Текст книги "Газета День Литературы # 68 (2002 4)"
Автор книги: Газета День Литературы
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
Думается, что столичные журналы могли бы быть более внимательны к творчеству провинциальных авторов, так как произведения многих из них не испортили бы собой ни страниц «Москвы», ни «Нашего современника». Вместе с тем хотелось бы видеть большее содействие саровским писателям и со стороны местной администрации, так как опыт жизни показывает, что иной раз именно стихи или рассказы какого-нибудь скромного паренька как раз и позволяют тому или иному городу встать в один ряд с культурными столицами Отечества. Литературный потенциал Сарова дает его администрации все возможности для того, чтобы еще раз после батюшки Серафима и успехов в создании ядерного оружия вывести имя своего города в число самых упоминаемых в России.
ВОСХОД НОВОЙ ЗВЕЗДЫ Новый литературный журнал «Южная звезда» начал выходить недавно в городе Ставрополе. Его объем 320 страниц, периодичность 4 номера в год, тираж 2000 экземпляров. В журнале три раздела: мемуары, поэзия, проза.
Подписной индекс 78685. Адрес: 355006, г. Ставрополь, пр. К. Маркса, 78.
ИЗДАНИЮ – ПОЛВЕКА! В мае этого года исполняется 50 лет со дня выхода первого номера журнала «Литературный Дагестан». В 1952 году это издание выходило на аварском, кумыкском, лезгинском, даргинском и лакском языках и носило название – альманах «Дружба».
В настоящее время это литературный журнал, который благодаря поддержке местных властей и энергии дагестанских писателей подобно неугасимому светильнику продолжает излучать свет просвещения, разума и таланта.
НАШИ ЮБИЛЯРЫ
Преображенский Ю.В. 70 лет 02.04 Саратов
Палькин Н.Е. 75 лет 03.04 Саратов
Жукова Л.Е. 50 лет 07.04 Архангельск
Кушхаулов А.Ш. 60 лет 12.04 Кабардино-Балкария
Дубравный Е.Ф. 60 лет 17.04 Белгород
Судаков В.П. 50 лет 19.04 Карелия
Рева А.В. 70 лет 24.04 Киров
Базаржакова Г.Х. 50 лет 24.04 Бурятия
Александров А.А. 75 лет 25.04 Магадан
Найманов А.М. 60 лет 27.04 Карачаево-Черкессия
Секретариат правления СП России и редакция
«Дня литературы» поздравляют всех юбиляров с днем рождения!
Николай Беседин ПСАЛОМ 10 (Поэзия Великого Поста)
Мне говорят враги моей земли:
«Найди себе прибежище вдали».
Я птицей за моря не улетаю,
На Родину и Бога уповаю.
Натянут лук, и вложена стрела,
И в правых сердцем целят слуги зла.
Разрушены опоры у державы.
Молитвой ли добудем новой славы?
Смирением ли зиждется любовь?..
Молчит в народе жертвенная кровь.
Всевидящ Бог. С Престола в небесах:
"Покайтесь, – призывает нас, – в грехах!
Пусть испытанье будет тяжело,
Но час придет, испепелю Я зло.
На нечестивых огненным дождем
Обрушится небесный окоем.
Я не оставлю праведных в беде.
Но где сыны возмездья, сила где?.."
Шамиль Абряров ВРЕМЕНА СУТОК
Вас никогда не путали с Гребенщиковым? Тогда вы не Шамиль Абряров, ему повезло меньше. Записанный в 80-х альбом «Пирог со свечами» долгое время ходил в магнитиздате под видом ранних записей Бориса Гребенщикова. Я, например, купил кассету в киоске звукозаписи города Рязани году в 1995-м. И прочел на обложке: «Гребенщиков'76». Московские знакомые приобретали эту запись разными путями и под разными названиями: где-то она тоже проходила как «Гребенщиков'76», где-то – как считавшийся утерянным альбом «Искушение святого Аквариума». И много лет подряд у Бориса Борисовича регулярно домогались, почему это он не поет свои замечательные ранние песни и почему они не опубликованы в книгах его текстов.
Недавно выяснилось, что настоящий автор той загадочной записи жив, здоров и даже выпустил в 1989-м на издыхающей «Мелодии» диск своих песен, уже совсем непохожих на Гребенщикова, зато с прекрасным предисловием Льва Аннинского. Вот как маститый литературный критик описал свои впечатления от песен Шамиля: «...Ни ярости, ни отчаяния, ни утешения – висящий в воздухе тонкий, упругий, звенящий абрис жизни, не сотворенной, не уязвимой, – и какая-то новая, незнакомая нам живучесть: не вписывание в реальность и не бунт против нее, а спокойное существование сквозь нее». А недавно другой слушатель дал не в пример более емкое определение: «Музыка честного одиночества».
Шамиль долгое время не верил, что его песни кому-нибудь нужны, и лишь недавно сыграл несколько полуслучайных концертов по приглашению знакомых и друзей. Реакция слушателей, кажется, победила мнительность, и он решил вернуться. С новыми песнями и новыми интонациями, которые теперь уже невозможно ни с кем не спутать (хотя за искренне выдаваемый слушателями знак равенства между тобой и Гребенщиковым многие без вопросов продали бы и душу, и много чего еще). Если и раньше высокий уровень песен был очевиден, то теперь добавилось обладание более чем своеобразным «лица необщим выраженьем», так что перспективы творческой судьбы Шамиля кажутся светлыми и радужными, по крайней мере издалека.
– Когда появились первые песни?
– В 1978 году, я учился тогда где-то в 9-10-м классе школы, любил «Йес», «Пинк Флойд», «Лед Зеппелин» и терпеть не мог «Битлз». Вскоре попал в клуб «Алый парус» при «Комсомольской правде», где было модно петь бардовские песни. Естественно, меня тошнило от того, что там поют, но я пытался притереться: хорошие люди не будут совсем уж дерьмо слушать. Стал «дрейфовать» в их сторону, находить общие точки. Рок там ненавидели, считали сатанизмом и думали вылечить меня от всего этого безобразия. Кончилось тем, что понял: надо самому песни сочинять. И начал это делать на стихи Соллогуба, Маяковского раннего, Эдгара По, Цветаевой... Закончил Арсением Тарковским значительно позже.
– Неужели не видел альтернативных путей?
– Я старался совершенствоваться в творчестве, а относительно его «пробивания» всегда были проблемы. Я спросил: «А что мне делать?» Мне сказали: "Поезжай на БАМ с агитпоездом «Комсомольской правды». И я поехал. Там был Юра Филинов, куратор музыкантов от газеты, какая-то группа пела песню «Барракуда», и был тогда еще не звездный, но уже пафосный Борис Моисеев, который возненавидел меня с первой минуты, – слишком гетеросексуально я выглядел, что ли?.. «Сегодня в четыре работаем в этом Доме Культуры, а в шесть – в том». И всё. Для скорости есть автобус: чтобы «бабок» побольше срубить, надо быстренько перевозить бригады пьяных артистов между разными ДК, а днем – бесплатная работа на стадионе. Я быстро понял свою неуместность в этом месте жизни: не «работаю», а песни пою, как дурак. Выступая на стадионе, перед каким-то жутким микрофоном, окончательно ощутил, что нахожусь в полном дерьме, потому что вокруг сидят бабки и прочие местные жители, ждут какого-то шоу, а вместо этого выходит странный дебил и поёт серьёзный текст под одну гитару.
А в Москве регулярно выступал на концертах каэспэшников, поскольку был «в обойме». Первый ряд – Окуджава и т.д., есть второй ряд – фамилии всем известны, ну и третий ряд, в который я попал, – всем известны в узких кругах поклонников жанра. Был еще четвертый ряд, пятый и т.д.
После концертов подходили люди, говорили, как это здорово, благодарили. Лица у них были обычно одухотворенные – наверное, теософы какие-нибудь, рериховцы.
Был момент, когда пели на пару с Валей Юмашевым, будущим главой администрации президента, – тогда он был рулевым «Алого паруса». Даже озвучивали кино одного знаменитого режиссера. Но я при невыключенном микрофоне сказал пару фраз об этом фильме, прямо и язвительно. А режиссер в аппаратной внимательно выслушал. Валя сильно покраснел, обозвал меня дураком, и больше мы с ним вместе не выступали, только пели иногда на вечеринках, пока не развело жизнью в разных направлениях.
Когда «дошёл» до Тарковского, упёрся в то, что хочется переделывать чужие стихи: здесь – строчка не на месте, там – куплеты хочется местами поменять. Понял, что надо все делать самому. Стал писать чудовищные тексты и просто не мог сочинить к ним музыку, которую умел. Пришлось сочинять трень-брень типа Андрея Макаревича – пять аккордов, как в КСП, только немножко другие.
Французский шансон в России вообще не присутствует, а для меня это было серьёзно. Я в спецшколе французский учил, во Францию ездил в пятнадцатилетнем возрасте, парижский акцент приобрел. Для меня именно шансон был абсолютно адекватным способом самовыражения. Сочинил несколько песен, но вижу – мимо все это тут, на ухо русскому человеку не ложится. Вспомнил свою любовь к рок-н-роллу. Кассета, где записаны «Пирог со свечами», «Я звоню...» и т.д. – как раз из тех времён. Там и французский шансон, и рок-н-ролл, а КСП, слава Богу, никакого нет.
– Расскажи историю появления пластинки «Уходящим за живой водой».
– В то время были ещё затаившиеся в некоторых издательствах и местах типа отделов народной музыки на «Мелодии» одухотворённые женщины, которые пытались продвигать культуру в массы. Сейчас им не осталось места, а тогда можно было, сидя на государевой службе, пытаться продвинуть что-то духовное. Всегда всё держалось на одухотворённых тётушках, и одна из них через десятых знакомых узнала, что есть такой человек – пригласили зайти и попеть. Я пришёл и попел. Потом прошел худсовет какой-то – меня на нем даже не было, слушали кассету. Будучи хронической «совой», записывался по утрам. В один микрофон – и гитару, и вокал, никаких многодорожечников. Дублей по пять-десять на песню.
– Расскажи подробнее про рокерский период. Были попытки создать свою группу?
– Были. В середине 1980-х я познакомился с одним мальчиком, джазовым гитаристом из Замоскворечья. У них была группа без стержня – музыканты, которые не знали, что им играть.
Вторая попытка – та кассета, что разошлась по стране, она записана с человеком похожего мировосприятия. Он тоже пишет песни, которые ни на что не похожи, – и не КСП, и не рок-н-ролл. Мы пытались что-то делать вместе, но других музыкантов не нашли. Был рабочий материал, который записывали для себя, для дальнейших репетиций, и до сих пор непонятно, как он оказался в таком широком хождении. Эту кассету я по чьей-то просьбе записал, и этому кому-то отдал. С тех пор она оказалась в обороте. Но я об этом даже не подозревал до последнего времени.
– Можно же выступать в одиночку, как Наумов, например. Он феноменально играет на гитаре, у него интересные песни с умными текстами, и он в состоянии один собрать «Горбушку».
– Я не знаю, почему не попал в подобную нишу. Наверное, Наумов совершает некие телодвижения, а я – нет. Похоже, единственное, что я делал в этой жизни правильно, – сочинял песни, а в остальном – ошибался. Талантлив в сочинении и совершенно бездарен в промоушене, так я это расцениваю. Но я сочинил песни, за которые не стыдно. Может быть, это было единственным моим несуетным желанием – и оно исполнилось. Я сочинил 15 песен, которые сам считаю выдающимися. А остальное – желания суетные, наверное, вот и не реализуются. Понимаешь, я чувствую, что мои песни – именно так сочиненные и так исполняемые – не позволяют мне делать какие-то вещи, поступки. Иначе я не смогу больше их сочинять.
– Реакция людей на «Пирог со свечами» как правило однозначна. Все путают тебя с ранним Гребенщиковым или говорят, что это первая ассоциация, приходящая в голову. Как же так получилось?
– Когда всё это записывалось, я находился под влиянием Гребенщикова. Не знаю, что с этим делать и что об этом можно сказать. С точки зрения того, что нехорошо кому-то подражать, это плохо. И потом, не кажется мне, что сильно похоже. Послушай повнимательней. Стилистика-то совсем другая, так что это все поверхностные ассоциации. Хотя в тот период я искренне пытался заразить всех вокруг Гребенщиковым. До сих пор не понимаю, как эта кассета оказалась в студии звукозаписи. Неисповедимы пути Господни. Она записывалась во время очередной попытки создания рок-группы, мы играли тогда вдвоём с Серёжей Семенюком.
Один наш юный знакомый, гармошечник из Умкиной группы, сказал, послушав: «Они нам подсунули Гребня». Имея в виду, что меня спрятали, что ли? Хотя кто эти «они»? А Умка имела неосторожность сказать, что Шамиль – это человек, услышав которого она начала сочинять песни. Мы с ней ровесники и в довольно близких кругах пребывали некоторое время.
– Ещё у меня по прослушивании той кассеты была следующая версия: это Гребенщиков, который решил отказаться от своих песен, потому что они слишком открыты, а он любит быть закрытым – там же коктейль такой из чисто башлачёвской открытости на фоне формы Гребенщикова. Допустим, ты дожил до семидесяти лет и умер, а песни так никто толком и не услышал. Зачем они тогда писались?
– Песни – это личный духовный путь для меня. Наверное, это нонсенс, бессмыслица и идиотизм. Стихи, проза – куда ни шло, но когда человек сочиняет песни в качестве духовного пути – он идиот. Мне сказали это ещё давно. Но именно в этом моя утопия. Я же не сам по себе такой идиот, есть другие прецеденты. Я приведу в пример Жака Бреля: есть люди, делавшие из песни духовный путь.
Но на самом деле плевать надо на безрадостные перспективы и проламываться даже здесь. Проблема в том, что сам я не могу это делать. Потому что человек либо проламывается, то есть совершает какие-то малохудожественные действия, либо сочиняет песни, то есть чувствует себя небесполезно коптящим небо «ай да сукиным сыном».
Беседовал Анатолий ОБЫДЕНКИН
«АХ, ОТКРОВЕННО ПЕТЬ И ПЛАКАТЬ...»
Ах, откровенно петь и плакать,
Болеть за тех, кого люблю!...
Но в эту сумрачную слякоть
Не прорубиться кораблю.
Здесь надо плавать на дощечках
Или в болотных сапогах.
На перекрестке стынет вечность
На растопыренных ногах.
Возможно застегнуться глухо
И репетировать во сне, —
Чревато обостренье слуха
Переселением вовне.
И разбегание галактик
Мне светит красным фонарем...
Покуда разбеганья хватит
От именин до похорон.
НОЧЬ. УТРО.
Зажигают сигареты. Тихо двери открывают.
Не спросясь выходят. Навзничь небо падает на лица.
Воздух дышит теплым домом. Густо капают цикады.
Кто-то движет их телами. Ночь стоит, не шевелится.
Ты спроси у них совета, – может быть, они расскажут,
Как листом дрожать на ветке, прорастать в лесу травою.
Вдоль по шёлковому полю шелестит ночная птица.
Родниковые ключицы наполняются водою.
Ты спроси у них дорогу, – может быть, они покажут,
Может быть, они не слышат дребезжащие длинноты.
Лебедь белый перья чистит. Пруд стеклянный серебрится.
Время кончилось, и длится только звук последней ноты.
Возвращаются обратно предрассветной легкой тенью.
Посторонние предметы в серой дымке проступают.
Воздух свеж. Зрачок прозрачен. Утро птичье горло чистит.
Где-то в поле кокон рвётся. В воздух бабочка взлетает.
СУМЕРКИ...
I
...как жёлтый сумеречный свет
ложился пятнами на стены
и делал плоскими дома,
и водорослями – деревья;
лениво колебался воздух,
и люди, открывая рот,
перемещали плавно тело,
гребками раздвигая воду
разжиженного времени-пространства;
слепая протяженность переулка,
пустого в два конца,
глазам, не отягчённым знаньем
законов благодатной перспективы, —
как указанье места, как возврат
смотрящему его же самого
. . . . . . . . . . . . . . . .
покуда не облепит тёплым мохом
ночная мгла домов, деревьев, улиц,
пространство сузив до размеров,
доступных прикасанью рук.
II
Мне сумерки заглядывают в окна,
Накатывая волнами тоски,
Мне на глаза кладут монеты
Бутылочного жёлтого стекла...
Могу ходить по теплому паркету,
Вдоль стен аквариума, полного тепла,
Могу глотать настоянную воду,
Сочащуюся сквозь клинки
Гранёной плазмы медленного света.
...Сметаю на пол крошки со стола.
III
Ты в светящемся шаре серого цвета,
Контур размыт, но ясны границы.
Так на картине вечернего лета
Одуванчик не может с травою слиться.
ОРКЕСТРИК
Там играет какой-то оркестрик
Без начала и без перспектив.
Он стоит в неопознанном месте
И всё тот же играет мотив.
Капельмейстер в расшитом камзоле —
По колени в опавшей листве.
Он рукой, ослабевшей от боли,
Зажимает дыру в голове.
Музыканты с шальными глазами,
Сжав холодную медь на ветру,
Выдувают сухими губами
То, что видят сквозь эту дыру.
Никого, кто бы слушал и слышал, —
Кто оглох, кто-то больше не смог,
Кто гуляет ночами по крышам,
Кто прицельно плюёт в потолок,
И не то чтобы громко рыдаем,
И не то чтобы очень кричим.
Ветер носит – оркестрик играет
На разорванных струнах причин.
ЗВУК ДЛЯ ГЛАЗ
Зима... Ах, как я не любил
Укутыванье-раздеванье,
Поспешное перебеганье
Из дома в дом, из тыла в тыл...
Но вот сегодня выпал снег,
Пусть самый первый и непрочный —
И я дышу, как непорочный
Зверь, вновь родившийся на свет.
О, как мы склонны видеть знак
В капризе ветреной природы, —
Какие-то живые ноты
Из ниоткуда, просто так,
Такой внезапный консонанс
Среди музыки атональной...
И – очистительно-печальный
Холодный, белый звук для глаз...
ОЧАРОВАНИЕ СКВАЖИН, ИЛИ ТРАДИЦИЯ ДЛЯ НЕПОСВЯЩЕННЫХ
Время бурного обсуждения только что вышедших книг, кажется, безвозвратно кануло в Лету. Тем не менее иногда это всё же случается. Вот, например, не далее как на прошлой неделе у нас на кухне произошёл разговор. Имен участников я предпочёл бы не называть: некоторые из них слишком известны, другие – вовсе неизвестны никому. Мы с женой в разговоре не участвовали – только подливали в чашки зелёный чай да угощали всех постным печеньем.
L. Господа, все мы прочитали книгу Юрия Стефанова «Скважины между мирами». Кроме меня, разумеется, поскольку мне вся эта мистика неинтересна. И мы собрались здесь, чтобы обсудить её. Прошу высказываться. Но прежде обсуждения я хочу обратить ваше внимание, как приятно издана книга Стефанова. Тёмно-синяя…
S. Как небо полуночи, по которому летел Ангел Лермонтова…
L. У издателей, несомненно, хороший вкус. Книгу приятно держать в руках и читать хочется. Жаль, что читать не буду.
I. Почему?
L. Лично я не понял, зачем существуют такие книги. И вот я бы хотел, чтобы вы мне объяснили, кто и с какой целью сегодня будет читать книги Стефанова. И не только их. Недавно я зашел в магазин и увидел целую серию книг по герметизму. Например: Герметическая космогония. Авторы – Якоб Бёме, Джон Ди… Я понимаю, кто и как читал это в средневековье. Понимаю, кто и зачем читал это в Советском Союзе. Ну а сейчас – кому и зачем это нужно?
R. Мне, например, тоже не нужно всё это подглядывание в скважины между мирами. Что остается после прочтения этой, в самом деле, приятной на вид и на ощупь книги? Как будто прожил несколько часов в щели с тараканами. Или в отстойнике под раковиной. Оно иное, конечно. Но лучше всё же туда не заглядывать. Если это фантастика, то утешает возвращение в так ненавидимую «мистиками» повседневную реальность. Если же нас ещё и уверяют, что всё это на самом деле… Господи, спаси и сохрани! Знать не желаю, видеть не хочу, читать не стану. Потому что зачем узнавать о том, чего желательно избежать? И если получится спастись, если эти скважины удастся вовремя заделать и перенестись в края, где нет печали (чего и всем желаю), то зачем столь пристально вглядываться в эти недомиры? Присутствует какая-то завороженность, зачарованность нечистью. Хочется сказать всему этому: сгинь! Забить все подозрительные щели и открыть форточку, чтобы впустить свежего воздуха. Прямого чистого воздуха традиции. Без всяких там «непроявленных» существ. Ибо заводятся всё это хозяйство от сырости и духоты.
T. Вы абсолютно не правы. Зайдите в любой книжный магазин и посмотрите, каким спросом сейчас пользуется традиционная литература. Интерес читателя к традиции, по-моему, очевиден. Он даже сильнее, чем был в начале 90-х, как бы основательнее и устойчивее. Юрий Николаевич Стефанов – один из немногих настоящих традиционалистов у нас. Это вообще классик жанра. Благодаря ему, можно сказать, мы только и узнаем такие имена, как Сеньоль, де Виллар, Лакарьер и другие. Он уже в 60-е гг. занимался такими вещами, к которым мы приходим только сейчас. Читал Генона, когда его вообще никто здесь не знал.
R. Ну хорошо, теперь-то Генона у нас уже каждая собака знает. Зачем начинать сборник со статьи о Геноне, которая готовилась в 1991 г. для кондового советского читателя?
I. Между прочим, стефановская рецепция Генона гораздо более адекватная, чем у какого-нибудь там Дугина.
T. Дугин – не какой-нибудь!
R. Пусть так. Но зачем мне Стефанов или Дугин, если теперь я могу составить своё собственное впечатление о том же Геноне и Элиаде?
I. Я с вами согласен. Это даже не сборник эссе, скорее, сборник предисловий. А предисловие – жанр несамостоятельный, подчиненный. И, кажется, недолговечный. Предисловия обычно стареют быстрее, чем тексты.
T. Вы не понимаете. В подлинную традицию без хорошего проводника проникнуть нельзя. Можно шею свернуть. Стефанов – уникальный проводник в мир традиции. Большинство текстов, к которым написаны эти предисловия, ещё не прочитаны.
S. Мне кажется, Стефанов не только проводник, но и совершенно замечательная, и при этом не замеченная почти никем личность. Прочтите послесловие Юрия Соловьева – кстати, образцовое послесловие – Стефанов там встает совершенно как живой, при этом в своем времени и в своем литературном контексте. Прекрасное эссе, в дополнение к стефановским.
I. Не в пример стефановским, я бы сказал.
T. Да что вы наезжаете на стефановские тексты? У них вообще другая задача. Кроме текстов, здесь такое обилие цитат, что они сами по себе образуют как бы метатекст, ценный сам по себе.
I. Да, традиция всегда тяготеет к тому, чтобы стать цитатой. Полностью превратиться в цитату.
R. Меня эта цитатность, все эти подмигивания «просвещенному читателю» раздражает. Для кого пишет Стефанов? Для посвященных? Вот в послесловии Соловьева есть широта взгляда и непредвзятость, в результате чего личность Стефанова, действительно, освещается объективно, с пониманием, не сводится ни к каким штампам, что было бы сделать не так уж сложно. А во всех «эссе» Стефанова очевидны как идеологические посылы, так и своеобразная корпоративная узость. Он пишет только «свое» и о «своих».
T. Я же говорю, у него другая задача!
R. Какая?
T. Инициатическая, если угодно.
I. Ну, на патрона инициации он всё же, по-моему, не тянет…
R. А мне кажется, что подлинная традиция не эзотерична, она не для посвященных!
T. Типичное мнение профана. Эзотеризм – основа любой традиции. Даже Христос народу говорил притчами, а разъяснял их только двенадцати посвященным.
S. Бесспорно одно: Стефанов – очень достойная личность, и давно пора было бы обратить на неё внимание. Лично я открыл для себя Стефанова благодаря этой книге. Так что – спасибо «Контексту»!
I. А нужна ли традиции личность? Если Стефанов – адепт традиционализма, он должен личность прятать. Отсюда цитаты. Отсюда – склонность к мистификациям…
S. Вы уверены, что Стефанов – традиционалист? Например, в конце лучшего, на мой взгляд, текста в этом сборнике (как раз настоящего эссе, а не предисловия) "Капитан Копейкин под флагом «Весёлого Роджера», о романе Стивенсона «Остров сокровищ», Стефанов говорит, что отнюдь не настаивает на своих интерпретациях. Предоставляет право каждому перетолковывать свои «бессвязные заметки» ad libitum. Разве традиционалист может такое допустить? Оставлять другим возможность вертеть так и эдак смыслами – это не традиционализм. Традиция всегда закрепляет одну (иногда несколько), но строгих интерпретации.
I. Да, вообще традиционализм – это дитя модерна, а модерн всегда настаивает на своем. Традиционализм и модерн всегда тоталитарны, а дискурс Стефанова принципиально антитоталитарен. Местами даже переходит в гуманистический пафос.
R. Это – гнилое наследие шестидесятничества. Ведь по возрасту Стефанов, кажется, настоящий шестидесятник?
S. Перед нами, безусловно, романтическая метафизика поколения шестидесятников. В сущности, любая метафизика нецеломудренна, т.к. стремится соединить видимое и невидимое. Во много раз ценнее простая нерассуждающая вера. Когда невидимое всегда «уже здесь». Метафизика усыпляет; вера бодрит. Но поначалу, конечно, метафизика впечатляет и вдохновляет. А потом: ну да, я это уже «знаю». Когда читаешь Евангелие, всегда открываешь что-то новое и поражаешься. Хотя там очень мало говорится о скважинах и о тех, кто туда проваливается.
L. Как? Стефанов – шестидесятник? не мистик и не традиционалист?
S. Пожалуй, даже либерал и демократ. Гурджиеву и св. пророку Илие, например, он вменяет в вину своего рода тоталитаризм. Трактовка пророка Илии, замечу, у Стефанова совершенно нетрадиционная. Спор между ним, стоящим за ним Иеговой и жрецами ваалов он однозначно разрешает в пользу последних, называя и пророка, и Иегову «палачом», видя в этом пример «стихийного, неукротимого человекоубийства». Статью про Гурджиева, или вернее, против Гурджиева, можно было бы с полным правом назвать антисталинистской.
R. В этом он идет за своим любимым Д. Андреевым. Андреев тоже вон окутал свою розу мира либеральной фантазией. У них обоих, как и у всех почти интеллектуалов ХХ века, сбито чувство иерархии и отсутствует, как мне показалось, чутьё, что ли… или разборчивость. Знаете, как поёт один современный поэт, это очень характерно: а здесь у меня иконы битлов, ладан, гашиш, а мне всё равно – лишь бы Тебе было светлей. И вот это, пишет Ю. Соловьев: «Одна стена его комнаты была украшена православными иконами северных писем», – (не без некоторого эстетизма, замечу, именно северных писем, а не каких-то других), – «другая – прялками с языческим орнаментом, статуэтками Будды и прочими диковинами». Комната – образ души. Здесь полностью нарушена Иерархия. Это чистый гностицизм.
I. А Ю. Соловьев утверждает, что он был православным верующим…
T. Одно другому не мешает. Между верой и гнозисом нет противоречий.
S. Во всяком случае, так думал Стефанов. Любопытно заканчивается книга «Скважины между мирами». Последние слова последней статьи, которую Соловьев предлагает считать «завещанием» Стефанова, звучат так: «Становитесь гностиками». Правда, с оговоркой: «Кто хочет». Замечу: не «становитесь верующими», не «имейте веру», как сказал Христос.
T. Христос сказал: «Будьте мудры, как змии, и чисты, как голуби» .
S. Апостол Иоанн Богослов же сказал: «Не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они… узнавайте так: всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога» .
T. Я думаю, Юрий Николаевич подписался бы под этими словами. Вообще, мне кажется, смысл этого призыва «стать гностиком» и смысл его книги во многом – призвать читателей к этому самому различению духов.
R. Да? А я вижу в его книге прямой соблазн. Ведь что значит «исповедовать Иисуса Христа»? Наше вероисповедание закреплено в Символе веры. А там сказано, между прочим, и «верую во единую Святую Соборную и Апостольскую Церковь». Что же говорит Стефанов об этой Церкви? «…Как на Западе, так и на Востоке христианская церковь, сохраняя изначальную внешнюю форму своих догматов и обрядов, превратилась в чисто экзотерическую организацию, неспособную осознать всю ценность вверенных ей духовных сокровищ и, следовательно, воспользоваться ими для защиты своей паствы от ангелов тьмы» . Кто же защитит от ангелов тьмы, если не святая Церковь? А у Стефанова получается «спасайся, кто может и как хочет». Я вовсе не противник индивидуального спасения, но только с такой установкой, как у Стефанова, вместо Церкви всегда будет суррогат – какие-нибудь сомнительные розенкрейцеры, гностики, вообще, как пишет Соловьев, «странные люди»: «немецкий иезуит, потомок тевтонских рыцарей, исландский художник, изобразивший Ю.Н. в образе Одина, французская буддистка…» Царствие ему Небесное, надеюсь, Юрию Николаевичу самому удалось спастись, но следовать за ним и за этими «странными людьми» – спаси и сохрани.
I. Вы правы: современный традиционализм – это путь индивидуалистов, которые не оставляют учеников по определению. Вообще традиционализм потребовался человеку прошлого рубежа веков. Очевидно, оттого, что он к концу XIX в. почувствовал себя вне , оторванным от почвы. Что он живет в полностью профанном мире. Где нет ничего святого, ничего важного, ничего серьезного. Что или где-то есть волшебная страна спасения – Агартха, Шамбала, в общем, страна Востока, и надо её во что бы то ни стало найти, или – гори всё синим пламенем.
T. А почему, кстати, синим? Поговорка явно алхимического происхождения.
I. XX-й век принадлежит таким, как Гессе, Элиаде, Генон, Блок, Андреев, Стефанов. Это век индивидуалистов, героев, идущих по пути надежного овладения вечным и неизменным – Единой Традицией. Всех их объединяет одно. Они искали вход. А найдя его, искали выход. Мир в обычном свете показался им скучным. Их увлекло то, что к началу века волшебное, сокровенное обнаруживает механику, структурное единство и соответствия. Путь через текст все к большему знанию – был их путем к откровению. Эти люди читали и через чтение и письмо что-то открывали. Все мы застали этот мир и читали. Теперешняя молодежь уже так читать не будет.
T. Ну, это вы зря. Молодежь очень этим интересуется.
I. Чем? Фэнтези?
T. Хотя бы. Фэнтези тоже по-своему вводит в традицию.
I. Ну, нет, извините. Фэнтези – это чистый модерн. Ведь там главное что? Множественность миров, серийность. Так же и у наших «традиционалистов». Единый мир традиции для них стал мирами. Структурно единые миры и в числовом отношении мистически обозримы, исчислимы и познаваемы. Между тем мир традиции – не структуры, но особенное и горизонт, который всегда остается иным. Традиция – пространственна, не позади, но всегда впереди. Традиция – протяженность.
S. Да, и я хочу сказать, что в так называемом «традиционализме» традиции меньше всего. Весь этот так называемый Генон, и всё, что существует сегодня в мире под вывеской традиционализма, – совершенно не традиционно. Всё это – романтический модерн. Модернизация традиции. Настоящий традиционализм может быть только у носителей традиционного сознания и, конечно, без всякого «изма». На мой взгляд, о традициях больше говорить не имеет смысла. Был смысл, когда все они находились под запретом и никто почти не имел доступа (кроме получивших традиционное, в нашем случае православное, воспитание). Имеет смысл говорить о традиции, которая входит в нашу плоть и кровь, буквально. Слава Богу, время традиций миновало. Наступило время Традиции. В этом, на мой взгляд, главное отличие сегодняшнего «мистического бума» от того, начала 90-х. Там господствовал голый бешеный интерес и полная демократия, в смысле смешения. Интерес – это безразличие, неумение различать. А сейчас различия становятся всё более отчётливыми. И скоро каждому придётся сделать единственный и конкретный выбор. Я, если говорить обо мне, никогда не предпочту жрецов Ваала святому пророку Илие.
