Текст книги "Газета День Литературы # 94 (2004 6)"

Леонид Бородин ДВА РАССКАЗА

ОСЕННИЕ ХЛОПОТЫ

Такое бывает, что ни год, поздней осенью, когда листья… и так далее… Когда дожди, лужи, зонты… и тому подобное…

Короче, объективность – глаза б не видели…

К сожалению, видишь, а порой и нарываешься. Пример.

Чуть зазевался, и не только иномарка с прибабахами, но и самый задрыпанный «жигуль» на повороте обделает тебя с ног до головы вонючей грязью, и тогда что остается? Да просто выхватываешь из-под плаща «калашников» и этак с чувством весь рожок… Там где-то – ба-бах! Только и успеешь, что рожок поменять, а уже, как положено, милиция, пожарные… Нормально дело поставлено…

А бомжи, что по поздней осени как раз вселяются в чердаки, а ведь на чердаках туалетов нету, и если случилось жить на верхнем этаже, что делать-то? А вот то и делаешь: идешь в ближайший банк, берешь ссуду под сорок процентов месячных, покупаешь обвонявшим бродягам квартиры – а как иначе? Никак.

Одно хорошо. Осень – проверка человека на вшивость. Объявляют: отопление включим, когда средняя температура запишется, как плюс восемь. Вот оно, есть. И не плюс восемь, а минус один. Щупаем батарею, ухом прикладываемся – не фурычит. Отогреваем ухо зажигалкой, набираем номер телефона соответствующей службы, спрашиваем вежливо: «Если не сейчас, то когда? Если не вы, то кто?»

Ответ невразумительный. Нормально. Идем по адресу. В первом кабинете дама, то есть женщина, короче – баба. «А я при чем, – говорит, – идите к начальнику.» Культурно. К начальнику, а не куда-нибудь. Всё по регламенту.

Начальник – типаж.

– Когда? – спрашиваю.

– Когда надо, – отвечает и конфетку сосет – курить отучивается. – Еще вопросы есть? Еще вопросов нету. До свидания.

Дальше как обычно. Обходишь стол, заходишь за стул, за лысину и три раза мордой об полировку.

– Я-то при чем, – оправдывается, – президент…

– Всё правильно. Вертикаль власти. Горизонталь мы уже проходили. Выходишь, берешь такси, через час-другой вот тебе и Кремль. Деньги остались дома. То есть у жены. Снимаешь с руки «Роллекс» – не берет козел. Уговариваешь – бесполезно. Тогда бросаешь «Роллекс» на заднее сидение. И «лимонку» туда же впридачу. Чтоб не выпендривался.

У каждого входа часовые. Приятно, потому что порядок. Суешь под нос удостоверение генерала ФСБ – по случаю на Арбате купил – и пожалуйста! Еще и под козырек.

В приемной секретарша. Жвачку жует – курить отучивается. Бормочет что-то невнятно. То ли президент в душе, то ли с Бушем, то ли с Бушем в душе…

Тут часть стены в сторону, и оттуда президент. Скромный, с достоинством, не то, что прежний плясун… Приглашает. Захожу. Опять же скромно, ни тебе бассейнов, ни буфетов, ни дискотеки…

Для порядка спрашиваю, как дела… ну… вообще…

– Работаем, – отвечает.

– В Чечне как?

– Мочим помаленьку, только ведь, сами знаете, лето засушливое было.

– Да уж, – отвечаю, – я, собственно, по поводу отопления…

– В курсе. Чубайс, нехороший человек, опять котельные отключил. Разберемся.

Трубку снимает, а Чубайс уже в трубке.

– Слушай, рыжий, – тихо, но со значением говорит президент, – по-моему, ты давно цветами не торговал, а?

– Понял, – отвечает Чубайс, – чего включить-то надо?

– Сам не догадаешься, отправлю назад в ЦРУ.

И тут на столе президента сразу три телефона звонят: красный, голубой и белый.

– Ну, какой возьмем? – спрашивает президент.

– Красный, – отвечаю, не подумав.

Президент пальчиком грозит.

– За коммунистов голосовали?

Я человек прямой.

– За них, – отвечаю.

– Что ж, демократия…– поднимает красный и тут же мне, – это вас.

Беру трубку. Жена орет радостно: «А у нас отопление включили!»

– Вот так, – говорит президент, – работаем, стараемся, везде, конечно, не поспеешь…

– Да это понятно, – отвечаю, – так я пошел?

– Зачем: «пошел»? Распоряжусь, отвезут.

Когда сажусь в президентскую «персоналку», по сторонам оглядываюсь. От такси, на котором приехал, только мой «Роллекс» у бордюра. Не заметили. А так – чисто. МЧС свое дело знает. Хрен с ним, с «Роллексом».

У подъезда мужики базарят. П

роходя, прислушиваюсь. «Что за бардак, – орут, – уже тараканы померзли, а они, суки, отопление не включают!»

«У кого не включают, а у кого и включают! – думаю про себя. – Ишь, привыкли, чтоб им все на тарелочке… Демократия – это вам не что-нибудь, а равные возможности!»

КВАДРАТНЫЙ БРЕД

Специалисты мне не раз говорили, что исключительно по специфике психики даются людям иногда логичные и долгопамятливые сновидения.

Возможно, не в пользу моей психики, но мне как раз даются.

Так вот, однажды увиделось такое...

Посреди нескольких типичных московских девятиэтажек в центре умеренного озеленения – скамья. На ней несколько человек интеллигентного типа и вида. Я тоже среди них, хотя себя как-то не вижу, но лишь осознаю присутствие. Разговора вроде бы не происходит, и при общем молчании вдруг случается следующее: из-за западной девятиэтажки, что напротив, взлетает над крышей преогромнейшая белая птица, летит она медленно и тяжело, едва не задевая телеантенны, а затем опускается перед нами, сидящими на скамье метрах в двадцати... Небывалая птица. Не только потому, что стерильно белая и огромная – не меньше, чем пять на пять или шесть на шесть. Но в том дело, что она вся квадратная: квадратные крылья, хвост квадратный, голова квадратная, и на этой квадратной голове дивной голубизны квадратные глаза-глазищи.

Сидящие на скамье вроде бы и поражены увиденным, но поражены, сказал бы, слишком уж рационалистично. Один, светлолицый, с красиво уложенными русыми волосами и с чертами лица какого-то очень известного актера, сказал с достаточно уверенным предположением:

– Не иначе, как последнее произведение Церетели. Только ему по силам подобные масштабные парадоксы.

Ему тут же возразил другой, тоже очень интеллигентный, изящно одетый, правда не к месту, потому что зачем ранним летним утром выходить во двор в костюме при белейшей рубашке и с галстуком да еще в сверкающих, словно впервые одетых туфлях явно не отечественного производства.

– Церетели? Да вы что, дорогой мой! Он же решительно не способен на переосмысление реальности. Его монументализм именно реализмом и банален...

– Полагаете, – спрашивает третий на скамье, тоже чрезвычайно интеллигентного вида мужчина в спортивном костюме, недавно присевший после пробежки вокруг девятиэтажек, – полагаете, что сие творение рук Эрнста Неизвестного?

– Ни в коем случае, – отвечал пижонисто одетый.– На столь дерзкое вторжение в гармонию способен только один человек – Михаил Шемякин. Только его фантазии под силу взломать банальность природной линии и выявить правомерность существования бытия без смысла, ибо именно в нем, в бытии без смысла, возможна реализация полной свободы. Все прочие формы бытия зависимы, взаимозависимы. Они же и источник вечного человеческого рабства.

Я, как уже сказал, себя на скамье не вижу и только осознаю присутствие. И слышу свой робкий голос.

– Господа, она, между прочим, плачет. К тому же квадратными слезами!

– Ну, – ворчит светлолицый, – это уже перебор. К сожалению, должен заметить, что Шемякину порой не хватает меры, зачастую сущего пустяка. Это бывает так досадно... Что ж, гениальность тоже не без ущербинки...

И вдруг с разных сторон объявились рабочие в ярко-синих комбинезонах и с желтыми касками на головах. У каждого в руках были какие-то инструменты, похожие, скорее, на оружие каменных веков. Было их не менее десяти человек, и сначала они несколько раз обошли вокруг квадратного белого чудища с плачущими глазами, а затем каждый выбрал себе участок туловища птицы и своим страшно скрежещущим инструментом начал спиливать-стачивать углы бесчисленных квадратов.

Тут мы все, и я в том числе, с возмущенными восклицаниями кинулись к ним, требуя соответствующего мандата на подобное кощунство, на что один из рабочих спокойно и с достоинством объяснил нам, что они из «Комиссии», что получили задание привести сие творение в Божий вид, и что мы, возмущенно вопящие, шли бы себе куда надо, по своим культурным потребностям.

Не снеся подобного варварства и цинизма, один из «наших» заявил дерзко, что все мы являемся борцами культурного фронта и намерены преподнести урок холуям, ханжам и бюрократам из так называемой «Комиссии».

В тот же момент светлолицый с актерской внешностью сперва торжественно провозгласил:

Я с детства не любил овал,

Я с детства угол рисовал!

А затем принял позу «змеи» и неуловимым тычком ладони свернул на строну физиономию одному из рабочих, каковой, тем не менее, в отмахе чем-то вроде напильника успел начисто сбрить богатую шевелюру своему неожиданному противнику. То есть, практически скальпировал его... Тот, что в белой рубашке и при галстуке, «стилем обезьяны» крутясь по земле, в миг успел посшибать с ног несколько человек, в том числе и меня. Но особо отличился тот, что с пробежки. Его «стиль тигра» оказался столь эффектным, что, когда я, наконец, поднялся на ноги, то увидел, что половина «работяг» в совершенно измордованном и бездыханном состоянии валялись кто где...

А я-то! Полудохляк, что откуда взялось, вдруг взмыл не менее чем на полтора метра в воздух, в воздухе исполнил шпагат и еще по-советски крепкими подошвами старых сандалей сперва левой ногой начисто свернул башку на сторону одному из касконосцев, а правой уже исключительно в азарте сражения зашвырнул в песочницу слегка зазевавшегося обладателя «стиля змеи». Всё свершалось в таком темпе, что разобраться, где свой, где чужой – никак! После второго не менее успешного шпагата, некто сзади чем-то наподобие огромного зубила снес мне полголовы, ровно по брови. Так что последние моменты я всё же рассмотрел, не имея, правда, соответствующего инструмента для осмысления – сей инструмент, как утверждает медицина, находится несколько выше бровей.

К концу происшествия на полусогнутых сохранился только один из рабочих. Квазимода в сравнении с его физиономией смотрелся бы Аленом Делоном.

И в это же время несчастная белая квадратная птица, выпрыснув из квадратных глаз последнюю порцию голубых квадратных слез, с тяжким напряжением распрямила свои квадратные крылья, сделала мах, оторвалась от земли на десяток сантиметров, потом еще мах, еще... Тень ее квадратных ног с квадратными когтями на миг закрыла-перекрыла, как мне показалось, квадратное небо. Когда шум от ее крыльев затих, мирно затих и я, и что бы там медицина не утверждала, последняя мысль – она все-таки была:

«Всё из-за Малевича!»