Текст книги "Могильщик. Цена покоя (СИ)"

Автор книги: Геннадий Башунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Интерлюдия. Кровавый снег

Мужчина, одновременно хохочущий и завывающий то ли от боли, то ли от безумия, прошёл мимо деревни вечером, когда солнце уже наполовину ушло за горизонт. В коротких перерывах между мрачным смехом и тоскливым воем мужчина начинал размахивать руками и с кем-то разговаривать, но в его бессвязных фразах не было никакого смысла. Несмотря на середину ноября и снег, беспрестанно валящий второй день кряду, бродяга был одет по-летнему – в лёгкие кожаные сапоги, холщовый плащ, рубаху и штаны. Ни рукавиц, ни шарфа, ни шапки. Снег толстым слоем покрывал его плечи и голову, но сумасшедший бродяга не обращал на него никакого внимания.

Впрочем, вовсе не снег был самой большой его проблемой. Кожу на лице бродяги покрывала целая сетка трещин, из которых сочился гной. Со сжатых кулаков на снег капала кровь.

Однажды сумасшедший остановился, погрозил окровавленным кулаком небу, выкрикнул несколько проклятий и, опустив голову, двинулся дальше. При первом шаге его повело так, что он едва не упал, но всё же ему удалось удержать хоть какое-то подобие равновесия.

– Кто там, папа? – услышал Аргамер позади голос сына.

– Просто сумасшедший, Вели, не обращай внимания.

Аргамер отнял руки от околицы и повернулся к сыну.

– Послушай, принеси мне мой лук, который лежит под кроватью. И три стрелы, хорошо?

Вели испуганно посмотрел на него. Мужчина ободряюще улыбнулся ему и сказал:

– Я же старый вояка, сын. Просто нужно проследить, чтобы он никому не причинил вреда, понятно?

Сын кивнул и побежал в дом. Аргамер стянул рукавицы, размял пальцы и, хромая, вышел за ворота. Сумасшедший совершенно явно уходил прочь, но не дай боги кто-нибудь из подростков или баб как раз возвращается откуда-нибудь из гостей с соседних ферм. Лучше проследить. Идёт он, к тому же, не быстро, и даже Аргамер со своей деревянной ногой не слишком отстанет от него.

Вернулся сын, протянул бывшему наёмнику лук со спущенной тетивой и стрелы.

– Стрелы я возьму потом, – улыбнулся Аргамер, забирая лук.

Лук был отличный, многосоставной, с рожками, гнущимися вперёд, когда тетива спущена. Последнее напоминание о прошлой жизни, если не считать татуировок да правой ноги, которая ниже середины голени деревянная. Аргамер с усилием – надо признать, слишком большим – натянул тетиву и забрал у сына стрелы.

– Я провожу его на полмили и вернусь. А ты иди домой.

– Я без тебя буду ужинать, если будешь долго ходить, – сказал сын, набычившись. Он боялся и переживал, но пытался выдать эти чувства за злость. Растёт.

– Хорошо.

Аргамер наложил стрелу на тетиву и зашагал за сумасшедшим. По снегу с такой ногой идти было особенно паршиво, зато он заглушал постукивание деревянной ноги о плиты старого тракта. Бывший наёмник без труда держался позади бродяги в сотне шагов. Сумасшедший всё брёл и брёл, не оборачиваясь и не останавливаясь, и Аргамер уже собирался повернуть назад, когда бродяга резко остановился, а через миг тяжело сел в снег.

Аргамер тоже остановился и непроизвольно натянул тетиву, беря мужчину на прицел. «Умер?» – промелькнуло у него в голове, но бродяга вовсе не умер.

– Домой, – сказал сумасшедший так громко, что услышал даже бывший наёмник, хотя до того бродяга говорил вполголоса. – Я хочу домой. Сегодня четырнадцатое ноября, солнце уже зашло, осталось всего пара часов. Заберите меня уже к ёбаной человеческой матери отсюда.

Аргамер опустил лук. Происходило что-то странное. Что-то…

Потустороннее.

По снегу бежал волк. Молодой сильный самец, с шерстью, которая наверняка лоснилась бы на свету. Обычно волки подходили к селу так близко только в самое голодное время, суровой зимой, когда даже запах дыма и человека заглушался чувством голода. Тогда отощавшие хищники пытались задрать пса или пролезть в коровник. Но сейчас только середина ноября, и самец вовсе не выглядел голодающим.

Волк бежал к сумасшедшему. Аргамер вновь поднял лук. Кого бы ни мог напугать этот чокнутый, человеческая жизнь, даже такая, всегда дороже волчьей. Да и шкура всегда пригодится. А если зима будет долгой и голодной, не пропадёт и мясо.

Но то давящее ощущение в воздухе заставило бывшего наёмника вновь опустить лук. Его колени задрожали, руки начала бить дрожь, словно он весь день пропахал в поле. На глаза как будто набежали слёзы, хотя никаких слёз не было и в помине – это как будто бы сам воздух стал мутным.

Волк вплотную подбежал к бродяге и остановился, повесив голову.

– Наконец-то, – буквально прорычал человек и положил руку волку на лоб.

А потом…

Витающий в воздухе снег стал алым от крови, облаком мелких капель нависшей над человеком и животным. Поалевшая шерсть волка встала дыбом, он ощерил клыки, но даже не пытался укусить сумасшедшего. А тот подался вперёд, хватая волка в охапку, и положил голову ему на холку. Кровь, вытекающая, должно быть, из ран на лице и ладонях сумасшедшего, тонкими щупальцами поднялась над ними и закружилась, вбирая в себя волчью….

… Утром они с мужиками нашли мумифицированное тело мужчины, который на первый взгляд пролежал здесь не меньше пары недель. Мертвец обнимал тощего облезлого волка, словно жену.

И на тридцать шагов от них под свежевыпавшим снегом можно было увидеть слой кровяного льда в мизинец толщиной.

Голова встал у самого края площадки, покрытой красным льдом, как следует всё осмотрел, выругался и повернулся к ним.

– Сперва сожжём всё здесь. А потом позовём жрецов, чтобы изгнали злых духов.

Мужики закивали, и лишь Аргамер, не спавший всю ночь, был несогласен с головой.

Он сбежал – ухромал, не оборачиваясь, – как только кровяные щупальца начали окутывать того, кого он принял за человека, и волка. И пусть он не слышал демонического хохота или ведьминских заклинаний, лишь собственное хриплое дыхание и звук шагов, бывший наёмник был уверен: если ЭТО решит поселиться здесь, никакие жрецы не помогут.

К счастью, после проведённых ритуалов оно покинуло эти места, как и обещали жрецы. Не было ни голода, ни необычных болезней, ни падежа скота. Дети не пропадали из своих кроватей, а женщины не рожали уродов. Была самая обычная зима. Лишь кошмары мучали Аргамера до самого Йоля, но и они прошли.

***

Заразу принёс холодный западный ветер. Принёс и затих, словно решив оставить проклятые миазмы здесь, в окрестностях Нового Бергатта.

Нет, позже Валлай слышал о случаях заражения, что происходили на востоке и юге, но они были редки, и в тех краях болезнь почти никто не заметил. Но здесь, на западе, хворь косила всех подряд.

Начиналось всё с холодного пота, который пробирал всех без исключения заболевших. Бледные люди с мокрыми лицами начали сновать по Новому Бергатту в начале декабря, и поначалу никто не обращал на них внимания: других симптомов вроде лихорадки или хотя бы жара не наблюдалось. Люди жаловались лишь на лёгкую слабость да проклятый пот, превращавший их постели к утру в настоящие липкие болота. Знахарки, травницы и жрецы лишь советовали простудившимся пить больше воды и пореже выходить из дома – в промокшей от пота одежде несложно было подхватить простуду посерьёзней. Да и не так много было заболевших, может, каждый двадцатый или тридцатый. Это не шло ни в какое сравнение с эпидемией малярии, бушевавшей в Коросском королевстве пять лет назад.

Потом у заболевших начали краснеть глаза, но тревогу по-прежнему никто не бил. Что за беда от полопавшихся сосудов в глазах? Но вскоре заболевшие начали сетовать на куда большую слабость. А дней через десять после появления первых больных к жрецам Единого пришёл старик, жалующийся на кровь в моче. Бледный и отощавший, обливающийся потом, он смотрел на жрецов своими практически алыми глазами и просил хоть какой-то помощи – те средства, что дала ему знакомая знахарка, не помогли. Жрецы провели молитву и отпустили его, благословив.

Это было утром. После обеда у дверей храма Единого стояла уже дюжина стариков и старух. У одной старухи кровь сочилась из глаз, словно слёзы, вторая бормотала про вернувшуюся молодость и тряпки, которые ей пришлось брать у снохи. Кто-то из стариков жаловался на кровь в моче, кто-то – на обострившийся геморрой. Один сплевывал сукровицей и показывал алые беззубые дёсны. Кровотечение началось у всех пару дней назад, и никто из травников и знахарей не мог с этим ничего сделать. Поэтому они обращались за помощью к богам.

Валлай стоял у храмовых дверей, смотрел на собравшихся, и ему было не по себе. Он невольно радовался тому, что у него пока не проступал даже холодный пот, хотя, как поговаривали люди, этот симптом охватил уже едва ли не четверть Нового Бергатта. Жрецы сновали среди больных и осматривали их. И у троих из них были красные глаза, а по бледным лицам струился пот, несмотря на сильный холод.

– Собрать всех в храме и молиться над каждым и с каждым, – сухо сказал Настоятель, тот самый худой молодой мужчина, что приказал Валлаю оставаться в Новом Бергатте. Имени его рубака не знал, так как все называли его Настоятель и никак больше. – Валлай, пойдём за мной.

Настоятель вошёл в храм, рубака следом, держась в паре шагов позади.

– Всё это время твоя помощь мне не требовалась, но в то же время всё время ты был под рукой, и это хорошая черта для человека твоей профессии, – говорил на ходу Настоятель. – Я имел дела и с обычными наёмниками, и даже с убийцами из Храма на Гнилых болотах вроде тебя, и мало кто из них в свободное время не срывался в кутёж. Ты другой. Надеюсь, я могу на тебя положиться?

Валлай не видел выражения лица Настоятеля, но и без этого чётко уловил в его словах не только похвалу. Были в них и настороженность, и лёгкая угроза.

– Я могу делать любую работу, – спокойно сказал рубака. – Могу кого-нибудь найти или убить. А могу и быть на побегушках, если нанимателю нужно именно это. Когда ты на побегушках, меньше вероятность, что тебя убьют. Хотя и платят обычно меньше. Да и порой бывает скучно.

– Я плачу достаточно.

– Я и не говорил, что мне недостаёт денег. Скорее, о скуке.

– Мне кажется, скоро нам скучать не придётся, – пробормотал Настоятель себе под нос и продолжил уже громче: – Ты знаешь, что мы нашли в той таверне?

– Не знаю и знать не хочу.

– Что ж, придётся узнать. Мы нашли там следы пребывания какой-то нечеловеческой сущности. Считай, высшего существа. Не Единого, конечно, ибо Единый благ, а то существо – зло. Но, возможно, кого-то из тех Его ипостасей, которым Он сам объявил войну.

Они вошли в келью Настоятеля. Помещение было показательно аскетичным – лежак с циновкой, аккуратно свёрнутое тонкое одеяло в изголовье, сундук, крохотный стол с лампой. И полка с книгами, которые стоили, должно быть, как половина этого зачуханного провинциального храма.

Настоятель опустился на колени перед сундуком, открыл его и принялся что-то искать.

– И ты думаешь, что это может быть связано с болезнью? – спросил Валлай, когда пауза слишком затянулась.

– Кто знает? Мы не знаем, кто это, и откуда оно пришло, знаем лишь, что оно было в Новом Бергатте, и здесь, вернее, в том самом вшивом трактире, его материальная оболочка как будто бы приняла смерть. Если это, конечно, было именно оно, а не кто-то из его спутников или заезжих торговцев. Но возможность этого крайне мала. Мы обращались за помощью к магам, однако они не заинтересовались в исследованиях. Недальновидно посчитали, что раз один из их старших учеников, даже не прошедший полное обучение, убил это существо, то дело того не стоит. Однако мы практически уверены – существо выжило. И, возможно, разозлилось. Это так… по-божественному, бродить в облике обычных людей и устраивать им всякие испытания…

– Типа наслать на весь город болезнь за то, что какой-то сопляк-маг не просто заткнул сказителя, обличающего всю его братию, а показательно сжёг изнутри?

Настоятель нашёл, наконец, то, что искал. Крохотный клочок пергамента, который он положил на стол, а затем уселся на лежак и взглянул, наконец, на Валлая. Он был обеспокоен. Возможно даже, боялся. Но попытался скрыть этот страх за горькой усмешкой.

– Мы все слышали в детстве подобные легенды, их не счесть, – медленно произнёс он. – Мать в образе нищенки с младенцем на руках пришла в город, где, по слухам, жили её самые верные приверженцы. Но её выгнали за стены, после чего она наслала на всех женщин бесплодие до тех пор, пока те не искупили вину, совершив паломничество до Лысых гор и обратно. А ведь Мать – одно из самых милосердных проявлений Единого. Так разве не иронично было бы на глазах у всего мира уничтожить целый город? – задумчиво спросил жрец, словно разговаривал сам с собой. И сразу, будто встрепенувшись, продолжил: – Но, насколько я знаю, зараза не коснулась ни одного из магов. А это странно, ведь именно маг убил того сказителя. Если же предположить, что оно не при чём, может статься, происходит нечто, возможно, гораздо худшее. Возьми пергамент и иди на ближайшую конюшню. Там возьмёшь двух лучших коней и во весь дух поскачешь в сторону Полой Горы по старому тракту. У подножия будет сторожевая башня. Ты должен постучать в двери три раза и вызвать Ингура. Покажешь ему пергамент и спросишь, стабилен ли «Гнев Низвергнутого». Когда узнаешь ответ, во весь опор скачи ко мне. Всё запомнил?

– Конечно, – кивнул Валлай, взял со стола пергамент и, не читая, сунул в кошелёк.

Настоятель слабо усмехнулся и произнёс:

– По-прежнему ничего не хочешь знать. Твой выбор. Ступай.

Сам жрец вышел следом, поймал одного из проходящих мимо жрецов и заговорил:

– Найди пять послушников пошустрей и прикажи оббежать город. Пусть узнают, у скольких людей симптомы болезни. И, главное, кого из них больше – стариков или детей. Пусть посчитают тех, у кого началось кровотечение. И смотри, чтобы у тех, кого ты отправишь, не было ни красных глаз, ни пота.

Летом на доброй лошади до сторожевой башни можно было бы добраться за час-полтора хорошего галопа, имея минимальный риск загнать животину. Там поговорить, сменить лошадь и скакать назад. Но проклятый снег покрывал старый тракт довольно толстым слоем, лошади Валлаю достались неплохие, но не более того, потому он добрался до башни за два с половиной часа. А назад приедет уже затемно. Если загнать лошадей, конечно, получится быстрей, но полчаса сэкономленного времени вряд ли стоили жизни несчастных животных.

Уже в дороге Валлай понял, что не успел пообедать, а голодать он не любил с самого детства. К тому же, сегодня, как назло было чертовски холодно, и от этого холода не спасал ни толстенный тулуп, ни варежки, ни шапка, ни шарф, намотанный на лицо в четыре слоя. Поэтому к башне он прискакал не то чтобы в добром расположении духа. Когда же он трижды постучал в дверь, а ему не то что никто не открыл, но даже не ответил, рубака малость разозлился. Постучав ещё трижды, он уже собирался как следует приложить дверь ногой, как в двери, наконец, открылось зарешёченное окошко.

– Кто такой? – недружелюбно поинтересовался часовой, выглянув лишь на миг.

– Мне нужен Ингур, – ответил Валлай.

– Ты оглох? Кто такой, спрашиваю?

– Мне нужен Ингур. Важное дело.

– Если ты мне, блядь, не скажешь, кто ты такой, я пущу тебе арбалетный прямо в рожу.

– Я посланник, – пожал плечами Валлай. – Мне нужен Ингур по очень важному делу. Открывай.

Стражник пару секунд молчал, потом буркнул:

– Шарф хоть сними сначала.

Валлай размотал шарф и приблизил лицо к окошку.

– Первый раз тебя вижу, – проворчал часовой, выглядывая. Рубака заметил, что у него были красные глаза. – Да и хрен с тобой.

Окошко захлопнулось, однако дверь открывать стражник не спешил. Спустя пару мгновений Валлай услышал удаляющиеся шаги и едва заметно выдохнул от облегчения. По крайней мере, прямо сейчас ему в лицо из арбалета стрелять не будут.

Через пару минут окошко вновь открылось и в нём появилось другое лицо. Мрачный бородатый мужик с приметным шрамом на лбу зло уставился на рубаку и буркнул:

– Я Ингур. Чего нужно?

– Передать вот это.

Валлай стянул варежку, вытащил из кошеля пергамент и протянул через решётку, но тот неожиданно свернулся в трубочку. Сразу напахнуло гарью. Посланник отдёрнул руку от окошка и, ухмыльнувшись, процедил:

– Сдаётся мне, ты ни хрена не Ингур.

– Ах ты ж сраное колдуньё, – выругался бородатый, шумно отодвинул засов и распахнул дверь. Пахнуло похлёбкой с копчёностями, свежим хлебом и травяным настоем. Рубака невольно сглотнул слюну. – Заходи. Ингур живёт на четвёртом этаже. Он вообще-то приказывал никого не пускать, но раз тут такая херь, я в это лезть не буду.

Валлай поднялся по каменной лестнице на третий этаж. По его прикидкам в сторожке жило как минимум полдюжины человек, но кроме тех двоих ему на глаза никто не попался. На четвёртый этаж вела опускная лестница. Обшитый железом люк, конечно же, оказался закрыт. Наёмник трижды постучал в него и принялся ждать.

– Кто там? – раздался молодой голос.

– Посланник. Мне нужен Ингур.

После паузы засов отодвинулся, но люк открывать никто не стал. Едва сдержавшись, чтобы не выругаться сквозь зубы, Валлай толкнул люк, весивший, должно быть пару пудов. Петли даже не заскрипели.

Хозяин помещения горбился у придвинутого к стене стола, на котором лежал ворох записей, а у бойницы на треноге стояла подзорная труба такого большого размера, какой Валлай ещё не видел. Кроме стола здесь была кровать, пара сундуков и большой шкаф с книгами. Впрочем, Ингур, в отличие от Настоятеля, не гнушался спать на перине, а его сундуки украшала богатая инкрустация. И Ингур был магом – на его груди висела восьмиконечная звезда. Он выглядел несколько старше Настоятеля – вокруг его глаз и губ уже виднелись пучки морщин, а голову побила седина.

– Впервые тебя вижу, – сказал Ингур, едва повернувшись. – Кто тебя прислал?

Валлай в ответ молча протянул кусок пергамента.

– Что ему нужно? – спросил, вздохнув, маг.

– Настоятель спрашивает, стабилен ли «Гнев Низвергнутого».

– Настоятель? – Ингур повернулся к Валлаю и забрал пергамент. – Он всегда себя обезличивал. Мальчик, Послушник, Жрец, Настоятель. Ему казалось, что человек без личности сделает больше для людей, ведь он не будет ставить свои интересы выше общечеловеческих. Он забирается всё выше, так как считает, что только большой человек сможет помочь большому количеству людей. Я всё думал, какая у него конечная цель? Патриарх? Император? Разве нет в этом толики честолюбия? И разве, заботясь о жизнях большинства, он не будет жертвовать единицами, вроде даже самых верных слуг или, тем паче, простых посланников, от которых так и веет магией смерти? Впрочем, сейчас это неважно. Знаешь, у него осталось не так много таких кусков пергамента. Может, два или три. А у меня ещё достаточно. И я могу дать тебе один со словами «Я отменяю эту просьбу» и второй, сказав: «Больше никогда не задавай этот вопрос». Как думаешь, его это устроит?

– Не мне судить, – пожал плечами Валлай.

– И всё же?

– Думаю, нет. В городе болезнь. Люди начали заживо истекать кровью, и никто не может им помочь.

– Я знаю об этом, – кивнул маг. – В конце-то концов, в первую очередь люди обращаются за помощью физической, к магам, ведьмам и знахарям, и лишь потом, уже понимая, что им конец, за духовной. Не можешь спасти тело, попытайся спасти хоть душу, ведь так? – Он сделал паузу, чтобы подойти к подзорной трубе и заглянуть в неё. – Я не могу отказать в этой просьбе и не могу лгать. Если я отправлю тебя к моему брату со словами: «Да, туман стабилен» – это будет чистая правда. Он действительно стабилен. Но в какой-то степени чистая правда, вырванная из контекста, становится лишь полуправдой. Той самой полуправдой, которой стараются прикрыть истинную правду или ввести в заблуждение. А истинная правда заключается вот в чём: да, туман стабилен, но он не был стабилен пару недель назад. Произошла утечка. В Бергатте случилось что-то такое, что будто начало выдавливать «Гнев Низвергнутого» наружу, и пятнадцать дней назад произошёл прорыв нашей защитной цепи. Мы это поправили, но, видимо, даже малой части тумана хватило, чтобы вызвать эту… болезнь. Как думаешь, такой ответ удовлетворит моего брата?

Такой ответ не удовлетворял Валлая. У него были вопросы, и много. И не совсем ясно в такой ситуации, его это ума дело или нет. “Гнев Низвергнутого”, о котором он впервые слышал, делишки магов и жрецов, странные болезни – всё это материи, слишком высокие для него. Но, в конце концов, кто гарантирует, что назавтра он не проснётся на тюфяке, мокром от пота?

И всё-таки он не стал ничего спрашивать: маг вряд ли захочет отвечать на его вопросы.

– Думаю, да.

– Хорошо. И… передай ему… Капитул приказал нам… абстрагироваться от происходящего в Новом Бергатте. Это значит…

– Я знаю, что такое “абстрагироваться”.

– Это хорошо. Тогда ступай, человече.

За Валлаем не слишком-то гостеприимно захлопнули дверь, едва он переступил порог. Зато лошадей отвели на конюшню, где хотя бы напоили. Сбрую снимать, к счастью, не стали – понимали, что гость надолго не задержится.

– Спасибо, – сказал рубака неизвестному благодетелю сквозь шарф и вскочил на более свежего скакуна.

Всю обратную дорогу он слушал топот копыт, тяжёлое дыхание лошадей и утробное урчание собственного живота. Уже ближе к Новому Бергатту задул ветер, принёсший снегопад, и Валлай понадеялся, что зараза улетит вместе с метелью дальше на запад.

Как и предполагал, к храму Единого вернулся уже затемно. Ветер стих, да и в городе царила напряжённая тревожная тишина. Валлай, несмотря на темноту, разглядел на усыпанной свежим снегом прихрамовой площади пятна крови, которые придавали тишине могильные нотки. Чувствуя недоброе, рубака постучал в двери. Открыл жрец с красными глазами, утирающий рот окровавленной тряпочкой.

Храм способен был вместить от силы две сотни прихожан да два с половиной десятка послушников и жрецов. Сейчас здесь находились не больше семи десятков человек, но в помещениях всё равно было тесно. Потому что люди, по большей части старичьё, лежали на наспех уложенных на пол циновках, рядом с которыми стояли миски с водой и супом. Почти никто не разговаривал, лишь иногда слышались тяжёлые вздохи и обречённые всхлипывания больных.

– Где Настоятель? – спросил Валлай жреца.

– У себя. Проводить?

– Я знаю, где это.

Наёмный убийца миновал ряды больных, вышел в едва освещённый дугообразный коридор. Те служители Единого, что не ухаживали за больными, сидели по кельям. Вероятно, пытались хоть как-то отдохнуть и отоспаться перед своей очередью. Дверь Настоятеля тоже была закрыта, и Валлай постучал в неё трижды.

– Заходи, – раздался приглушённый голос.

Настоятель сидел на лежаке, забравшись на него с ногами, как ребёнок, и читал толстую книгу, автор которой поленился – или не захотел – ни написать, ни вытеснить на обложке ни названия, ни даже собственного имени.

– Есть новости? – напряжённо спросил жрец.

Валлай пересказал всё, что узнал от Ингура. Когда он закончил рассказ, Настоятель грязно выругался и зашвырнул книгу в угол.

– Это худшее, что можно было бы предположить, – сказал он после долгой паузы.

Настоятель не продолжал, и потому Валлай рискнул задать вопрос:

– Что это такое – «Гнев Низвергнутого»?

– Значит, кое-какие вещи тебя всё-таки интересуют? – фыркнул жрец. – Это заклинание, которое убивает всех не-магов. Всех. Во время Великой Войны им был уничтожен Бергатт, и остатки капитула чародеев едва остановили заклинание, заперев его на вершине Полой горы. Предполагалось, что этот туман плещется внутри горы от края до края, и предположения эти были не беспочвенны – ни один из ушедших на Полую гору могильщиков не вернулся назад. Но у этого черноволосого, видимо, был Дар.

– И утечка произошла из-за него?

– Ты сам знаешь, он ушёл оттуда несколько месяцев назад, а та утечка, если верить Ингуру, случилась всего пятнадцать дней тому. Хотя, кто знает, что он мог там наделать?

Валлай сжал кулаки. Во времена обучения ему всегда говорили: “В деле не должно быть ничего личного”. Но всё-таки когда личный и денежный интерес сходится, работать намного веселее. С другой стороны, у него появилось желание не найти и привести могильщика, а найти и убить.

– Это как-то лечится? Или расколдовывается?

– Нет, – печально покачал головой Настоятель. – Заклинание никак не снять. Если человека накрыло, всё, ему конец. «Гнев» проникает в кровь, внутренние органы, в кожу, во всё тело. А потом оно просто разваливается на куски: сходит кожа, выпадают глаза, вытекает кровь, разлагаются кишки. Правда, обитатели старого Бергатта умирали за несколько минут… Думаю, всё дело в том, что заклинание рассеялось по большой площади и утратило силу. И, быть может, есть шанс, что кто-то выживет… – Жрец замолчал и тоскливо уставился на светильник.

– Но ты сомневаешься?

– Да, я сомневаюсь.

– И что будешь делать?

Настоятель печально посмотрел на Валлая.

– Пытаться давать умирающим хоть толику надежды. И в меру своих сил облегчать им муки смерти. Что же ещё остаётся? А ты уходи, пока не заболел, я освобождаю тебя от контракта.

– Нет, теперь я точно не уйду, пока не найду могильщика, – покачал головой Валлай. – Во мне, как и во всех, кто оказался в Храме на Гнилых болотах, есть толика магии Костлявой.

– Во мне тоже есть Дар, – вздохнул Настоятель, – но этот тот случай, когда мне стыдно за это. Ладно. Мы будем бороться. А ты, раз не хочешь покидать город, иди, отсыпайся. Возможно, мне понадобится твоя помощь в ближайшие дни.

Рубака вышел, не прощаясь, и плотно закрыл дверь.

Обычно Валлай ночевал в «Приречной постели» – самой дорогой таверне в городе, которая по совместительству была единственным борделем, но сегодня ему не хотелось туда. В таверне он как следует поел, выпил, взял хлеба, сыра и мяса на завтрак и пошёл к ней. К Лине.

В общем-то, Лине и была основной причиной, по которой он не пустился во все тяжкие в свободное время. Она была молодой шлюхой, бывшей служанкой Шёлка, но Валлай и не рассчитывал строить здесь долгие и серьёзные отношения. Но вот как-то так… встречу за встречей… привязался к ней. А она сразу завязала с работой. И уже месяц они то ли жили вместе, то ли нет.

Лине жила в небольшой каморке на втором этаже доходного дома в паре улиц от «Постели». Когда Валлай вошёл, она уже спала. Рубака положил еду на стол, снял тёплую одежду и только потом, холодея внутри, приблизился к постели и положил руку на лоб Лине.

Лоб был сухой.

Валлай перевёл дух, разделся и лёг в кровать. Лине, что-то пробормотав, повернулась к нему и уткнулась лицом в грудь.

«Если она тоже заболеет… И если я найду того могильщика… до заказчика живым он точно не доберётся», – подумалось Валлаю перед сном.