Текст книги "Газета День Литературы # 120 (2006 8)"
Автор книги: Газета День Литературы
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
Татьяна Смертина ДВА ПЛАМЕННЫХ КРЫЛА...
Иногда в ночном небе вспышки – взгляд Марины. Молния летит, всю себя ломая и всех ослепляя – строка Марины. Ломится в окно рябиновая гроздь, бьется-расшибается – будет ночной гость: Марина во сне явится. А и пойдет у нас сражение-любовь: Она мне – змейку Клеопатры. А я змей заговариваю! Я ей – бритвенную розу. А ей шипы – милее лепестков!.. Вы в каждом цветке, Цветаева! Вы в каждом мареве, Марина!
Когда чело склоняете печально, сжимает мгла огонь – до острия! А он шипами, розово, пронзает – громаду мглы и ветер Бытия… И как здесь крылья не сломать о бездны? И георгин закатом не назвать? И белой занавеской от кровавых – не скрыть себя на кухне бытовой? Она же загорится, занавеска! Крыло волочится – огонь за ним…
«Пытка!» – «Терпи!» «Скошенный луг – Глотка!» – «Хрипи: Тоже ведь – звук!» (М.Ц.)
Двояко можно читать ее стихи: населять своими чувствами – населяются! Воскрешать ее чувства (её дух воскрешать) – живая является! Вторым способом – сложнее и опаснее. Но и – огненней, возвышенней. Тут и поймешь – ее стих легкочитаем: и полубред, полунамек, звуко-лепет, недоговоренный шепот, выкрикивание одного слова вместо фразы ( фразу сам додумай! ) – точно воспроизводят душевное состояние, овладевавшее ею (тогда!), и поэтому завладевшее тобою (сейчас!).
Вхожу в Поэзию Марины Цветаевой именно так. Иногда появляется чувство страха – чую зависшего над ее головой демона. И каково же ему – когда он замечает у нее крылья!
“Даже богиней тысячерукой – В гнёзд, в звёзд черноте – Как ни кружи вас, как ни баюкай – Ах! – бодрствуете…“? (М.Ц.)
Цветаеву упрекают в излишней сложности стихов, у нее своя расстановка знаков препинания, у нее (как стрелы!) сквозь стих летит ливень тире. Но за этой сложностью и несоблюдением общепринятых правил изъяснения – всегда сверкает мысль, и главное – сияет сильнейшее биополе чувств, неподвластное даже мысли.
Сейчас в литературе масса серая стиховой «зауми» – в основном это синтаксические и фонетические мертвые конструкции, за ними – пустота. Даже не конструкции, словесный хаос, на подобие зигзагов на протекающем потолке: вдруг, кому чего почудится. Кому – женская фигура, кому персты Будды. Но ведь это «почудится» – творение не автора, а читателя.
Некоторые – идут по канату, лежащему на земле, а Цветаева – над бездной. Обидно, что ахают им и ей – одинаково! Этого она и боялась больше, чем бездны. Таких, как она, мало, такой – Велимир Хлебников!
Могу пойти лишь своим путем вдоль цветаевской строки: скользнуть по морфонологии, бросить туда щепоть ноктамбулизма и сделать неожиданный вывод, что порой стихосложение схоже с праксиологией… Да сейчас нет желания вспоминать свои отроческие записи.
“Остров есть. Толчком подземным Выхвачен у Нереид. Девственник. Еще никем не Выслежен и не открыт.” (М.Ц.)
Упрекали Цветаеву в критических статьях: безыдейна, уход в себя, непонимание революционных событий и прочее. Поучительной идейностью придавить строку – что курицу посадить на ветку сирени. Проповедую чистое искусство? Нет, оно, как все литературные течения, тоже привязывает Пегаса к забору. Поэзия живет иными полуземными законами, полусон-полуявь, и – не выскажешь чего… Цветаева рано поняла.
Такое понимание мучает одиночеством. Но именно потому, что оказалась верна высшим силам Поэзии – ее стихи обладают сильнейшим, живым биополем, духовным магнетизмом. То, что в Поэзии это властное биополе ЕСТЬ – всякий чувствовал. Вот, к примеру: наверняка вы замечали, что у гениев даже неудачные (с людской точки зрения) стихи – привлекают, манят. Почему? Несут заряд энергии – ауры Поэта. А у серости и хорошенькие «удачи» – пусты и скучны...
Поэзия – пророчество. И оно устремлено не только в будущее, но и в прошедшее. Не только в явь, но и в интуицию. Не только в непостоянную мысль, но и в глубину чувства. Более того: Поэзия самым необычайным сплавом слов способна сжать все эти ипостаси в одну строку, вечную.
Нелепо обвинять Цветаеву и за «неучастие» в событиях страны, полное нежелание быть борцом. «Все окна флагами кипят. Одно – занавешено» . Это не уход в себя – а мучительное, гениальное умение видеть нынешний день сверху (через время). Ведь ясно же: талантливый, отрешенный стих – может выразить (даже политически!) больше, чем тонна газетных статей. Этот стих и улетит ласточкой в Будущее, а тонны «умного, идейного» – осядут илом в небытие. Так было, так и будет. Интриги-распри великих политиков и двоих на кухне – для Господа равны.
Кто-то снова начнет делить поэзию на мужскую и женскую. В спор вступать бесполезно, но, как бы выразиться понятнее для спорящих? Quod non licet feminis, aeque non licet viris (лат).
Ну и добавлю, если поймете – то многое поймете. И я не латынь имею ввиду. Да и еще – у всякого смысла есть изнанка.
Цветаева родилась в Москве. Первая книга: «Вечерний альбом» (1910), потом – «Волшебный фонарь», «Версты», «Лебединый стан», «После России»... Известна и прекрасная проза Цветаевой. В 1922 году она покинула Россию, не приняв революцию. В 1939 году вернулась, чтобы погибнуть в Елабуге. Арест мужа (Сергея Эфрона) и дочери Ариадны. Нищета, унижающая и убивающая еще до кончины. Поэта буквально загоняли в петлю…
“Юным школьникам – басни! Мы ж за оду, в которой Ввысь – не насмех, а насмерть: Настоящие горы!” (М.Ц.)
Цветаева придавала большое значение снам, признавалась, что лишь в них и живет полной, но особой жизнью. Поэтому позвольте поделиться – может, это ее весточка? Сон был в селе Сорвижи на 30 августа 1991 года. Сон о Есенине, но он и сказал, что Цветаева не числится в самоубийцах, она – в убиенных, хоть петлю вязала сама… У нее кольцо на пальце с именем – Сергей. И еще сказал про два, неизвестные свету, жутких письма, полученных Мариной (одно получила в Москве, другое в Елабуге), где ей был навязан выбор: или она сама – туда… или – сына не будет. Отсюда ее странные, никому непонятные, горячечные речи и требования к сыну в последние дни – уберечь хотела. Она и человека в окно видела, он специально около окна стоял в вечернее время…
Страшен был ее уход из жизни. В ту ночь небо побелело от звезд… Но и сын (Георгий! Победоносец! Надежда!) погиб в бою в июле 1944 года возле деревни Друйка Витебской области.
Георгию было девятнадцать!
Сон ничего не доказывает. Мне кажется, сон – антипод доказатель-ства. Но я не имею права сном пренебречь. Тем более, когда проснулась среди ночи – и в яви творилось странное: небо раздирала, разламывала огненными крыльями гроза. Мой дощаник-веранду шатало ветром, хлестало ливнем, ослепляло светом… Оставалось лишь заплакать – словно она ушла только что… Светлая, сжигающая и горящая, крылатая Марина! Смиренная, строжайшая послушница Поэзии.
Тимур Зульфикаров ЯБЛОЧНЫЙ СПАС
ВХОД ГОСПОДЕНЬ В ИЕРУСАЛИМ
Когда Он входил в Иерусалим
Когда Он бездонно сходил нисходил в Иерусалим
У ног Его осла плескалась необъятно пылкая роящаяся пыльная облезлая толпа
И толпа в животном упоеньи упованьи восставала вопияла неоглядно:
Осанна! Осанна! Осанна Царю Земли! Царю Израиля Осанна! О Осанна!
А Он Дитя Пророк Богочеловек блаженно улыбался
А Он и был тридцатитрёхлетнее Дитя которого все человеки чистые как матери блаженные лелеяли ласкали провожали привечали уповали
А Он Дитя Пророк входил въезжал улыбчиво во град последней казни
В град последнего кровотекучего свиданья обетованья
И на Его вселенской ладони как игрушка детская лежал витал плыл весь пыльный еще слепой еще заблудший Иерусалим слепых могил
И Он как Дитя играл Иерусалимом как живой игрушкой
И весь Иерусалим на божественной ладони радостно щурясь улыбаясь к небесам святым подбрасывал
И Иерусалим витал взлетал во небеса аки птенец с гнезда всходил первокрылами неоглядными
И были Лик Его и Иерусалим-птенец на Его ладони объяты вселенской радостию радостью летящей
Но!
Уже! уже на смутном горизонте словно исполинский циклопический Гриб всеатомный
Уж! уже воздымался восставал за небеса вселенский Крест Циклоп Вселенского Распятья
На Который смертью смерть поправ всё Человечество дотоле смертное взойдёт блаженно бессмертно
свято свято свято
Оставив на земле лишь паруса лишь ветхие одежды кожи пелены лишь паутины плащаницы смертных саванов
А ты поэт слепец язычник всё еще блуждаешь бродишь тлеешь уповаешь
На земле в истлевших саванах паутинах сладких ветреных плащаницах пеленах
А Крест тя упоительно спасительно ждёт ждёт ждёт
Когда когда придёшь
Когда взойдёшь
ОДИНОЧЕСТВО ИИСУСА ХРИСТА НА КРЕСТЕ
На Кресте Спаситель глядит в роящийся муравьиный пыльный родной народ
Тут все Апостолы Рыбари все Жены Мироносицы
Все верные земные и небесные
Сопутники Его
Тут Матерь Его
А что на земле и на небе больше любви Её
О Боже как же я одинок когда не чую и Её любовь
А ведь Она лелеяла Меня с пелен
И колыхала берегла Меня в недрах святого девьего плодового чрева Своего
Один ветхозаветный гвоздь в ладони вопиет кипит и превышает всю жизнь Один гвоздь в ладони вопиет и жжет пожирает живую живодышащую плоть
И превышает всю человечью земную такую трепетную как крыло галаадской стрекозы лазоревой любовь любовь
И что же он превышает Бога если сам Я есмь Бог
О Боже! О Господь!
И что же один гвоздь горящий добела в ладони превышает всю жизнь?
Всю смерть? Всю любовь?
О Боже сколько же в теле человечьем живёт таится боли боли?
Сколько крови
О Боже зачем плоть? Зачем боль?
Зачем кровь?.. Зачем душе плоть?
Зачем дому огонь?..
На Кресте Спаситель глядит в возлюбленный народ который Его радостно предаёт
Если Богочеловек на Кресте одинок
То как же человек на земле одинок
О...
ПАСХА
О человече!
Пей! Ликуй! Плодись! Молись!
Потому что на земле мы только мимолетны скоротечны гости гости
Но! И на погосте тоже мы лишь гости только гости гости гости
После того дня когда Ты встал восстал взошёл из беспробудных глин
Воскрес навек из невозвратных саванов из смертной плащаницы
Боже Боже Боже Боже
О Бессмертный Боже
ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ ХРИСТА
В библейских вселенских волнах Иудейства
Спаситель Воитель Спас Ярое Око грядёт
Он кличет возлюбленную дщерь свою Русь Тысячелетнюю
Среди океанских средь ветхозаветных валов
И вот уже Русь Святая Смиренница Мученица Утопленница Пленница
И вот уже Русь словно Лазарь Воскресший Из мертвых из вод восстаёт
С Мечом
ЯБЛОЧНЫЙ СПАС
Луна... Подсолнухи... Овёс.
Август жнивень... август зарев...
Яблочный Спас
Плещется вселенский океан юдоль корабль ковчег тихих матово трепетно переливчатых проливчатых звёзд звёзд звёзд
А звёздопады в небесах
А плодопады во садах
А мой пугливый прирученный зябкий малый яблоневый сад
Роняет мохнато шумно лунно яблоки в траву
А прохожий полевой Иисус Христос – человеков грешных и яблок палых Спас
Тихо поднимает собирает серебряные текучие пахучие зыбучие яблоки лучезарными осиянными чародейными золотыми вечными вселенскими колосистыми перстами
А дверца утлая одинокого фанерного летнего домика ковчежца моего
Всю ночь всю ночь радостно открыта распахнута разъята
В бездонно необъятно чудотворно ворожащее звездами и подсолнухами и овсами русское родное кормильное колыбельное поле поле поле поле поле
О Прохожий Боже
Что ж Ты не заходишь? что ж Ты не заглянешь? что ж Ты? что ж Ты Боже Боже Спасе родный родный Отче
Что ж Ты всё Прохожий
Не Захожий...
РУСЬ В ТРАВАХ
Здесь всякий лес – сад Гефсиманский Здесь всякий холм – Голгофа
Здесь всякая тропинка – Via Dolorosа
Здесь всякая вдова с геранью у окна в заброшенной святой избе Заплаканная полевая избяная заботливая улыбчивая блаженная
Ивовая Богоматерь
Здесь всякий странник бездомник бесприютник нищий рваный полевик Полевой прохожий яблочный медовый Спас Иисус
Здесь всякий старец весь в сединах объятый серебром живым безмолвник в ветхостном скиту – Бог
Здесь всякая берёза на ветру – грядущий волнующийся Крест...
ПЕСНЯ
Ах золотою осенью я пойду побреду по святой забытой травяной святоотеческой Руси Руси Руси
Где поют свою прощальную херувимскую песнь золотые шмели в золотых овсах
Ах там в забытых деревнях ах там в забитых избах да с засохшей невинной геранью
Ах там лежат в похоронных гробных ситцевых платьицах ах там ворожат
засохшие наши старухи в рубахах-саванах
С брусничными кормильными материнскими картофельными усопшими руками
И некому их отпеть оплакать похоронить
Ах Русь! Ах Святая Русь!
Ах усыпальница страна непохороненных неотпетых неоплаканных бабусь!
Ах Русь!
Страна где пьяные охотники стреляют в удивлённых журавлей
Страна где брошенные дети жарят на кострах больных ворон
А потом от одиночества сиротства бросаются склоняются смиряются бредут навек под слепые поезда Страна где пьяный лицедей в Кремле Пьёт кровь младенцев из несбывшихся абортных матерей
Ей! Ей! Гой! Русь роддом неуродившихся детей!
Гой Гой Гой! Гей!
Гой Русь! Страна непохороненных старух бабусь да неродившихся детей
Гой Русь! Страна восставших восходящих восстающих золотых летучих церквей Ах вместо ржи! вместо пшеницы! вместо золотого овса!
вместо златых шмелей! вместо самой жизни Ах свято восстают ах поднимаются над опустевшей Русью церкви купола колосья золотые золотые золотые
Ах ледяные
Ах золотые золотые золотые сироты святые
Ах для кого ж вы золотые золотые золотые
Ах золотые
ПЛАЧ
песня
Размахалась смерть косой
Над моею головой...
Ай размахалась, разгулялась, разыгралась...
А мне не жаль головушки моей,
А мне жаль заброшенных полей,
А мне жаль подкошенных церквей,
А мне жаль некошеных лугов,
А мне жаль зарубленных лесов,
А мне жаль сирот да стариков,
А мне жаль блудливых
обреченных городов.
Ах, мне не жаль головушки серебряной моей, А мне жаль упавших оземь деревень,
Где последняя старуха штопает плетень...
А Русь-матушка уходит в сонь-травушку,
А Русь-матушка стала сонь-травушка
А мне не жаль головушки серебряной моей...
Ай, размахалась смерть косой
Над Россией, над Святой,
Ах, размахалась, разыгралась, ай далече расплескалась, разгулялась.
ПАМЯТИ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА
1.
Колыбельное... Молочное... Овечье... Птичье... Лепетное...
Дочеловечье... Родимое... Сеногнойное... Дождливое... Коровье... Травяное
Алый недозрелый месяц из ноздри ночного водопьющего коня блестит лиясь слезой слюной серьгой
Мы с нечаянною шалою возлюбленной моей обреченно окрыленно переплелись перемешались перепутались в медвяном многозвонном русском нашем разнотравии медовом
И всю ночь всю нощь исходим мечем наго друг о друга самой древней самой сладкою жемчужною родильною блаженною чреватою плодовою росой росой росой
2.
Мы с нечаянною полевой возлюбленной моею наго спело валко полегли заколосились позатонули позабылись покосились в медвяных малахитовых шелковистых бархатистых травах травах травах
Шмель златой раздавленный погибельно нас ел
Я впервые взял косу и неумело пылко оголтело покосил луг заливной спел спел
Знают только муравьи да коростель-дергач как мы в траве покошеной подкошенно витали колыхались свято да стонали ублажались
Да осталась гроздь горсть заветных тайных рдяных капель девьей крови на заброшенной моей косе в траве
3.
Летняя лесная полевая тоска истома превыше осенней золотой всеусыпляющей печали
Когда ты бродишь утопая увядая в русском несметном духмяном пышнотравьи разнотравьи дикотравьи
Когда ты бродишь в разнотравии вселенски одинок
Как на Кресте Иисус Христос
Как Бог в Конце Времен
4.
А летняя тоска превыше осенней золотой печали
Когда блаженно одинок ты бродишь в русском разнотравьи
И всякий муравей в траве счастливее тебя
И всякий шмель златой на голубом лазоревом цикории тебя жалеет
И всякий опадающий сырожемчужный куст жасмина тебя летящими по ветру лепестками бережно ласкает
Как мать дитя полночное новорожденное оберегает задевает лучезарными молочными перстами и сосками
А летняя тоска истома превыше золотой осенней печали
РУСЬ НЫНЕШНЯЯ РУСЬ СЛЕПАЯ
Слепая рать бредёт в полях – навстречу лютый враг
Но вождь слепой влечёт слепцов мимо врага – в овраг!..
КОНЕЦ МИРА
Господь решил уничтожить этот мир, заблудший бесчеловечный мир, где одни человеки растлеваются в неслыханном воровском богатстве, а другие – умирают, ожесточаются, теряются в несправедливой нищете.
И Творец начал это всемирное уничтожение со своей любимицы смиренницы кроткой Дщери Руси.
Тут царит бурьян в полях, ложь и блуд в градах, нищета и пьянство в деревнях.
Тут царит исход...
Тут держава повальной смерти...
И отсюда смерть пойдёт на иные народы, как лесной пожар, как огонь в сухих камышах...
О, Господь! И что Русь ранее всех наказал? И ранее всех в Царствие Небесное взял...
СЛОВО
Слово Пророка – это Меч
Слово Поэта – это Вино
Но я люблю тех, кто окунает Меч в Вино, а не в кровь.
ОРЁЛ
Орёл витает высоко над заснеженными горами и зоркооко видит всё.
Но молчит.
Будь, как высокогорный орёл , и зоркооко молчи!
Но! Я вижу всю Русь одинокую, умученную пришлыми и нутряными переимчивыми бесами
Я вижу одинокую старуху кротко умирающую под засохшими геранями в заброшенной святой деревне
И кто утешит, отпоёт Её?
Брат мой зоркоокий, а ведь это твоя мать.
И что ж я молчу, как орёл?
БАРХАНЫ
Я пришёл к великому художнику, и он сказал мне:
– Гляди – я нарисовал на стене пустыню всепожирающих барханов!
Пески покроют и удушат все и всех!
Пески забвенья пожрут все народы, все культуры, все цивилизации!
И потому отныне я рисую только одне барханы!
И тут истина быстрой жизни и вечной смерти!
Я сказал:
– А ты нарисуй в барханах белого осла... Художник улыбнулся:
– Я рисовал осла в барханах – утром просыпаюсь, а осла нет! Барханы пожрали его за ночь!
Осёл утонул в языкастых, всемогущих песках, песках...
Я сказал:
– А ты нарисуй в барханах человека... Художник захохотал адово, пиано:
– Я рисовал человека в барханах, а утром барханы бесследно съедали, засыпали его.
Утонул человек в песках колодезных необъятных...
Тогда я сказал тихо:
– А ты нарисуй в барханах Иисуса Христа на осле!..
Утром онемевший бледноокий художник прибежал ко мне:
– Дервиш, я нарисовал в барханах Иисуса Христа на осле.
А утром я проснулся и взглянул на стену: там не стало барханов, а есть Спаситель на осле...
Одинокий Царь!
Победитель Барханов Забвенья...
МАЙСКИЙ ДОЖДЬ
Пока в мокрых святых сиренях поют рыдают мокрые соловьи
Пойдём мой друг в сирени мокрые пойдём мой друг к дождливым мокрым соловьям
Да выпьем из старинных хрусталей древнего дремучего златистого колосистого вина вина вина
Пойдём мой друг прижмёмся приютимся к сиреням мокрым да к прозрачным соловьям
Блаженно там там там...
ЧАЙХАНА В ГОРАХ
Моей родной бухарской сестре
Светлане Балховой
Чайхана моей жизни ещё не закрылась
В ней сидит ещё несколько ветхих и нищих моих позабытых друзей
И мы пьём родниковую горную воду вместо вина золотого крылатого
Из разбитых старинных бухарских пиал
Чайхана моей жизни ещё не закрылась
Вдруг младобровые мудрые отроки и девы талые вешние хищнобёдрые извилисто тесногрудые заполонили её
И мы пьём шахринаусское золотое вино из хрустальных бездонных бокалов
И орлы просветлённые опьянённые над горами заснеженными в наши души с улыбкой глядят
Чайхана моей жизни еще не закрылась
***
Мне снятся душанбинские лепёшки из горящего танура
И огоньки высокогорных высокоблаженных кишлаков
И козий бег кишлачной перезревшей девы по горе над бешеной рекой
О дева я бегу скачу святопахуч святоохоч святопадуч златотекуч по скалам горным козлом архаром нахчиром за тобой
Мне снятся хмельные игрища младых бычков средь маковых альпийских джайлоо лугов лугов
Где полвека назад я агнец учуял в стогу хмельной травы
К татарской девочке Алльфие дочеловечью бездонно первую святозвериную любовь
Мне снятся откровения прозрения кочующих близ Бога над снежными вершинами грифов и орлов
На утренней моей подушке возлежат то ль слёзы росы то ль жемчужины алмазы рохатинских родников
***
Ночью я брожу в своём крошечном саду
Где заблудший дымчатый ёжик кажется ночным майским ползучим трескучим жуком-исполином
И всю ночь тугие головки хмельных пьяных перезрелых качливых пурпурных отяжеленных маков маков
Бьются слепо о мои ладони
И ласкаются и просятся лижутся как лики ночных мурлыкающих сладостных пурпурных гулевых котов котов котов
И я вспоминаю моего древнего перса деда Ходжу Зульфикара
Которого я никогда не видел и не знал
А он любил лечить ласкать поднимать исцелять хворых людей настоем дымом пурпурного мака мака
И сам пил курил цедил блаженно бредовый мак-текун и возлетал заживо в небеса
Куда возлетают только после смерти
А он при жизни восходил возлетал
И вот я вспоминаю деда моего в ночи качливых пурпурных шепчущихся маков маков икшанских
Как он качающих блаженными целительными святыми головками головками
Аки головами наших святых дедов еще при жизни в райские селенья маковые возлетавших
Ах ночные мои маки деды пурпурные блаженные летающие райские
Ах ночные мои маки ласкающиеся...
Ах маки...
Ах святой мой дед Ходжа Зульфикар маковый
Ещё при жизни в рай-мак блаженно забредающий
Ещё при жизни хадж в рай свершающий
НОЧЬ В ХОДЖА ОБИ ГАРМЕ
песня
Посвящается моим молодым
прекрасным друзьям
Саломат-царице, Фирузе-принцессе,
Умеду-шаху
Дастархан моей жизни ещё не свернулся, Я у горной реки загулял средь друзей, Среди них были те, кто оттуда вернулся, Чтобы мы обнялись хоть на миг на земле, Среди них были те, кто вернулся оттуда, Чтобы мы обнялись на весенней земле...
Я с живыми и мёртвыми пью вино Шахринау,
И мы варим шурпу в казане, у реки,
Наш костёр догорает, но искры далёко летают
И становятся звёздами в необъятной ночи...
Ах, друзья мои сладкие! И живые, и павшие,
Вы становитесь вечными звёздами в необъятной ночи.
Дастархан моей жизни ещё не свернулся,
Я у горной реки загулял средь друзей,
Кто здесь павший? А кто здесь ещё не упавший?
Я уже не пойму – я на небе? Иль всё ещё на земле?
Кто здесь павший? А кто здесь ещё не упавший?
Я уже не пойму – я на небе иль на земле?..
Дастархан моей жизни ещё не свернулся,
Я с друзьями у горной реки загулял...
Среди них были те, кто оттуда вернулся,
А оттуда никто не приходит назад.
Среди них были те, кто вернулся оттуда,
И они обнимают, и целуют меня...
Дастархан моей жизни ещё не свернулся,
Дастархан моей жизни, как костёр, не угас...
Ночь в Ходжа Оби Гарме...
Ах, ночь в Ходжа Оби Гарме...
Ты, как вечная матерь, обнимаешь меня...
СОСТРАДАНЬЕ
– О чём ты грезишь, думаешь, мудрец одинокий, горе, близ родного кишлака Чептура?
Дервиш сказал трепетно, болезно, разрывчато, почти рыдая:
– Я думаю о зубной боли у старых лошадей и баранов...
Вот пьют они ледяную воду родников,и кинжально больно им, и плачут очи их безмолвные...
А не могут вымолвить жалобное слово они, как человеки...
И нет врачей у них...
– Ах, дервиш, и как ты дожил до седых волос, не разорвавшись от такого состраданья, соучастия?..
Ах, несчастный! Как же тебе тяжко, если ты рыдаешь даже от зубной боли у немых лошадей и баранов...
А что же скажешь ты о нищих ползучих кибитках Азии Родимой и согбенных избах брошенных Родной Руси?..
РОЖДЕНЬЕ
Дервиш сказал:
– Подобно тому, как река мается, пенится, бушует радостно у входа в безбрежное море иль океан – так вся мировая литература и культура замерла сладострастно, сладостно у святого впаденья, входа зебба, фаллоса в устья, в эль-фардж блаженных морских океанских дев и жён...
Вошёл?! Впал?! Растворился?! Соистёк?! Сотворился? Породил завязь? О! О!..
О!..О, дитя святое изшло, взошло!..
О! Из двух мёртвых глин, семян – живое, живорождённое дитя взошло!..
О!..
