Текст книги "Газета День Литературы # 145 (2008 9)"
Автор книги: Газета День Литературы
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
Владимир БОЯРИНОВ “ВОЗЛИКУЕТ ХОР НЕБЕСНЫЙ...”
***
Я кричу тебе с утра
Из владений бога Ра:
"Помрачила мой рассудок
Беспощадная жара!"
Если с весточкой на Русь
Прилетит Священный гусь, –
Не ищи в его рыданьях
Зачарованную грусть.
Подари ему коралл,
Попроси пропеть хорал,
Покажи ему дорогу
Через Пресню на Урал.
А когда домой вернусь, –
Загогочет гордый гусь,
Возликует хор небесный
И возрадуется Русь!
***
На знобящем осеннем ветру,
На туманной заре поутру,
Возмущённый воскрыльями воздух
Зашумел, зазвенел тетивой,
Лысый месяц качнул головой,
И осыпался иней на звёздах.
Это лебеди скрылись вдали,
Словно белые храмы земли,
Напряжённые вытянув выи;
То ли клик, то ль малиновый звон
Расплескав. И таинственный сон
Отразился в озёрах России.
И когда б вожаков голоса
Заманили меня в небеса,
Закружили по звёздному полю, –
Всё равно бы хватило сполна
Мне глубокого этого сна
На слезу, на улыбку, на долю.
КОЛОБ
В относительность не верим,
Верим в заячий ремиз!
В Костроме построим терем,
Как Кустодиев Борис!
Наша тайна не в колечке,
А в испытанной душе.
Мы пойдём плясать от печки!
Мы пошли, пошли уже!
За селом цветёт гречиха,
В буйной зелени сады,
Ясноликая купчиха
Золотые пьёт меды.
Это – солнечные краски!
Это – праздник и восторг!
Это колоб русской сказки
Покатился на восток!
КЛАД
«Ты позабыл слова зарока» –
Стрекочет пoд руку сорока. –
Не трожь. Не трожь!"
Клад отдаваться не желает,
Кайлом заденешь – он залает,
Ядрёна вошь!
Заденешь – вскинется, как кочет,
Забьёт крылами, заклокочет:
«Сожгу дары!»
Как молния на небе мглистом,
Схорон свергается со свистом
В тартарары!
И вековечные засони
Из домовины ржут как кони:
«Подъём труби!»
И неприкаянные души
Кружат вокруг и дуют в уши:
«Не погуби!»
Но я отрою, я отрою –
Под стать былинному герою –
Златое дно.
Взыграют громы всем на диво
И потечёт ручьями пиво,
Черным-черно!
Кайлом ударил! – взвыли черти:
"Не мы хозяева! Не верьте!
Мы – сон и миф.
А вышелушивают клады
Цивилизованные гады.
Взгляни на них!"
Гляжу: стоит шагов за сорок
Не человек, а смертный морок,
Земная слизь.
С великим кряком и с оттяжкой
Полосанул отцовской шашкой:
«А ну, скажись!»
На нефтяные в небе брызги
Распался в хохоте и визге
Ползучий гад.
Не в схронах чёртовой темницы
На Красной площади столицы
Сказался клад!
РУССКИЙ ПАН
Пролетарии всех стран –
Голодранцы и поэты,
Помирает русский Пан,
Попираются заветы.
Не гудят уже шмели
Семиреченской бормотки.
Беспрерывно от земли
Через Лету ходят лодки.
Помирает русский Пан
Под кремлёвскими кустами,
Цедит утренний туман
Пересохшими устами.
Иглы сбрасывает ель
На седые лохмы Пана,
И молчит его свирель,
И горит под сердцем рана.
Пролетарии всех стран,
Помирает русский Пан;
Помирая, сам не знает –
На кого нас покидает.
МЕЛКИЙ БИСЕР
Помнишь песню «В тёмном лесе…»?
Отрясая страх и дрожь,
В тёмном лесе Герман Гессе
Мечет бисер, сеет рожь!
Мечет бисер – звёзды всходят,
Мириады ясных звёзд!
В зимнем небе – зверский холод
Выстужает Млечный мост.
В зимнем лесе – злая вьюга.
На полуночном мосту,
Не взирая друг на друга,
Звёзды мёрзнут на посту.
Чтоб шальной кометы глиссер
Не волок по небу хвост –
Не мечите мелкий бисер,
Не расшатывайте звёзд!
БЕРЁЗА
Стоит полунагая
Над стынущей рекой.
– Не зябко, дорогая?
– Не шибко, дорогой.
Вернусь усталый с речки,
Поленьев наколю.
Я зa полночь у печки
Сумерничать люблю.
Чтоб дольше не потухли,
Сгребаю кочергой
Берёзовые угли…
– Не жарко, дорогой?
НОЧНАЯ ГРОЗА
Дом покачивался ветхий,
Словно плавал по селу.
Ветер бил вишнёвой веткой
По оконному стеклу.
Налетал в порыве резком
Вслед за шквалом новый шквал
И со стоном, визгом, треском
В поднебесье тучи рвал!
Гром витал, себя не помня,
Словно некий грозный дух,
От вершины и до комля
Расщепил столетний дуб.
Стлались блики по иконам,
Забивались под шесток.
Кровью на стекле оконном
Закипал вишнёвый сок…
СТРАДА
Все мужики – в упругой силе,
И все досужи покосить.
Покрасовались, покосили,
Пора бы и перекусить.
Мы чёрный хлеб вкушаем с луком,
Мы лук обмакиваем в соль,
И в том, что царствуем над лугом,
Не сомневаемся нисколь.
Мы и сказать бы не сказали,
Мы и помыслить далеки:
Какими жуткими глазами
Глядятся в небо васильки.
Они и скошенные дышат
И голубым огнём горят,
Они и видят всё, и слышат,
И ничего не говорят…
***
Ещё дымок над крышей вьётся
И переходит в облака.
А дом отцовский продаётся,
Как говорится, с молотка.
Ещё стоит цветок герани
На подоконнике моём,
Тропинка узкая до бани
Ещё не тронута быльём.
Ещё ночные бродят сказки,
И ветер стонет, как живой,
И без утайки, без опаски
За печкой плачет домовой.
Трещат сосновые поленья,
Горчит смолёвый чад и тлен.
И все четыре поколенья
Глядят потерянно со стен.
И старики глядят, и дети
С поблекших снимков… И меня
Никто на целом белом свете
Не встретит больше у плетня.
БОЧКА
Что за ночка,
Скажите на милость?
Что за бочка
Под горку катилась?
И гудела,
И пела, и выла!
И зудела
Нечистая сила:
"Вот бы рожки
На бочку направить!
Вот бы ножку
Коварно подставить!"
Ох, напрасно
Подумали черти,
Что прекрасно
Явление смерти.
Уголочка
Не будет угодней, –
Если бочка
Рванёт в преисподней!
Сколько шуму,
Однако! А бочка
Нам на думу
Катилась. И точка.
Залман ШМЕЙЛИН АВСТРАЛИЙСКИЕ СТИХИ
***
Загадочность осенней долгой ночи,
Под аккомпанемент муссона за окном.
Неясный образ,
скрытый между строчек,
Зашторенный кисейным, зыбким сном.
Когда чего-то хочешь, но не очень,
Средь чувств,
сезонно склонных изменять –
Весной влюбиться,
обручиться в осень,
Зимою снежной с грустью потерять.
***
Когда б стихов моих железную оправу
Я собственной рукой облагородить мог,
Я б почерком своим,
размашисто-корявым,
Не стал дописывать пролог и эпилог,
Густой палитрой
разрисовывать ландшафты,
В рассветный гомон вслушиваться птиц,
Пророчества библейских номинантов
Искать в столбцах
незыблемых страниц.
Я б остерёгся оттенять простые,
Так нужные для женщины слова,
И длинный путь исхода из России,
И как растёт забвения трава.
Я б различил в шумах и хрипах сердца
Его живой и тёплый кровоток,
Такой заветный – никуда не деться,
Моей поэзии единственный исток.
***
Мне кто-то здесь недруг
и кто-то – не друг.
Средь многих
с улыбкой протянутых рук.
Я к ним без претензий.
Чего уж, коль так.
Я сам себе, может быть,
искренний враг
И первопричина бессонных ночей.
Я сам
средь безмолвных своих палачей,
Я сам себя первый сужу и виню,
Кнутом под язвительный ропот гоню.
Мне кто-то здесь недруг
и кто-то – не друг.
Средь многих
с улыбкой протянутых рук.
Я к ним без претензий. Я их не корю.
Я сам на костре своих строчек сгорю.
Мне б только с другими,
пускай невпопад,
Сочувствия встретить
признательный взгляд.
Чтоб кто-то расслышал,
чтоб кто-то проник
Сквозь шёпот
в мой громкий отчаянный крик.
***
Когда рассветный луч неслышно,
По-воровски скользнёт в окно,
Он не войдёт, как третий лишний,
Я начеку, я жду давно.
Я слышу звуки пробужденья
Средь напряжённой тишины,
Теряя порванные звенья,
С меня, как воды, сходят сны.
И морок ночи истлевает,
Спешит на мягких лапах день –
Смычком ведёт вагон трамвая,
В углы течёт густая тень.
Впотьмах шуршат неловко шины
И робко голоса звучат,
Ещё не слившись в гул единый.
Их день потом настроит в лад.
Звон колокольный различаю,
Тот звук прозрачен и тягуч.
И тьма с ударом каждым тает,
Как призрак чёрных, мрачных туч.
БОТАНИЧЕСКИЙ САД
Мимо мраморного обелиска,
Мимо скорбно застывших солдат,
Преклонив свою голову низко,
Прохожу в Ботанический сад.
Здесь на просеках время застыло
Под охраной бугристых ветвей,
Натекло под корой старожилов
Кольцевой летописью корней.
Где и юным под стольник, быть может,
Им людские срока не указ,
Великанским стволам темнокожим,
Ворожбой завлекающим глаз.
Хвойный дух и эфир медоносных
Смоляных эвкалиптовых рощ,
Древним папоротником заросших,
По ногам шевелящийся хвощ.
Попугаев крикливая стая
Средь листвы, в заповедном лесу,
Я тревоги лохмотья срываю,
В капи ллярах покой унесу.
Лень секвой, до небес распростёртых
Временных перекрёстков иных,
Пять шагов из безмолвия мёртвых
В мир безмолвия вечноживых.
***
Перед овсянкой, зеленью и стейком
Мой утренний привычный моцион
Вдоль озера,
вкруг чаши Альберт-лейка.
Кто был тот Альберт –
принц, матрос – кто он?
Фартовый каторжанин, может быть,
Кому то ль в кости выиграть,
то ль выгодно купить
Холмы, случилось, те.
Хоть так, хоть этак,
считай, досталось даром.
Ведь мыслили не метром,
а гектаром.
Но бог с ним, я не опущусь
до мелочных архивных выяснений,
Я лучше волю своему дам по пути
воображенью.
Тем более, что времени
достаточно вполне.
Я никуда не тороплюсь,
я не участник ежедневной гонки.
Они пускай себе бегут, а я,
с собой наедине,
Иду у самой, самой кромки,
Вписавшись в контур знакомый
«Формулы один» –
Её петлю
легко найдёшь ты в интернете.
На трассе здесь
гирлянда юрких утренних машин
Но разогнаться им никак не светит:
На сумасшедших виражах висят
В любое время года ограниченья:
«Пятьдесят!»
Идти по кромочке вокруг
Как раз семь с половиной километров.
Часа, выходит, полтора на круг.
И лучше, если нет дождя
или пронзительного ветра.
Ещё недавно здесь, по берегам,
располагались станом
Аборигены.
Гроздь плетёных хижин
теснилась в ряд.
Горел костёр и деревянным истуканом
Был на пришельцев устремлён
свирепый взгляд.
Их до сих пор потомки
свои гнездовья строят
Тут, прямо на пригорке,
над озером,
в клоаках каменных Фитцроя,
Сидят под пальмами
в любое время суток
Средь местных инкерманских
проституток.
Газоны
с ровненько подстриженной травой,
Поля для гольфа
тогда покрыты были
девственной стеной,
Могучими стволами
с такою тяжеленной
Древесиной, что по воде не плавали,
тонули – враз,
Будто железные.
Зато стояли прочно в виде мачт
на палубе корвета.
Из их остатков делают сейчас
Тяжёлые скамейки в стиле ретро.
Вдоль моря, там, где променад
И где, не озаботясь мненьем,
Там вечером выгуливать собак
Спешит после работы населенье.
Мой утренний привычный моцион
Вдоль озера,
вкруг чаши Альберт-лейка.
Там лебедь чёрная ворочает крылом
И гонит прочь соперницу-злодейку.
***
Ты приходишь за мной,
моя грусть, моя боль
Мой дружок закадычный, печальный.
Раз пришла, заходи,
только двери закрой,
Проходи...
погоди, что такое с тобой,
Ты в слезах –
иль на улице дождь проливной,
Или звон колокольный,
прощальный.
Горек будет опять
наш напиток хмельной,
Ничего, не беда –
нам с тобой не впервой,
Только шторы колышутся в спальне,
А на улице дождь опадает листвой,
Пей до дна,
до последней до капли одной.
Это время грустить,
мы присядем с тобой
Перед нашей дорогою дальней.
Василий ЗОЛОТУХИН ИСТОЧНИК ВДОХНОВЕНЬЯ
***
Не тройка пробегает в поле чистом,
Не девица-краса вас в круг зовёт –
Россия погибает в тине мглистой
У княжеских разрушенных ворот.
И тянутся в пыли базарной руки,
Чтоб за бесценок, ни за грош продать
Ту золотую нить, что связывает звуки,
Той колыбельной, что вам пела в детстве мать.
Уже чудес не совершают боги,
И не вращается в ночи Сварог,
Россию распинают у дороги,
И совесть выставляется на торг.
***
Сбежать от вас бы мне за все кордоны,
Вещей не собирая, побыстрей,
От ваших ложью писаных законов
И нефтью коронованных царей.
Меня устроит, в целом, еврозона
И королевство дальнее Бахрейн,
Во Франции я, с тысячью пардонов,
Переберусь на рю Шанзелизей.
Сражаться здесь –
не хватит мне патронов,
Искать свой путь – не хватит фонарей.
Мне унизительны не трудовые кроны,
А пачка вором брошенных рублей.
***
Никогда я не стану своим среди вас,
И в ваш круг не войду я картёжный,
И когда в кураже вы нажмёте на газ,
Задохнусь я в пыли придорожной.
Если вы элитарны до мозга костей,
Грязь души обернув позолотой,
Я для вас хоть и честный,
но жалкий плебей,
Кто талантлив лишь чёрной работой.
Если вы в полупьяной своей простоте
В душу лезете мне без стесненья,
Самой грубой и низкой подстать клевете
Обо мне ваше праздное мненье.
Я не там – я не здесь,
Я не ваш – я ничей,
От толпы, что встречает с укором,
И от ранящих в сердце незваных друзей
Огражусь я стальным частоколом.
***
Елене Тарасовой
Что делаете в этом захолустье
Одна, в доисторической глуши,
Весталка первозданного искусства,
Рабыня первобытной суеты?
Блистать бы вам в столичном ореоле,
Богемный воск талантом опалив,
А вы преподаёте в сельской школе
Уроки музыки, судьбу благословив.
Несёте вы никем не разделённый
Извечный груз иллюзий и надежд,
Их узелком прижав заворожённо
К груди, согретой милостью небес.
По вечерам вы в зеркало глядите,
Колечко на мизинце теребя,
Иль считываете нотами с пюпитра
Свою печаль, по клавишам бредя.
Как так случилось, что вы одиноки,
Или тот принц, что вам являлся в снах,
Уже не пишет вам возвышенные строки,
В иных скрываясь благостных тенях.
Вы изъясняетесь на непонятном,
Но столь созвучном сердцу языке,
Хоть вашей утончённости разгадка
Таится в безыскусной простоте.
Я бы решился подойти к вам смело,
Не будь вы всей душой обращены
От мира нашего к бескрайнему пределу
Лишь вам одной ниспосланной любви.
Не отыскать мне тот заветный мостик,
Чтоб встретить вас на дальнем берегу,
Но я надеюсь, что однажды в гости
Я к вам по бездорожию прибегу.
По-дружески предложите вы чаю,
К столу пройдёте, чашками звеня,
«Меня простите вы?» – «За что?» –
"Не знаю.
Мне трудно жить на свете без тебя..."
***
Не покидай меня,
источник вдохновенья,
Я весь в тебе, тобой одною жив,
И жизнь моя теряется в знаменьях,
В которых вижу я лишь нас двоих.
Среди обломков кораблекрушенья
Корабль мой вновь пронзает чёрный риф,
И все огни в фарватере спасенья
Уносит луннопепельный отлив.
В покорность переплавил я сомненье,
Восторженность разбил о фатализм,
Ведь жизнь моя –
звезда в твоём созвездье,
Тобой напетый сказочный мотив!
***
Твою красоту не перелистать
Страницами броских журналов,
В твоей красоте величавая стать
Античным плывёт карнавалом.
Твоя красота –
не публичный показ,
Не модное лжеоткровенье,
Твоя красота – рождается раз
В эпоху,
в столетье,
в мгновенье.
Твоей красоте открыться дано
Лишь избранным и посвящённым,
Отвагой горит золотое руно
В героях, тобой вдохновлённых!
Сергей СОКОЛКИН КОЛДУЕТ ОСЕНЬ...
В ПРИБАЛТИКЕ
Как мы были непреклонны,
отрекаясь от любви…
Но в душе вопили клоны
тех Небес и той Земли,
той Свободы заоконной,
где с богами мы равны.
Как мы были непреклонны,
как мы были влюблены!
Как мы были непреклонны,
как был тягостен рассвет.
И, взлетая, бились волны
о холодный снег.
Как мы были непреклонны.
И в пластмассовых цветах
тихо плакала Мадонна
с тёплым сыном на руках.
ЖУРАВЛИ По-над Волгою молча пройдусь я,
нет за ней ни любви, ни земли…
Как прощальная песня над Русью,
через сердце летят журавли.
Улетают всё дальше и выше.
И больней, – как любая мечта…
На холме Божью церковь я вижу
и извечный погост без креста.
Ах, бескрайние дали России,
глохнет плач исчезающих птиц.
Лишь печально кружит в небе синем
одинокий берёзовый лист…
Ах, как грустно смотреть
в эту даль над рекой.
Набегает слеза, как на отмель волна.
Да простит меня Бог,
что грущу я душой,
а душа, словно Волга, полна.
Колдует осень Колдует осень на дворе,
колдует осень.
И пожелтело всё вокруг.
И нет вопросов.
А мы прозрачного вина
нальём в бокалы.
Понятно всё. Давай до дна!
Мы это ждали.
Горит листва.
И мы с тобой в пожаре рыжем.
Твои глаза мне с каждым днём
родней и ближе.
Всё те же сны, где мы вдвоём,
ещё нам снятся,
но оба чувствуем, что нам
пора расстаться.
Колдует осень на дворе, и мы колдуем,
и, обжигаясь, на огонь уже не дуем.
И птицу счастья
во все стороны пускаем.
Любовь устала. Мы её не осуждаем.
Ох, закружила осень нас, заворожила.
И разметала, словно листья,
и забыла…
Дождит вокруг.
И, как земля, любовь остыла,
но всё равно
спасибо ей за всё, что было…
МЕДУЗА ГОРГОНА
Меч остёр у меня.
Душу греет воинственный пыл.
Лишь смущает заданье,
которое я получил.
Как прекрасна она,
но погибель несёт её взгляд.
Я убить её должен.
И боги меня наградят.
В отраженье щита
я внезапно увидел её.
И шептала она:
«Ты не верь, посмотри, всё вранье!»
Ах, Медуза Горгона,
как истинны Ваши глаза,
Отвернуться нельзя…
Ваши губы
в холодной усмешке опять –
я хочу целовать.
Ах, медуза,
при Вас мои тают мечты…
Но спаси меня бог от такой красоты!
Я отсёк ей главу
и за волосы поднял, кляня.
Но не волосы – змеи шипели,
кусая меня.
Там, где тело лежало,
навек пожелтела трава.
И с ненужной душою
к богам улетали слова.
Над божественным телом сидел я,
не плача едва, –
Жутким смехом зашлась
вдруг живая её голова.
Голова хохотала:
"Юнец, ты богами храним…
Но они отвернутся,
тогда ты и станешь моим".
О, РУСЬ МОЯ
Как надоело жить
в Москве скандальной!
Хочу на тройке,
голос чтоб окреп,
проехать по Руси многострадальной,
где люди жнут свой горький,
грешный хлеб.
Кто нас казнит,
кто тешит злую ревность?!
Прости земля,
прости, родная мать…
Хочу взглянуть
в лицо старухе древней
и чёрную ладонь поцеловать.
О, Русь моя, прекрасная и страшная,
с тобой на месте лобном помолчу,
и, распевая песню бесшабашную,
на тройке гиблой в небо улечу.
Но через миг,
под сердцем этот груз тая,
вернусь опять в свою земную плоть…
И небу прокричу:
«Ведь мы же русские!»
И, думаю, поймёт меня Господь…
А надо мной
шальные ветры кружат,
но надо удержаться всё равно.
Народ живёт –
и выдюжит, и сдюжит.
Он выдержит и сдюжит – всё равно!
А вьюга злая
путь последний чертит,
но надо до конца судьбу пройти.
И все вперёд, как раненые черти,
несутся кони, выпучив белки.
Навечно отведу от глаз ладони –
ведь мне здесь умирать,
судьбу храня.
И кони, обезумевшие кони,
опять куда-то вынесут меня.
На русском поле встану на колени,
за тех, кто пал здесь, тихо помолюсь.
И молча рядом встанут предков тени.
И над землёй взойдёт Святая Русь...
Александр ТОКАРЕВ ЕРЕТИК
Другая история, Другая Россия, Другая Вселенная – такой подзаголовок можно было дать новой книге Эдуарда ЛИМОНОВА «Ереси». Думаю, что, наряду с «Дисциплинарным санаторием», и «Другой Россией», «Ереси» станут одной из самых спорных и обсуждаемых книг нашей эпохи.
У Лимонова и ранее открывался дар провидения. Потому он мог, к примеру, предвидеть свои войны на Балканах и в Абхазии ещё тогда, когда их ничто, казалось бы, не предвещало («Дневник неудачника»), или предчувствовать, какую роковую роль сыграет в его жизни простой русский город Саратов (одноимённое стихотворение 1968-го года), а также предсказать свою тюремную встречу с бывшей женой Натальей Медведевой за несколько лет до этой самой встречи («Анатомия героя»).
Лимонов характеризует свою книгу как «собрание ересей, несусветных теорий, сложившихся в Учение», а себя – как иного, неземного, человека, чуждого и своей жене, и недавно скончавшейся матери, и сыну Богдану. На склоне лет Лимонов так же одинок, как и его герой Эдичка в период пребывания в отеле «Винслоу». Так же зол, так же уверен в своей правоте, так же дьявольски талантлив. Как бы подтверждая свою уникальность, свое инобытие, Лимонов, открыв свой третий глаз, рассказывает нам о своих предвидениях и догадках, делится личными иррациональными ощущениями, знакомит с пророками и провидцами.
Читая «Ереси», мы узнаем о происхождении человечества по-лимоновски, о новом понимании русской и мировой истории, об устройстве Вселенной. Отвергнув, как неактуальные, рационалистические теории прошлого, выраженные в трудах Бэкона и Декарта, Спинозы и Лейбница, Лимонов предложил свое понимание мира и места в нём человека. Это понимание основано не столько на доводах разума, сколько на предчувствиях, метафизических ощущениях, видениях и, лишь в малой степени, на логических умозаключениях.
История сотворения мира по Лимонову выглядит примерно следующим образом. Человек – это биоробот, произведённый на свет Создателем (вернее, Создателями) с целью энергетического насыщения. Кто эти загадочные Создатели, откуда пришли, как их найти человеку? Эти вопросы остаются открытыми. На них и следует искать ответы человечеству, чтобы освободиться от запрограммированной роли энергетических доноров. Едва только сотворённый человек совершает первородный грех: срывает плод с Древа Познания Добра и Зла. То есть совершает первую (но не последнюю!) попытку бунта против воли Созда– теля. Человек-биоробот лишается своего места в раю (Эдене), но обретает разум. А это никак не входит в планы Создателя. Поэтому он не только изгоняет первых людей (Адама и Еву) из Эдена, но и проклинает весь человеческий род. «Создатель… проявляет злейшую жестокость ко всем трём протагонистам грехопадения: к змею – меньшую, к женщине („в муках ты будешь рожать сыновей“) – большую, но особенно злую – к Адаму („проклята земля из-за тебя“, „в муках ты будешь питаться“, вернёшься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и во прах возвратишься»). А змей, в свою очередь, – это и есть тот самый падший ангел, а по Лимонову – один из ассистентов Создателя, открыто выступивший против своего «босса».
Когда у первых людей рождаются сыновья (Каин и Авель), Создатель фактически провоцирует конфликт между ними, отказываясь принять дары у Каина и принимая их у Авеля. Это приводит к убийству Каином своего брата. Каин и его потомки оказываются прокляты разгневанным Создателем. Новая вспышка гнева Создателя связана с тем, что некие загадочные «сыны Бога», которыми, по мнению Лимонова, являются всё те же ассистенты Творца в процессе сотворения человека, берут в жены «дочерей человеческих». От этой связи рождаются новые существа-мутанты. В Библии они названы великанами. Негодование Создателя приводит к тому, что на землю насылается потоп, в котором суждено спастись только лишь смирённому Ною. Но и после человек не успокоился и предпринял попытку установить прямую связь между Богом и людьми, построив для этого гигантскую Вавилонскую башню. За эту дерзость жестокий Создатель смешал все языки мира и разобщил таким образом людей.
В контексте лимоновского понимания зарождения человечества Бог (Создатель) вовсе не выглядит добрым, заботливым и справедливым. Напротив, он предстает как злой, расчётливый чужак, вторгшийся на территорию Земли и в своих, сугубо прагматических целях (в качестве источника энергии), сотворивший человека. Он не наделил его разумом, но человек получил его с помощью падшего ангела. Не наделил бессмертием, так как именно смерть влечёт за собой освобождение из телесной оболочки той самой энергии, которая так нужна Создателю. Задача человечества, согласно Лимонову, заключается в том, чтобы найти своих Создателей, бросить им вызов и победить. А для этого необходимо собирать знания и вырабатывать умения, выстраивая свою духовную Вавилонскую башню и двигаясь навстречу своему противнику – Создателю.
Блоки «Ересей», посвящённые сотворению человека, являются, пожалуй, самой сильной частью книги. Так чётко и откровенно подобных мыслей не высказывал ещё никто. Ну, разве что, Евгений Чебалин в своем романе «Безымянный зверь» связал в единое повествование столь разные события, как сотворение мира и пришествие Христа, реформы Столыпина и Чеченскую войну. Но роман Чебалина решает несколько иные задачи. Что же касается «Ересей», то если предположение Лимонова верно, то мир предстаёт ещё более жестоким, чем нам казалось, а положение человека является ещё более уязвимым. И надо набраться большого мужества, чтобы принять такую картину мира.
Та часть «Ересей», которая посвящена новому истолкованию мировой и российской истории, мне, напротив, кажется самой слабой. Она представляет собой лишь пересказ и без того излишне популяризированной, но малоубедительной «новой хронологии» Фоменко и Носовского. Согласно теории этих академиков, с энтузиазмом воспринятой Лимоновым, крестоносцы взяли штурмом в 1099 году вовсе не Иерусалим, а Константинополь, история Руси начинается всего лишь с XI в., Чингисхан – это на самом деле русский князь Георгий Данилович, а так называемое монголо-татарское иго – это просто особый этап в развитии истории Руси, связанный со специфическим военным управлением. Теория сия, мне, профессиональному историку, вовсе не близка. Основная её слабость заключается в том, что, отвергая как неубедительные все известные исторические источники, авторы не опираются ни на какие другие, а лишь погружают нас в мир математических построений и логических умозаключений. Так что, хотя автор этих строк имеет определённое отношение к запрещённой Национал-Большевистской Партии, но остаётся традиционалистом и консерватором, когда речь заходит о толковании российской истории.
Большой интерес вызывают блоки «Национальный проект России» и «Другие государства». В первом из них Лимонов пишет о том, что большая часть территории России непригодна для проживания по климатическим причинам. Единственным мотивом, по которым Россия удерживает свои мёрзлые территории, является наличие здесь полезных ископаемых – нефти и газа. Все попытки как-то смягчить суровый северный климат не привели к желаемым результатам. Поэтому следует, по мнению Лимонова, обратить свои взоры на юг, а именно к казахстанским степям, распаханным ещё в период хрущевского освоения целины и являющихся по сей день благодатной житницей бывшей советской империи. Лимонов предлагает овладеть этим землями, «обжить их», «создать там Срединное государство – Другую Россию». Отрицая путь прямого завоевания, Лимонов, однако, не даёт чёткого ответа на вопрос о методах проникновения в эти южные земли. «Казахское население, – пишет автор, – должно быть обтекаемо нами и теми несколькими миллионами русских и русскоговорящих украинцев, белорусов, татар, немцев, которые уже живут среди казахов». «При этом, – продолжает Лимонов, – неизбежно нужно будет заразиться в какой-то мере Исламом. Иначе прочной новой нации Другой России не случится. Это будет смешением культур и обычаев».
В следующем блоке Лимонов повторяет уже не раз высказываемую им мысль о том, что люди по природе своей чудовищно неравны. В каждом обществе есть водораздел по уровню развития (свои «деревенщина» и интеллектуалы), есть различия между людьми в связи с их отношением к религии (православные и католики, протестанты и мусульмане), есть представители разных идеологий (фашисты и коммунисты, «левые» и «правые»). Им трудно сжиться вместе, поскольку они не собираются поступаться своими принципами и зачастую не приемлют друг друга. Есть порода людей, не похожих ни на кого. И к этой категории относится автор «Ересей». В государстве-нации, так же, как и в государстве-империи, таким людям будет неуютно. Они станут искать себе подобных и вступать в конфликты с теми, кто на них не похож. Отрицая эти два типа государственности, Лимонов предлагает сформировать другие государства, образованные не по территориальному или национальному принципу, а основанные на духовном родстве, степени интеллектуального развития, живости интеллекта и другим критериям. При этом он допускает существование и национальных государств для тех народов, которые долгое время были лишены своей государственности (баски, курды и др.). Такое мироустройство Лимонов считает не хаосом, а «естественным состоянием мира». «Пусть будет государство анархистов для склонных к анархизму. Государство белых для тех, кто его хочет… Пусть будет государство алкоголиков, где будут пить, сколько хотят, и вымирать с быстротой необыкновенной… Государственное образование наркоманов пусть будет». «На создание своего государства, – пишет автор, – имеет права та социальная группа, которая способна его создать». Не отрицая и даже предрекая войны между будущими другими государствами, Лимонов, тем не менее, утверждает, что по степени своей кровопролитности они едва ли смогут сравниться с прошедшими в XX веке мировыми бойнями.
Самая сложная часть книги та, что вводит нас в мир Вселенных инженера Ковалевского. Этот самородок из Северодвинска, «гениальный провидец-космист или гениальный сумасшедший», погружает нас в нематериальный космический мир, в котором идёт война всех против всех. В этом мире существуют особые энергетические существа, называемые Ковалевским «Дэвами», которые способны приближаться к земному миру лишь в районах магнитных полюсов. Знакомство с ними советских полярников в 1959 году закончилось гибелью нескольких исследователей. Состоявшаяся спустя три года встреча с Дэвами американских ученых также привела к трагическим последствиям. Это лишь малая часть информации, которая содержится в исследованиях, а вернее, в пророчествах Ковалевского. Тем, кого заинтересуют его изыскания, следует запастись терпением, и, вооружившись карандашом, внимательно прочитать его сочинения, делая заметки на полях. Возможно, в них кроется тайна Вселенной.
Проведя читателя по коридорам нового Знания, познакомив с сочинениями современных пророков, высказав ряд поистине еретических мыслей, Лимонов делает вывод о том, что не только в земном мире, но во всей Вселенной идёт непрерывная борьба, «где все энергетически борются со всеми», как и в земном мире, «все жадно пожирают всех». "Предназначение вида человеческого – воевать, – утверждает автор «Ересей». Человеку противостоят «и звёзды, и бактерии», «индивидуум смертен, но вид воюет за то, чтобы остаться бессмертным». Цель человечества – узнать правду о своих Создателях, вступить с ними в борьбу и победить. При этом следует стремиться не к индивидуальному бессмертию человека, которое сделало бы его существование банальным, а к бессмертию человеческого рода. Во имя достижения этой цели можно пренебречь бессмертием одного, десяти и даже сотен тысяч индивидов.
Да, смерть!