Текст книги "Буканьер (СИ)"

Автор книги: Геннадий Борчанинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

От запахов дыма и мяса рот снова наполнился слюной, а желудок свирепо заурчал, словно раненый лев.

– Располагайтесь, – сказал Эмильен, когда мы подошли к одной из хижин.

Заходить внутрь он не стал, сел у костра. Мы сели тоже, положив мушкеты рядом с собой. Я чувствовал, что с оружием тут лучше не расставаться, хотя в целом ощущал себя в безопасности. Здесь было куда более безопасно, нежели на плантации.

Костёр потрескивал и стрелял искорками, Феб крутился неподалёку, выпрашивая у хозяина подачку. Тепло от костра приятно согревало, ночи здесь всё-таки выдавались весьма и весьма холодные. Я почувствовал, что меня клонит в сон так, словно я находился не в джунглях Испаньолы, а в родительском доме, возле горячей печки, окружённый уютом и заботой. Очень скоро я провалился в сон.

Когда я проснулся – солнце уже ползло в зенит. Впервые за долгое время я неплохо выспался, хотя кости немного ныли от ночёвки на твёрдой земле, но зато я ночевал на свободе. Даже ночная прохлада, вытягивающая тепло, не помешала мне отлично выспаться, благо, я хотя бы постелил под себя одежду, снятую с мертвецов.

Я встал, похрустел суставами, протёр глаза и осмотрелся.

При свете дня посёлок выглядел иначе. Как-то более обыденно и приземлённо.Буканьеры занимались своими делами, в основном, рубили и солили мясо, не обращая на нас никакого внимания. Никто не докучал нам расспросами и не пытался выяснить наше происхождение, всем было на нас абсолютно плевать. И мне это нравилось. Кто-то из буканьеров спал, валяясь в тени, несколько негров пилили дрова, которых здесь постоянно не хватало. Двое жарили кабана на вертеле, и с его румяных боков постоянно капал жир, с шипением падающий в угли костра. Я почувствовал, что снова дико голоден.

Эмильена нигде не было видно, Шон тоже куда-то пропал. Только негры сидели у потухшего костра, о чём-то тихо переговариваясь. Я поднял свой мушкет и решил пройтись по лагерю. Хотелось найти воду и умыться.

Лагерь находился в долине, внизу, и я не сомневался, что здесь какой-нибудь ручей или речка. Вряд ли буканьеры стали бы копать колодец. Я прошёл ещё вниз по склону. Никто не пытался меня остановить или выяснить, куда я иду, даже несмотря на мой оборванный вид. Вскоре я вышел к ручью, где на берегу даже оказалась удобная вытоптанная поляна, как раз у небольшого водопада, из которого, наверное, здесь таскали воду.

Первым делом я вдоволь напился и умылся. Затем я достал трофейный нож, ещё раз проверил остроту. Хотелось, наконец, сбрить все эти заросли на лице и голове, а жилеттов с тройным лезвием сюда, к сожалению, не завезли.

Спустя долгие полчаса, показавшиеся мне вечностью, я покончил с бородой и усами, только чудом не вскрыв себе глотку. Мелкие порезы саднило, но я был рад, что расстался ещё с одной меткой раба. На бритьё головы у меня не хватило сил и терпения, так что мне пришлось пока оставить длинные выгоревшие патлы. Зато в ручье теперь отражалось моё лицо, то, к которому я привык, хоть и сильно исхудавшее. Раньше я терпеть не мог бороду и никогда её не носил. Без неё я словно сбросил десяток лет, не только внешне, но и по своему ощущению.

Ещё раз умывшись и смыв кровь с лица, я медленно пошёл назад, наслаждаясь бездельем, хоть и знал, что мой характер не даст мне долго им наслаждаться. Я и на Гаити-то поехал лишь потому, что устал прогревать бока на пляже, поглощая коктейли. Сперва посмотрел на достопримечательности Доминиканы, а потом рванул на Гаити, и лучше бы я остался валяться на пляже.

И к костру я вернулся, кажется, как раз вовремя. Рядом с Мувангой и Обонгой стояли три каких-то незнакомца, и до меня донёсся обрывок разговора.

– Эй, черномазые! Почему прохлаждаетесь?! Живо за работу! – требовал от испуганных негров какой-то заросший мужик в широкополой шляпе.

Через плечо у него была переброшена перевязь с тремя пистолями, прямо на голое тело, парусиновые шаровары были подпоясаны широким ремнём, на котором покоился тесак в ножнах.

Двое других стояли, опираясь на странного вида копья, похожие на рогатины для медвежьей охоты, но я сильно сомневался, что в здешних лесах водятся косолапые. Неподалёку за брошенную кость дрались несколько собак, по видимости, принадлежащих этой троице.

Муванга и Обонга трусливо поглядывали по сторонам, не зная, что делать, и, когда Муванга увидел меня, его глаза засветились надеждой. Я закинул мушкет на плечо и быстрым шагом направился к ним.

Я ничего не имел против того, чтобы негры работали. Но когда я увидел, что какой-то левый мужик пытается напрячь наших негров, это меня здорово взбесило.

Глава 21

Моё появление заметили сразу же, и три пары хитрых глаз уставились на меня, как на какое-то недоразумение. Муванга с Обонгой же, наоборот, заметно приободрились, надеясь, что я смогу им помочь.

– Вы кто такие? И что вам нужно? – с ходу спросил я, приближаясь к ним.

Мужик в шляпе явно был в этой компании лидером, и поэтому я уставился на него тяжёлым недобрым взглядом, хотя вид у меня сейчас был не самый грозный.

– Это вы кто такие? – хмыкнул мужик.

Он, будто невзначай, положил руку на один из пистолей. Его дружки-буканьеры напряглись. Я, в свою очередь, перехватил мушкет поудобнее, чтобы можно было в одно мгновение взвести курок и пальнуть.

– Мы? Свободные люди, – произнёс я, не переставая буравить взглядом переносицу мужика.

– Это твои ниггеры? – спросил мужик.

Меня так и подмывало кивнуть, согласиться, и на корню пресечь весь конфликт. Буканьеры бы поняли, что полезли к чужой собственности, и отступили бы, но я не хотел врать ни им, ни самому себе. И уж тем более не хотел становиться рабовладельцем даже на словах.

– Нет. Это свободные ниггеры. Они со мной, – сказал я.

– Свободные ниггеры бывают либо дикими, либо дохлыми, – хмыкнул один из буканьеров с пикой в руках.

– Помолчи, Жак, – оборвал его мужик.

Он крепко задумался, почёсывая кончик носа заскорузлым ногтем.

– Давай так. Я куплю у тебя этих черномазых, – сказал он.

Я почувствовал, как из глубины души поднимается горячая злоба, сорвал мушкет с плеча, взвёл курок и нацелил на этого наглеца. Буканьеры даже не шелохнулись, разве что мужик нахмурился.

– Пошли прочь отсюда, – процедил я.

Жаль, что я не вполне владел французским матерным, иначе сказал бы слегка по-другому, но примерно с этим же смыслом.

– Ты хоть знаешь, кто я такой? – мужик лениво изогнул бровь, будто и не смотрел в чёрное дуло мушкета, способного одной пулей снести ему голову.

– Я это первым делом спросил. Ты не ответил, значит, ты – какой-то хер с горы, – сказал я. – Валите отсюда.

Краем глаза я увидел, что Муванга тожеподнял трофейный мушкет, неловко сжимая его под мышкой. Но курок был взведён, и негр в любой момент мог выстрелить. Все мушкеты у нас были заряжены.

– Ухади! – взвизгнул Муванга.

А его брат сидел, не осмеливаясь даже поднять взгляд. Вот Обонга бы запросто попал в новое рабство.

Буканьеры переглянулись.

– Вам ясно сказали. Уходите, – произнёс я.

Мужик зло прищурился, внимательно посмотрел мне в лицо, словно запоминая.

– Я тебя запомнил. И ты запомни. Франсуа де Валь не забывает и не прощает, – проскрипел мужик.

– Лучше на бумажке запиши, – ответил я.

Много я таких злопамятных видал. Лично я – не злопамятный. Я просто злой и у меня память хорошая.

Франсуа де Валь пару секунд поиграл желваками, глядя мне в глаза. Я отзеркалил его выражение лица, и через несколько мгновений он развернулся, буркнул что-то своим товарищам и быстрым шагом пошёл прочь. Один из его дружков обернулся на ходу, широко улыбаясь, и жестом показал, как перерезает горло. Я презрительно сплюнул в траву.

Я долго смотрел им вслед, пока они не скрылись за кучей брёвен, а потом аккуратно вернул курок в безопасное положение и опустил мушкет. Нервишки снова немного шалили, и я на автомате притопывал босой ногой по земле, сам того не замечая.

– Масса, спасибо! Спасибо! – бросился мне в ноги Муванга, так и сжимая заряженный и взведённый мушкет в руках.

Пришлось забрать у него оружие, чтобы он никого ненароком не подстрелил, и вернуть только после того, как я снял его с боевого взвода.

– Страшный! Подошли, говорят работа! – тараторил Муванга. – Пошел работа, ниггер! Я сказать не буду! Тот злой стал!

– Понятно, – сказал я. – Пошли они к чёрту. Забудь.

Я уселся рядом, достал нож и принялся обрезать ногти, обломанные и страшные после долгих месяцев работы в поле и рытья подкопа. Такой нехитрый, почти медитативный процесс давал ещё и возможность подумать. Куда подевались Эмильен и Шон? Кто такой этот де Валь? Чем это для нас чревато? Вопросов было больше, чем ответов. Но больше всего меня беспокоил Обонга, который даже не притронулся к мушкету, лежавшему рядом с ним, да и вообще, сидел теперь понурый и грустный.

– Эй, Обонга! – сказал я.

Негр поднял на меня тоскливый, затравленный взгляд.

– Что с тобой? – медленно и внятно, так, чтобы до негра точно дошло, спросил я.

Обонга пожал плечами. Он начинал всё сильнее меня раздражать своим поведением.

– Я начинаю думать, что зря тащил тебя на собственном горбу, и надо было послушать Шона, – сказал я. – Говори, что случилось.

– Ничего, – буркнул негр. – Жрать охота.

– Эти сказали, жрать дадут, – вставил Муванга.

– Ясно, – буркнул я.

Жрать и правда хотелось, особенно учитывая, что со всех сторон доносились весьма аппетитные запахи жареного мяса, от которых сразу начинал урчать желудок. Обонге, видимо, приходилось труднее всего. В армии мы таких называли нехватами, и солдаты в таком звании были одними из самых неуважаемых. Ине зря.

Можно было бы, конечно, пойти на охоту, но я что-то сомневался, что сумею подстрелить кого-нибудь в лесу и потом вернуться в лагерь. Вдобавок, я надеялся, что на охоту уже ушли Шон и Эмильен. Во всяком случае, они либо на охоте, либо рассорились до такой степени, что пошли выяснять отношения за пределы лагеря, и я всё же надеялся, что они вернутся с добычей.

Я закончил с ногтями, вытер нож и убрал его в ножны. Несколько минут мы молча сидели у потухшего костра, отгоняя москитов и поглядывая по сторонам. Поговорить с неграми, в принципе, было не о чем. Мне это быстро наскучило, и мой взор упал на вчерашние трофеи и одежду, снятую с мертвецов. Пожалуй, можно было заняться стиркой, раз уж делать всё равно нечего.

Из всего, что мы сняли с троицы надзирателей, мне по размеру подошли только мешковатые штаны Пьера Сегье и ситцевая рубаха Кокнара, на которой ещё оставались кровавые пятна и, возможно, даже кусочки его мозгов. Сапогов по размеру не нашлось, но я даже как-то уже привык ходить босиком, так что не особо расстроился. Так что я собрал шмотки и отправился обратно к ручью, строго наказав Муванге оповестить меня, если вернутся Шон или Эмильен.

Ручей в том месте, где я брился, не слишком подходил для стирки, и я прошёл чуть ниже по течению, где он становился чуть шире и глубже. Остро не хватало мыла или хоть какого-нибудь средства. Кровавые пятна уже успели въесться в ткань, и даже холодной водой отстирывались плохо.

Чужая одежда воняла. Я чувствовал это даже сейчас, и раз за разом продолжал замачивать штаны и рубаху в ручье. По-хорошему, нужно было бы ещё и прожарить эти шмотки, я бы не удивился, если бы обнаружил там бельевых вшей. Но в отсутствие утюга я даже не представлял, как это можно сделать, так что решил, что хорошей стирки будет достаточно.

Наконец, когда мои руки уже стало скрючивать от холодной воды, а рубаха грозилась порваться от чересчур усердной стирки, я решил, что пора заканчивать. Мокрое бельё я разложил прямо тут же, на камнях, под жарким карибским солнцем оно высохнет моментально, а сам разделся догола и ненадолго окунулся в воду, смывая с себя всю грязь, накопившуюся за долгие месяцы рабства. Купаться было зябко, но я стойко терпел холод, пока не вымылся полностью, а когда я вылез из воды, одежда уже высохла, и я наконец-то оделся по-человечески.

Штаны были великоваты и сидели на мне, как мешок, пришлось подпоясать их широким поясом, снятым с того же Сегье, рубаха, наоборот, не сходилась на груди, и пришлось оставить её расстёгнутой, будто я какой-то жиголо, но в остальном всё было превосходно. Я наконец-то ощутил себя свободным человеком.

Мои лохмотья, некогда бывшие модными пляжными шортами, я оставил здесь же, в кустах, брезгуя к ним даже прикасаться.

Глава 22

По пути назад я увидел апельсиновое дерево чуть в стороне от лагеря, на котором висели бледно-оранжевые плоды. Это было, пожалуй, первое местное дерево, которое я точно знал. Несколько подгнивших апельсинов валялось на земле, ветки грузно сгибались под тяжестью плодов. Я сорвал один, на всякий случай разрезал ножом. Точно такие же апельсины, как и везде. Это радовало.

Кислый плод истекал липким соком, в каждой дольке гнездились по несколько косточек, но для меня он всё равно показался самым вкусным и сладким на свете. Я сорвал по одному апельсину для каждого, сунул их за пазуху и пошёл к своим.

Я шёл к лагерю, пытаясь хотя бы примерно посчитать, сколько здесь живёт людей, и по всему выходило, что здесь обитало около полусотни буканьеров вместе с рабами и слугами. Люди приходили и уходили, солили здесь мясо и сушили шкуры, складывая их в этих самых хижинах. Обедать и спать предпочитали на улице. Костры палили не для того, чтобы согреться или приготовить пищу, а чтобы отогнать дымом вездесущих москитов и прочий гнус. Очень много в лагере было собак, у каждого буканьера непременно были одна-две собаки, отчего в лагере постоянно раздавался собачий лай. А всё добытое мясо и шкуры они потом продавали плантаторам, колонистам и морякам.

Негры так и сидели возле кострища, вероятно, даже ни разу не сойдя с насиженного места, не то от страха, не то от лени. Другие негры в лагере тоже были, но в качестве рабов, и на наших они поглядывали с какой-то нескрываемой завистью и отчасти даже враждебностью. Местные рабы заготавливали дрова, сушили шкуры и занимались прочей рутинной работой, впрочем, куда менее изматывающей, нежели работа на плантации.

Я подошёл к ним, бросил каждому по апельсину. Обонга тут же оживился, грязными пальцами содрал кожуру и вгрызся в сочную мякоть. Я скривился от этой картину, наблюдать это было неприятно.

– Спасибо, масса, – сказал Муванга, колупая ногтем толстую кожуру.

Глядя на них, как-то даже сложно было представить, что эти негры могли устроить побег. Ни тот, ни другой не обладали достаточной смелостью, разве что Муванга в какие-то моменты мог проявить мужество, как в стычке с де Валем, но и он старался слушать во всём старшего брата. Скорее всего, зачинщиком был третий брат, имя которого я уже забыл.

Вскоре на опушке леса показались Шон и Эмильен. Они тащили двух диких свиней, перешучиваясь между собой, под ногами у них увивался Феб, жизнерадостно виляя хвостом. Они подошли к кострищу, поставили свои мушкеты у хижины.

Шон уставился на меня, подозрительно нахмурившись.

– Эй, а ты кто такой? – спросил он.

Я даже огляделся, чтобы убедиться, что он обращается именно ко мне.

– Не понял, – сказал я.

– Московит?! Ты, что ли? Не узнал тебя! – рассмеялся ирландец.

– Богатым буду, – хохотнул я.

– Что? – не понял Шон.

– Русская поговорка, – отмахнулся я.

Свиные шкуры отправились на просушку, одну свинью решили зажарить тут же, насадив на вертел, вторую свинью Эмильен решил разделать и заготовить на продажу. Я отправил Обонгу за дровами, потом развёл костёр, и мы вместе с Шоном принялись жарить мясо, пока Эмильен в хижине рубил мясо на длинные полосы, натирал солью и развешивал под потолком. В хижине тоже был небольшой очаг, и она больше использовалась как коптильня.

Я вспомнил про оставшиеся апельсины, протянул один Шону, окликнул Эмильена.

– Я не буду, спасибо, – сказал буканьер. – Я буду мясо.

– Я буду! – поспешил Обонга.

Негр умоляюще глядел на меня, и я подкинул апельсин в руке. Хотелось запульнуть его куда-нибудь подальше в кусты, но я сделал иначе. Я просто бросил апельсин Обонге с небольшим недолётом, будто случайно. Апельсин упал ему под ноги и покатился через пыль и пепел, но жадный ниггер схватил его, отряхнул и начал сдирать кожуру как ни в чём не бывало.

Эмильен закончил с заготовкой мяса и вышел к нам, вытирая руки о рубаху. Свинья на вертеле уже подрумянилась и начала источать приятный запах жареного мяса.

– Эмильен, а кто такой Франсуа де Валь? – спросил я.

– А что? – спросил он.

– Да повстречал с утра, – хмыкнул я.

– Знакомое какое-то имя, – вставил Шон. – Где-то я его слышал.

– Буканьер известный. Пират. С Мансвельдтом на Кубу ходил, с Мингсом на Кампече, – сказал Эмильен.

Мне эти имена вообще ни о чём не говорили, но раз уж Эмильен говорил о них с таким уважением в голосе, то, наверное, люди видные.

– Да, точно! С Мансфилдом! Слышал про это. Как этот де Валь пленных казнил, всех, кроме последнего, – добавил Шон.

– У него корабль свой? – спросил я.

– Был, – ответил Эмильен. – Пока он его на рифы не посадил.

Похоже, я нажил себе ещё одного могущественного врага. И было бы из-за чего. Из-за ниггеров. Я посмотрел на Обонгу, который чавкал апельсином, как свинья, и поморщился.

– Ясно, – сказал я. – Мы с ним не поладили.

– На дуэль вызвал? – спросил Шон, поворачивая вертел.

– Хм... Нет, – ответил я.

– Ну и забудь, – беспечно отмахнулся ирландец.

Но я всё равно раз за разом прокручивал утренний разговор в голове, каждый раз приходя к выводу, что де Валь так просто этого не оставит. Ещё бы! Какие-то беглые рабы, жалкие оборванцы, посмели возражать его персоне! Удивительно, что он не убил нас на месте, но два мушкета, нацеленные тебе в брюхо, это весомый аргумент в споре.

– Ладно, – сказал я.

Свинья была почти готова, и Эмильен надрезал мясо. Из-под ножа брызнул горячий сок, с шипением растворяющийся в пламени костра. На пятерых здесь было как раз, чтобы каждому наесться от пуза, и сегодня я не собирался останавливаться на одном куске.

Я отрезал кусок грудинки, наколол его на нож и уселся у костра. Эмильен и Шон тоже принялись отрезать наиболее лакомые, с их точки зрения, куски, и только негры жалобно смотрели то на нас, то на шкворчащую свинью на вертеле. Собственных ножей у них не было, и Эмильену пришлось снова им помогать.

– Это всё, конечно, вкусно, – сказал я. – Но нельзя же одним только мясом питаться.

Буканьер посмотрел на меня так, будто я сморозил какую-то глупость.

– Я историю слыхал, как один мужик сырое мясо ел, – сказал Шон. – И ничего, кроме сырого мяса.

– Это как? – хмыкнул Эмильен.

– Один слуга в лесу потерялся, у него с собой ни ножа, ни ружья, ничего не было. Только собака с ним была, – Шон прервался и жадно откусил ещё кусок мяса, после чего продолжил с набитым ртом. – Поколотили его перед этим, так, что он даже ходить почти не мог, только ползал. Сначала голодал, долго не ел ничего, потом собака его нашла стадо диких свиней, и поросенка загрызла. Изжарить он его не мог, кое-как разделал и сожрал.

– Сырым? – спросил я.

– Конечно. Не целиком, конечно, часть собаке отдал, часть на потом сохранил. Потом снова по лесу плутал. Увидел собаку дикую, которая тоже кусок мяса тащила. Он её выследил, там оказались щенки, – продолжил Шон.

– И щенков сожрал? – хмыкнул Эмильен.

– Да нет же! Приручил! У собаки ещё и молоко оказалось.

– Фу, – поморщился я.

– Так вот. Так он и жил в лесу. Набрёл потом на стойбище диких свиней, и с собаками охотился на них, щенки-то подросли потом. Ждал, пока собаки шкуру прогрызут, а потом руками раздирал, и сырое мясо жрал. Года полтора он так, наверное, скитался, пока его охотники не нашли.

– И что они с ним сделали? – спросил я.

– Сначала за дикаря приняли. Он же весь зарос, без одежды был, грязный, людей дичился. Потом, правда, пообвык, с охотниками этими же и поселился. А варёное или жареное мясо больше есть не мог, только сырое. Только кусочек варёного мяса в рот возьмёт – оно всё сразу обратно, – Шон сделал вид, будто его тошнит.

– Врёшь, – бросил Эмильен.

– Как есть говорю, – вскинулся Шон и перекрестился вдобавок.

– Ну и дела... – протянул я.

Почему-то мне хотелось ему верить, я легко мог представить подобного Тарзана в здешних джунглях. Главное, самому не оказаться таким Тарзаном. Или, ещё хуже, Робинзоном Крузо.

Глава 23

Впятером мы обглодали свинью до косточек меньше, чем за час, и теперь сидели вокруг костра, осоловелые и довольные. Я лениво обгрызал рёбрышко, скорее для порядку, нежели из-за голода.

– Бабу бы... – улыбаясь, протянул Шон. – И выпить бы чего-нибудь. Тогда будет совсем хорошо.

Мы все поддержали это пожелание нестройным гулом одобрения. Я тоже промычал что-то невнятное в знак согласия.

– Баб здесь нет, это надо в Сан-Хуан-де-Гоаве хотя бы... – ответил Эмильен. – А выпить припасено.

Он зашёл в хижину и тут же вышел, держа в руках непонятный цилиндр, похожий на какое-то полено. Как оказалось, это был сосуд, выдолбленный из пальмы.

Эмильен выдернул пробку, приложился, крякнул и передал мне. Внутри плескалось нечто, похожее на брагу не то из фруктов, не то из какой-то пальмовой мякоти, приторное и довольно мерзкое на вкус. Я пригубил чисто из уважения к буканьеру и передал флягу дальше, Шону Келли, который с вожделением глядел на то, как мы пьём. Жаль, тут не было перегонного куба, чтобы гнать самогон из всего, что растёт на здешней земле.

Ирландец не посрамил стереотип о своей нации, в несколько глотков опустошив остатки бражки. Неграм, само собой, ничего не досталось, но им даже никто и не думал предлагать.

– Вот теперь хорошо... – крякнул Шон, возвращая фляжку буканьеру.

Какое-то время мы посидели молча, приканчивая остатки свинюшки. Сытный обед на свежем воздухе всегда приводит в благостное расположение духа. То ли это отголоски неандертальского существования, то ли просто сам факт пикника на природе вселяет в людей благодать.

И я эту благодать решил нарушить.

– Что будем делать дальше, джентльмены? – спросил я.

– Ты о чём это? – ковыряясь в зубах, спросил Шон.

– Ну, в целом. Не сидеть же нам тут, в джунглях, москиты сожрут, – я отмахнулся от ещё одного назойливого насекомого.

Шон пожал плечами, негры сидели и, казалось, вовсе не слушали наш разговор. Эмильен глядел на меня с интересом, но он тут был скорее наблюдателем, а не участником обсуждения. С ним-то как раз всё было понятно, буканьер нас выручил, спас, и дальше будет заниматься своими делами. А вот нам, беглым, нужно было что-то делать.

– Мне и здесь хорошо, – сказал Шон. – Пока порох и пули есть. А закончатся – на мясо и шкуры выменяем.

– А потом? – спросил я.

– А потом видно будет! – рассмеялся ирландец.

Я такой подход тоже понимал. Проблемы надо решать по мере их поступления, но что-то делать нужно было уже сейчас. Как минимум, выяснить, куда на этом острове можно податься, кроме этого лагеря.

– Какой тут город поблизости, ты говорил? Сан-Хуан-что-то-там? – спросил я у Эмильена.

–Сан-Хуан-де-Гоаве, – кивнул буканьер. – Только вам лучше не появляться там. Хотя бы первое время.

– Ага, – подтвердил Шон. – Ты, московит, местных законов не знаешь, наверное. Мы же беглые. Поймают – вернут на плантацию. Не думаю, что ты соскучился по Лансане.

При звуках этого имени я демонстративно сплюнул.

– А у нас вообще на лице написано, что мы беглые, – Шон показал на своё обезображенное лицо, а потом ткнул пальцем в каждого негра поочерёдно. – Это ты у нас красавчиком остался.

– Да брось, – буркнул я. – Но в город-то всё равно ходить надо? За тем же порохом, например. Да и бабы там, да, Шон?

Лично я бы побрезговал прикасаться к местным жрицам любви. Сифилис и гонорею уже изобрели, а лечение от них – пока нет. А вот Шону всё равно, у него и так ноздрей нет.

– Ну... Да... – согласился ирландец.

– А чего тебя так в город тянет? – спросил Эмильен. – Тесно, грязно, людей много.

В местные города меня и не тянуло, меня тянуло в родные многоэтажки с тёплым туалетом, центральным отоплением, водопроводом и электричеством, но говорить этого я не стал.

– Убраться бы с этого острова, – хмыкнул я. – Из города, наверное, попроще будет.

– Тогда в Сан-Хуан идти смысла нет, тебе на побережье надо, – сказал Эмильен. – Там частенько в команды набирают, без лишних вопросов.

Но и в моряки мне идти не слишком-то улыбалось. Тем более, простым матросом. Мне хотелось большего. Вообще, лучшим вариантом я теперь видел перебраться куда-нибудь севернее, в будущие Соединённые Штаты, там и климат получше, и возможностей побольше для спокойной жизни. Плыть в Европу через половину мира на хлипком деревянном кораблике было страшновато, да и время сейчас такое, что там вся Европа бурлит. Даже на Руси неспокойно. Все друг с другом воюют, восстают, грабят. Чума, пожары, войны. Год, в который ждали Апокалипсиса, тысяча шестьсот шестьдесят шестой от Рождества Христова.

Вот только с голой задницей тяжело везде, хоть в Америке, хоть в Таджикистане, и мне нужно было теперь не просто удрать с острова, а удрать, как состоятельный человек. Сколотить хоть какой-нибудь капитал.

А проще всего его сколотить грабежом и пиратством. Никаких моральных терзаний у меня не было. Учитывая, каким трудом здесь доставались богатства местных землевладельцев, то это и вовсе можно было бы считать возвращением законно нажитого и честно заработанного в наши карманы. Да и всё равно нас уже поставили вне закона, так что надежды на какое-то мирное ремесло у меня не было.

У меня давно возникали такие фантазии, и даже перед тем, как лететь в Доминикану, я представлял себе морские приключения, как в диснеевских фильмах, где я, гордый и напыщенный, стою за штурвалом величественного фрегата. Карибы сами по себе навевают такую ассоциацию. Вот только жизнь оказалась куда прозаичнее и страшнее.

– Я не хочу до конца жизни кормить москитов и стрелять свиней в джунглях, – произнёс я.

– Жизнь как жизнь, – пожал плечами Эмильен. – Многие так живут, и неплохо.

– Да, но ведь можно жить гораздо лучше. Тоже охота, только не на свиней. А на испанцев. Или французов, – сказал я.

Шон громко хмыкнул, будто из него вырвался короткий смешок, наполненный сарказмом.

– Пиратов вешают, – заметил Эмильен.

– Чем выше риск, тем выше награда, – парировал я.

– Чёрт побери, я в деле, – Шон хлопнул себя по колену. – Мне терять нечего. А так хоть поживём нормально, деньжат подкопим. Чем чёрт не шутит, можно и сэром стать, как Дрейк.

– Вот именно, – сказал я.

– Масса... – робко подал голос Муванга, и я повернулся к нему. – Моя с тобой. Твоя колдун, большой удача.

Я рассмеялся. Раньше я за собой никакой сверхъестественной удачливости не замечал. Даже в лотерею ни разу в жизни не выигрывал. Но мы выбрались с плантации и до сих пор дышим, и это уже можно было считать удачей.

Обонга буркнул что-то невразумительное на своём. Муванга ему ответил раздражённым тоном, как что-то втолковывал.

– Обонга тоже, – сказал Муванга. – Мы два с тобой. Дикий негр не ходить.

Эмильен достал трубку и неторопливо раскурил, пуская клубы сизого дыма через нос. Было видно, что он крепко задумался.

– Врать не стану, – произнёс буканьер, попыхивая трубкой. – И я в разбой ходил. Два раза. Не скажу, что мне это понравилось.

Я несколько расстроился, хоть и старался не подавать виду. Такой стрелок нам бы здорово пригодился. Да и человеком Эмильен оказался хорошим.

– Добыча, да... Добычи взяли изрядно, что в первый раз, что потом. Да не пошла она на пользу, та добыча, – продолжил буканьер. – В ближайшем порту всё и спустили, на вино, на шлюх.

Обычная история, что-то такое я и предполагал.

– Так и надо, – хохотнул Шон.

– Но ты прав, Андре, – вдруг произнёс Эмильен. – Охотой на свиней шибко не разбогатеешь. Я с вами. Авось, и на дорогу домой накопится.

– К кому пойдём? – осклабился Шон.

– Да, с де Валем мне точно не по пути, – уточнил Эмильен. – Если что.

Я недоумевающе поднял бровь. Я и не собирался ни к кому наниматься, тем более, к де Валю. Я хотел раздобыть корабль, набрать людей и начать своё дело. С теми, кому доверяю.

Глава 24

Я оглядел своих спутников, заглянул в лицо каждому, пытаясь прочесть их мысли. Шон находился в нетерпеливом предвкушении, широко улыбался и скалил зубы, Эмильен попыхивал трубкой, скрывая лицо в сизом дыму. Муванга сидел, тихонько раскачиваясь, и ждал новых приказаний, а его брат сидел с отсутствующим видом, будто это всё его вообще не касалось.

– Зачем нам к кому-то идти на службу? – хмыкнул я. – Мы ведь можем сами раздобыть корабль. А людей найдём.

– Ты умеешь им управлять? – спросил буканьер.

Я не умел. Но я рассчитывал найти того, кто умеет. И научиться. К тому же, основные принципы мне были более или менее понятны.

– Нет, – признался я.

– И я – нет, – сказал Эмильен.

– И мы, – подал голос Муванга.

Я расхохотался, а вслед за мной и остальные.

– Я умею, – потупился Шон. – Ну, как матрос. Расстояния там всякие вымерять, широты – нет.

Расстояния и широты – вообще не проблема. Уходить в дальние плавания я и не собирался, а ходить между островами много ума не надо, благо, они почти все друг с дружки видны. Да и спутниковую карту Карибов я перед вылетом изучил, когда выбирал, куда именно лететь на отдых.

– Вот и славно, – улыбнулся я. – Нам этого хватит.

– Составим шасс-парти? – спросил Эмильен.

– Что? – не понял я.

– Документ, – пояснил Шон. – Его и потом можно составить, грамотного найти какого-нибудь.

– Я могу. Что там пишется? – сказал я.

Эмильен нехотя поднялся, зашёл в хижину, порылся там, и вышел со свёртком. Свёрток этот оказался куском выделанной телячьей кожи, с виду довольно дорогим. Я расправил эту кожу у себя на коленях, подобрал рядом с костром уголёк.

– Что писать? – спросил я.

– Как добычу делить будем, ясное дело, – сказал Шон.

– И как? – спросил я. – Поровну всем?

– Надо определить, сколько капитану, помощнику, штурману, плотнику и врачу. Канониру и боцману тоже, – сказал Шон.

– Капитану – четыре доли, – предложил Эмильен.

– Две, – сказал я.

– Пиши две, – согласился буканьер.

Уголёк крошился и пачкал всё вокруг, но я смог записать, что капитану полагается две доли добычи. По-английски, ясное дело, писать на французском со всеми этими нагромождениями гласных я не умел.

– Остальным, получается, по полторы доли? – спросил я, дописывая предложение.

– Помощнику и штурману – полторы. Остальным по одной с четвертью. Рядовым джентльменам по одной доле, – сказал Шон.

Спорить никто не стал, и я занёс это в документ. Писать угольком оказалось не так-то просто, и буквы выходили крупными, детскими.

– Записал. Что дальше? – спросил я.

– Калекам надо тоже долю выделить, если будут такие, – сказал Эмильен.

– Сколько там обычно? По восемьсот песо? – спросил Шон.