый был.
Виктор смутился от неожиданной заботы, глянул на Райхану. Широкое веснушчатое лицо ее излучало неподдельную доброту. Из-под низко натянутого на лоб платка смотрели внимательные, чуть печальные глаза. Сколько ей лет: тридцать, тридцать пять? Что-то вроде этого. Начальница говорила, что живет одна себе на свете. Над девчонками-работницами, как наседка над цыплятами, квохчет, по-матерински заботится, не дает в обиду, а сама, когда надо, по-своему сердито отчитывает их.
Виктор попросил Райхану перегнать сверху лодку, а на промер только что проложенной линии взял с собой Асию. Когда они вышли к концевой вехе, он между прочим спросил у девушки:
– Слушай, как тебя все-таки зовут?
– Асия, – ответила она и посмотрела на него с недоумением. Лицо у нее невидное, сразу и внимания не обратишь: скуластенькое, подбородок лопаточкой. А вот глаза… Трудно сказать, что в них особенного. Но когда глядит на тебя – только их и видишь. Все лицо – одни глаза.
– Знаю, что Асия, – засмеялся Виктор. – А по-русски как?
– Асия.
– Не понимаешь ты, что ли? Ну Райхана – Рая, Галия – Галя. А тебя как?
– Я сказала: Асия! – И так глянула, что Виктору стало неловко.
* * *
Уже на другом берегу, закончив съемку, Виктор почувствовал усталость. Усталость сильную, настоящую: болели не только мускулы, по всему телу растекалась опустошающая слабость – отголосок недавнего душевного и физического напряжения.
Виктор повалился ничком, распугивая кузнечиков, подминая под себя луговое разнотравье. Долго лежал, бездумно покусывая горькую травинку. Перед ним возле кочки сновали черные земляные мураши. Важный жук полз по стеблю, нервно подрагивая усиками, словно прослушивал все вокруг. Басовито прогудев, на белую кашку сел шмель. Запустил внутрь цветка хоботок, напрягся, смешно поджимая рыжее брюшко меж задних широко расставленных лапок, густо припорошенных медвяной пыльцой.
Лес был далеко в стороне, молчаливый в безветрии. Где-то там, в глубине его, лениво куковала поздняя кукушка. Куковала глухо, вполголоса, не выговаривая своего непременного «к»: «Ту-тут… Ту-тут…» В этом безлюдье некому было задавать ей глупые вопросы о жизни, и она сама, одинокая, словно вопрошала призывно: «Кто тут?.. Кто тут?..»
Виктор перевернулся на спину и замер, прислушиваясь к говору близкой реки. Берег здесь был луговой, илистый, вода катилась вдоль него с чуть слышным шепотком. Только возле куста, сползшего по невысокому откосу еще в разлив, она все время журчала и взбулькивала. Да один конец топляка через равные промежутки времени окунался, выныривал и снова с протяжным вздохом погружался под воду.
День к исходу был тусклым, с размытыми далями. Солнце окуталось дымкой. И только на редких облаках, медленно скользящих по небу, играли робкие отсветы его предзакатных лучей.
Хорошо на прогретом мягком лугу. Виктор словно растворился во всем окружающем: прорастал травой, струился водой, плыл по небу легким облачком. Это было сладкое, полное отрешенности одиночество. Уже не угнетала тоска по чему-то неведомому, несбывшемуся, не тянуло в город, в говорливый людской поток. Это на брандвахте, в одиночной каюте, когда окутывали все вокруг синие сумерки, подкрадывалась к Виктору грусть-тоска. А сейчас ему хотелось лишь одного: долго-долго лежать вот так, ни о чем не думая.
В детстве, помнится, все было наоборот… У них в селе коров пасли поочередно, и Витьке часто приходилось ходить на пастьбу: за себя и за соседку, по рукам и ногам связанную детьми-малолетками. На дальних выпасах в минуты затишья Витька тогда впервые ощутил тоску по неведомым землям.
В то время происходящее вокруг откликалось в нем жаждой движения. Все увлекало, тянуло за собой: бегучие струи ручья, гудки паровоза на отдаленной железнодорожной ветке, плавный ход облаков по-над лесом, тракт, пылящий под колесами редких машин. Тогда-то, наверное, начала крепнуть в нем еще не осознанная тяга к плаваньям, хотя возле их села не было ни большого пруда, ни озера, ни мало-мальски приличной реки.
Виктор еще бы лежал, наслаждаясь тишиной и покоем, но его негромко окликнула Райхана. Девчата торопились домой.
* * *
Просматривая планшет с результатами съемки, Капитолина Тихоновна ничего не сказала Виктору. А Веньке поручила закрепить все на ватмане тушью. Поздно вечером, когда начальница наносила на план промерные поперечники-профили, Виктор тоже не дождался отзыва о своей работе.
В последний день промеров Капитолина Тихоновна вдруг сама вызвалась на засечки, объяснив это желанием тряхнуть стариной. Виктор догадался, что она все-таки решила проверить, насколько точно перенес он на план углы магистрали. Но начальница и в тот вечер промолчала. Виктор истолковал это в свою пользу, решив, что придраться маме Капе не к чему.
4
Дождей не было больше месяца. Сохли болота, иссякали ручьи. Вода в притоке заметно садилась. Оголились в речном ложе песчаные косы, галечные гряды, добела ошкуренные дресвою коряги. Плесы утратили ровную плавность, захирели среди обсохших берегов. На перекатах река стала сварливой, суматошной. В приглубых выбоинах кружила скрытыми до тех пор коварными суводями, с недовольным ворчанием растекалась по галечным гребням, скатывалась в нижние плесовые лощины. Здесь она на время успокоилась, чтоб на следующем перекатном участке вновь проявить до поры до времени затаенное своенравие.
Раньше всех начал беспокоиться капитан «Кречета» Авдонин. По утрам он уже не спрашивал бодреньким баском: «Ну, как там водичка?» Сам подолгу смотрел на водомерную рейку и сокрушенно качал лысеющей головой.
Он уже несколько раз предлагал Капитолине Тихоновне уходить вниз. Но она не разделяла его опасений и ссылалась на то, что задания ей никто не отменял. Потом решила, что «Кречету» так или иначе надо спускаться: кончается горючее, необходимое для работы промерного катера и электростанции. Так что пусть Авдонин отправляется в путь да возвращается побыстрее, если будет возможность.
Поздно вечером, оставив партию у Чертовой вилки, Авдонин угнал катер вниз. Но не прошло и суток, как он вернулся. Еще все спали. Лишь шкипер на корме в обычном своем виде – босиком, в рубахе распояской, в форменной выгоревшей фуражке – выстругивал новое весло.
– Плохи дела, Мартыныч, – подсел к нему Авдонин. – Много ли пробежал, а в трех местах дно прихватил. В одном кое-как сполз задним ходом. Думал уж – до осени загорать.
Видя, что шкипер внимательно слушает его, Авдонин понемногу расходился:
– Ей-то что, – мотнул головой в сторону носовых кают, – даже и обсохнет – не велика беда, сиди себе, планчики рисуй. А я со своим влипну. Мне что делать прикажете? Вдруг и осенью не будет воды – катеру зимовать, значит? Да с меня за это шкуру спустят. И теперь вот из-за нее, из-за вас же вернулся. На честном слове – горючего на донышке, а обратно пришел. Еще раз попробую уговорить. Перекачаю себе последнюю солярку с вашего понтона, брандвахту на буксир и – айда-пошел. Не-е-ет, ты мне скажи, Мартыныч, правильно я говорю?
Шкипер что-то буркнул в ответ, но Авдонин уже не слушал его. Он привстал, словно охотничья собака в стойке, и во все глаза смотрел на лодку под кормой. Там была Асия. Она только что умылась и теперь стояла спиной к ним, забросив руки с полотенцем за шею. Полы коротенького халата вздернулись, высоко оголились крепенькие, в шоколадном загаре ноги. Авдонин тяжело задышал, маленькие глазки на круглом моложавом лице заблестели. С неожиданным для приземистой плотной фигуры проворством он вскочил с деревянного чурбака, в два шага оказался у трапа и галантно протянул Асие руку, наговаривая:
– Позвольте вам помочь. Уж позвольте…
Асия глянула на него, смущенно улыбнулась, но руки не подала. Прижав к груди полотенце с мыльницей, отчего халатик еще более обтянул ее, она легко взбежала по трапу. Авдонин засеменил за нею, пытаясь заглянуть в лицо. Не удержался и провел короткопалой пятерней по ее плечу.
– Эй, не балуй! – И Асия скороговоркой бросила еще что-то неразборчивое.
– Что, что она сказала? По-своему ругнулась, что ли? – Авдонин растерянно хлопал глазами, обращаясь к Мартынычу.
– Кто его знает. По-ихнему вроде… старая обезьяна или старый черт, – сдерживая усмешку, лениво протянул шкипер.
– Ух ты! Стервочка! – скорее восхищенно, чем зло, выдохнул Авдонин и снова взгромоздился на чурбан.
– Так вот, значит. Я и говорю: осадка у вас не в пример нашей. Вроде бы еще можно болтаться тут, с большой оглядкой. А лучше уходить. Толкую, толкую вашей, доказываю. А толку?
К брандвахте причалила лодка. Из нее вылез Харитон с удочками, с нитяным частым садком, полным некрупной рыбешки.
– Вон, пожалуйста, рыбку ловите, – сразу же подхватил Авдонин. – Куда вам торопиться? От добра добра не ищут. А у меня вся душа изболелась. – Пощупал садок, вытер пальцы о поручень. – Что-то мелка больно! Или по себе выбирал?
– Рыбка мелка, да уха сладка, – ответил Харитон. – Ты небось по ночам-то сеточку ставишь. Вот и угостил бы крупненькой.
– Какую сеточку! – махнул рукой Авдонин. – С чего ты взял?
– Есть, есть у тебя, не прибедняйся. Уходишь, так хоть бы сеть оставил. Все в питании подспорье. А то как бы тут не оголодать.
– А что, сейчас же уйду, если вам здесь торчать охота, – раскипятился Авдонин, пропуская просьбу о сети мимо ушей. – Вот дождусь начальницу, не согласится со мной – тогда до свиданьица… Что-то долго она у вас спит.
– С тобой уснешь, – внезапно появилась в проходе Капитолина Тихоновна. – Давно уж слышу. Сначала двигатель чуть-чуть, а потом: бу-бу-бу… Что, думаю, такое? А это Авдонин-свет на судьбу жалуется, пускает слезу. Давай-ка без нытья, поговорим как мужчина с мужчиной.
– А что говорить… Разговор старый: уходить надо. Еще сутки-другие – и вовсе будет поздно. Тут не до смешков. Потому и вернулся.
– Ладно, ладно, – посерьезнела начальница. – Обиделся уж. Не один ты о деле печешься. Что ж, время пришло, говоришь? Пожалуй. Добро. Шкипер! Все, что есть лишнего на борту, особенно из металла, – на понтон. Остатки бензина с понтона перенести на брандвахту. Пригодится для подвесного мотора. А я пока со своими помощничками потолкую.
Разговор в чертежке был недолгим. Капитолина Тихоновна в двух словах обрисовала обстановку и заключила: «Кречет» уходит один, захватив лишь понтон из-под горючего и бесполезный теперь промерный катер. Партия остается и продолжает работать по сокращенной программе. Будут дожди, будут глубины – к ним вернется «Кречет» или какой катер поменьше. Попросила высказаться других. Поконкретней, покороче.
– Надо все лишнее сгрузить с брандвахты, – предложил Венька. – А то шкипер вон два якоря с собой таскает, приблудный барабан для троса.
– Уже делается, – успокоила Капитолина Тихоновна.
– А дров нам зачем столько? Целая поленница. Может, их…
– Нет, дрова пока не трогать, – перебила Виктора начальница. – Катеру лишний сантиметр осадки – тоже обуза. Приспичит – часть дров выбросим на берег. Надо будет, ближе к осени заготовим еще.
Когда все уже было обговорено, Капитолина Тихоновна вдруг ошарашила:
– А теперь еще одна новость для вас. Я ухожу с катером. Ну, чего вы так смотрите? Ухожу на катере до Сысольска. Там сяду на пассажирский пароход и в город. Отчет сдать, зарплату получить надо? А главное, лично обрисовать обстановку, посоветоваться. Там, может, все по-другому переиграют. Да носы-то не вешайте. Через неделю вернусь. Как? Очень просто. Я пока с Авдониным эти дни спорила, на крайний случай кое-что уже обмозговала.
Капитолина Тихоновна разложила на столе карту. Все сгрудились вокруг нее.
– Вот, смотрите. Здесь, недалеко от нас, к берегу выходит заброшенная лесовозная дорога. Она ведет в поселок Пальники. Туда летает почтовый самолет. Ясно? А уж сорок километров как-нибудь пешочком осилю. Не столько приходилось хаживать.
Капитолина Тихоновна повернулась к Любе.
– Думаю, что комсомольцы не подкачают. Записывать не будем, а для себя решим так: за семь дней закончить съемку и промеры на участке Чертова вилка – Ванюшин чертеж. При хорошей погоде это выполнимо. Вениамин, ты как считаешь?
– Какой разговор, Кап Тихоновна! В лучшем виде! Можете положиться на меня.
– Ну-ну, не больно хвались. Ты на деле, на деле покажи. И без фокусов всяких. Эх, не хватает тебе все-таки хорошей злости рабочей, азарта нет. Раззадорить бы тебя… Люба, ты бы хоть, что ли, за него на общественных началах взялась, отбавила ему своей серьезности.
Капитолина Тихоновна с хитрецой глянула на Любу, на всех, добродушно улыбнулась, словно говоря: «Шутим это мы, мальчики, шутим по-стариковски».
– Вы уж скажете, – сразу сник Венька.
– А ты не кисни! Лучше разозлись на меня. Перекостери в душе – и за работу! Ведь ты как-никак старший техник. Старший! А тебя, честно говоря, на долгое время за себя оставить-то боязно.
Начальница энергично прихлопнула рукой по столу, считая деловой разговор оконченным:
– Ну, все! Надо собираться.
Парни вышли. Люба придвинулась к столу, пристально посмотрела на Капитолину Тихоновну. Она сразу заметила, что маме Капе нездоровится. Лицо у нее было осунувшееся, изжелта-бледное, кожа шероховатая, пористая. Это желтизна, тусклый блеск уже отцветших рыжеватых волос, горькие бороздки губ сразу же состарили ее.
– Опять язва, ага? – участливо спросила Люба и страдальчески сморщилась, словно она сама, а не Капитолина Тихоновна мучилась от боли.
– Она, проклятая! Ничего, пройдет… Это все война да послевоенные годики на подножном корму дают себя знать.
Через час, в последний раз взяв брандвахту на буксир и поставив ее посреди воды, «Кречет» ходко побежал по течению и вскоре скрылся за поворотом. Венька с Виктором, разбив рабочих на две бригады, отправились прокладывать магистраль.
