Текст книги "Музыкант-3 (СИ)"

Автор книги: Геннадий Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Глава 6

– Погодите, Николай Петрович, что-то я ничего не понимаю… А в чем причина такого решения?

– Егор, не спрашивай, сам в догадках теряюсь, – вздохнул собеседник на том конце провода. – Поступило указание, лично от Ряшенцева, сам ему такой же вопрос задавал, но он молчит как рыба. Я так понимаю, что руководитель Федерации футбола – отнюдь не верхушка айсберга, есть люди и посерьезнее… Ладно, я и так много чего сказал. Надеюсь, что со временем ситуация разрешится, хотя времени-то до чемпионата мира как раз уже в обрез. В общем, ты концентрации не теряй, форму поддерживай, а если будут какие-то новости, то я тебе сразу же сообщу. Спокойной ночи!

Я смотрел на зашедшуюся одним протяжным гудком трубку в своей руке, и мир рушился буквально на глазах. Екарный бабай, мундиале уплывал у меня из-под носа! Да что ж это такое?!

– Егор, что случилось?

Встревоженные взгляды супруги и тещи скрестились на мне, отчего я почувствовал себя то ли грустным клоуном на манеже цирка, то ли смертельно больным человеком.

– Да так… Ерунда.

– Егор!

Голос Лисенка сейчас был строг и требователен как никогда, поэтому я сознался:

– От сборной отцепили.

– Что значит отцепили?

– Так вот, отцепили, сказали, что в Скандинавию летят без меня. А это последний сбор команды перед чемпионатом мира, на который теперь, получается, я не попадаю.

– Так надо кому-то пожаловаться, – встряла теща. – Ты же вроде неплохо играл, гола забивал. Уж на что я далека от вашего футбола, и то тут и там слышу, какой замечательный футболист Егор Мальцев. За границей, опять же, играешь!

Вот-вот, еще теперь не факт, буду ли я играть за 'Челси' и дальше. Кто знает, как далеко решили зайти мои недоброжелатели. Честно сказать, за полтора года в Англии я уже не испытывал того первого восторга, с командой выиграл почти все, что можно на клубном уровне. Меня теперь манил лишь титул чемпиона мира, а так бы я и на родное 'Динамо' согласился.

– А кому жаловаться? – ответил я. – Это указание руководителя Федерации футбола СССР, к нему если только за объяснениями. Боюсь, что он всего лишь пешка в чужой игре.

– Ох, недаром Мессинг тебе неприятности напророчил, – приложив руки к груди, пролепетала Ленка, в глазах которой уже дрожали слезники.

Мне пришлось ее обнять, чтобы успокоить.

– Ну, он же сказал, что помощь придет, откуда не жду. Может быть, и впрямь дело устаканится.

Короче говоря, бессонная ночь мне была обеспечена. Я завидовал здоровому сну как супруги, так и моей тещи, оставшейся у нас ночевать – ее громкое сопение было слышно даже из-за закрытой двери. А я пялился в окно, через открытую форточку которого в комнату вливался более-менее прохладный ночной воздух, и вслушивался в отдаленные звуки расстроенной гитары и довольно сносно голосящего дворового исполнителя. Мало того, что гитара расстроена, так еще и по соседям играет. Мой чуткий слух сразу уловил непопадание в один лад. Такое ощущение, что поет один, а аккомпанирует другой – напрочь лишенный музыкального слуха.

Эх, вот ведь ребятня – ни забот ни хлопот. А тут столько на себя взвалил, что как бы не надорваться. И в самом деле, как-то я резко ворвался в этот мир. Хиты десятками вываливаю, иной композитор и поэт-песенник за всю жизнь столько не насочиняют, сколько я за пять лет. Согласен, приперся на готовенькое, все уже сочинили за меня, ну или почти все, все ж таки кое-что свое тоже подкидываю. Группы сколачиваю, фестивали провожу – мало что ли? Опять же, в футбол вон поперло… Удачное взаимодействие физических ресурсов арендованного тела и моих мозгов человека будущего. И титулы выигрываю практически без угрызений совести, потому что достаются они мне потом и кровью. Потому что если вдруг и задыхаюсь к 90-й минуте, еле ползаю, получаю по ногам или локтем в физиономию – то все это ощущает не какой-то Егор Мальцев, а Алексей Лозовой. И если меня вдруг собьет машина (тьфу-тьфу), то она собьет меня, и помирать, корчась на обочине, буду я.

Утром я решительно набрал номер Ряшенцева. Новоиспеченного члена исполкома УЕФА в кабинете еще не было, отсутствовал где-то по делам, дозвонился ему ближе к обеду.

– Николай Николаевич, как же это понимать?!

– Что ты имеешь в виду, Егор? – вкрадчиво поинтересовался Ряшенцев.

Вот ведь жук, еще невинную овечку из себя корчит. Ладно, а я буду изображать оскорбленного в самых лучших чувствах человека на грани истерики. Хотя я и на самом деле был недалек от этого.

– Так ведь по вашему же указанию меня из сборной отчислили! Чем я провинился я-то?! Пьяный под забором лежал и позорил честь комсомольца? Плохо играл? Прекословил тренерам?..

– Егор, подожди, не части, – я буквально видел, как поморщился собеседник. – Никто тебя не обвиняет в пьянстве или плохой игре. Вообще, это не телефонный разговор.

– Хорошо, давайте встретимся.

На том конце провода повисла пауза. Затем раздался тяжелый вздох:

– Ладно…Можешь подойти ко мне сегодня часам к пяти вечера?

– Думаю, что да.

– Давай, подходи, и предметно поговорим, а то чего воздух-то сотрясать.

Пришел, сел напротив Ряшенцева, вопросительно глядя ему в глаза.

– Тут вот какое дело, Егор… Сигнал на тебя поступил.

– Сигнал? Что за сигнал, от кого?

– Сигнал о, скажем так, недостойном поведении советского спортсмена и комсомольца за рубежом. Вот, знакома тебе эта мадам?

И подсовывает мне фотку улыбающейся Хелен. Смотрю я на эту фотографию, а у самого внутри все опускается. И отчего-то хочется рвать на себе волосы и костерить себя последними словами.

– Вижу, что знакома. А почему я показываю тебе эту фотографию, не догадываешься? И тут, я вижу, в кассу. Вот и подумай, что к чему, сложи два плюс два.

И в его взгляде одновременно чудесным образом сочетаются осуждение, сочувствие и осознание собственного превосходства. А я сижу, опустив голову, понимая, что сам себя подвел под монастырь. Blya, да было-то один раз, и то, можно сказать, по пьянке! Разболтала-таки Ленка или квартира находилась под наблюдением? Если второе, то почему только сейчас об этом стало известно? Или… Или было известно давно, но некто ждал подходящего момента? Но это должна быть секретная информация, или я уже просто ничего в этой жизни не понимаю.

– От Фурцевой подарочек? – киваю я на фото и твердо смотрю Ряшенцеву в глаза.

Тут уже он начинает елозить в своем кресле, прячет взгляд, шевелит губами, в общем, пребывает в состоянии некой растерянности. Ага, не ожидал от 20-летнего пацана такого вопроса? Правда, замешательство бывалого партаппаратчика длилось буквально секунды, и снова взгляд прямой, а губы упрямо поджаты. Сейчас ка-а-ак пошлет меня куда подальше…

– Егор, неважно, что и от кого, а важно то, что ты начудил с этой, – он кивнул на фото. – Молись Богу, чтобы эта гадкая история не вышла за пределы моего кабинета. А то ведь могут и комсомольское собрание устроить, исключить, так сказать, из рядов, за поведение, недостойное будущего коммуниста. А там и из Союза композиторов могут коленом под зад дать, и радио с телевидением закрыть для Егора Мальцева. Будешь свои песни в стол писать. Я не говорю уже о том, какова будет реакция твоей супруги. По-дружески советую, – доверительно наклонился ко мне Ряшенцев и понизил голос, – ляг на дно, не рыпайся. Система еще и не таких, как ты, съедала.

Тут бы мне, оскорбленному в самых лучших чувствах, встать и гордо заявить:

– Ну, во-первых, со свечкой над нами никто не стоял, а во-вторых, думаю, это наше с Хелен личное дело, Николай Николаевич!

Но я не встал и не заявил, потому что Алексей Лозовой много чего повидал на своем веку, и прекрасно понимал, что система и с самом деле сожрет его и не поперхнется. И никакие шелепины не помогут. Тем более еще не факт, что Александр Николаевич не в курсе происшедшего. Может быть, именно с его подачи все и закрутилось? Или Фурцева постаралась подать ему все под таким соусом, что у него просто не оставалось другого выхода.

Из здания Федерации футбола я выходил с чувством, что жизнь кончена и самый лучший вариант – немедленно броситься с моста в Москва-реку. Осуществить сей необдуманный поступок мне помешал окрик:

– Эй, Егор, здорово! Ты тут какими судьбами?

Оборачиваюсь – опаньки, Вовка Козлов! Тот самый Пеле, который привел меня когда-то в спортшколу ЦДСА.

– Вовка! Здорово!

Обнимаемся, делимся новостями. Пеле в этом сезоне стал игроком московского 'Локомотива', как и в моей реальности. Похвалился, что недавно руководство железной дороги выделило ему автомобиль 'Москвич-408', вот только права не успел получить. Сейчас он направлялся в секретариат Федерации футбола СССР, подписать кое-какие бумаги.

– Ну а ты как? Со сборной улетаешь в Скандинавию?

Тут я малость притух. Подумалось – а смысл скрывать, что меня отчислили? Причем не за плохую игру или реальный косяк, а из-за мимолетного увлечения. Между тем рядом остановилась парочка зевак, которые явно меня узнали и теперь с любопытством прислушивались к нашему разговору.

– Слушай, пойдем посидим, тут одно местечко есть неподалеку. Время-то терпит?

– Время есть, сегодня днем была тренировка, уже освободился. Только спиртное не предлагай, режим.

– Да ты что, чай понимаю, не дурак.

Засели в одном тихом кафе под названием 'Лада', заняли дальний столик. Официант меня узнал, выразил свое глубочайшее почтение, потому и столик нам организовал, не забыв предложить карту меню. Выяснив, что последний раз прием пищи у друга был еще утром, организовал ему обед и ужин одновременно, сам ограничившись легким салатиком и отбивной с картофельным пюре. На запивку взяли запотевший графин брусничного морсу, хотя уж не знаю, откуда они завезли бруснику в начале июня. Скорее всего, в ход пошла замороженная, впрочем, на вкусе это не сказалось, пилось отлично.

По ходу дела рассказал об отлучении от сборной, и что на разборки ходил к самому Ряшенцеву. А вот о Хелен все же не стал говорить, посчитал, что ни к чему запускать в народ информацию о моем косяке.

– Так а за что же тебя из сборной-то турнули? – спросил Пеле, так и застыв с поднесенной ко рту вилкой, с зубьев которое свешивались гроздья квашеной капусты с прожилками так же тонко нашинкованной моркови.

– Видно, нашлось за что, хотя Ряшенцев вокруг да около ходит, толком сказать ничего не может. Думаю, кто-то из 'небожителей', – на секунду поднимаю глаза к потолку, – зуб на меня за что-то точит, а за что – только и остается гадать. Может быть, за то, что несогласованную песню на недавнем фестивале в Лужниках спели? Эх, да что теперь… Ты ешь, ешь, горячее стынет.

Сидевшие за соседним столиком немцы, не стеснявшиеся громко разговаривать на своем лающем наречии, все чаще посматривали в нашу сторону. Наконец один из них поднялся и бочком подошел к нам.

– Добрий вьечер! – поздоровался он на корявом русском. – Я есть вест дойче гешефтсман Ханс Вебер, моя есть собственный мануфактурен. Это есть мой партнер, – дежурные улыбки остальных немцев. – Здьесь заключить контракт с 'Трехгорный мануфактурен'… Это есть вам найн интерес, я думать. Ми вас узнать, ви есть известный фуссбальшпилер и шлагерзэнгер Ехор Мальсефф. Ми просить вас фото… э-э-э… цур эринерунг.

– На память что ли?

– Я, я, на памьять! – радостно оскалился немчура.

Ладно, не жалко. Надеюсь, этот Ханс не является тайным последователем фюрера или педофилом, сфотографировавшись с которым, я окажусь так скомпрометирован, что интрижка с Хелен покажется просто детской шалостью.

Посидели почти до 8 вечера, я широким жестом отверг притязания Вовки на оплату счета, заявив, что достаточно зарабатываю, чтобы угостить друга, да еще и оставить официанту хорошие чаевые. Сердечно распрощались, обменявшись напоследок телефонами, после чего я пешком отправился домой. Захотелось просто пройтись, хотя идти было не так уж и близко. А что, когда я последний раз вот так, не спеша, гулял по Москве? Уже и не вспомнить.

Вечер входил в силу, над столицей багровел закат, не иначе завтра сильный ветер, а то и вовсе дождь. Этим приметам я еще от бабки был обучен. А память невольно возвращала к разговору с Ряшенцевым. И к мысли, что смиряться с таким положением нельзя ни в коем случае. На карту поставлено многое, если не все. Кто знает, дотяну ли я до следующего чемпионата мира, случиться может все, что угодно. Тем более что в этом году сборная подобралась достаточно сильная, чтобы побороться за медали главного турнира четырехлетия.

Если это все интриги Фурцевой – можно ей открыть глаза на недостойное поведение дочери, рассказать о попытке суицида. Блин, плохо, что доказательств нет, кроме ножа с отпечатками пальцев. Тогда можно рискнуть подключить деятелей повыше рангом Екатерины Алексеевны. На прием к Шелепину хрен пробьешься, а вот Тикунов – вполне реальная кандидатура. Надеюсь, что Министр внутренних дел СССР не замешан во всех этих событиях? Где-то дома должен быть телефон его приемной, завтра же с утра позвоню.

Однако с визитом к Тикунову пришлось повременить.

– Вадим Степанович находится в рабочей командировке, на этой неделе его не будет. Позвоните на следующей, – предложили мне на том конце провода, прежде чем повесить трубку.

Нормально… Время-то уходит, чемпионат мира все ближе, сборная уже в Дании, завтра играют матч в Вайле со сборной полуострова Ютландия. Там еще несколько игр – и в Англию, бороться за 'Золотую Нику'.

А может, есть смысл пообщаться с кем-нибудь из нижестоящих заместителей? Например, с Захаровым. Мы с ним как-то сталкивались в кабинете Тикунова на почве сериала 'Следствие ведут ЗнаТоКи', но не более того. Но тогда он мне показался мужиком нормальным. Может, через него удастся связаться с Тикуновым?

Но и тут меня ждал облом. Оказалось, что Николай Степанович уехал в командировку вместе со своим непосредственным руководителем. Да что ж такое!

Кто следующий на очереди? Хм, не кинуться ли мне к Суслову? Он на данный момент как главный идеолог в отсутствие Спорткомитета СССР курирует и спорт тоже, как средство идеологической борьбы на международном уровне. Ну а культуру – само собой, Катя под ним ходит, что прикажет – то и сделает. Больше никого на горизонте не вырисовывалось. Действительно, оставался Суслов, который один раз уже прислушался к моим пожеланиям, и я не думаю, что он об этом после пожалел. Во всяком случае, после расклейки новых афиш билеты улетели в момент, а трансляция фестиваля на СССР и страны социалистического содружества побила все мыслимые и немыслимые рейтинги, как написала 'Комсомолка'. Хотя какие рейтинги в СССР… Наверное, сами придумали, но телеаудитория у фестиваля была огромная, тут можно и не сомневаться. Так что, неужто Суслов в этот раз не выручит?

В прошлый раз мне домой звонили от него, когда просили подъехать к Суслову на работу. Через справочную мне дали вообще какой-то левый телефон, в итоге пришлось тащиться на Старую площадь лично. От сидевшего внизу дежурного узнал, что Михаил Андреевич в отпуске, будет через две недели. Значит, и секретарша отдыхает параллельно, когда ж ей еще в отпуск ходить, как не вместе с шефом.

Суслов, понятно, дал себе передышку после фестиваля, хотя мне всегда казалось, что члены ЦК пашут без выходных и отпусков. Оказывается, они тоже люди, и две, а то и три недели отдыха могут себе позволить. А мне-то что теперь делать?

Принялся перебирать в уме всех больших начальников, с кем сводила судьба, и к кому я мог бы обратиться. Ряшенцев – отыгранная карта, Тикунов и Суслов в режиме ожидания, Шелепин – недоступен, можно даже и не пытаться. Фурцеву отбрасываем, она сейчас, судя по всему, мой враг номер один.

Семичастный? Так-то мысль неплохая, учитывая, что Владимир Ефимович в прекрасных отношениях с Шелепиным, давние друзья, а значит, его слово весит очень прилично. С председателем КГБ мы помимо банкета по случаю победы на Олимпийских Играх пересекались еще в ложе динамовского стадиона. Возможно, в аудиенции не откажет. Жаль, телефонов нет, придется ногами идти.

Добрался до площади Дзержинского, сунулся к дежурному офицеру, представился, кто я есть и с какой целью пожаловал. Про отлучение от сборной говорить не стал, а то сразу могли послать подальше. Просто заявил, что вопрос государственной важности. А разве нет? На кону стоял престиж нашей страны на международной спортивной арене, и я считал себя не последним человеком, от которого зависело успешное выступление сборной в Англии.

На мое счастье, хотя бы Семичастный оказался на месте. Причем мог меня принять практически сразу, как мне сказал оформлявший пропуск дежурный. Но это 'сразу' растянулась на целых полтора часа, которые я провел в приемной главного чекиста страны, любуясь спартанской обстановкой, из которой выбивалось большое полотно – пейзаж маслом по холсту, изображавшим речной берег и склонившуюся над водой иву. Как-то сразу захотелось на этот бережок, окунуться в прохладную воду. В Москве жара стояла прямо-таки июльская, впору и в самом деле брать Ленку, сынульку и чесать за город. Позагораем, искупаемся… Там в кустиках и грудью покормит парня, ничего страшного.

– Мальцев, заходите, – вывел меня из раздумий голос адьютанта в майорских погонах, исполнявшего роль секретаря.

Не без волнения я переступал порог кабинета председателя Комитета госбезопасности СССР. Сидела-таки во мне вбитая веками в предков боязнь перед царскими опричниками, с течением времени превратившимися в чекистов. Нынешние, 'оттепельные', конечно, не зверствовали, как 'соколы Берии', но страх так просто не вытравить.

Впрочем, Семичастный встретил меня с улыбкой, хотя и предупредил, что у него буквально пятнадцать минут, чтобы меня выслушать. И выразил надежду, что мой вопрос действительно государственной важности.

В общем, выложил я о звонке Морозову, о последующем визите к Ряшенцеву и фотографии Хелен Миррен, с которой если что и было, то до свадьбы с Ленкой. А затем… Ну, что скрывать, рассказал и о притязаниях на мою сексуальную свободу со стороны дочери Фурцевой. Подвел черту, что именно Екатерина Алексеевна затаила на меня личную обиду, и откуда-то нарыла факт моего прелюбодейства с молодой лондонской актрисой, после чего накапала Ряшенцеву с требованием вывести меня из состава сборной.

Семичастный слушал и глядел на меня с лукавым прищуром темных глаз, казалось, видевших тебя насквозь. Когда я, наконец, закончил свои излияния, он наклонился к столу и, его взгляд стал еще пронзительнее.

– Тебе бы, Егор Дмитрич, с такими дедуктивными способностями к нам в Комитет в аналитический отдел, – усмехнулся Семичастный. – Хотя, по большому счету, все это легко просчитывалось, неудивительно, что ты тут же Екатерину Алексеевну в главные свои недоброжелатели записал. Кстати, мы в курсе, что ее дочь к тебе неровно дышит, но вот о случае с попыткой вскрыть себе горло слышу впервые. А ведь просил же присматривать за Светланой…

Он откинулся в кресле, задумчиво глядя куда-то мимо меня. Впрочем, через несколько секунд снова сосредоточился.

– Думал я, что ты смиришься и не станешь дергаться, а тут вон и до меня добрался… Егор, могу я рассчитывать на понимание с твоей стороны?

– Н-н-ну… Наверное, да.

– Тогда давай поговорим откровенно, как взрослые люди. Фурцева в данном случае всего лишь исполнитель, фото Хелен Миррен и историю твоего, скажем так, грехопадения она выдала Ряшенцеву по нашей просьбе… Неужели ты думаешь, что жил в Англии без присмотра? Да-да, телефон тоже прослушивался, и в квартире стояли 'жучки'. Если ты думаешь, что не представлял интерес для вражеских спецслужб, то сильно заблуждаешься. Дальше я буду говорить – а ты слушать. И учти, покидая этот кабинет, ты оставишь расписку о неразглашении.

– Хорошо, – кивнул я.

– Так вот, пару месяцев назад к нам поступила оперативная информация, что в отношении тебя готовится серьезная провокация. Подробностей, к сожалению, мы не знаем, но, как заверил наш внедренный в их структуру человек, то скандальное интервью с английским журналистом – сущий пустяк на фоне того, что британские спецслужбы затеяли против тебя на время проведения чемпионата мира по футболу, куда ты обязательно должен отправиться в составе сборной СССР. Мы решили, что единственный вариант оградить тебя от возможной провокации – какое-то время не выпускать в Англию и в другие капстраны. Год, а лучше два или три. Поэтому, извини, твой контракт с 'Челси' продлен не будет, и на чемпионат мира ты не сможешь попасть… Понимаю, это серьезный удар, особенно отлучение от главного футбольного турнира четырехлетия. Уверен, ты бы помог команде. Но мы не можем тобой рисковать, это будет удар и по нашей стране, сам должен понимать.

– Так… Как же… Да Бог с ним, с 'Челси', но чемпионат мира!.. Ну приставьте ко мне человека на время моего пребывания в Англии, а лучше двух. Да я из расположения сборной никуда!

– Послушай, еще раз повторяю. Мы. Не имеем. Права. Рисковать! – с металлом в голосе отчеканил Семичастный, и я понял, что переубедить мне его не удастся.

Наверное, на моем лице тут же все мои чувства и отразились, так как взгляд главного советского чекиста смягчился.

– Да ты сильно-то не расстраивайся. В Союзе у тебя семья, будешь за 'Динамо' играть, песни сочинять, как и раньше. Поклонницы еще не достали? Пачками письма из ящика выгребаете? И в подъезде дежурят периодически? Что делать, такова оборотная сторона славы. Многим артистам, кстати, нравится, – подмигнул он мне и добродушно улыбнулся.

А мне вот было не до смеха. Все летело в тартарары, будущее окончательно окрасилось в черные цвета, и только мои Ленка и Лешка виделись двумя светлыми пятнами в этой беспросветной мгле. Японский городовой, а я так мечтал сыграть на главном футбольном турнире моей жизни! Можно, конечно утешать себя мыслью, что на чемпионате мира 1970 года мне будет всего двадцать четыре, а в Германии-74 – двадцать восемь. Но кто знает, что случится через год-другой. Тут и травма возможна, и то, что я по-прежнему буду находиться под колпаком у спецслужб… Хотя кому я буду к тому времени уже как четыре года как невыездной интересен. Опять же как там без меня будут ребята из моей группы? Звонить им и говорить, чтобы дальше двигались без меня?

– Ладно, Егор, мы уже с тобой уже больше, чем я рассчитывал, просидели, – вывел меня из ступора Семичастный. – дела не ждут, а тебе еще расписку нужно написать. Вот тебе перо, чернила и бумага, пиши. Я, Мальцев Егор Дмитриевич, одна тысяча девятьсот сорок шестого года рождения…

Всю дорогу домой я придумывал отмазку для супруги. Не скажешь же Ленке про ее английскую тезку, а насчет провокации тем более, раз уж подписку дал о неразглашении. Единственным вариантом остается та самая лишняя песня на фестивале, за которую я якобы был отлучен от сборной и получил выговор по комсомольской линии. Хотя. Конечно, никакого выговора не было, но для усиления момента сгодится. Мол, чемпионат мира пролетает мимо, но он не последний в моей жизни. Зато буду с вами неотлучно, не считая выездных матчей за 'Динамо'. В конце концов, Москва – не самый худший город для проживания и работы.

Следующим утром я заставил себя встряхнуться, сделать зарядку, и после завтрака сел составлять план действий на сегодня. Я всерьез решил заняться изготовлением опытного образцы 'кубика Мальцева'. Для этого, как я уже упоминал, мне на первом этапе понадобится толковый столяр. Когда Ленка спросила, над чем это я так упорно размышляю, показал ей чертежи кубика и рассказал о первостепенной задаче.

– Погоди, у моего папы есть знакомый столяр, он такие вещи делает – закачаешься. Кстати, вот эта хлебница, которую папа нам подарил – его рук дело.

Я перевел взгляд на хлебницу. Действительно, вещь симпатичная, ладно сделана, покрыта вырезанными по дереву узорами и сверху коричневым лаком. Такая даже с рук потянула бы рублей на 50 по нынешнему курсу.

– Можешь узнать у отца телефон этого мастера?

– Конечно, сейчас же и позвоню папе.

Короче говоря, после обеда я уже сидел в столярной мастерской Виктора Васильевича Лапотникова и показывал ему чертежи загадочного изделия.

– Интересно, интересно, – бормотал столяр, разглядывая мои наброски сквозь линзы очков. – Я так понимаю, вся конструкция держится на центральной трехмерной крестовине, на которой свободно вращаются центральные кубики. А все остальные кубики держатся друг за друга благодаря выемкам. Хм, вроде ничего сложного на первый взгляд, но по ходу дела разберемся. Слушай, у меня тут срочный заказ, обещал человеку сегодня сделать. Давай завтра с утра займусь твоей игрушкой. Оставляй чертежи… А лучше и сам приходи, если есть возможность, если что – будешь подсказывать.

Так и получилось, что на следующее утро под моим чутким руководством Виктор Васильевич принялся за работу над 'кубиком Мальцева'. Подготовил заготовку их просушенного бука (по словам столяра, хранил года три, словно чувствовал, что пригодится), просверлил в каждом квадратике отверстия, вставил в них винты. Затем взялся соединять конструкцию, прикрепив на внутреннюю подвижную форму… Мне казалось, что все получается идеально, но Лапотников периодически качал головой, отбраковывая тут или иную деталь механизма. Как бы там ни было, но уже к обеду опытный образец был готов!

Я держал в руках 'кубик Мальцева 3Х3', разглядывая разноцветную, покрытую лаком поверхность. Мысленно перекрестившись, взялся за одну из граней, которая провернулась с легким сопротивлением. Затем вторая, третья… Столяр также с нескрываемым интересом наблюдал за моими манипуляциями.

– Спасибо, Виктор Васильевич, вы Мастер с большой буквы, – пожал я ему руку. – Вот две сотни, как договаривались. Кстати, на будущее, если я вдруг попрошу еще у вас сделать шаткие кубики, выручите?

– Да без вопросов, Егор, обращайся! Мне самому понравилось такое мастерить.

– Отлично, договорились. Только, напоминаю, про это изделие – никому. Мне еще нужно патент на него оформить.

– Да что ж ты меня, мил человек, за кого держишь?! Договорились же, а я слово свое держу.

Все это чем-то напомнило первый мой поход в ВУОАП. Правда, тогда я был еще никем, а сейчас моя персона была настолько известной, что первый же чиновник, с которым я столкнулся в 'Патентном ведомстве', попросил у меня автограф. И мне удалось как-то быстро миновать так называемую 'комнату сумасшедших', где отфильтровывали психов от нормальных людей.

В отделе, куда меня направили, сидело несколько человек, и мое появление также произвело здесь фурор.

– А вы, Егор Дмитриевич, почему со сборной не уехали? – поинтересовался один из сотрудников отдела – грузный мужчина лет пятидесяти без пиджака, в рубаке с закатанными рукавами, но при галстуке.

– Травма, – скупо отбоярился я. – Вот, чертежи головоломки и опытный образец. Можете ознакомиться.

'Кубик Мальцева' тут же пошел по рукам. Грани уже через минуту были так перекручены, что даже меня взяло сомнение, смогу ли я кубик собрать. В 80-х навострился делать это довольно легко, сейчас же, к счастью, былые навыки проснулись от многолетней спячки и после того, как головоломка снова оказалась в моих руках, я вернул ее в исходное состояние.

– Да-а, вы действительно гений! – развел руки худющий старик со сползшими на кончик носа очками. – Коллеги, я думаю, такое изобретение достойно авторского свидетельства, вы со мной согласны?

Ответом ему был хор из восклицаний: 'Конечно!' 'Безусловно!' 'Само собой!'…

Для начала мне пришлось ознакомиться с 'Положением по патентованию'. Привлек внимание абзац, где говорилось, что в социалистическом обществе недопустимо использование патентообладателем исключительного права в ущерб общественным интересам.

'Суд вправе пресекать подобные действия. Если патентообладатель отказывается уступить (продать) патент или выдать разрешение (лицензию) на использование его изобретения, имеющего особо важное значение для государства, то по решению Совета Министров СССР патент может быть принудительно выкуплен государством либо соответствующей организации может быть дано разрешение на использование изобретения с установлением вознаграждения патентообладателю'.

Ну так я и не держусь за свое изобретение, которое на самом деле и не мое вовсе. Просто приятно сознавать, что Советский Союз получит от продажи лицензии или просто реализации игрушки по всему миру миллионы валютных рублей. Для Родины, как бы это ни высокопарно звучало, моя помощь окажется весьма существенным подспорьем.

Авторское свидетельство, правда, мне сразу не выдали, сказали, придется какое-то время потерпеть, нужно проверить кубик на новизну, а то вдруг у кого-то уже есть что-то подобное. Попросили оставить опытный экземпляр и чертежи им, естественно, под расписку.

– Я уверен, что никто в мире ничего подобного не делал, – доверительно сказал мне тот же старик. – Так что, молодой человек, готовьтесь месяца через три получить авторское свидетельство. У вас он в единственном экземпляре?

– Пока да, – ответил я, думаю про столяра, который при желании мог наклепать этих кубиков сколько угодно. Хотя если нужна твердая порода дерева, да еще просушенная…

– Больше пока не делайте, а то… мало ли.

Мне выдали расписку, в которой моя игрушка была названа просто 'Кубик-головоломка'.

Я не гордый, у Рубика, кажется, официально он тоже назывался по-другому, что-то вроде 'магический куб', но в народе все равно получил известность как 'Кубик Рубика'. Так что и этот после всех проверок, думаю, будет называться как 'Кубик Мальцева'.

А после этого, сидя на лавочке в скверике – одном из зеленых островков в центре Москвы – я думал, куда пристроить головоломку после того, как получу авторское свидетельство. В то, что государственная машина раскачается сама собой и начнет штамповать увлекательную игрушку для детей и взрослых – я сильно сомневался. Без толчка тут не обойтись. Тем более на массовый поток можно поставить только модель из пластика. Вот только к кому потом сунуться со своим рацпредложением?