Текст книги "Газета День Литературы # 69 (2002 5)"

Владимир Илляшевич РУССКОСТЬ И РУСОФОНИЯ

Весьма любопытную полемику предложил главный редактор «Дня литературы» («Русскость и русскоязычность», «ДЛ», №2, 2002) Владимир Бондаренко. Полагаю, что тема поднята им серьезная и несколько болезненная. Однако она заслуживает пристального рассмотрения.

КОЕ-ЧТО О СУТИ ЯЗЫКА

Есть такая наука – семиотика. Она исследует свойства знаков и знаковых систем, включая в первую очередь естественные и искусственные языки. Слова и словосочетания являют собой символы материального и духовного мира. Язык формирует психологию и систему нравственных императивов человека, общества, народов, наций. Не случайно на заре так называемой «поющей революции» в Прибалтике основной упор был сделан идеологами отделения от СССР на самоценности национальных языков и лозунгах типа «Вон оккупантов!», под коими подразумевались все неэстонцы, и в первую очередь русские. (Янки, финны, шведы и прочие немцы, все, что западнее Прибалтики – горячо приветствовалось.) Лозунги провозглашались при этом, как правило, очень эмоциональные. Например: «Наш язык – в смертельной опасности!». В подтексте прослеживалось указание на источник «опасности» – русский язык. В раже «чисток» идеологи создания моноэтнических и моноязыковых прибалтийских государств умудрились «поправить» русский язык на собственный вкус, дабы, к примеру, более 40% русского населения Эстонии всенепременно говорили с «мягким прибалтийским акцентом». Удивительно, но кое-что из нововведений получило распространение. К моему вящему удивлению, не только в Прибалтике, но и в России. Эстонская столица Таллин, обретшая нынешнее название лишь в середине 20-х годов минувшего, ХХ века (до того многие столетия она называлась Ревель), в русской транскрипции стала порой писаться Таллинн, с двумя буквами "н". В Эстонии, и не только национал-дураками, это считалось признаком лояльности к эстонскому народу. Историко-культурное и географическое название территорий на юго-востоке Балтийского моря, искони на русском языке звучавшее как Прибалтика, превратилось в латинизированную «Балтию». При этом сами эстонцы не посчитали нужным отказываться от своего традиционного прозвания Пскова – Пихквой или Печор – Петсери. Доморощенные эстофилы, как правило русскоговорящие нерусские, с готовностью согласились с новшествами. Несмотря на то что по правилам русского правописания Таллин с двумя "н" не пишется хотя бы потому, что в противном случае пришлось бы произносить наименование этого города, что на балтийском берегу, протяжно гундося.

Один эстонский политик в начале 1990-х годов яростно и на полном серьезе требовал, чтобы одно кафе в университетском Тарту (до 1920-х годов – Юрьев) немедленно сменило вывеску «Бистро» на «Бистроо», согласно эстонскому произношению этого французского слова, принесенного на ту далекую землю русскими казаками после взятия в 1815 году Парижа. В те давние времена русские ратники, утомленные походами, боями и жаждой, торопили прислугу тамошних трактиров погонялкой: «Быстро, быстро!».

Между прочим, на английском, латышском, литовском, немецком и многих других европейских языках Таллин пишется с одним "н", и ни одному эстонцу в голову не пришло обидеться. Не оскорблены же национальные чувства тех же французов тем, что мы говорим не Пари, а Париж, или англичан тем, что не именуем классика Шекспира – Шейкспиэ.

Лично мне неизвестно в русском языке историческое или географическое понятие Балтии. Есть понятие Балтика (по-эстонски – Балтикум), обозначающее регион Балтийского моря со всеми странами на его берегах, включая часть северо-запада России. Есть ее юго-восточная часть, большим куском выходящая даже не на море, а на Финский залив. Называется все же она – Прибалтикой, нравится это кому-то или нет. Право же, смешно, когда кто-то, не носитель языка, начинает править этот чужой для него язык и требовать исполнения своих капризов от истинных носителей, но вдвойне анекдотично, когда эти самые носители соглашаются с подобной чушью. Здесь попахивает, в лучшем случае, плохо понятой (и поэтому достаточно безобидной) нормой деликатности в общении, либо отсутствием чувства собственного достоинства, либо… злонамеренностью с целью привнести в семиотическую систему (язык) русских людей (особенно русских прибалтов) изменения, выхолащивающие любые, в первую очередь на уровне подсознания, ссылки на связь Прибалтики с русской историей, географией и культурой. Дескать, Прибалтика есть отрезанный ломоть, и никакой общности у нее с огромным этно-культурным и историческим ареалом России не было, нет и не будет. Отметим при этом, что эта злонамеренность порой исходит отнюдь не от эстонцев в Эстонии, но от кое-кого из русскоговорящих. В первую очередь от тех, в чьих руках находится большинство русскоязычных изданий республики. Причем эти люди другими языками, включая эстонский, владеют совсем не так хорошо, как, казалось бы, родным для них – русским. Здесь мы и приближаемся вплотную к теме, поднятой Владимиром Бондаренко.

РУССКИЕ, РУССКОГОВОРЯЩИЕ И РУССКОЯЗЫЧИЕ

Перво-наперво хотелось бы подчеркнуть, что в определенных русскоязычных кругах Эстонии считается правилом хорошего тона говорить о неэстонском населении, как о русскоговорящем и ни в коем случае не о русском, хотя последнее составляет примерно 80% инонационального населения. Эстонцы же неизменно именуют всех говорящих по-русски – русскими. Особенно, когда речь идет об обзорах криминальной хроники, о проституции, о наркомании и прочем очень не комплиментарном. Конечно, дело вовсе не в «хорошем тоне», а в том, что есть влиятельные круги, всеми силами стремящиеся воспрепятствовать восстановлению и развитию национальной самоидентификации русского населения. Зато попользоваться деньгами русских потребителей и налогоплательщиков, голосами русских избирателей на местных и парламентских выборах им очень хочется (власть – это доступ к управлению денежными потоками!). Вот и встречают они буквально в штыки понятие «русское население» и подсовывают вместо этого – «русскоязычное». На самом деле понятие «русский» или «русское» куда более корректно даже в применении к людям нерусским по крови, по этническому происхождению, но причисляющим себя к носителям русского языка и культуры. (В этом смысле, наверное, Богу было угодно дать самоназвание народу прилагательным. Чей ты? Русский. В отличие от существительных – немец, англичанин, эстонец, финн, еврей, китаец… Видно, лишь русский народ наделен даром принимать всякого, кто приходит без меча и огня, талантом к экспансии своей культуры и языка почти исключительно естественными просветительскими и ненасильственными методами.) Великий создатель известного «Толкового словаря» Владимир Иванович Даль, будучи в молодые годы младшим офицером русского императорского флота (впоследствии подал в отставку – плохо переносил качку, и учился медицине в Дерптском (Юрьев, Тарту) университете), впервые вступив на землю своих предков – на датский берег, молвил, дескать, только сейчас я понял, что родина моя – Россия. Немецкий ученый Дерптского университета Клаус посчитал за честь назвать открытый им химический элемент рутений по древнему названию страны, которую он считал своей, – Руси. Лифляндский дворянин шотландского происхождения и русский полководец, предвосхитивший план Кутузова, а затем приведший русские войска к Парижу, Барклай де Толли любил повторять: «Мы – русские».

Правда есть люди, для которых русский язык – родной, но по каким-то причинам они причисляют себя не к носителям русской культуры, а к культуре своего этноса. И слава Богу, скажем мы. Пусть они будут русскоговорящими. (Попутно здесь будет уместно отметить, что по нормам русского языка следует использовать в отношении одушевленных субстанций слово «русскоговорящий» – население, человек, личность, житель и т.п. Понятие же «русскоязычности» относится к неодушевленным понятиям: книга, газета, журнал, листовка и, если хотите, театр, кино, ареал и др. Уважаемые коллеги – русские литераторы, редакторы и журналисты, публицисты и поэты, всяк уважающий себя человек, – ни себя и ни ваших соплеменников, единоверцев и единодумцев, не обзывайте существом неживым – «русскоязычным»!)

Иные русскоговорящие предпочитают доверительно сообщать эстонцам о своем нерусском происхождении. Как правило, из соображений какой-нибудь сиюминутной выгоды или конъюнктуры. Порой они проявляют «принципиальность» и отстаивают свою «нерусскость» и в беседах с русскими. Думается, что в этом присутствует толика кокетства или желания хоть чем-то отличаться, решая для себя более проблему самоидентификации своей личности, нежели вопрос о национальной принадлежности. Маргинальность таких людей очевидна, они не стали в полной мере носителями определенной культуры или культур. Потеряв связь с корнями и не обретя новых (как правило, многие мигранты разного рода и их потомки), они растерянны и ищут себя в новом, сложном мире, в новых условиях. Неопределенность, неприкаянность порождает страх перед будущим, страх – агрессивное отношение к внешней среде. Они, конечно же, в этом не виноваты. Такой оказалась судьба представителей многих народов на огромном пространстве страны, носившей вместо имени аббревиатуру СССР. Перемещения масс людей из деревни в город, из одного края государства в другой, с одной национальной территории на другую, ломка многовековых национально-социальных укладов. Выражение «я – не русский» в устах русскоговорящего маргинала являет собой часто не проявление русофобии, а желание индивидуума самоопределиться, отличиться от других. Унизительности такой формулы самоопределения они, к сожалению, не осознают.

Как-то мне привелось присутствовать в Таллине на конференции одной из ведущих «русскоязычных» партий Эстонии, упрямо отказывавшейся до последнего времени принять в самоназвание слово «русская» (в самом деле, назвать ее «Русскоязычная партия Эстонии» – вызывает улыбку). Рядом сидела молодая женщина. Кто-то из выступавших на трибуне сказал, мол, пора дополнить партийный логотип понятием «русская». Я спокойно заметил соседке, что наконец-то дело начинает двигаться в нормальном направлении. К моему изумлению, соседка ответила довольно твердо, что если такое случится, то многие русскоговорящие нерусские из партии уйдут. Пришлось привести контрдовод: вряд ли они это сделают в массовом порядке, а вместо тех немногих, кто покинет ряды своей политической организации, придет множество других, состоящих в слабеньких, фантомных партиях только потому, что они не боятся присутствия в официальном названии слова «русская». «Этнические партии уходят в прошлое, ибо характерны для политически незрелого общества», – прозвучал решительный ответ. «Но, позвольте, – возразил я даме, – например, Шведскую народную партию Финляндии к незрелым никак не отнесешь. Хотя в этой стране финские шведы составляют лишь 5,8% от всего населения, но шведский язык там – государственный. ШНПФ на протяжении последних 30 лет почти всегда имела в правительстве Финляндии (как правило, 11-15 министров) по два-три министерских портфеля. Причем, с государственной точки зрения, ключевых – финансов, обороны или иностранных дел. Невзирая на то, кто выигрывал выборы – социал-демократы или правые консерваторы. По программе – вполне классическая политическая партия, но, кроме всего прочего, имеющая свои специфические интересы, связанные с жизнеобеспечением шведского меньшинства. Кстати, в ней состоят и финны, которые не считают шведский язык и культуру для себя чужими. Обобщая, можно сделать вполне корректный вывод: пока есть значительное национальное меньшинство, тем более проблемы с защитой его прав, сохранятся и партии, содержащие этнический элемент». – «А все равно я не русская, поэтому против. Да и наш язык не обязательно должен быть русским», – продолжила возникшую мини-дискуссию собеседница. «Какой же вам подходит?» – спросил я. «Хоть английский. Я, кстати, английский филолог», – ответила она. «Где же вы его изучили?» – «А в Псковском университете». Так-так, образование получено в русском университете в древнем русском городе, а английский заменит русский в Эстонии? Несмотря на то что Великобритания и США далеко за морями-океанами, а Россия рядом останется всегда, как и сохранится неизменным влияние русской этнокультуры? Невзирая на то что русский – такой же язык фундаментальной науки, искусств и тем более литературы, как и любой другой всемирный язык, в отличие от эстонского? Я и обратился к ней на неплохом английском языке, начав с цитаты из шекспировского «Гамлета» (пригодилась большая языковая практика во время продолжительной работы журналистом-международником в странах Скандинавии). Женщина покраснела и предложила все же продолжить разговор на русском, присовокупив: «Но я все же не русская. Я – финка!» Пришлось перейти на финский. Благо, что я провел в Финляндии тоже не один год, и порой даже финны не могли различить во мне иностранца. «Нет-нет, я финским практически не владею!» – испугалась она. "А вы говорите на местном языке? – спросил я на чистейшем эстонском. Смысл дальнейшей тирады свелся к констатации очевидных фактов: вот видите, для вас русский язык – родной, читаете русские книги, образование получили в России, дома говорите по-русски, баллотироваться на выборах хотите от, по сути, русской народной партии, рассчитываете на голоса русских жителей вашего города (Нарва, откуда она приехала на конференцию, на 95% русскоязычный город), тем более что эстонцы поголовно никогда не голосуют за «русскую фамилию» (русские и русскоговорящие значительно меньше зависимы от различных социальных и национальных фобий, чем эстонское население). Так, на русских интересах и на русских голосах во власть въехать хотите, а интересы их не только не собираетесь защищать, но и само наличие прав на интересы признать не хотите? Это в стране-то, где русские составляют 35% электората, но вот уже десять лет лишены гражданства, права быть избранными и избирать в парламент, пользоваться русским языком даже в местах с преобладающим русским населением, в государстве, где ликвидировано русское высшее образование и принят закон о закрытии русских школ в 2007 году, где русофобия является нормой внешней и внутренней политики? Она молчала, опустив голову. Возразить было нечего. Позднее я узнал ее имя и фамилию. Более исконных русских имен и фамилий не бывает. Видать, то ли мать, то ли кто-то из бабушек или дедушек были финского, карельского или ингерманландского происхождения, а все туда же – я не русская и ни слова о русскости даже слышать не желаю. Не хочу никого обижать, но, в сущности, явление это можно вполне обоснованно считать паразитизмом.

Вот такая состоялась беседа с русскоговорящим жителем Эстонии. Не люмпеном, а человеком молодым, образованным, политически активным. Как же можно требовать к себе уважительного отношения, если русские сами себя перестали уважать? Если русские начинают отказываться от своего национального самоопределения на уровне личности? «Когда же русские перестанут утираться от плевков и унижений, когда же поймут, что главное для них – отстаивать и отстоять свое достоинство, и в первую очередь право быть русским, право на свою культуру и язык, право на полноценное участие в жизни общества?» – как-то с горечью спросил меня соратник по Эстонскому отделению Союза писателей России, известный эстонский поэт и прозаик (член СП СССР с 1953 года!) Уно Лахт, человек с развитым чувством собственного достоинства и уважающий это чувство в других людях. Все начинается с вопроса о состоянии собственной души. С разговора с самим собой без уловок и хитростей. Кто мы, где мы, куда мы идем и куда нас приведет нынешняя стезя соглашательства со слабыми, заблуждающимися или просто дураками, куда выведет нелегкая кривая умасливания недоброжелателей и умиротворения русофобов? Начинать нужно с уважения языка, на котором думаешь, говоришь, творишь, с достойного отношения к традициям родного языка, с понимания, что система знаков и символов, коими мы мыслим, затрагивает глубинные основы нашего сознания. Разговоры в России и за ее пределами о «русскоязычности» в применении ко всему и вся без учета права существования русскости для русских являют собой глубоко зарытую, мощную мину замедленного действия. Иной человек в угоду какому-нибудь нерусскому собеседнику тоже начинает говорить о русскоязычии, поначалу стыдливо так, из чувства такта, не думая, что через какое-то время он громко заявит о себе, «русскоязычном», как о чем-то самом себе разумеющемся. (Если каждый день сто раз повторять себе, что ты – баран, то, смотришь, через какое-то время и заблеешь.) Там, глядишь, позором заклеймит «проявления национальной ксенофобии», подразумевая не расцветшую буйным цветом русофобию, а русскую боль и горечь по поводу гибнущего на глазах Отечества, по поводу кривляний и плясок карликов на груди раненого могучего исполина. В болезни чужебесия уже не будет резать ухо поток заимствований в русской речи, ненужных, глупых. Не покоробит услышанный из гущи таллинской молодежной тусовки пассаж, мол, иду я от таллина садама, по мере пуйстее – мимо хотель «виру» к каубамая... (Перевожу со сленга, чуть утрированного мною: иду я от Таллинского порта по Морскому бульвару – мимо гостинцы «Виру» к универмагу…) Что это за чудо-юдо по прозванию «русскоязычный»? Почему имеет право на жизнь сформировавшаяся вдалеке от Германии культура прибалтийских немцев и мы говорим о немецких прибалтах, но не имеет права на нормальное отношение русская по сути культура русских прибалтов, представленная круто замешанным на прибалтийско-славянских кровях, исконными корнями и языком связанным с Россией русским населением? Хочешь быть русским прибалтом, русским финном, русским немцем, русским евреем или просто до мозга костей русским – будь им. «Русскоязычным» можно быть только до кости мозга.

РУССКОГОВОРЯЩИЕ И РУСОФОНЫ

Итак, корректность заставляет прибегать к наиболее адекватной языковой норме, отражающей суть определенной части по крайней мере близкого российского зарубежья с учетом численного превалирования там русских – «русское и русскоговорящее население (…название страны)».

Однако же В.Бондаренко совершенно прав, когда подводит к теме о еще одной группе русскоговорящих и, так сказать, русскопишущих. Странно, но эти деятели, владея русским языком, порой единственным для них, ненавидят Россию, русский народ, его язык и культуру. Подлость состоит в том, что они поносят русское на русском языке, ибо на другом языке не способны это делать. Степень недоброжелательства бывает разная в зависимости от обстоятельств и целей – от демонстративной, распирающей до рвоты злобы до показного равнодушия и даже, иной раз, игривой обманной демонстрации полусимпатий. Именно они с неизменным упорством настаивают на исключительности «русскоязычия». (Как тут не сослаться на смердяковское «ненавижу всю Россию» из «Братьев Карамазовых» Достоевского?) Уж не помню точно, то ли я увидел это слово в одной из публикаций академика И.Р. Шафаревича, то ли брошено было оно в одной из бесед с Игорем Ростиславовичем, но понравилось оно мне своей терминологической и смысловой точностью. Речь идет о русофонии. Привычно и безобидно звучит именование людей – носителей, скажем, английского, немецкого или французского языка – англофоны, германофоны, франкофоны. (К ним, например, можно отнести получивших добротное образование представителей стран и народов Африки, как правило, из бывших колоний этих метрополий.) Почувствуете разницу: англичанин – англофон, немец – германофон, француз – франкофон. Тогда подумалось, что мы не должны навязывать деятелям, не причисляющим себя к носителям русской культуры, и тем более выступающим с русофобских позиций (но с «основным» языком – русским), принадлежности к русским, и даже к предельно дискретным русскоговорящим. Предпочтительнее было бы их называть русофонами. Русскоговорящий по крайней мере признает русский язык как естественную среду, как логичную парадигму общения и не испытывает от этого неудобств или стыда. Литератор, творящий на национальном и на русском языке, вряд ли оскорбится, если его назовут, например, эстонско-русским или киргизско-русским (Ч.Айтматов) писателем, или русско-еврейским поэтом (Борис Пастернак, Давид Самойлов – с большой натяжкой русско-еврейские поэты в отличие от Бродского, так как они писали только на русском языке. Они, скорее, действительно русские поэты еврейской национальности).

Русофон – термин заимствованный (фон – от греческого «звук, голос»). Он очень приближает нас к пониманию того, что в лице русофона мы имеем дело с чем-то издающим звуки согласно артикуляционным и акустическим свойствам русского языка. Русофония – явление ничего иного общего с русским не имеющее. Вернее, имеющее ровно настолько, насколько имеет отношение к русскому языку патефон, граммофон или диктофон. Воспроизводимая этими аппаратами речь может представлять интерес, вызывать одобрение или возмущение, но сам по себе аппарат ничего худого не содержит. Не вызывает же эмоций микрофон. Его можно в лучшем случае включить или отключить, а в худшем – дать по башке лингвохулигану, если ручка удобная и «набалдашник» увесистый. Для русофона Россия – «эта страна», а самый любимый язык – заливной с зеленым горошком. Словом, русскопишущие русофобы – это литераторы-русофоны, поэты-русофоны, журналисты-русофоны и т.д. Думается, что в этом случае заимствование термина из другого языка уместно и оправданно, ибо он применяется к внерусскому человеку, в какой бы сфере он ни был занят. В том числе и в литературной.

Таллин, Эстония