Текст книги "Могильщик. Цена покоя (СИ)"

Автор книги: Геннадий Башунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава восьмая. Умирающий могильщик

За следующую неделю Грест ходил на могильник четыре раза. Дважды возвращался ни с чем, дважды – с добычей, за которую выручил три с четвертью гроша. Не бог весть какие деньги, но Велион как будто бы был доволен им, едва ворочая языком, говорил что-то про опыт и будущий куш, который рано или поздно бывшему воришке всё-таки удастся сорвать.

Потом начались метели. Снег за три дня засыпал дома почти по окна, и путь к могильнику оказался закрыт: старый тракт превратился в сплошной сугроб. Беспокойство, тревожащее Греста ночами и вечерами, будто тоже оказалось похоронено под толстым слоем снега. Ложась спать, воришка почти сразу проваливался в плотную черноту, похожую скорее на забвение, чем на сон, и спал до самого утра.

К тому же, здесь, на юге, было гораздо спокойней, чем в Ариланте. Там жизнь не утихала никогда. Улицы, ведущие от четырёх ворот к королевскому замку, вычищали от снега, и по ним регулярно то куда-то скакали гонцы, то прохаживались стражники. Узкие улочки никто, конечно, не чистил, но их быстро утаптывали прохожие, дельцы, цеховые, спешащие на работу. Всё так же кругом сновали дети, всё так же работали кабаки и бордели. Разве что попрошаек становилось меньше.

Здесь же… Здесь никто никуда не торопился, отложив важные дела до самой весны. Купцы и пилигримы совсем исчезли, а местным нужно было разве только к кому из соседей на похороны или рождения детей. Снег сплошным слоем окутал землю, и жизнь будто остановилась.

Гресту нравилось выходить на улицу и просто стоять у дороги, на которой едва виднелись две накатанные санями колеи, и смотреть на далёкий лес. Там, за лесом, был могильник, и Гресту хотелось туда, но снег как будто разорвал ту невидимую верёвку, что беспрестанно тянула его в мёртвый город. Где-то вдалеке лаяли собаки, кто-то едва слышно шумел в трактире, но эти звуки были ничем по сравнению с шумом Ариланты.

Гресту впервые никуда не нужно было спешить. Местный бонза не требовал с него еженедельной взятки, ему не приходилось морозить ночами яйца на городских улицах в поисках бредущих в очередной кабак пьянчуг. Но самое главное было то, что те два жреца Единого оказались последними проповедниками, отправленными для распускания грязных слухов. Да и они-то уже не рассказывали ни про могильщиков, ни про Неназываемого. Толстяк просто пил, ел, спал и балагурил, а верзила со сломанной челюстью тоскливо смотрел на всех глазами, полными слёз, и тяжело вздыхал сквозь повязку, стягивающую его лицо. Когда толстяк решил, будто их долг исполнен, а кошельки настолько пусты, что денег хватит только на дорогу до храма, они ушли, и Грест выдохнул с облегчением. Ему стало спокойно так, как, наверное, никогда в жизни, и он радовался этому спокойствию.

Потом ударили морозы. Ледяной ветер перегонял выпавший снег туда-сюда, где-то нанося его по самые крыши домов, где-то, напротив, выдув до самой мёрзлой земли. Потянулись первые зимние купцы, везущие на санях свежую рыбу и мясо в город. Но и их было мало – две или три телеги в день, не больше. К декабрю лёд сковал реку, и спустя неделю местные выдолбили в окрепшем льду дырки и принялись ловить рыбу. Ещё через неделю сани купцов заскользили к ближайшим ярмаркам прямо по льду. Они везли в бочках живую и мороженую рыбу, запасы мочёной клюквы, сушёных грибов и мёда.

К этому времени Гресту стало совсем скучно, и он принялся помогать трактирщику по хозяйству. Он почти ничего не умел делать, но справлялся хотя бы с тем, чтобы наносить воды из реки. Каждое утро воришка отправлялся с вёдрами к большой проруби. Там он проламывал намёрзший за ночь лёд, зачерпывал ледяную воду и нёс в трактир. Придя, снимал варежку, вынимал из ведра битый лёд и совал в рот. Вода водой, конечно, но ему почему-то это нравилось. И так несколько раз: вода нужна была и для готовки, и для мытья полов, и для коней. Странно, но кони выпивали просто прорву воды даже зимой.

Могильщика Грест почти не видел. Тот продолжал прожигать свой, должно быть, нескончаемый запас денег. Спал почти до обеда, а пить заканчивал глубоко за полночь. Круги под его глазами уже больше напоминали какие-то глубокие чёрные ямы, да и сам Велион стал походить на ожившего мертвеца. Он почти ни с кем не разговаривал, практически всё время сидел за одним и тем же столом, беспрестанно глядя на дверь, словно ждал кого-то. Общался всё больше невпопад. Его правую половину лица иногда пробирала дрожь, от которой становилось жутко всем, кто её видел. Иногда его бровь, веко и уголок рта просто начинали подёргиваться, словно он собирался заплакать, а порой почти все мышцы словно начинали танцевать, и часто это не прекращалось часами. Но трактирщика это не смущало – Велион исправно платил. Глейи, кажется, тоже до этого поведения не было никакого дела. Видимо, с тем, что ей было нужно, могильщик справлялся, судя по звукам, время от времени доносящимся из подсобки, в которой служанка жила.

Однажды могильщик сильно испугал Греста.

Они сидели за столом и доедали ужин. Велион уже был пьян, и Грест подумывал, не напиться ли сегодня и ему. Ветер дул такой, что постукивали ставни на окнах. Глейи сказала, будто завтра утром будет такой мороз, какого воришка ещё не знал, и он ей верил. Неожиданно Велион схватил его за локоть, до боли вцепившись в него своими высохшими пальцами.

– Грест… – с ужасом в голосе произнёс могильщик, – Грест, скажи, на моём лице есть кровь?

– Да откуда бы ей взяться? – пробормотал воришка, замерев.

– Я знаю, что неоткуда. Я знаю, что её не должно быть. Но ты просто скажи: есть или нет.

Грест внимательно осмотрел лицо Велиона. Остекленевшие провалившиеся глаза, дёргающаяся правая щека, дрожащие губы. Его ужин практически не был тронут, зато второй кувшин с вином уже показывал дно. Воришка видел спивающихся людей, и могильщик сейчас выглядел, как один из них. Причём, до того состояния, когда из запоя выйти уже просто невозможно, могильщику оставался буквально один шаг. Либо вообще ни одного.

Грест перевёл дыхание, похлопал товарища свободной рукой по плечу и медленно произнёс:

– Нет. На твоём лице нет никакой крови.

Велион отпустил его локоть и кивнул.

– Это хорошо. Значит, я не до конца сошёл с ума.

– Боги, Велион, да скажи уже, что с тобой происходит?

Могильщик мотнул головой, мол, неважно, и какое-то время молчал. Но потом всё же разлепил губы:

– Кто бы что тебе ни говорил, никогда не ходи в Имп.

По спине воришки прошёл холодок. Он мало что слышал о городе на побережье Ядовитого Моря, но хватало и этого малого. Внезапно он понял, куда направился могильщик после убийства жрецов. Да и по времени как будто бы выходило, что Велион дошёл до побережья и вернулся назад.

– Ты был там? – с благоговением в голосе спросил Грест.

Могильщик кивнул.

– Там что-то случилось с тобой?

Велион печально ухмыльнулся.

– Не самое плохое, что могло случиться. Иначе я бы не сидел здесь.

Грест раскрыл рот, чтобы продолжить расспросы, и сразу закрыл, едва взглянув на лицо собеседника. Пусть он знал могильщика не так долго, но понял: больше он ничего из него не выудит.

– Не пойду, – сказал он, потирая локоть.

– Вот и отлично.

Больше они про Имп не разговаривали. Да и вообще толком не общались: с этого дня могильщик всё больше времени начал проводить в комнате Глейи.

Время шло, дни становились всё короче, зима набирала силу, близился Йоль. Все готовились к празднику, и Грест был среди всех. В какой-то из дней он признался самому себе: здесь ему нравилось куда больше, чем в Ариланте. И кто знает, быть может, ему удастся остаться здесь и весной. В конце концов, в легендах о могильщиках так много врак и сплетен.

***

Могильщик брёл по мёртвой, усыпанной пеплом равнине. В лицо ему дул холодный пронизывающий ветер, от которого не спасала ни надвинутая на лоб шляпа, ни тем более ладони, затянутые в ледяную чёрную кожу. Если отнять от лица руки, на безрадостной серой пустыне не увидеть ни бархана, ни камня, лишь смутные очертания костей едва проступали над поверхностью. Глаза, словно высохшие – или заледеневшие – от этой пыли, могли различить только эту бесконечную равнину, сливающуюся с несущимися по небосклону тучами. И равнина, и тучи были всех оттенков серого, и неясно было, где начинается одно и кончается другое. Под ногами – равнина, высоко над головой – тучи, вот и всё, что было доступно могильщику. Казалось, ещё шаг, может, другой, и он сам окажется на одной из этих туч. Или провалится в прах, и это будет то же самое. На небе не видно ни солнца, ни луны, но кое-где брюшину той или иной тучи будто что-то освещало, словно само невидимое небо просвечивало сквозь тонкое место. Наверняка, у здешнего неба такой же безрадостный серый цвет, как и у равнины.

Ни луча солнца, ни света костра, ни всполохов пожара, не говоря уже о тёплом свете окна. Единственным ориентиром оставались костяки, то тут, то там разбросанные посреди праха, и могильщику не оставалось ничего, кроме как идти от одного к другому.

Одинокий странник увязал в пепле по щиколотку. Каждый шаг давался с большим трудом, и дело было не только в ветре или увязающих ногах. Могильщик делал буквально свои последние шаги, неуверенные, как у старика, короткие. Ветер и прах словно высасывали из него жизнь, и он знал – если упадёт, он утонет. Равнина пожрёт его плоть, и останется только такой же костяк, который со временем рассыплется в пыль, станет частью равнины. Быть может, ветер разнесёт его прах по всей равнине, а может, он навсегда останется на одном месте.

Кто знает, возможно, кто-то другой пойдёт здесь по его следам, и истончившиеся кости могильщика станут для него ориентиром.

Могильщик повернулся назад, чтобы посмотреть, куда ветер уносит прах, но позади была всё та же серая равнина, и лишь в самом далеке едва виднелся неявный абрис горных цепей, раскинувшихся от края до края. И ни следа. Промораживающий до костей ветер заносил их так быстро, что вздумай могильщик вернуться на то место, где был минуту назад, он бы заблудился – там, где он проходил, костяки исчезали, рассыпаясь в серую пыль, которую ветер нёс к горам. Оставалось только повернуться, найти глазами очередной костяк и шагать, шагать, шагать…

В какой-то момент он увидел скелет, сильно выделяющийся на фоне других. Приблизившись, могильщик понял, что он совсем ещё свежий. Пепел уже пожрал плоть покойника, превратил в пыль, а ветер унёс её, но костяк пока не рассыпался. Встав на колени и взяв череп в руку, то ли затянутую в чёрную кожу перчатки, то ли сросшуюся с ней, могильщик понял, что знал когда-то этого человека, эту женщину. Это было давно, очень, в том далёком прошлом, когда могильщик ещё был человеком и умел многое, не только шагать и беспрестанно таращить вперёд превратившиеся в ледышки глаза.

Тогда он мог испытывать эмоции. Мог чувствовать чужое тепло. Сейчас все его чувства унёс ровный ветер, унёс вместе с пылью, пеплом, прахом, унёс куда-то на другой край этого огромного пустыря или даже за его пределы. А перчатки, вцепившиеся в его руки ледяной хваткой, высосали из его тела остатки тепла.

Могильщик страстно захотел лечь рядом с этой погибшей женщиной, обнять то, что от неё осталось, закрыть глаза и раствориться посреди равнины вместе с ней. Когда-то она дала ему крупицу тепла. Быть может, ещё толика осталась в её костях? Его губы непроизвольно потянулись к черепу, но в этот же момент кость рассыпалась в пыль. Могильщику захотелось расплакаться, но замёрзшие глаза не могли плакать. Обними он скелет, и от него тоже ничего не останется, лишь воспоминания, да и те со временем сотрутся.

А если могильщик рассыплется в прах, не станет и воспоминаний о ней.

– Один раз – случайность, второй – совпадение. Будет ли третий, могильщик?

Повернувшись влево, могильщик увидел мужчину с приметным шрамом на подбородке. Когда-то могильщик знал его, но это было давно…

Нет… Когда-то могильщик знал человека, которому принадлежало это лицо, но сейчас это был вовсе не тот человек. Он давно уже мёртв, а этот забрал его лицо и носил, как маску.

– Кто ты? – спросил могильщик, поднимаясь с колен.

– Я – тот, кто развлекает тебя беседой в этом безрадостном месте, – усмехаясь, сказал незнакомец со знакомым лицом. – Спроси что-нибудь поинтересней, могильщик.

– Что я здесь делаю?

– Ходишь-бродишь. Что ещё? Пытаешься целоваться с черепами? Это мерзко, могильщик, но ты как будто любил обладательницу этого черепа, так что не могу тебя судить. Задай другой вопрос.

– Как я здесь оказался?

– Вот это очень интересный вопрос, могильщик, – кивнул незнакомец. – Только я не знаю ответа на него. Посмотри туда, – незнакомец простёр руку в ту сторону, куда шёл могильщик, – и скажи, что ты видишь.

– Я вижу кости. Тысячи костей, которые вот-вот должны превратиться в прах и рассеяться посреди равнины.

– И всё? Это всё, что ты научился там видеть? Посмотри получше. Может, вон там осёл сношает свинью? Или детишки, эти цветы жизни, своими маленькими мягкими ладошками рисуют коровьим говном на стенах домов? Может, хоть какой-то лучик света или, наоборот, тёмную пещеру?

Могильщик вглядывался вдаль, пока не заболели глаза.

– Нет. Только кости.

– Блядь, – выдохнул незнакомец, потирая шрам на подбородке. – Ты знаешь, что такое иррациональность?

– Знаю.

– Как приятно пообщаться с умным или хотя бы начитанным человеком. Вот я сейчас испытываю иррациональное желание убить тебя, как тот король из легенды, которому гонец принёс плохие вести. Но я не такой дикарь. К тому же… Зачем-то ты ведь нужен? Что-то же заставило тебя появиться здесь? Да и время на твои поиски тратить неохота. Поэтому живи. Не ручаюсь, что мои руки не зачешутся при личной встрече, но она, судя по твоему состоянию, может и не случиться.

Могильщик пожал плечами. Ему действительно было плевать, встретит он этого человека ещё раз или нет. Он не совсем понимал, жив он вообще или уже давным-давно мёртв, и лишь его бесплотный дух бродит среди этих мертвецов.

– А что видишь ты? – спросил он.

Пришла очередь незнакомца вглядываться в горизонт до боли в глазах.

– Ни хрена, – сказал он, наконец, – ни хрена я не вижу. Даже костей. Вон там вижу гору, – он указал на горы, – вон там, – он ткнул за спину могильщику, – равнину, а вон там, – тычок большим пальцем себе за спину, – тоже ёбаную равнину. Там же я не вижу вообще ничего. Пустота. Ни чёрная, ни белая, но и как будто бы не серая. Никакая. Просто ничего. И вообще никто не должен там ничего видеть. Когда я отправлял тебя туда, думал, что ты, как и все, пойдёшь в пустоту. Я бросил тебе кость, как слепой, глухой и потерявшей обоняние собаке, надеясь, что она убредёт куда-то прочь и больше не будет путаться под ногами. Но ты видишь. Собака, мать её, оказалась зрячей. Только кости, верно?

– Верно.

– Боги, могильщик, ты из тех говнюков, что не могут наврать, чтобы поднять настроение другому? Иди дальше. Надеюсь, больше не встречу тебя никогда. – Незнакомец зло махнул рукой и ушёл, держа горы по правую руку.

А могильщик, сцепив зубы, перешагнул скелет женщины, нашёл глазами другой и двинулся к нему.

Ведь он больше ничего не мог, кроме как шагать.

***

Чужаки пришли на следующий день после Йоля. Время уже приближалось к обеду, но Грест едва проснулся. Он вяло доедал поздний завтрак, состоящий из разогретого над огнём вчерашнего пирога с морковью и мясом и половины кружки порядком уже выдохшегося вина, которую он нашёл на одном из столов. И вино, и пирог уже заканчивались, и бывший воришка уже подумывал взять ещё кружку. Или поискать, что пусть и не так вкусно, зато куда экономней. А денег у него и так немного.

Грест уже собирался отправиться на поиски, когда дверь “Мшистого пня” хлопнула и двое чужаков вошли в трактир. Бывший вор резко сел на скамью так, будто воровать для него стало чем-то предосудительным, и уставился на пришельцев.

Оба были одеты в потёртые и залатанные в десятках мест шубы, у обоих за плечами висели почти пустые котомки, а их лица скрывали шарфы. И, несмотря на это, Грест сразу определил их как чужаков. Он никогда не жаловался на плохую память, мог с лёгкостью различить простофилю, забредшего не в свой район, или вора, решившего сунуться на чужую территорию. Здесь же за последние недели он видел от силы полсотни местных да пару дюжин купцов, появляющихся в трактире более или менее постоянно, так что различить чужаков было ещё проще. Даже по одежде. Но когда оба сняли шарфы и шапки, Гресту тем более стало ясно – этих двоих он видел впервые в жизни.

Простоватое лицо одного было покрыто глубокими оспинами, которые едва скрывала жиденькая борода. Второй, напротив, был гладко выбрит, а его глаза, едва задержавшись на лице Греста, сразу забегали по помещению, будто чужак выискивал, что и где можно урвать. Этот взгляд был знаком Гресту, он и сам всегда осматривался в незнакомом месте примерно так же.

– Ты хозяин? – спросил бритый, потирая подбородок.

– Нет. Я такой же посетитель.

– А где хозяин?

– Спит, – пожал плечами Грест. – Вчера же был Йоль.

– И ты тут без него распоряжаешься пирогами и вином? – осклабился бритый, но прищуренные глаза смотрели совсем невесело.

– Я постоянный посетитель.

– Скажешь, может, где тогда разжиться какой жратвой? – спросил бородатый тонким, как у мальчишки, голосом.

– Сейчас придёт служанка, Глейи.

Пришельцы переглянулись. Бритый что-то прошептал своему спутнику, тот пожал плечами в ответ.

– Ладно, – буркнул бритый и принялся снимать шубу, второй чужак последовал его примеру.

– Мы присядем? – спросил бородатый, управившись.

Они откровенно нервировали Греста. Возможно, он даже побаивался их, хотя они не были похожи ни на жрецов Единого, ни на наёмных убийц. Оба держались так, что даже бывший столичный вор понял – они видавшие виды бродяги. Как Велион. Наверное, Грест просто отвык от чужих. И всё равно, какого рожна им нужно было садиться к нему, если зал абсолютно пуст?

– Садитесь.

Чужаки уселись напротив него. Бородатый позёвывал, а бритый внимательно смотрел на Греста, что заставляло нервничать воришку ещё больше, чем раньше. А Глейи, ушедшая в туалет, всё не появлялась и не появлялась.

– Меня зовут Карпре, – сказал, наконец, бритый. – А моего друга – Мише.

– Грест.

– Грест? Ясно, – Карпре почесал подбородок. – Где же служанка, Грест? Я до усмерти хочу что-нибудь сожрать и выпить чего-нибудь горячего.

“Наверное, это разбойники, – решил Грест, – или вымогатели”. В этот момент он страстно желал оказаться где-нибудь подальше от этого места. Или, на крайний случай, чтобы из подсобки вышел Велион и прогнал этих двоих. Или убил.

– Сейчас вернётся, – сказал Грест вслух.

– Что ж, подождём, – пискнул своим смешным голосом Мише, но воришке было не до смеха.

А следующая фраза Карпре едва не заставила Греста выскочить из-за стола и бежать, куда глаза глядят:

– Хотя лучше поговорить без лишних ушей. Вообще, мы ищем тут кое-кого. Двух людей одной очень специфической профессии. Один из них, как будто бы, ты. А вот второго, высокого типа с длинными волосами, который всегда носит чёрный плащ и шляпу, я что-то не вижу. Он ещё здесь?

– Нет, его нет, – вырвалось у бывшего вора. – И это не я. То есть… не меня вы ищите. – Нужно было то ли убегать, то ли бежать будить Велиона. Но Грест будто примёрз к скамье и не мог сделать ни того, ни другого. – Мы не те люди, которых вы ищите, – промямлил он в конце концов и поник.

Карпре расхохотался.

– Как там обычно говорят? На воре и шапка горит? – проговорил он, отсмеявшись. – Ты не переживай, бояться нечего. Мы узнали о вас от Шекла, того антиквара, с которым вы торговали. Он точно не знал, где вы остановились, но в округе не так много трактиров.

– Мы тоже могильщики, – пропищал Мише. – И нам нужно кое о чём с вами поговорить.

– В последнее время о том, кто мы такие, лучше не говорить вслух, даже если кругом как будто никого нет, – раздался голос Велиона, заставивший вздрогнуть всех собравшихся.

Голый по пояс могильщик стоял в паре шагов от стола, где расположились Грест и чужаки, и держал в правой руке кривой нож. Он, совершенно очевидно, ещё не протрезвел после вчерашнего – его пошатывало, а взгляд был совершенно стеклянным. И всё равно с ножом он выглядел достаточно грозно. Грест едва не бросился его обнимать, но что страх перед странными чужаками, что облегчение, вызванное внезапным появлением могильщика, вызывали у него одну и ту же реакцию – ноги его совершенно не слушали.

Впрочем, в этот раз оно даже к лучшему.

– Как ты тихо подкрался, брат, – оскалился Карпре, быстро оправившись от неожиданности. – Нож не понадобится, поверь.

– Это уже мне решать, – буркнул Велион, усаживаясь рядом с Грестом. Руки при этом он оставил держать под столом. – Я не люблю, когда меня кто-то ищет.

– Нам нужна помощь, – быстро сказал Карпре, поглядывая на своего спутника. – Мне нужна помощь, – поправился он и вздохнул. – Вот, – пошарив в своей котомке, он шлёпнул на стол пару перчаток, – мы не врём, мы могильщики.

– Убери, пока никто не увидел, – сухо сказал Велион. – Допустим, тебе нужна помощь. Допустим, мы даже можем помочь, хоть я и сомневаюсь. Что тебе нужно?

– Информация, – ответил бритый, убирая перчатки. – Куда в округе можно сходить, чтобы поживиться, как следует. Или, наоборот, куда лучше уйти отсюда. Мне, – он тяжело сглотнул и уставился на столешницу полными слёз глазами, – мне очень нужны деньги. Быстро и много. Вы здесь давно, вы должны что-нибудь знать.

Велион смотрел на Карпре всё тем же ничего не выражающим взглядом, но в его лице как будто что-то поменялось.

– Обычные дела, – медленно проговорил он, – узнать, куда стоит идти, а куда – нет. И, допустим, я даже могу сказать тебе, что здесь делать нечего. И даже больше: где бы мы сейчас не находились, на любом могильнике этого проклятого континента, делать нечего. Потому что настала зима. Потому что выпал снег, а под снегом разглядеть проклятия очень сложно.

– Думаешь, я не знаю? – фыркнул Карпре. – Если бы не нужда, я бы и сам никогда не пошёл на это. Но мне очень – очень! – нужны деньги, и быстро.

– Настолько, что готов идти в самоубийственный зимний поход?

– Да. Я всё равно умираю.

Велион пару секунд смотрел на выбритого могильщика. Сам он зарос бородой, отощал, а его растрёпанные волосы больше походили на раскуроченный стог снега. Он выглядел умирающим, а не Карпре. Грест думал, что сейчас Велион пошлёт чужака куда подальше, но тот сказал:

– Рассказывай.

Карпре вышел из-за стола и снял через голову рубаху. Его грудь была плотно обмотана тряпками, причём, явно свежими – на боках повязка выглядела абсолютно чистой. А вот чуть ниже ключиц было видно коричневое пятно размером с две ладони. Кривясь от боли, могильщик развязал узел и приспустил повязку. Греста затошнило, и вовсе не от похмелья.

Грудь Карпре покрывали гноящиеся коричнево-красные струпья, между которыми лоснились полоски нездоровой жёлтой кожи. Выглядело это так, словно могильщик гнил заживо. А вот пахло от раны так, будто он умер пару дней назад и полежал на жаре.

– Достаточно? – спросил Карпре, криво усмехаясь. Он стянул и завязал повязку и уселся на место.

– Достаточно, – кивнул Велион. – Это “Поцелуй мертвеца”.

– Знаешь, как это лечить? – встрепенулся бритый.

Черноволосый могильщик пожал плечами.

– Нужно было вырезать всю кожу на поражённом месте, пока она была просто красной. А в таком состоянии… не знаю. Эта дрянь проникает не только в плоть, но и в кости. Я видел, как одному могильщику с помощью перчаток пытались вытащить всех змей, что угнездились в струпьях, а потом прижигали гнойники. Он умер на пятом. Но у него “Поцелуй” покрывал всю спину и зад, у тебя всё выглядит гораздо лучше. Быть может, маги помогут.

– Помогут, – угрюмо кивнул Карпре, – вот только золота просят столько, что я на себе не унесу.

Велион кивнул в ответ, понимающе усмехнулся и вновь надолго уставился в никуда.

– Предположим, я знаю неподалёку место, где можно сорвать куш, – произнёс он после паузы. – Но я бы не рискнул лезть туда даже летом – слишком сильны там проклятия.

– Скажи, – умоляющим голосом проговорил проклятый. – Какое тебе дело до тех сокровищ, которые ты всё равно не собирался доставать?

– Никакого. Но втроём или вчетвером, быть может, мы управимся, если среди нас будет пара опытных могильщиков.

– Я хожу уже третий год. А Мише – второй. Сокровище поделим на всех, а кто что соберёт по дороге – не чужого ума дело.

Велион кивнул.

– Грест? – спросил он.

Бывший вор на миг закрыл глаза. И тут тот зов, та верёвка, тянущая его на могильник, словно выбралась из-под снега и буквально рванула к себе.

Или, быть может, дело было в словах “я знаю неподалёку место, где можно сорвать куш”.

– Я с вами.

– Хорошо. Сходи, нацеди вина, я потом всё оплачу.

– А Глейи? Она же уходила на кухню?

– Она спит у себя в комнате, – усмехнулся Велион. – В конце-то концов, здесь нажрался до бесчувствия не один я.

Грест кивнул и отправился на кухню. Где вино, он знал. И ради такого дела можно будет налить пойла получше. На миг в его голове промелькнула мысль, не собрался ли Велион идти на самоубийственное по его словам дело не ради помощи Карпре, а ради, собственно, самоубийства, но потом Грест думал только о кошелях, набитых золотом.