Текст книги "Кот на дереве"

Автор книги: Геннадий Прашкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Геннадий Прашкевич
КОТ НА ДЕРЕВЕ (сборник)

КОТ НА ДЕРЕВЕ

Записки, публикуемые ниже, принадлежат физику экспериментатору И.Стеклову, практическому исполнителю так называемой Малой Программы по установлению первых (односторонних) контактов с Будущим. С Малой Программой так или иначе связаны творческие биографии таких известнейших писателей современности, как Илья Петров (новосибирский) и Илья Петров (новгородский); собственно, записки И.Стеклова посвящены шестидесятилетию названных писателей и зачтены, как отдельное сообщение, 12 сентября 2001 года в женевском Дворце наций перед участниками Первого Всемирного форума любителей Книги. Сокращения в тексте, связанные с деталями чисто технического характера, выполнены самим И. Стекловым.

1

Уважаемые коллеги! Товарищи! Дамы и господа!

На многочисленных пресс-конференциях, в письмах, поступающих в редакции газет и журналов, на встречах литераторов и читателей вот уже который год звучит один и тот же вопрос: почему почти одиннадцать лет мы не видим в печати новых произведений двух таких крупных, всемирно признанных прозаиков – Ильи Петрова (новосибирского) и его коллеги, тезки и однофамильца Ильи Петрова (новгородского)?

Необъяснимое молчание всегда тревожит.

Если писатель молчит год, молчит два, если он молчит даже три или четыре года – естественно предположить, что он занят работой над новым объемным произведением, но если молчание длится ряд лет, а молчит при этом не один, а молчат два популярнейших писателя, уход от объяснений становится неприличным. Читатели, без всякого сомнения, имеют право знать, что, собственно, происходит с их кумирами.

В день шестидесятилетия названных писателей я рад довести до сведения уважаемых участников Первого Всемирного форума любителей Книги следующее:

Все слухи об отходе от практической литературной деятельности как Ильи Петрова (новосибирского), так и Ильи Петрова (новгородского) основаны на недоразумении. Оба писателя живы и здоровы, оба активно занимаются любимым делом, оба с удовольствием шлют свои наилучшие пожелания всем участникам форума. Что же касается их новых произведений, то работа над ними (я отмечаю это с не менее радостным удовлетворением) никогда не прерывалась и не прерывается. Оба писателя работают много и плодотворно, хотя выход в свет их новых произведений планируется не ранее 2011 года. Эта дата, несомненно, удивит и огорчит почитателей их таланта, особенно почитателей преклонного возраста, но указана она самими писателями и никем не может быть изменена по причинам, на которых я остановлюсь ниже.

Анализируя причины произошедшего, я буду больше говорить об Илье Петрове (новосибирском), но это, конечно, не потому, что работы моего друга кажутся мне интереснее и важнее работ его уважаемого коллеги, просто Петров (новосибирский) и я, родились в одной деревне (Березовка Томской области), играли в одной песочнице, ходили в одну школу, а потом, в течение многих лет жили в соседних квартирах одного из домов по улице Золотодолинской (новосибирский академгородок).

Это сближает.

С детских лет Илья не чурался преувеличений. Черта для будущего писателя не самая скверная, но, признаюсь, при моем ровном, всегда стремившемся к точности характере выдумки Ильи не раз ставили меня в тупик. Ночуя на деревенском сеновале, сладко пахнущем сеном, Илья мог вполне серьезно заявить, что уже неделю не ходит в школу, а местный милиционер (наш сосед) даже объявил на Илью всесоюзный розыск.

Я недоумевал.

Илья не походил на злостного прогульщика, к тому же в течение всей недели я видел его птичью остроносую физиономию рядом – мы сидели с ним за одной партой.

Чему верить?

Я не сразу приходил к определенному мнению, наверное, поэтому мой блистательный друг довольно долгое время считал меня тугодумом.

Тугодум?

Может быть…

Но разве не свойство по многу раз проверять и перепроверять якобы давным-давно уже установленное и проверенное привело меня позже к теоретическому обоснованию, а затем и к практическому созданию так называемой Машины Времени, больше известной сейчас по аббревиатуре МВ?

Илья Петров (новосибирский) и новгородский его коллега, оба они участвовали в нашем первом (и пока единственном) эксперименте по установлению первых (односторонних) контактов с Будущим. Именно участие в эксперименте резко изменило их привычный образ жизни. Не случись этого, сейчас перед вами выступали бы они сами, а не их поверенный – физик-профессионал, никакого отношения к литературе не имеющий.

2

В отличие от многих моих сверстников, я никогда не испытывал особого пристрастия к перемещениям в пространстве, то есть к тому, что вообще называют путешествиями; травма, полученная мною в детстве (упал с дерева), привела к довольно сильной хромоте, не мешавшей мне, впрочем, бродить вместе с Ильей по нашим огромным районным болотам. К тому же по сути своей я созерцатель. Так получилось, что практически вся моя сознательная жизнь прошла в двух населенных пунктах – в той же Березовке и в новосибирском академгородке, где я заканчивал местный университет, а затем, в течение многих лет, занимался в крупном НИИ проблемами Времени.

Скажу сразу, подобный образ жизни вполне меня удовлетворял. Если мне хотелось узнать, что курят в Нигерии, какое дерево кормит Грецию, или каким паромом удобнее плыть из Швеции в Данию, я всегда мог зайти к своему знаменитому соседу Илье Петрову (новосибирскому) и получить от него любую справку. Сам же я считал путешествия бессмысленной тратой времени. Во-первых, любой иностранец (а за границей даже самый умный из нас автоматически превращается в иностранца) всегда человек отсталый, ибо все, что он знает об увиденной стране, вычитано им из вчерашних газет и журналов, а во-вторых, как ни далеко лежат от нас, скажем, Египет или остров Пасхи, нет особых проблем в том, чтобы добраться до их пирамид и каменных статуй. Другое дело – заглянуть в тот же Египет, но времен фараонов, на тот же остров Пасхи, но – времен создания ронго-ронго.

Мальчишкой я немало часов провел в размышлениях над такими путешествиями – во Времени. Внизу, под обрывистым берегом, шумела Томь. Я сидел под рыжими, как фонари, лиственницами. Как ни был я мал, меня уже тогда мучительно трогала якобы доказанная учеными невозможность никаких физических перемещений во Времени.

К счастью, человеку упорному судьба, как правило, благоволит.

В те годы, когда мы с Ильей (новосибирским) и еще с одним нашим полуприятелем-полуврагом Эдиком Пугаевым бродили по нашим северным бесконечным болотам, известный специалист по обоснованию математики К. Гедель уже создавал свою остроумную модель мира, в которой отдельные локальные времена никак не увязывались в единое мировое время. В будущей моей работе по созданию МВ точка зрения К. Геделя, его неординарная модель мира сыграла огромную роль, ибо наиболее удивительной чертой модели, созданной К. Геделем, оказалась как раз та, что подчеркивала ее временные свойства. Известно, что мировая линия каждой фундаментальной частицы всегда открыта так, что ни одна эпоха никогда не может повторно появиться в опыте предполагаемого наблюдателя, привязанного к такой частице. Но оказалось, вполне могут существовать (и благополучно существуют) и другие временеподобные, но замкнутые кривые. То есть в мире, смоделированном К. Геделем, путешествия как в Прошлое, так и в Будущее выглядит делом вполне реальным. Взяв за основу… на восьмом году неимоверных усилий я добился определенных успехов.

Впрочем, я не собираюсь рассуждать о технических и философских принципах работы МВ. Моя цель – ознакомить вас с причинами, побудившими к столь долгому молчанию двух всемирно известных писателей.

3

Наша Березовка, деревянная, старая, лежала на берегу нижней Томи. Прямо в дворы вбегал мшелый лес, но, как я уже упоминал, чуть ли не за поскотиной начинались бесконечные и унылые болота, на которых мы охотились на крошечных, но безумно вкусных куличков. Позже, в начале восьмидесятых, когда мы с Ильей давно перебрались в неофициальную столицу Сибири, куличков этих подчистую уничтожили при тотальном осушении болот. Там, где раньше шуршали на ветру ржавые болотные травы, зацвели яблоневые сады, зато не осталось куличков. Не выдержав грохота бульдозеров и землеройных машин, бедные кулички остались только в воспоминаниях старожилов, а последнюю их парочку, выловив специальной сеткой, съел, говорят, Эдик Пугаев, к которому я еще вернусь в дальнейшем.

Наш земляк, наш ровесник, наш соклассник, Эдик Пугаев был щербат, настырен и предприимчив. Именно на его веселом свадебном столе (третий брак), поразившем односельчан небывалой роскошью, самым главным, самым экзотическим блюдом оказалось, как это ни странно, не икра морских ежей, добытая на Дальнем Востоке, не чавыча семужного посола, завезенная с Курил, не копченые кабаньи почки, купленные в Прибалтике, – главным, самым поражающим блюдом оказались именно те два последних крошечных куличка, которых Эдик самолично выследил и изловил в день перед свадьбой.

– Знай наших! – сказал он счастливой невесте. – Таких птичек больше нет на Земле. Такой закуси не найдешь теперь даже у арабских шейхов.

Куличков Эдик хвалил не зря. Мы выросли на тех куличках. Наши мамы, потерявшие мужей на фронтах Великой Отечественной, всемерно поощряли охотничьи инстинкты, дремлющие в наших душах. Копаясь в болотистых огородиках, они думали, конечно, не о куличках – они нас хотели поставить на ноги.

Равный возраст не означает равенства.

Эдик Пугаев имел ружье.

Вытертое, с обшарпанной ложей, тяжелое, неуклюжее, оно вполне искупало свои недостатки тем, что каждый выстрел приносил Эдику (в отличие от наших жалких волосяных петель) столько птиц, что он мог (и, разумеется, делал это) даже приторговывать дичью, ибо уже тогда, не зная Платона, сам дошел до одной известной платоновской мысли: человек любит не жизнь, человек любит хорошую жизнь.

Для нас с Ильей, людей без ружья, хорошая жизнь всегда ассоциировалась с книгами. В местной читальне, а также у хромого, как я, грамотея кузнеца Харитона хранилось штук двадцать книжек, среди которых меня с первого раза покорила «История элементарной математики» Кедрожи и прелестная книжка, автора которой я так и не смог установить, поскольку обложка с нее была сорвана, – «Как постепенно дошли люди до настоящей математики». Не знаю, когда и где добыл дядя Харитон эти, в общем-то, бесполезные для него книги, но если говорить о некой причинности, то именно запасы деревенской читальни, а также книжные богатства дяди Харитона в немалой степени способствовали в будущем созданию МВ, ибо неясно, как бы сложилась моя жизнь, не случись на моем пути тех замечательных книжек.

Илья не обожал Брэма.

Он считал, что подробное знание Брэма позволит ему когда-нибудь моментально определить любое попавшееся на глаза живое существо. Вряд ли он, конечно, надеялся встретить на наших тропах гиппопотама или кота-манула, но бесполезными свои знания он не считал, хотя, кроме мошкары да упомянутых куличков, все живое старательно обходило наш край. Белки и лисы пришли сюда позже, когда над Томью уже цвели яблоневые сады, а последнюю парочку болотных куличков выставил на свадебный стол Эдик Пугаев.

Мы отдавали должное ружью Эдика. Шестнадцатый калибр! – в ствол входили сразу три наших тощих, сложенных щепотью перста. Один выстрел – и Эдик мог пообедать! Стрелять же Эдик умел. Мы в этом убеждались не раз.

Скажем, появилась у Ильи новая кепка.

Эта новая кепка, редкость по тем временам, как-то сразу и нехорошо заинтересовала щербатого Эдика. Презрительно кривя тонкие губы, он незамедлительно посоветовал Илье вывозить кепку в грязи. Новая вещь, пояснил он, здорово сковывает человека. Если, скажем, я вдруг окажусь в трясине, новая кепка Ильи может сыграть ужасную роль. Ведь прежде, чем броситься мне на помощь, Илья начнет срывать с головы новую кепку, а значит, потеряет драгоценные секунды. Ну а от тех секунд, уже без зависти пояснил Эдик, зависит вся моя жизнь.

– Слышь, Илюха, – предложил Эдик, подбрасывая на ладони красивую латунную гильзу. – Давай на спор. Ты бросаешь кепку в воздух, я стреляю. Если попаду, ничего с кепкой не сделается – дробь мелкая. Если промажу, вся сегодняшняя добыча ваша.

Мы переглянулись.

Предложение выглядело заманчиво. Если как следует зафинтилить кепку в небо, Эдик может и промахнуться, а тогда…

Мы согласились.

По знаку Эдика Илья запустил кепку под облака.

Но Эдик не торопился.

Он выжидал.

Он выстрелил, когда кепка, планируя, шла к земле. Он выстрелил легко, навскидку, и сразу повернул к нам ухмыляющееся плоское лицо.

Свое дело он знал.

К ногам Ильи упала не кепка, а ее суровый козырек, украшенный по ободку невероятными лохмотьями.

– Кучно бьет, – сказал я, стараясь не смотреть на Илью.

– Не дрейфь, – сплюнул Эдик. – Дырку можно замазать чернилами.

Его предложение не было принято.

Чтобы скрыть дыру (если это можно было назвать дырой), пришлось бы замазывать чернилами всю голову будущего писателя. Спрятав в карман то, что осталось от замечательного головного убора, Илья молча зашагал к болоту. Он здорово держался. Он изо всех сил показывал, что спор был честный, что обиды на Эдика у него нет. Но я думаю, что именно в тот день Илья раз и навсегда встал на защиту всего живого, не умеющего дать отпор чему-то сильному, агрессивному. Он, например, отказался от охоты на куличков.

– Да ты че! – сказал я. – У нас этих куличков, как мошкары.

– Ага, – хмыкал Илья. – Бизонов в Северной Америке тоже было больше, чем мошкары. Мамонты в Сибири паслись когда-то на каждом лугу. Где они теперь?

– Не Эдик же их перестрелял.

– Именно он. Эдик!

Я не понял Илью.

– А чего тут понимать? – удивился он. – Вот, скажем, поселился ты возле богатого дома, у хозяина которого есть все – и сад, и скот, и семья. А ты гол, как сокол. На что ты решишься?

Я пожал плечами.

– Ну, наверное, тоже начну работать, чтобы вырастить сад…

– Вот-вот… – хмыкнул Илья. – А Эдик бы так решил: голову положу, но этот сосед будет жить хуже, чем я, и скот у него передохнет!

– Преувеличиваешь…

Но именно тогда Илья завел самодельный альбомчик, в которой терпеливо собирал все дошедшие до него сведения о растениях, животных, птицах и рыбах, обративших на себя жадное внимание эдиков. Сам того не подозревая, Илья создал нечто вроде собственной Красной книги.

Я удивлялся:

– Ну, татцельвурм или квагга – ладно… Но зачем ты вписал в альбом наших болотных куличков?

Илья отвечал коротко:

– Эдик!

Эта проблема – «эдик и все живое» – стала, в сущности, основной в будущих работах писателя Ильи Петрова (новосибирского).

Многие, наверное, помнят известную дискуссию, в которой приняли участие и новосибирец, и новгородец. Мой друг тогда утверждал: мы недооцениваем эдиков. Пытаясь их перевоспитать, мы тащим их в будущее, а они тут же все заражают вокруг себя своими бредовыми мыслями. Но спасать человека надо и в эдике, возражал новгородец. Мораль ущербна, если мы спасаем тигров и квагг, но отказываемся от эдиков.

В год той дискуссии вышел в свет самый известный роман Ильи Петрова (новосибирского) – «Реквием по червю».

В этом романе, переведенном на сто шесть языков, Илья Петров описал будущие прекрасные времена, когда, к сожалению, было окончательно установлено, что мы, люди Разумные, как и вообще органическая жизнь, не имеем никаких аналогов во Вселенной. Ни у ближних звезд, ни у отдаленных квазаров ученые не нашли и намека на органику. Ясное осознание того, что биомасса Земли – это, собственно, и есть биомасса Вселенной, привело наконец к осознанию того простого факта, что исчезновение даже отдельной особи, исчезновение даже отдельного червя уменьшает не просто биомассу нашей планеты, но уменьшает биомассу Вселенной.

В романе Ильи Петрова (новосибирского) люди прекрасных грядущих времен, осознав уникальность живого, объявляли всеобщий траур, если сходил со сцены самый малозначительный, самый нейтральный организм. По радио всей планеты передавалась печальная музыка, приспускались национальные флаги. Герои Ильи Петрова знали, по ком звонит колокол. Но зато с не меньшею силой радовались они, если благодаря их усилиям возрождался, восставал из небытия какой-то, казалось бы, уже безнадежно увядший вид.

Это сближает.

4

И вообще…

«Будь у Клеопатры нос подлинней, мир, несомненно, выглядел бы иначе. Задержись на четверть часа в харчевне те солдаты, что в вандемьере доставили пушки Бонапарту, мы не знали бы ни Ваграма, ни Ватерлоо…»

Я намеренно напоминаю общеизвестную цитату.

Именно мне, как исполнителю Малой Программы по установлению первых (односторонних) контактов с Будущим, пришло в голову привлечь к эксперименту писателя.

Если говорить откровенно, повод был прост: мое неумение шагать к цели, пропуская хотя бы один этап. Даже в детских мечтах я не умел спешить сразу к главному.

Вот, скажем (мысленно, разумеется), я попадаю на МВ в Новосибирск XXI века.

Я выходу из МВ на известной мне по названию, но совершенно уже изменившейся улице. Любой нормальный человек в считанные минуты добрался бы до интересующих его объектов, будь то космопорт, бесплатный ресторан или научная библиотека.

Любой, но не я.

Я бы и сто метров не прошел просто так. Я бы непременно отвлекался на мелочи: на прохожих (изменилась ли их походка?), на деревья (те же они, что сейчас?), на блеск луж (будут ли они на счастливых улицах Будущего?)… Вот почему, сразу после утверждения Малой Программы, я потребовал, чтобы моим спутником в предстоящей вылазке в Будущее непременно был бы писатель, то есть человек, умеющий быстро и точно выбрать из многого главное.

Перебрав более пятидесяти имен, заложенных в память, Большой Компьютер остановил свой выбор на Илье Петрове.

Я был рад.

Мой друг будет рядом. Его острое птичье лицо овеют ветры настоящего будущего. Он пойдет рядом со мной по тем улицам, которые мы обживали…

Но, радуясь, я помнил о деле. Я даже укорил Вычислителя:

– Почему не назван дублер Ильи Петрова? Почему сам Петров помянут на выходе дважды?

– Большой Компьютер не ошибается, – сухо пояснил уязвленный Вычислитель. – Дублером Петрова назван другой Петров. Насколько я понимаю, это однофамильцы.

Из более чем пятидесяти писателей, претендовавших на участие в эксперименте, Большой Компьютер выбрал однофамильцев, известных всему читающему миру.

Родились они в один год, но в разных местах. В одном и том же году вышли их первые книги. Случалось, гонорар одного поступал на счет другого, письма, адресованные новгородцу, случалось, приходили новосибирцу. Но ни один из них не отказывался от своей фамилии, не желал взять псевдоним. «Мы достаточно непохожи!»

Это было так.

Осанистый новгородец всегда был ровен в изъявлении своих чувств, мой друг постоянно кипел. Бородатый новгородец предпочитал проводить свободные вечера в писательском клубе, мой друг постоянно мотался по краям отдаленным и не очень. Правда, оба пользовались феноменальной известностью.

Сообщив новгородцу о решении Большого Компьютера, в тот же день я заглянул к моему другу.

Посетить Будущее? Илья даже не удивился. Разумеется, он готов. Он так много писал о Будущем, что пора, пожалуй, самому там побывать.

– Может получиться так, что ты будешь вторым…

– Разве ты в счет? – бесцеремонно поинтересовался Илья.

– Я не в счет. Но у тебя будет дублер.

Илья перечислил несколько известных имен.

– Не угадал, – усмехнулся я. – Новгородец.

– Он!

Илья вскочил. Он бегал по кабинету, сбивая на пол какие-то книги, какие-то рукописи. Ну да, кричал он. Опять новгородец! Куда он, Илья, ни сунется, везде находит его след! Если дело и дальше пойдет так, мы еще наткнемся на следы и Эдика Пугаева!

– Это исключено, – заверил я Илью. – Встретить Эдика в Будущем – это все равно, как встретить его сейчас, скажем… на Родосе.

Илья остолбенел:

– На Родосе?

– Это неблизко, – кивнул я.

– Но именно на Родосе я встретил Эдика совсем недавно.

Теперь остолбенел я:

– Как он попал в Грецию?

– Если верить его словам, решил посмотреть мир. Если говорить понятно, еще раз решил этот мир облапошить.

– Справедлив ли ты к Эдику?

– Как можно быть справедливым к чуме, к раку? – взорвался Илья. – Знаешь ли ты, что сказал Эдик своей первой жене сразу после свадьбы?

– Откуда мне это знать? – смутился я.

– Зато я знаю!

– И что же он сказал?

– Продрав утром глаза, Эдик незамедлительно предложил жене развестись.

– Она так быстро ему надоела?

– Об этом же спросила и его жена, – мрачно хмыкнул Илья. – А Эдик засмеялся: разве им не нужны деньги? Они же молодожены! Им, как молодоженам, вполне можно получить на руки еще по сто восемьдесят рублей!

– Никогда не думал, что на разводе можно заработать.

– Жена Эдика тоже так не думала. Но он убедил ее. Он указал ей на штампик в паспорте, на штампик, подтверждающий их добровольный союз. Он намекнул, что потеря такого штампика, разумеется, вместе с паспортом, обойдется каждому всего лишь в десять рублей.

– Разве новый паспорт выдадут без штампика?

– Вот-вот! – обрадовался Илья. – Верно мыслишь. Жена Эдика тоже так спросила. А он ответил, что, получая новый паспорт, совсем необязательно афишировать их прежнюю жизнь. Получив новые паспорта, сказал Эдик своей супруге, они незамедлительно отправятся во Дворец бракосочетаний.

– Наверное, ты имеешь в виду бракоразводный дворец?

– Никогда о таком не слышал! – вспыхнул Илья. – Вместе с новыми заявлениями, подсказал Эдик жене, они подадут просьбу выдать двести рублей компенсации – для приобретения обручальных колец. Кольцо, как известно, – это предмет первой необходимости, это символ, способствующий укреплению семейных уз. Ты физик, причем одинокий физик, тебе этого не понять, – Илья не скрывал ни раздражения, ни сарказма. – Вот и получается, что Эдик и его жена действительно могли получить двести рублей, вычтя из них две десятки, выплаченные за потерянные паспорта.

– И жена Эдика пошла на это?

Илья показал ровные зубы:

– Он умолял ее. Новосибирск – большой город. Можно пройти по всем загсам, по всем дворцам. Народу в городе много, быстро не примелькаешься… К счастью, у юной жены хватило благоразумия. Она рассталась с Эдиком навсегда.