Текст книги "Газета День Литературы # 121 (2006 9)"
Автор книги: Газета День Литературы
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
Однако если с политическими недругами престола все было очевидно, и правительство, как умело, с ними боролось, то «друзья» действовали безнаказанно, а зла приносили не меньше. Духовные власти перед Илиодором терялись и отступали, и «женственный юноша» с могучей волей присваивал себе все новые и новые полномочия.
"По возвращении в Царицын Илиодор прислал мне письмо, в котором предавал меня проклятью, – описывал в своих мемуарах саратовский губернатор П.П. Стремоухов ситуацию, отдаленно напоминавшую или, вернее сказать, пародировав– шую ту, что имела местo в случае с Толстым (хотя Стремоухов против Церкви и ее таинств ничего не говорил, а всего-навсего пытался навести в губернии порядок). – Это проклятье произвело на меня тягостное впечатление. Кто бы он ни был в душе, Илиодор формально был иеромонахом, духовным лицом, почему дух мой был угнетен.
Я написал об этом Саблеру. Владимир Карлович ответил мне очень теплым письмом, разъясняющим, что единоличное проклятие даже духовного лица, по канонам, не имеет решительно никакого значения, а право проклятия, не применявшееся уже столетие, принадлежит только Святейшему Синоду.
Но тем не менее…
Народ и интеллигенция, да, признаться, и я сам, перестали что-либо понимать в безнаказанности Илиодора. Интеллигенция возмущалась нарушением всех правовых норм, а народ недоумевал, почему Илиодор может безнаказанно ругать губернатора, министров и самый Синод".
Илиодор мог. По степени своей известности он мог поспорить с кем угодно, хоть с самим Толстым, если не во всей России, то в определенных кругах. Василий Шульгин, с Илиодором неплохо знакомый, описывал в своих воспоминаниях следующую сцену, имевшую место в Русском собрании:
"За длинным столом, накрытым зеленым сукном с золотой бахромой, на двух противоположных узких концах сидели председатель и иеромонах Илиодор.
Речь шла о современном положении. Сильно критиковали слабость власти. Илиодор слушал язвительные замечания по адресу правительства и что надо было бы сделать и вдруг, не попросив слова у председателя, заговорил:
– Слушаю я, слушаю вас и вижу: не то вы предлагаете, что надо. Предки наши говорили: "По грехам нашим послал нам Господь царя Грозного. А я говорю: «По грехам нашим дал нам Бог Царя слабого!»
И вот что надо сделать – как подниму я всю черную Волынь мою и как приведу ее сюда, в город сей – столицу, Санкт-Петербург, враг именитый, и как наведем мы здесь порядок, тогда будет как надо".
В статье Анатолия Степанова «Главный учредитель Союза русского народа» читаем и о Петербурге: "В одном из залов Государственного музея религии в Петербурге висит необычная картина. Необычна она не только своими внушительными размерами и редким сюжетом (это – пожалуй, единственное произведение искусства, посвященное черносотенцам), но и тем, какие люди и как изображены на ней. Картина написана маслом, предположительно, в конце 1905– начале 1906 года.
Она называется очень длинно «Дни отмщения постигоша нас... покаемся да не истребит нас Господь». В названии, очевидно, используются слова из Евангелия от Луки про «дни отмщения» (Лк., 21, 22), когда Господь предсказал ученикам судьбу Иерусалима. На картине изображена революционная Россия: убийства террористами государственных деятелей и членов монархических союзов, грабежи, беспорядки, нападения на патриотические манифестации, забастовки, демонстрации. В центре Царская Семья, молящаяся перед Распятием о спасении России, окруженная черносотенцами с национальными флагами. Многие из монархистов падают, сраженные пулями террористов. На картине на переднем плане изображены организаторы Союза Русского Народа. Видимо, рукою автора сделана следующая надпись: "Ныне по примеру ангелов защищают Царскую власть от бесов главные учредители Союза Русского Народа:
1 – игумен Арсений; 2 – протоиерей Иоанн Сергиев; 3 – А.И. Дубровин; 4 – И.И. Баранов; 5 – В.М. Пуришкевич; 6 – Н.Н. Ознобишин; 7 – В.А. Грингмут; 8 – князь Щербатов; 9 – П.Ф. Булацель; 10 – Р.В. Трегубов; 11 – Н.Н. Жеденов; 12 – Н.И. Большаков; 13 – о. Илиодор. В священных книгах сказано, что, когда люди уклонялись в идолопоклонство, Бог истреблял их…
Примечательно, что художник изобразил на картине вместе с собой четырнадцать главных учредителей Союза, в центре два священнослужителя с крестами в руках – представитель черного духовенства (игумен Арсений) и белого духовенства (протоиерей Иоанн Кронштадтский). Прообраз очевиден: два священнослужителя символизируют Спасителя, а двенадцать учредителей-мирян – учеников Господа – апостолов".
Даже если с этим истолкованием согласиться, то надо признать, что последний из изображенных оказался Иудой и вместо защитника Трона император получил фигуру похлеще всякого террориста. Но вот вопрос: намеренно или случайно назвал Толстой героя своего рассказа Илиодором и знал ли писатель что-либо об иноке, поносившем не только его, но и Столыпина, против которого, как оказалось, почти одновременно выступили они оба, хотя и по совсем разным причинам?
Как ни заманчиво увидеть в тождестве имен сознательный толстовский жест, это совпадение следует признать случайным. Ни в дневнике, ни в переписке Льва Николаевича имя иеромонаха Илиодора (Труфанова) не встречается, а герой толстовского рассказа, пожилой и кроткий, совестливый князь Иван Тверской, не имеет ничего общего с честолюбивым, гордым царицынским миссионером, и все же обращает на себя внимание одна вещь.
Рассказ Толстого обрывается выписками из дневника протагониста: «Да, всё кончено. Нет выхода, нет спасения. Главное, нет бога – того Бога, которому я служил, которому отдал свою жизнь, которого умолял открыться мне, который мог бы слышать меня. Нет и нет его».
А дальше следуют лаконичные наброски, из которых выясняется, что Толстой планировал провести своего героя через сомнения и хождения в народ, к революционерам, а далее за границу, а далее к Государю.
Рассказ, повторим, закончен не был, в
ноябре 1910 года Толстого не стало, царицынский иеромонах отметил его смерть несколькими резкими телеграммами, в одной из которых предложил превратить толстовский дом в Москве в тюрьму для его последователей или в дом терпимости, а между тем дальнейший жизненный путь Илиодора поразительным образом пересекся в некоторых пунктах с тем планом, который начертал своему персонажу Лев Николаевич Толстой: и сомнения, и революционеры, и заграница, и встреча с Государем – все это случится в жизни Илиодора... Писатель как будто нечто предугадал или напророчил тому, кто объявил себя его врагом, кто сыпал направо и налево проклятиями и зажигательными лозунгами и кто подобно толстовскому герою несколько лет спустя вступил в конфликт, а потом и вовсе отрекся от Церкви Христовой.
Начало же падения царицынского иеромонаха относится к той поре, когда в Ясной Поляне восьмидесятилетний Толстой писал вещие строки одного из последних в своей жизни художественных произведений.
«Илиодор встал во весь свой высокий рост и, не понимая в первую минуту, где он и что с ним, подошел к алтарю и, услыхав пение, опомнился настолько, что вспомнил, чего от него ждут и что надо делать. И он начал делать то, что надо было делать, и что он так часто делал. Но чем дальше он делал, тем ему мучительнее становилось. Он говорил себе, что, может быть, совершение таинства избавит его от соблазна славы людской, а между тем то, что он теперь отрывался от своих мыслей и молитвы, он отрывался для того, чтобы сделать то, чего требует от него не Бог, а люди. И выходило то, что совершение таинства было тоже действие во имя славы людской.»
Соблазн людской славы был тем самым, что мучило и влекло, чему служил всю жизнь и царицынский миссионер и ради чего попирал церковную дисциплину и уважение к властям, но воспринимавшаяся толстовским героем как личная трагедия слава для Илиодора-Труфанова стала не мукой, не испытанием, но жизненным стимулом, допингом, целью. Своей популярности он не стыдился, но ею упивался и как ни была она велика, ему все казалось мало.
"В глазах простого народа он быстро приобретает широкую известность своими пламенными проповедями и речами, – писал об Илиодоре Епифаний. – К нему стекаются огромные толпы. Простой народ его считает своим вождем. Под влиянием этого он все более и более предается погибельной гордости... В конце концов он одевает белый «митрополичий» клобук и появляется перед народом на белом коне. А, дойдя до этого, он отваживается творить своего рода и «великие чудеса». Так на Волге он объявил собравшимся, что на этом месте в три дня воздвигнут Божий храм... "Пусть каждый принесет сюда по одному кирпичу. Ведь нас здесь тысячи! – говорил он. – И из этих всенародных кирпичей, мы, с Божией помощью, нашими руками воздвигнем здесь великий храм... "
В этих словах был явный намек на слова Евангельские.
У Илиодора была горделивая мысль, порожденная ложным толкованием Евангелия, – сделать то, что Иисус Христос не сделал.
Небывалое воодушевление охватило толпы народа. Несли не только по одному кирпичу, а везли на подводах и весь необходимый материал для постройки храма... Работа закипела. Руками народа творилось небывалое чудо. В три дня храм был готов. Самозваный «митрополит» Илиодор торжественно его «освятил» и совершил в нем благодарственное моление.
Но во всем этом была глубокая прелесть духовная. Он, видимо, мечтал остановить своими руками начавшееся революционное брожение в России. Но об этом предупреждал блаженнопочивший Епископ Игнатий Брянчанинов: "Необходима осторожность от всякого увлечения разгорячением совершать дело Божие одними силами человеческими, без действующего и совершающего Свое дело – Бога... Отступление попущено Богом: не покусись остановить его немощною рукою твоею... "
Именно в этом «увлечении разгорячением» отец Илиодор и попытался одними «человеческими силами» удержать народ от «отступления», в то время как Сам Господь, по нераскаянности народа, предоставил ему свободу падать в пропасть. А кончилось все это для Илиодора более чем печально".
В марте 1909 года Илиодора по постановлению Синода за речи, направленные против Столыпина, было решено перевести из Царицына в Минск. За помощью иеромонах обратился к епископу Феофану. Святитель ему благоразумно отказал, и тогда в судьбу Илиодора вмешался человек, с которым царицынский герой был уже давно знаком и который имел куда больше влияния на царя, чем духовник царской семьи.
3.
"В конце 1903 года я принял монашество – из Сергея меня обратили в Илиодора. 16 декабря я шел по темному академическому коридору, со взором, опущенным книзу, согласно учению святых отцов. Вдруг меня кто-то деликатно потрепал за плечо. Я поднял взор и увидел отца Феофана и какого-то улыбающегося мужика. «Вот и отец Григорий, из Сибири», – застенчиво сказал Феофан, указывая на мужика, перебиравшего в это время ногами, как будто готовился пойти танцевать в галоп. "А", – в смущении протянул я и подал мужику руку и начал с ним целоваться."
Этим танцующим мужиком был набиравший силу Григорий Распутин. В 1909 году, когда позиции Распутина во дворе укрепились, Илиодор встретился с ним вновь.
" – Ну, что, дружок, голову-то повесил? А? В Царицын небось хочешь?
– Хочу, очень хочу, – ответил я.
– Хорошо, хорошо, голубчик! Ты будешь в Царицыне…"
И в другом месте, описывая посещение салона графини Игнатьевой, уговаривавшей его подчиниться решению Синода и отправиться в Минск, Илиодор вспоминал:
"Тут в разговор вмешался Распутин. Он дрожал, как в лихорадке, пальцы и губы тряслись, лицо сделалось бледным, а нос даже каким-то прозрачным; задвигавшись в кресле, он приблизил свое лицо к лицу графини, поднес свой указательный палец к самому ее носу и, грозя пальцем, отрывисто, с большим волнением заговорил:
– Я тебе говорю, цыть! Я, Григорий, тебе говорю, что он будет в Царицыне! Понимаешь? Много на себя берешь, ведь ты же баба…"
Говорил так Распутин или не говорил, утверждать на основании столь сомнительного источника, как «мемуары» Илиодора, разумеется, не приходится, но существуют объективные свидетельства того, что Илиодор Распутина публично благодарил, а, следовательно – было за что благодарить.
«О Григории Ефимовиче кричат во всех жидовских газетах самым отчаянным образом. На него нападает самая гадкая, самая ничтожная часть людей – наша безбожная интеллигенция и… вонючие жиды. Нападение последних доказывает нам, что он – великий человек с прекрасной ангельской душой», – писал он в одной из газет.
Примерно к этому времени относятся воспоминания об Илиодоре заместителя Столыпина П.Г. Курлова: "Как-то, несмотря на очень поздний час вечера, графиня С.С. Игнатьева просила меня немедленно ее принять. После моего согласия она приехала через несколько минут. Я был очень удивлен, встречая ее, что за ней виднелась фигура какого-то монаха.
«Позвольте вам представить страшного человека, иеромонаха Илиодора, который только что приехал, и я хотела, чтобы вы могли лично составить о нем правильное мнение», – с такими словами обратилась ко мне графиня Игнатьева.
Я увидел высокого, худощавого инока с горевшими, безумными глазами. С первых же слов он экзальтированно стал мне жаловаться на саратовскую администрацию, а в особенности на полковника Семигановского, который все время на него клевещет. На моем письменном столе лежала только что полученная последняя проповедь иеромонаха Иллиодора, где он прямо призывал народ к открытому сопротивлению властям и даже к насилию. Я показал ее моему собеседнику и спросил, не является ли имевшийся у меня текст его проповеди искаженным, на что он, ознакомившись с содержанием, ответил, что это – его подлинные слова, а на мое замечание, что мы не можем терпеть открытых призывов к бунту и что я не понимаю, как совмещается подобная проповедь с его монархическим и крайне правым направлением, Илиодор, возвысив голос, продолжал, что он не поднимает народ на мятеж, а только себя считает вправе так относиться к представителям власти, ибо они – изменники Государю. Дальнейший разговор с явным маньяком я считал излишним: мое мнение о нем было составлено, но, очевидно, оно не совпадало с убеждениями графини Игнатьевой. Мне было ясно, что иеромонах Илиодор – тип появившегося в последние годы духовного карьериста, не останавливающегося в целях популярности среди народа ни перед какими средствами, и что всякая надежда воздействовать на него разумным путем являлась совершенно тщетною."
Поскольку разъяснительные беседы не действовали, а духовные власти по-прежнему пребывали в замешательстве, в 1911 году в судьбу Илиодора вмешался Столыпин, который через Синод решил добиться удаления распутинского друга из Царицына. Причем делалось все поначалу достаточно деликатно. Мерой наказания непослушному иеромонаху стало назначение на должность настоятеля(!) Новосильского Свято-Духова монастыря Тульской епархии. Однако повиноваться светским властям Илиодор отказался так же, как и духовным.
«В Новосиль же не поеду, не подчинюсь Столыпину; пусть он не обращает церковь в полицейский участок.»
Тем не менее назад в Царицын его не пустили, отцепив от состава вагон, в котором Илиодор находился, и в конце концов иеромонах отправился в назначенное ему место. Как раз в это время в саратовской губернии сменился губернатор: вместо С.С. Татищева был назначен П.П. Стремоухов, согласившийся на это назначение только после удаления Илиодора. Позднее в мемуарах, опубликованных в «Архиве русской революции», Стремоухов описал свои разговоры по поводу Илиодора как с императором, так и с Курловым, одинаково уверявшими его, что с мятежным черноризцем покончено:
" – Да уже его нет, он сослан в дальний монастырь.
– На долго ли, Ваше Величество? Царево сердце милостиво, будет очень просить, Вы его простите.
– Нет, больше не прощу, будьте спокойны."
(прдолжение следует)
Благотворительный Духовно-Просветительский цикл ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ 2006 – 2007
VII ЧАСТЬ ЦИКЛА посвящена великому сыну Русского народа Вячеславу МИХАЙЛОВИЧУ Клыкову
28 сентября четверг – Торжественное открытие VII части цикла. Вечер посвящён 570-летию основания Соловецкого монастыря
11 октября среда – Вечер посвящён выдающемуся философу, филологу, богослову Алексею Феодоровичу Лосеву
19 октября четверг – Мы празднуем день рождения Клыкова
2 ноября вторник – 450-летие Архангельского Антониево-Сийского монастыря и 295-летие Михаила Васильевича Ломоносова
14 ноября вторник – 500-летие рода Достоевских и 185-летие со дня рождения Фёдора Михаиловича
22 ноября среда – 425-летие победы Ермака Тимофеевича в Сибири и 50-летие журнала «Наш современник»
7 декабря четверг – 15 лет трагедии Беловежского заговора
21 декабря четверг – 110 лет со дня рождения Георгия Константиновича Жукова
11 января четверг – Праздник русского языка.
205-летие со дня рождения Владимира Ивановича Даля
25 января четверг – Вечер посвящён Суворову и Кутузову
1 февраля четверг – Вечер посвящён выдающемуся философу, богослову, дипломату Константину Николаевичу Леонтьеву
8 февраля четверг – 185-летие со дня рождения Николай Алексеевича Некрасова и 160-летие со дня смерти Николая Михайловича Языкова
15 марта четверг – В день Державной иконы Божией Матери – “Царственные Мученики в судьбе и творчестве В.М. Клыкова”
21 марта среда – 125-летие со дня рождения, 50-летие со дня блаженной кончины, 15-летие обретения мощей Сербского святителя Николая (Велимировича)
18 апреля среда – Пасхальный вечер. Посвящение Николаю Васильевичу Гоголю и Николаю Семёновичу Лескову
3 мая четверг – 100-летие со дня убийства Санкт-Петербургского градоначальника генерала В. фон дер Лауница
10 мая четверг – Снова о Нашей Победе
31 мая четверг – Венчание на Царство Государя Николая II Александровича и Государыни Александры Феодоровны
7 июня четверг – Пушкинский вечер
14 июня четверг – Торжественное закрытие VII части цикла. Фильм о судьбе и творчестве Вячеслава Михайловича Клыкова. Поэтические и музыкальные посвящения ГЕРОЮ НАШЕГО ВРЕМЕНИ
Автор и ведущая цикла – певица, лауреат Пушкинской Царскосельской премии Лина МКРТЧЯН
Каждый вечер предваряет киноэпиграф. Вас ждут встречи с цветом Русской Духовной Культуры из Архангельска, Холмогор, Сыктывкара, Йошкар-Олы, Ярославля,Екатеринодара, Кириллова, Иваново, Вятки, Костромы, Иркутска, Владимира, Екатеринодара, Петропавловска-Камчатского, Москвы, Петербурга и др.разных городов нашей Родины.
Начало всех вечеров в 18.30. Адрес Культурного центра «Маяк»: ул. Газопровод, д. 9-а.
Проезд: ст. м. «Ул. ак. Янгеля» Телефон для справок: 381 – 85 – 78
СЛОВО ПРОЩАНИЯ. СЕРГЕЙ ДА НИКОЛАЙ… (На блаженную кончину Николая Шипилова)
Умер Николай Шипилов... Слов, которые соответствовали бы этой потере, нет в современном обиходе. Разве только те слова, какие были в прошлом:
Плачь Русская земля, но и гордись,
С тех пор как ты стоишь под небесами
Такого сына не рождала ты
И в недра не брала свои обратно...
Блистательный прозаик. Гений русского рассказа. Яркий поэт. Моцартиански одаренный автор и исполнитель песен.
Свободный и счастливый человек почти всегда в несвободных и несчастливых обстоятельствах. Подлинный мученик и страстотерпец на Русской Голгофе.
Больше всего на свете он любил Родину. Вот уж действительно «как женщину он Родину любил». Он называл ее «Золотая моя»:
Наша стая не враз поредела.
Кто подбит, кто в тоске изнемог.
Мы взлетали – нам плевое дело,
А Россия ушла из-под ног
И холодные дни коротая,
Мы с тобой как, былинки сплелись...
Золотая моя! Золотая!
Помолись же за нас, помолись...
Это он, Николай Шипилов, героически стоял в обороне Дома Советов в 1993-ом:
Защищали не «бугров»,
А российский отчий кров,
За распятую Россию
проливали свою кровь…
Это он, сын фронтовика, написал бессмертную песню «Иван, Сергей да Николай – все рядовые».
Это о нем, замученном бездомьем, но до радостных слез, любившем Сибирь, сказал писатель Вячеслав Шугаев в Новосибирске много лет назад: «Прочитав рассказы Шипилова, я испытал эстетический шок».
Он закончил ВЛК Литературного института имени Горького. Писал точные классические рассказы, романы и повести. Несносной едкости эпиграммы. Доводящие до катарсиса посвящения.
В его издательской и человеческой судьбе принимали участие ЦК ВЛКСМ, журнал «Литературная учёба». Отдельно – В.П. Смирнов, Вл. Ерёменко, С.Лыкошин и вся Сибирь.
И всё– таки он долго жил везде и нигде. А чаще всего – в вагоне. «Царица-дорога» выручала его и учила родиноведению и родинолюбию.
Это он был душою и сердцем нашего поколения, нашей гордостью, нашей любовью. Нашей нежностью к России.
Это его прозу так никогда и не напечатал русский журнал «Наш современник».
Я по свету бродил,
Часто был я без света.
Мне любимые люди ловушки плели…
Истинно так: именно любимые, прости им Господи, и именно ловушки.
Это он выбрал свою вторую Родину – Беларусь, полюбив ее, как может любить только шипиловское сердце.
Это он любил «цветы военно-полевые – усталой Родины цветы».
Он никогда не жаловался, а только горько шутил по поводу своего неустройства:
И вот страной своей скитаюсь,
Как заблудившийся китаец,
Иду, бреду по эсэнгэ –
Последний уд из удэгэ…
Это он любил «дураков и дурнушек» и писал о них светлые песни.
Это он (когда никто!) мог защитить друга и женщину, а ничтожеству сказать в лицо, что оно ничтожество.
Это он строил вместе с женой Татьяной Дашкевич церковь под Минском и пел в церковном хоре.
Это все он, Господи! – прими же его в Царствие Небесное, ибо мечтою его была земная счастливая Россия и Россия Небесная:
И давно уже лет не считая,
Я надеюсь, что юный, иной,
В одиночный полет улетая,
Повстречается в небе со мною.
Скажет он, что Отчизна святая
Расцвела после этой войны...
Золотая моя, золотая,
Это сны, это чудные сны.
Прощай, Коля, – драгоценный наш друг и любимейший из братьев. Прощай и прости.
От имени друзей – писателей и не писателей –
Лариса БАРАНОВА-ГОНЧЕНКО
