Текст книги "Русские и шведы от Рюрика до Ленина. Контакты и конфликты"
Автор книги: Геннадий Коваленко
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
Неожиданный визит. Николай I в Стокгольме
Русско-шведский союзный договор 1812 г. лег в основу нового дружественного России внешнеполитического курса Швеции, получившего название «политика 1812 года». После окончания наполеоновских войн для внешней политики Швеции было характерным балансирование между Англией и Россией, ориентируясь предпочтительно на первую. Личная дружба монархов сохранялась и после смены монарха на российском престоле. Николаю I нужна была свобода рук на Севере для осуществления своих планов на Востоке, а шведский монарх видел в консервативном императоре поддержку против потрясавших Европу народных движений. Французская революция 1830 г. усилила консерватизм и русофильство Карла XIV. Польское восстание 1830-1831 гг. он рассматривал как плохой пример для Норвегии. Родившегося в 1831 г. внука он демонстративно назвал Николаем Августом, и царь стал его крестным отцом. В свою очередь Николай I согласился на раздел с Норвегией спорных территорий в Заполярье.
Русско-шведские отношения омрачились во время восточного кризиса 1833-1834 гг. Ухудшение русско-английских отношений в связи с продвижением России в Причерноморье поставило Стокгольм перед выбором между Лондоном и Санкт-Петербургом. В условиях углубления кризиса англо-русских отношений по вопросу о черноморских проливах в 1834 г. Швеция приняла декларацию о нейтралитете, которая давала преимущества Англии.
Следует отметить, что это время не только в шведском обществе, но и в правительстве усиливается неприязнь к русскому влиянию. В 1830 г. многие шведы сочувствовали польским повстанцам. Либеральная оппозиция, у которой была большая связь с Англией и Францией, чем с царской Россией, требовала сближения с Лондоном и Парижем.
В это же время в Скандинавских странах зарождается и распространяется скандинавизм, культивирующий идеи политической, экономической и культурной общности Скандинавских стран. Его рассматривали также как средство противодействия преобладанию России в Северной Европе, поэтому его оборотной стороной была русофобия.
В 1836 г. в Швеции вышла брошюра оппозиционного публициста Андерса Линдеберга «Россия, ее система правления и опасность, которую она представляет для Европы». По мнению автора, политическая система России представляла собой полную противоположность североамериканской. Ее отличительными чертами были неограниченное самовластие, деспотизм цензуры и противодействие устремлениям и чаяниям эпохи. Линдеберг писал о том, что у русских людей нет прав, а есть лишь обязанность повиноваться. Он считал, что в будущем не Россия завоюет Европу, а Европа Россию. Но не штыками, а своей культурой, ибо такое завоевание – самое прочное.
В этой ситуации Николай I решил поправить имидж России в Швеции и предпринял «пиар-акцию», направленную на завоевание шведского общественного мнения. В 1838 г. великий князь и наследник Александр Николаевич в сопровождении своего воспитателя В.А. Жуковского совершал поездку по Европе, в ходе которой он должен был посетить Швецию. В Стокгольме ждали прибытия лишь его одного, но император Николай I захотел воспользоваться случаем, чтобы самому посетить престарелого короля, не предупреждая его о том. Вечером 29 мая (10 июня) пароход «Геркулес» под флагом наследника вошел в стокгольмскую гавань и бросил якорь перед королевским дворцом, где цесаревича под гром артиллерийского салюта встречал принц Оскар и приветствовали толпы собравшегося у пристани народа. Король должен был принять его позже, а пока он сидел в своем кабинете и просматривал газеты.
Его адъютант Магнус Брахе стоял у окна, наблюдая за тем, что происходит у королевского дворца. К своему удивлению он увидел, что от свиты наследника отделились два человека и направились по лестнице ко дворцу. В одном из них он узнал сына бывшего русского посланника при шведском дворе графа Сухтелена, а во втором – императора Николая Павловича. Через несколько минут российский император со словами «Сир, Вы ждали сына, но вот перед Вами отец» предстал перед изумленным шведским королем, с которым до этого они встречались в Париже в 1814 г. Они заключили друг друга в объятия, после чего продолжительное время беседовали за закрытыми дверями.
Своим неожиданным визитом Николай хотел продемонстрировать шведскому королю свои дружеские намерения и привязанность. И это ему удалось в полной мере. Вот как описывает их встречу очевидец: «Старый, худенький с орлиным носом и чрезвычайно умным выражением глаз, он (Карл XIV. – Г. К.) был в совершенном восторге от присутствия столь сильного соседа… Я наблюдал лица придворных шведского короля. Все они были как будто в изумлении. Конечно, не страх привел их в смущение, а неожиданность приезда государя нашего – удивление его любезности, его превосходной поразительной наружности, той ловкости, с которой Его Величество изволил обходиться с королем – маститым старцем, который, проходя по комнатам своего длинного дворца, не чувствовал, кажется, вовсе усталости».
На следующий день император с наследником посетили гвардейские казармы и военный госпиталь, потом обедали у короля и наследного принца. После обеда с «Геркулеса» во дворец привезли великих князей Николая и Михаила.
Они были одеты в красные шелковые рубашки и ямщицкие шляпы.
После обеда в сопровождении членов королевской семьи они посетили королевский зверинец Юргорден, где их приветствовали жители Стокгольма.
31 мая (12 июня) император в сопровождении короля присутствовал на смотре войск стокгольмского гарнизона. Улицы, по которым следовал королевский кортеж, были заполнены народом. После смотра пехоты было проведено построение гвардейской кавалерии и артиллерийское ученье. Весь смотр продолжался до двух часов при сильной жаре. В отсутствие полиции толпы горожан, собравшиеся на учебном поле, часто мешали движениям войск.
Обед в этот день давал наследный принц Оскар, а вечером у королевы был бал, после которого в ночь на 1 (13) июня Николай I с младшими сыновьями Николаем и Михаилом «под гром пушек и все потрясающее «ура!» отбыл в Россию на пароходе «Геркулес». Перед отплытием император наградил многих шведов русскими орденами. С собой он увозил подаренную ему Карлом XIV розовую «порфировую» вазу, которая в 1839 г. была установлена в Летнем саду.
Уже на судне император собрал сопровождавших его офицеров и говорил с ними о шведской армии и шведских военных учреждениях. Похвалив шведских солдат, он заметил, что «общее образование их далеко не безукоризненно и что военная организация имеет обветшалые основания, хотя в экономическом отношении и представляющие неоспоримые выгоды».
По словам очевидца этого неожиданного визита, «двухдневное пребывание императора в Стокгольме решительно очаровало весь город… Никто не мог опомниться от этого орлиного могучего налета нашего царя. Самые закоренелые враги России присмирели, не зная, чему дивиться: своему ли прежнему невежеству или этому магическому непреодолимому влиянию русского царя на душу каждого… Все были обворожены Его Величеством… Шведы и милые шведки, посещавшие из любопытства наш пароход, только и говорили о всеобщем восторге, который был произведен неожиданным приездом государя. Журналисты позамолкли. Словом, необыкновенный переворот совершился в уме нации… Собирая сведения от разных лиц, мы с удовольствием узнали, что шведы совершенно изменились в понятии своем о русских».
Очевидно, эта восторженная оценка неожиданного визита несколько завышена, тем не менее следует все-таки признать, что эта «пиар-акция» императора в какой-то мере ослабила антирусские настроения если не во всей Швеции, то хотя бы в ее столице. Этот эпизод из истории русско-шведских отношений свидетельствует о том, что в вопросах внешней политики Николай не всегда был «жандармом Европы», мечтавшим об интервенции и вмешательстве во внутренние дела соседних государств.
Литература:
Фелькнер В.Я. Поездка императора Николая Павловича в Стокгольм в 1838 г. // Русская старина. 1875. Т. 12. № 1; А. К-ий. Поездка из С. -Петербурга в Стокгольм на пароходе «Александрия» в 1838 г. // Русская старина. 1908. Т. 135. № 8; Татищеве. С. Император Александр II. Жизнь и царствование. СПб., 1911; Выскочков Л.В. Николай I. M., 2003; Lindenberg A. Ryssland, dess styrelsesystem och faran deraf för Europa. Stockholm, 1836; Lagerqvist L. O., Wiséhn I., Åberg N. Ryska statsbesok i Sverige. Stockholm, 2004; Säve T. Sverige under den nyaste tiden. 1809-1875. Stockholm, 1881; Николай I в донесениях шведского посланника//Русский архив. 1866/5.
«Скандинавия неистощима в северных исторических памятниках». С.В. Соловьев в Швеции
С глубокой древности между Русским и Шведским государствами существовали тесные экономические, политические и культурные связи. Поэтому в шведских архивах скопились многочисленные источники по русской истории. Не случайно известный шведский славист Лидере Шеберг назвал Государственный архив Швеции «золотой жилой» для тех, кто занимается изучением русской истории и культуры.
Еще В.Н. Татищев во время своей поездки в Швецию в 1724 – 1726 гг. обратил внимание на хранившиеся в Стокгольме рукописи и книги, «до русской истории относящиеся». Проторил же «археографическую тропу» в Швецию профессор русского языка и литературы Хельсинкского университета Сергей Васильевич Соловьев (1796 – 1857). Летом 1837 г. он предпринял за свой счет научную поездку в Швецию с целью отыскания в шведских архивах источников по истории России. Эта поездка дала обнадеживающие результаты. Главной находкой была рукопись на шведском языке «О некоторых русских обычаях», которая при дальнейшем исследовании оказалась переводом с русского языка сочинения бежавшего в Швецию подьячего Посольского приказа Григория Котошихина, назвавшегося в Швеции Александром Селицким. Так был открыт ценнейший источник по истории России, без которого сегодня не обходится ни один историк, занимающийся историей Русского государства XVII в. С.В. Соловьев в Швеции
Кроме того, у частных лиц Соловьев приобрел документы по истории Смутного времени. Когда они были напечатаны в изданиях Археографической комиссии, известный русский археограф П.М. Строев писал ее председателю П.А. Ширинскому-Шихматову: «Я наслаждаюсь чтением второго тома «Актов исторических», бумаги, приобретенные в Швеции, любопытны в высшей степени, их надобно читать прилежно и с большим вниманием; история Смутного времени выходит ими в свет из прежнего сумрака и хаоса».
Археографическая комиссия поддержала предложенный С.В. Соловьевым проект археографической экспедиции в Швецию и ходатайствовала перед министерством народного просвещения о выделении средств для ее осуществления. В мае 1838 г. он поехал в Швецию уже в качестве члена-корреспондента Археографической комиссии.
В Государственном архиве Швеции Соловьев обнаружил собрание русских дипломатических актов и смоленские следственные дела, а в библиотеке Упсальского университета – «Хронику Польши, Литвы, Жмуди и всей Руси» польского историка XVI в. М. Стрыйковского, печатное Уложение 1649 г., славяно-русско-латинский словарь Спарвенфельдта, две Разрядные книги и другие документы. В Лунде он приобрел более 300 русских, белорусских и польских актов. В отделе рукописей библиотеки Упсальского университета он обнаружил подлинник сочинения Котошихина, с которого был сделан найденный им год назад в Стокгольме перевод.
В Упсале он встретился с путешествовавшим по Швеции литератором Ф.В. Булгариным, с которым был знаком еще со студенческих лет. Подозревая, что тот приехал в Швецию с той же целью, что и он, Соловьев пытался уверить его, что в Швеции нет ничего заслуживающего интереса, что касается русской истории. Он даже изменился в лице, увидев, что в отделе рукописей университетской библиотеки Булгарин обратил внимание на мемуары гетмана Сапеги, и Булгарин поспешил заверить Соловьева, что он не будет делать из них каких-либо выписок.
Во время третьей поездки в Швецию в 1839 г. в Государственном архиве Швеции в красном сундуке, где хранился походный архив Я. Делагарди, Соловьев обнаружил материалы делопроизводства Новгородской приказной избы за время шведской оккупации Новгорода 1611-1617 гг., которые шведский военачальник взял с собой в качестве трофея при отступлении из Новгорода после заключения Столбовского мира.
По достоинству оценив значение Новгородского оккупационного архива, Археографическая комиссия поручила Соловьеву во время очередной поездки в Швецию разобрать этот архив и составить его опись. В 1840 г. он успешно справился с этим поручением и, кроме описи, представил в Археографическую комиссию копии 33 подлинных актов, а также 8 приказных книг и тетрадей.
В целом результаты четырех археографических экспедиций в Швецию превзошли ожидания С.В. Соловьева. «Скандинавия неистощима в северных исторических памятниках, – писал он в Археографическую комиссию. – Нужно посвятить несколько лет путешествий и непрерывных занятий для полного и более сообразного с целью и потребностями русской истории собрания скандинавских источников. Собранное мною есть сотая или тысячная, или еще меньшая частица того, что предстоит в будущем».
Материалы, приобретенные Соловьевым в Швеции для Археографической комиссии [27]27
По мнению датского исследователя Д. Линда, значительная часть документов была похищена Соловьевым. С.В. Соловьев в Швеции
[Закрыть], хранятся теперь в архиве Санкт-Петербургского института российской истории РАН. Среди них документы по истории Смутного времени, порубежные и дипломатические акты, подлинные письма Б. Годунова, В. Шуйского, Лжедмитрия II, донесения шведских дипломатов из России, иностранные сочинения о Московии. Наиболее интересные материалы были опубликованы в изданиях Археографической комиссии. Сам Соловьев практически не воспользовался открытыми им документами. Единственной основанной на них публикацией была статья о Тимофее Анкудинове [28]28
Тимофей Анкудинов был одним из самых незаурядных самозванцев XVII в. Он выдавал себя то за сына, то за внука Василия Шуйского. В 1651 г. он появился в Швеции, где снискал покровительство канцлера А. Оксеншерны и даже получил аудиенцию у королевы Кристины.
[Закрыть], опубликованная в 1847 г. в «Финском вестнике».
Возможно, что для этого у него не было времени. Вскоре после возвращения из последней поездки в Швецию у него стали обнаруживаться признаки психического заболевания, причиной которого, по слухам, была «усиленная работа» и неблагодарность министра народного просвещения графа С.С. Уварова. В 1842 г. Соловьев вынужден был оставить работу в университете, в 1843 г. его поместили в психиатрическую больницу. Умер он в 1857 г. в клинике ревельской богадельни.
Работу по разысканию источников по русской истории в шведских архивах продолжили А. Чумиков, Ю. Готье, К. Якубов, Г. Форстен, А. Папков, О. Вайнштейн, Л. Черепнин. В последнее время шведскими и российскими учеными опубликованы кабальные, купчие и таможенные книги из Новгородского оккупационного архива, обнаруженного С.В. Соловьевым в Государственном архиве Швеции.
Литература:
Протоколы заседаний Археографической комиссии. Т. 1 – 2. СПб., 1855 – 1886; Булгарин Ф.В. Летняя прогулка по Финляндии и Швеции в 1838 г. СПб., 1839; Иконников B. C. Опыт русской историографии. Т. 1. 4. 2. Киев, 1892; Коваленко Г.М. Архивные изыскания С.В. Соловьева в Швеции // Скандинавский сборник. XXXII. Таллин, 1988; Dahl S. Om markliga ryska dokument i Kungliga biblioteket//Biblis. 1959/60.
Пушкин и Швеция
Пушкин никогда не был за границей, тем не менее, его жизнь и творчество имели точки соприкосновения с историей и культурой многих европейских стран, в том числе и Швеции. Он был связан с этой страной, прежде всего генеалогически как по материнской, так и по отцовской линии.
В 1736 г. прадед поэта «арап Петра Великого», воспитанник и сподвижник царя Абрам Ганнибал женился вторым браком на дочери пленного шведского капитана Матвея фон Шёберха (Sheberx, Sjoberg) Христине Регине. Их сын Осип Абрамович Ганнибал в 1741 г. получил генеральский чин и псковскую вотчину. Его дочь Надежда Осиповна стала матерью поэта.
По линии отца родоначальником Пушкиных был, известно, легендарный Ратша. У его правнука Гаврилы Олексича, подвиг которого был увековечен в летописном рассказе о Невской битве, было два сына – Иван Морхиня и Акинф Великий. От Ивана Морхини пошел род Пушкиных, а от Акинфа Великого – род Аминовых (Аминевых), представитель которого Федор Аминов в 1609 г. перешел на службу к шведскому королю Карлу IX и в 1618 г. был возведен в дворянское достоинство. Его потомки и ныне живут в Швеции и Финляндии.
В историко-публицистической прозе «Исторические заметки» и подготовительных материалах к «Истории Петра» Пушкин определил основные точки соприкосновения русской и шведской истории, выделил основные эпохи, когда русские и шведы оказывали друг на друга значительное влияние.
Общая история России и Швеции начинается в те времена, которые в Скандинавии называют эпохой викингов, а в России временем образования Древнерусского государства, в формировании которого приняли участие скандинавы. В отечественной исторической науке эта эпоха до сих пор вызывает ожесточенную полемику. В споре норманистов и антинорманистов Пушкин был на стороне норманистов. Как отметил Л.В. Черепнин, он «считал достоверной летописную легенду о добровольном призвании славянами варяжских князей, принимал норманскую теорию образования государства на Руси». Пушкин, в частности, писал: «В IX в. Новгород был завоеван норманнами, известными под именем варяго-руссов… Одна фамилия варяжская властвовала независимо». Для него «дерзкий скандинав Рюрик» – завоеватель, который подобно нормандскому герцогу Вильгельму Завоевателю являет пример «положительного» завоевания.
В наброске «Москва была освобождена», объясняя избрание Михаила Федоровича царем, он подчеркивал, что «юный Михаил происходил от Рюрика, ибо его родная бабка, супруга Никиты Романовича, была родная сестра царя Ивана Васильевича».
В том же наброске Пушкин пишет, что в 1612 г. «король шведский думал о замирении». Тем самым он фиксирует еще одну точку соприкосновения истории двух стран – начало XVII в., оставшееся в памяти современников и потомков как Смута или Смутное время, когда Швеция принимала активное участие во внутренних делах России.
Самое пристальное внимание поэт обратил на судьбоносное для России и Швеции начало XVIII в., когда «Россия молодая мужала с гением Петра», а Швеция утрачивала статус великой державы. Шведы и Карл XII фигурируют на страницах его «Истории Петра» и «Полтавы». При этом история то перекликается с поэтическими образами, то как бы противоречит им: «Шведы наконец научат и нас, как их побеждать» («История Петра») и «Суровый был в науке славы ей (России. – Г. К.) дан учитель: не один урок нежданный и кровавый задал ей шведский паладин» («Полтава»). Несмотря на такие характеристики шведского короля в «Полтаве», как «венчанный славой бесполезной» и «герой безумный», в «Истории Петра» Пушкин пишет: «В траншее убит был картечью Карл XII. Петр оплакал его кончину». Однако в этом нет противоречия, поскольку и в поэме он называет Карла «отважным», а шведов «славными пленниками». В целом Пушкин уловил и передал уважительно-настороженное отношение Петра к шведам, которых он считал «славным и регулярным народом».
Следует отметить, что, работая над «Полтавой», Пушкин обращался не только к известному сочинению Вольтера о Карле XII, но и к работам шведских историков Г. Адлерфельда и Е. Норберга. Он использовал также изданную на немецком языке книгу шведа Ф. Страленберга «Северная и восточная часть Европы и Азии», которая была в его библиотеке. Известно также, что в 1824 г. Пушкин встречался с 130-летним казаком Николой Искрой и слушал его рассказы о шведах и Карле XII.
В «Заметках по русской истории XVIII в.»..., характеризуя царствование Екатерины II, Пушкин отмечает, что одним из результатов ее внешнеполитической деятельности была «униженная Швеция». При этом он имеет в виду, что ее правление совпало с периодом «эры свобод» в Швеции, когда королевская власть была низведена до такой степени, что важнейшие документы скреплялись не подписью монарха, а штампом с его подписью, которым сановники пользовались по своему усмотрению. Власть была сосредоточена в риксдаге, который, подобно польскому сейму, превратился в большой рынок, на котором продавались государственные интересы. Какая-то доля вины за упадок Швеции в «эру свобод» была и на России, в интересах которой было иметь по соседству слабую Швецию. Поэтому Екатерина II выступала гарантом шведской конституции и была противником восстановления сильной королевской власти в Швеции.
Вмешательство российской дипломатии во внутренние дела Швеции раздражало шведское общество. Восстановив абсолютизм, Густав III покончил с режимом сословного парламентаризма.
Что касается художественного творчества Пушкина, то можно сказать, что именно он ввел шведскую тему в русскую литературу. Именно с его «Полтавы» начиналось знакомство нескольких поколений русских школьников со Швецией и шведами.
Есть «шведской след» и в пушкинской «Пиковой даме». В 1824 г. в Швеции был издан роман Класа Юхана Ливийна «Пиковая дама, повесть в письмах, найденных в Данвикене». На него обратил внимание хорошо известный русскому читателю пушкинской поры немецкий писатель-романтик Фридрих Ламотт-Фуке. Он перевел его на немецкий язык. Французский филолог Жан-Жак Антуан Ампер написал о нем в своих путевых заметках «Очерки Севера», отрывки из которых были опубликованы в «Библиотеке для чтения» в 1834 г. за несколько месяцев до выхода пушкинской «Пиковой дамы». Но еще в 1825 г. содержание романа Ливийна было изложено в «Московском телеграфе». Вполне вероятно, что по одной из этих публикаций Пушкин знал о книге Ливийна. На это, в частности, указывал в своем комментарии к «Евгению Онегину» В. Набоков.
Весьма примечательно и то, что одну из глав пушкинской «Пиковой дамы» предваряет эпиграф за подписью шведского философа-мистика Эммануэля Сведенборга (Шведенборга). В эпиграфе фигурирует шведская баронесса фон Б. – Брита де Бем, которую Д.М. Шарыпкин считает вторым прототипом графини Анны Федотовны.
Расцвет творчества Пушкина совпал с периодом охлаждения в отношениях между двумя странами. Несмотря на то, что с 1812 г. во внешней политике Швеция ориентировалась на Россию, в стране еще жила память о последней русско-шведской войне, в результате которой она лишилась Финляндии. Кроме того, следует иметь в виду реакцию шведов на внешнюю и внутреннюю политику Николая I. В этом контексте шведские либералы воспринимали Пушкина, прежде всего, как автора стихотворения «Клеветникам России».
В годы правления Николая I шведскую русофобию питали, с одной стороны, скандинавизм [29]29
Скандинавизм – течение политической мысли, культивирующее идеи политической, экономической и культурной общности Скандинавских стран, заложившее основы скандинавского сотрудничества. Зародившийся в 1830-1840-х гг. как культурный или университетский скандинавизм, во второй половине столетия он приобрел политическое направление, стал средством противодействия влиянию России в Северной Европе.
[Закрыть], а с другой, внутри– и внешнеполитический курс русского правительства. Именно в это время рождается миф о русской угрозе, в формировании которого принял участие известный шведский поэт Эсайас Тегнер. Будучи убежденным русофобом, он писал, что «русские были ненавистны ему с детства». В поэме «Svea» («Швеция»), удостоенной приза Шведской академии, он в ярких поэтических образах выразил идею «угрозы с Востока».
Шведы называют Тегнера «шведским Пушкиным» [30]30
«Шведским Пушкиным» называют также великого национального поэта Швеции Карла Микаэля Бельмана (1740 – 1795). Пушкин познакомился с его творчеством уже в лицейские годы. Известно, что он вместе с другими лицеистами пел его песни, вероятно, в немецком переводе.
[Закрыть]. В своем стихотворении «Карл XII» (1818) и поэме «Аксель» (1822), герой которой – сподвижник Карла XII, погибает, полюбив русскую девушку, он выразил восхищение Карлом. Став любимой книгой шведского читателя, «Аксель» принес Тегнеру славу национального поэта [31]31
Исследователь русско-скандинавских литературных связей Д.М. Шарыпкин предполагал, что, работая над «Полтавой», Пушкин читал эту поэму Тегнера, которая была переведена на немецкий и русский языки.
[Закрыть].
На этом фоне пушкинская «Полтава» могла восприниматься многими шведами как ответ Тегнеру и оскорбление шведского национального чувства. Пушкинские слова «Ура! мы ломим; гнутся шведы» и сегодня хорошо известны не только русским, но и шведам. Не случайно «Полтава» была переведена на шведский язык только в 1888 г.
Вообще путь Пушкина к шведскому читателю был нелегким и тернистым, проходил сквозь непонимание, предрассудки и предубеждения. Шведы не спешили переводить Пушкина, и его первые переводы на шведский язык были сделаны Ф.А. Платеном, Ф. Сигнеусом, Ю. Рунебергом, К.Г. Кремером в Финляндии, где шведский оставался основным языком в образованном шведском обществе.
Тем не менее Пушкина в Швеции читали (в том числе на немецком языке в переводе Роберта Липперта), им увлекались, с ним спорили, его творчеством интересовались. В 1841 г. в Упсальском университете доцентом Карлом Юлиусом Ленстрёмом была защищена первая в мире докторская диссертация, посвященная творчеству Пушкина, под названием «Александр Пушкин, русский Байрон». Ленстрём измерял величие поэта его духовной близостью с Байроном. Он не знал русского языка и читал Пушкина в посредственных немецких переводах, поэтому его диссертация не отличается глубиной и изобилует ошибками, порой курьезными [32]32
«Душа» по-шведски – själ (шэль); название стихотворения Пушкина «Черная шаль» Ленстрём перевел как «Черная душа».
[Закрыть]. В связи с этим известный русский переводчик и историк литературы Я.К. Грот заметил, что Ленстрём «говорит с голоса других и наугад». Тем не менее он отметил, что уже само появление его диссертации «составляет весьма примечательный для России факт в современной литературе. Давно ли в Европе знали понаслышке имена двух-трех представителей умственной деятельности русских, а теперь в древнейшем университете Севера предметом публичного прения избирается русский народный поэт».
В 1889 г. известный славист, первый шведский историк русской литературы Альфред Йенсен перевел на шведский язык «Евгения Онегина». Он посвятил Пушкину раздел в своей «Истории русской культуры» (1908). Йенсен писал ее в то время, когда официальная Швеция проводила антирусскую политику, поэтому он не сумел объективно отнестись к патриотической теме в творчестве Пушкина. Он осуждал «антишведскую направленность» и «царистский сервилизм» поэта. Как певца национально-государственного величия России воспринимала Пушкина и Сельма Лагерлёф, которая полемизирует с ним в одной из глав своего знаменитого «Нильса Холгерсона».
В круг петербургских знакомых Пушкина входил секретарь шведского посольства Густав Нордин. Поэт пользовался услугами дипломата для приобретения запрещенных книг. В одном из своих писем Пушкин благодарит Нордина за «любезную контрабанду» и просит его достать ему запрещенную в России поэму Г. Гейне «Германия» («Зимняя сказка»). Дневниковая запись свидетельствует о том, что в 1834 г. Пушкин говорил с ним о русском дворянстве, о гербах и семействе Екатерины I. Сохранилась депеша Нордина в Стокгольм, в которой он характеризовал Пушкина как «писателя высоких достоинств и поэта, не имевшего соперников в стране», гибель которого была «национальной потерей» для России.
Одним из эпизодов шведской пушкинианы является посмертный портрет Пушкина, написанный по заказу друга поэта Павла Воиновича Нащокина шведским художником Карлом Петером Мазером в 1839 г. Работая над портретом, Мазер использовал принадлежавший Нащокину мраморный бюст работы Витали и маску поэта, сделанную русским скульптором со шведскими корнями Самуилом Хальбергом. Мазер написал также портрет Натальи Николаевны Пушкиной.
Пушкин и шведы – достаточно сложная проблема. В ней, как в капле воды, отразился асимметричный характер русско-шведских отношений в новое и новейшее время, на который указал А.С. Кан. Он отметил, что Россия и ее политика были гораздо важнее для Швеции, чем шведская политика для России. «В демографическом смысле малый народ противостоял большому, в политическом смысле – малая держава великой». Поэтому поколения шведов вырастали с предвзятым отношением к России, в «страхе перед русскими» («Rysskracken»), которых они считали своими «исконными врагами» (Arffiende Ryssen). В этих понятиях отразились предубеждение и некоторое культурное отчуждение, жертвой которых в какой-то мере стал Пушкин, который и сегодня для большинства шведов не так известен, как великие русские прозаики, и не является знаковой фигурой русской культуры.
Россияне по-разному относились к шведам, многовековое соперничество с которыми имело своим результатом ряд войн различной степени кровопролитности, тем не менее, они испытывали перед ними скорее не страх, а уважение. Для многих русских людей даже в периоды конфронтации Швеция была государством-образцом, не исконным врагом, а достойным противником, говоря пушкинскими словами, «шведом суровым», победа над которым досталась учением у него. Эта особенность русского восприятия шведов отразилась в творчестве поэта.
Литература:
Шарыпкин Д.М. Пушкин в шведской литературе // Пушкин. Материалы и исследования. Вып. VII. Л., 1974; Фокин В.И. Пушкинские дни в Скандинавских странах в 1937 г. // Санкт-Петербург и страны Северной Европы. СПб., 2002; Найдин Е.Е. Письмо Пушкина к Густаву Нордину // Пушкин. Исследования и материалы. Т.. 2. М.; Л.,1958; Сванидзе Л.Л. Люди Севера в творчестве А.С. Пушкина // Норна у источника Судьбы. Сборник статей в честь Е.А. Мельниковой. М., 2001; Черкашина Л. Пушкин, потомок Рюрика. М., 2008; Новгородский край в русской литературе. Великий Новгород, 2009; Bodin P.-A. En svensk i Pusjkins och Onegins Petersburg // Kyssen i Ryssland. Skelefteå, 2002; Bodin P-A. Af Nordin; Pusjkinoch Petesburg // Äldre svensk slsvistik. Uppsala, 1984; Nilsson N. Å. Hur den ryska litteraturen introduserades i Sverige // Äldre svensk slavistik. Uppsala, 1984.