Текст книги "Ричард Длинные Руки - принц императорской мантии"

Автор книги: Гай Юлий Орловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Он посмотрел с подозрением, поморщился кисло, кивнул:

– Да, ты прав, смертный. Заговорщики всех нас оскорбили своим дерзновенным и богохульным мятежом.

– Созовешь ополчение?

– Мне хватит и легиона, – отрезал он. – А что такое ополчение?

– А-а, – сказал я довольно, – у вас все военнообязанные? Это хорошо. Страну должен защищать весь народ! Ну, в смысле, всю страну, ты же человек военный, понимаешь метафоры… К тому же смерть в бою всегда почетна! Особенно когда вон как у вас, бессмертных. Тут убили, а там проснулся…

Михаил посмотрел на меня свысока, явно заколебался, сообщать ли мне какую-то истину или же умолчать, наконец сказал нехотя:

– Когда ангел погибает здесь на земле… он, как бы тебе объяснить, возвращается. Да, к Творцу. А тот мир отделен от нашего огромностью… снова не могу объяснить… ну, например, но это только грубое, очень грубое приближение, этот мир обладает плотностью камня, а тот мир в сто тысяч раз легче и разреженнее воздуха, которым дышим!

Он посмотрел с напряжением, но я, к его изумлению, лишь кивнул:

– Продолжай, как раз это представить могу легко.

– Духовных миров, – продолжил он с недоверием в голосе, – три. И каждый из них в миллионы раз легче и неосязаемее, чем предыдущий.

– Творец на последнем, – сказал я, чувствуя себя знатоком, – верно?

Он покачал головой:

– Нет. Господь – это все, а наша вселенная – лишь крохотная частичка в Нем, в миллионы раз мельче, чем капля крови из твоего пальца. И для того чтобы создать эту диковинку, грубый материальный мир, Господь постарался убрать Свое присутствие из этой части, отгораживая ее мощными щитами клипод от остальной части Себя, иначе созданный под чудовищным сжатием мир тут же снова распадется и растворится в Творце…

– Круто, – пробормотал я ошалело, – а зачем ему это понадобилось?

– Чтобы все в этом мире имели собственную волю, – объяснил он обстоятельно. – Думаешь, почему даже ангелы, побывавшие на земле, то и дело начинают вести себя не так, как вели раньше? Люцифер был на Земле дольше всех! Именно он был приставлен наблюдать за садом, забыл?

– Вот оно что, – пробормотал я. Куски церковной мозаики, которые знал давно и которые узнал недавно, начали складываться в изящную и законченную картину. – Значит, ангелам здесь надо, так сказать, акклиматизироваться?

– И обратно, – ответил он. Увидев непонимание на моем лице, пояснил: – После этого мира они долго приходят в себя в духовном мире…

– Который не духовный, – сказал я ревниво, – а всего лишь разреженный!

– Но в нем нет привычной тебе материи.

– Все равно, – сказал я. – Материя есть везде. Пусть даже один протон на мегапарсек. А потом эти ангелы так же долго и трудно попадают сюда снова?

Он кивнул:

– Потому убитых здесь не жди скоро. Они могут появиться только через годы.

Я потер ладони.

– Отлично.

Он с укором в глазах покачал головой:

– Но те, которых убил ты, уже не возвращаются. Только человек может убить ангела по-настоящему. Безвозвратно! Потому что хозяин на земле человек, и законы высшего мира здесь не действуют.

Я пробормотал немножко сконфуженно:

– Ну, иногда нас заносит, но если Господь решил даровать нам свободную волю, которую сам не может изменить или ограничить, то, значит…

Он сказал с неохотой:

– Значит, какой-то смысл в этом есть, но нам он неведом.

Я сказал с предостережением в голосе:

– Михаил, нам остается только склониться над великой мудростью Творца и верить, что Он знает, что задумал! А не начинать всякое там: маразматик, из ума выжил, все делает хуже и хуже… Те, кто так говорит или думает, сами раньше из ума выживут, если он у них был, а Творец будет все такой же креативный!

Он отступил, сказал сухо:

– Как только возникнет портал, я брошу через него все легионы!

– С Богом, – сказал я.

Он посмотрел на меня удивленно:

– Что?

Я пояснил:

– Бог с нами, людьми, что и понятно, но я от щедрот души пожелал, чтобы Бог был и с вами, ангелами. Вы хоть и низший класс слуг, вроде говорящих пингвинов, но я за равенство!

Его перекосило от отвращения, пламя вокруг него вспыхнуло какое-то рваное и с багровым оттенком и исчезло вместе с Михаилом зло и с треском горящей кровли дома.

Я посмотрел на пустое место, как-то показалось, что обидел чем-то архангела, хотя как я могу, будучи исполненным ко всему на свете христианской любви и как бы всепрощения?

Глава 16

Первоначальная путаница в моем восприятии с именами и датами постепенно улеглась. Даже то, что властелином ада в каких-то древних документах называется Люцифер, в каких-то – Самаэль, а в некоторых и вовсе – Авраэль, на самом деле никакого противоречия нет, все так и было. Только это разные периоды времени, трудно представить, что все останется неизменным веками, тем более – тысячелетиями.

Если даже короткоживущие люди успевают сменить профессии и специальности, то свергнутые ангелы постепенно находили себе иные занятия, оставляли одни посты и переходили на другие, вообще меняли взгляды, желания, привычки…

Таким образом, целеустремленный Вельзевул стал властелином Ада, а раздираемый противоречиями Самаэль ушел в различные искания истины и поиски смысла бытия.

То же самое и с другими ангелами, что поднимались на вершины иерархии, опускались на самое дно, уходили в стороны…

Азазель появился с гнусной усмешечкой торжества на хитрой морде, одет еще хвастливее, окинул меня быстрым взглядом с головы до ног.

– Тебе уже самому кажется, – поинтересовался он, – что жить без меня не можешь?

Я отшатнулся:

– Тьфу-тьфу! А то еще приснишься.

– Ладно, – сказал он покровительственно, – я же понимаю, ты собирался возопить: Азазель, спаси!.. Я, мол, дурак, я уже запутался!..

– Ну да, – подтвердил я. – И носик мне вытри. Но вообще-то в какой-то мере ты прав, хотя вооб-ще-то прав всегда я. Мятежники о нас знают все, а что мы о них?

Он ухмыльнулся:

– Ну, не все… Зачем им все?

– Но достаточно, – уточнил я, – чтобы чувствовать себя уверенно.

– Мне кажется, – заметил он, – ты всегда чувствуешь себя уверенно.

– Пусть так и кажется, – сказал я, – а пока сплюнь. Кто глава мятежа? Каковы их силы?.. Где база и насколько она укреплена?

Он по-хозяйски опустился за стол, я толкнул в его сторону медную чашу с темно-красным вином, и она поплыла, как лодочка под парусом, подгоняемая сильным ветром.

– Знаешь, – проговорил он, отхлебнул, прислушался к ощущениям, я зло сопел и притопывал, продолжал медленно и раздумчиво: – Видишь ли, даже Енох в своей первой книге сообщил, что вместе с Самаэлем ушли великие ангелы-аристократы Семъяйза, Арестикифа, Ариман, Кокабаел, Тураел, Румъйял, Данел, Нукаел, Баракел, Ар-мерс, Батаръйял, Базазаел, Ананел, Турхйял, Си-манизиел, Иетарел, Тумаел, Тарел, Румаел, Изе-зеел…

Я взмолился:

– Не запомню!

– И не надо, – сказал Азазель. – Достаточно знать, что ни одного из них нет среди этих новых мятежников.

– Ого, – ответил я. – Уже пожалели, что… тогда погорячились?

Он пожал плечами:

– Не всякий способен признаться в своих ошибках, даже если и пожалел. Но в новом мятеже не участвуют, это важно.

– Настолько сильны?

Он кивнул:

– Да. Если бы оказались с новыми мятежниками, битва была бы совсем не легкой.

Я вздохнул с облегчением:

– Слава… гм… здорово это. Они все в стороне?

– Пока, – ответил он. – Но если силы небесного легиона увязнут, могут прийти на помощь. Нам, а ты что подумал?.. Главу нового мятежа ты знаешь, это неустрашимый и неистовый Алфофаниэш, сын самого Асмодея, который в данное время в аду считается царем.

– А Вельзевул?

– Вельзевул, – сказал он с легким раздражением, – властелин Ада. Это не одно и то же! Алфофаниэш и раньше управлял тысячами демонов, а сейчас у него, сам понимаешь, сотни тысяч, если не миллионы, сторонников мятежа. Кстати, о тебе спрашивала бывшая жена Самаэля…

Я поморщился:

– С какой целью?

– Не знаю, – ответил он откровенно. – Я на ее месте отыскал , бы что-то поинтереснее. Все-таки у нее первым мужем был Адам, вторым – Самаэль, а больше настоящих мужей так и не наблюдалось.

У меня на мгновение сперло в зобу, вспомнил, кто, по слухам, был женой Самаэля, но политик во мне взял верх и ответил за меня с подчеркнутой отстраненностью:

– Кто из могучих архангелов, ставших архидемонами, поддерживает Алфофаниэша? Вообще, у него есть могучие сторонники?

– Немало, – ответил он, я с удивлением уловил в его ровном голосе скрытую горечь. – Во-первых, все языческие боги, что выжили, но ненавидят новый мир, это Маммон, Пифон, Прозерпина, Астарот и Астарта, Молох, Ваал, Тевтус… Они все еще сильны! Из новых примерно половина. Мне особенно жаль, что там Адрамелех, князь огня, мы дружили и немало погуляли на земле в поисках развлечений. Я был уверен, он все понял и смирился…

Лицо его погрустнело, из груди вырвался тяжелый вздох. Я спросил быстро:

– А что сам Асмодей?

– В стороне, – ответил он. – С Вельзевулом не пойдет. С Михаилом – тем более, все-таки мятежниками заправляет единственный сын. Но Асмодей мятеж осуждает. Или порицает. Как лучше?

– А эта, – проговорил я с некоторым затруднением, – бывшая жена Самаэля… она с мятежниками?

Он посмотрел в изумлении:

– Ты что-то совсем не разбираешься в ситуации!.. Хотя да, у тебя на земле проблем хватает. Нет, Лилит никогда не была с мятежниками, она сама мятежница еще та. Но не потому, что с Творцом спорит. Она свою независимость отстаивает. Сперва от Адама, потом от Самаэля ушла, тот как-то решил покомандовать ею… Теперь вот через пару сотен лет вдруг заинтересовалась тобой.

– Вовремя, – ответил я нервно. – Когда кровь и слюни во все стороны! И стук мечей по головам. Ладно, пойду взгляну, кто там еще прибыл…

– Давай, – сказал он серьезно. – Что за жизнь у тебя, человек?

Я развел руками, за подготовкой к сражению с новыми мятежными ангелами почти просмотрел прибытие воинских формирований к долине отца Миелиса.

Помимо рыцарства Сен-Мари и Вестготии с севера дотащилась тяжелая рыцарская конница из королевств Великая Улагорния, Бриттия, Ирам, подошли с запада шателленцы и вендоверцы, с востока – бурнандцы, а с юго-запада и юго-востока рыцарские отряды из Фоссано и Мезины.

Все расположились вокруг долины, ставят шатры, устраивают лагеря так, чтобы по сигналу сразу в бой. Я побывал везде, но не слезал с коня, битва с Маркусом не сегодня-завтра, но вторжение в ад начнется уже в считаные часы, если не минуты.

На обратном пути Бобик резко взял в сторону, там из земли выступают поросшим мхом циклопические камни древних развалин, я вздрогнул, заметив сидящую на камне женщину в скромном сером платье и легком платке, наброшенном на плечи.

Она улыбнулась навстречу, словно встречает доброго друга. Бобик подбежал и попытался свалить ее на землю, что значит опасности не видит, точно не враг в том смысле, что не оборотень, не монстр.

Арбогастр подошел тоже спокойно, но сердце мое начало стучать все чаще и взволнованнее. Я медленно покинул седло, чувствуя себя так, словно вот сейчас приближаюсь к раю, из которого пинком вышибли моего далекого предка.

Женщина поднялась, высокая прическа мне будет до подбородка, чуточку откинула голову, всматриваясь в мое лицо. Я в свою очередь смотрел и не мог отвести взгляд, хотя вроде бы ничего блистательного, но какое же это совершенство…

– Так вот ты какой, – произнесла она мягким женственным голосом, и мое сердце сладостно стиснулось в непонятной истоме, – к которому все сходится.

– Что сходится? – полюбопытствовал я. – Меня зовут Ричард Длинные Руки. Вообше-то от того, что само плывет или сходится, стараюсь держаться подальше.

– Я Лилит, – ответила она просто.

Я охнул:

– Да ну… что, та самая?

Она кивнула.

– О тебе, – сказала тем же женственным голосом, что проникает прямо в сердце, – говорят и небесные, и те, что в аду. Все стараются произносить твое имя с пренебрежением, но… слишком уж стараются. Это заметно. А еще заметно, те и другие пытаются на тебя опереться, словно ты Тот Самый Краеугольный.

Я торопливо соскочил на землю, мог бы и раньше, каждая жилка дрожит, даже голос едва не дал петуха, потому я проговорил нарочито замедленно:

– Ого!.. Даже не верится… ты та самая Лилит, которая… и вот теперь я зрю своими глазами…

– Твое мнение, – продолжила она тем же голосом, – все приводят в доказательство своей позиции. Обе стороны. Как ты так ухитряешься?.. Да, я та самая, если ты имеешь в виду…

– Первую жену Адама, – досказал я. – Никогда бы не подумал, что ты такой шедевр! Уважаю господина Бога. Пойдем чего-нить выпьем?.. Мой черный Зайчик донесет и двоих. Хотя донести могу и я.

Она тряхнула головой, звонко расхохоталась:

– Да, я таким тебя и представляла!

– Сэра Ричарда? – уточнил я.

– Нет, – ответила она милым женским голосом. – Мужчину, которого хотела бы встретить все эти тысячи лет.

– Ох, – сказал я, – да я за такие слова что хошь или кого хошь… С ума сойти! Чтоб сама Лилит такое сказала!.. И кому? Мне!

– А что не так?

– Все так, – ответил я. – Конечно же, я самый замечательный на свете, но дело в том, что знаю это только я один… а тут ты такое выдаешь! Прям родственная душа!

Она произнесла спокойно, но с некоторым радостным удивлением:

– А ты не чувствуешь… что наши души в самом деле…

Я прислушался к себе, неведомый жар поднялся из глубин моей не такой уж мохнатой и заскорузлой, как хотелось бы, души, охватил все тело, наполняя звездным огнем каждую клетку и каждую митохондрию, включая и заснувших.

– Это что? – спросил я настороженно. – Колдовство?

– Разве Творец не выше любого колдовства? – спросила она.

– Он творил тебя, – напомнил я, – а я так, сам сотворился, что ли… Ты же творение самого Всевышнего! Блин, да Он, оказывается, и в таком деле мастер!.. Одно дело – творить миры, другое – тебя вытютюливать так, что у меня сердце останавливается, а в зобу подкатывает и спирает. Зоб – это вот здесь, не думай ничего лишнего.

– Лишнего, – ответила она, – ничего.

Взгляд ее сказал все остальное. Я успел растопырить объятия, и она вошла в мои загребущие.

В апартаментах, предоставленных в мое распоряжение сэром Робером, я постарался создать самые изящнейшие фужеры, какие только мог представить, но все равно получаются только те, которые держал в руках или хотя бы видел, однако видел достаточно, чтобы она онемела в восторге.

– Как., как ты это делаешь?

Я неспешно наполнил полусладким шампанским, Лилит устроилась в глубоком кресле по ту сторону стола и наблюдает за мной большими блестящими и любопытными глазами.

– Если я по образу и подобию, – произнес я с должным самодовольством, – то сама как бы понимаешь или даже разумеешь… Ведь понимаешь?

Не отрывая восхищенного взгляда от фужера с вином, она все же недовольно дернула плечиком:

– Трудно представить себе, что ты по образу и подобию.

– Я же творю? – возразил я. – А творить начал, как только меня вышибли из рая, и я взял в руки палку побольше. И до сих пор такое творю!

– Такое, – согласилась она, – что потопом либо Маркусом только и остановить твое творчество, смертный.

Она так осторожно взяла фужер, словно боится раздавить его пальцами, настолько тончайшее и почти незримое стекло, видно только бегущие вверх пузырьки.

Я с удовольствием наблюдал, как делает первый глоток, как прислушивается, улыбка воспламеняет сперва глаза, потом губы, затем все лицо, и вот она довольная и счастливая смотрит на меня восторженными глазами.

– Знаешь, – сказал я, – если бы я не верил в Творца безгранично, я бы сказал, что это на Него повлияли некие враждебные человеку силы. Дескать, за власть и дивиденды борются могущественные группировки и тянут на себя одеяло.

Она отпила еще чуть, заулыбалась шире и поинтересовалась легко:

– А что на самом деле?

– Ничего, – ответил я хладнокровно. – Никто за власть не борется уже потому, что там бороться некому. Господь – монарх и самодержец!.. Думаешь, кому я подражаю? То-то.

– Какое самомнение, – сказала она с подчеркнутым отвращением.

– Самомнение позволило Икару взлететь, – заявил я гордо. – Скромные никогда ничего не свершат!.. Творец един и бесконечно велик, у него нет ни родни, ни товарищей, ни приятелей.

Она сказала ядовито:

– Ты о Творце или о себе, а то я что-то запуталась.

Я ответил гордо:

– А разве Он не вдохнул в меня часть своей души?.. Да так вдохнул, что сама видишь! Я весь в творческом поиске чего-нить такого особенного, чтобы горько-гладкое с кисло-соленым и шершавооранжевым в одном букете.

Она посмотрела исподлобья:

– Жуть. Не думала, что ты станешь таким. В звериной шкуре был бы проще. А это что ты делаешь?

– Пирожное, – объяснил я. – Погоди, это только начало! Они такие разные… А я вообще-то в звериной шкуре или в этом жипоне все равно прост…

Она понимающе опустила ресницы и поднялась, теплая и такая послушная, что даже и не знаю, чего Адам хотел еще, скотина тупая?

Часть вторая

Глава 1

Мне показалось, в постели провели мгновения, но доски затрещали и проломились с грохотом. Мы оказались на полу. Лилит расхохоталась, а я жарко выдохнул:

– Даже не представлял…

Она довольно улыбнулась, глядя снизу вверх в мое лицо сияющими глазами:

– Понравилось?

– Не то слово, – пробормотал я измученно. – Теперь понимаю самцов пауков и богомолов.

– Милый?

– Когда дорываются вот до такого, – объяснил я, – то забывают обо всем на свете! Даже о том, что самка в этот момент начинает жрать их не по-детски, отгрызает голову, так что копуляцию эти самцы продолжают и заканчивают уже в буквальном смысле без головы!.. Вот это страсть!.. Ты тоже могла бы загрызть меня, даже не почувствовал бы. Она промурлыкала:

– Как я могла, ты так… хорош. И совсем не прост. Я даже не предполагала…

Я с сожалением поднялся, подал ей руку. – Теперь понимаю, почему богомолы или пауки не стали доминантами на земле!

– Почему? – спросила она наивно.

– А вот потому, – сказал я, увидел в ее ясных глазах непонимание, – пояснил: – Если они за эту радость, за этот безумный экстаз отдают все, даже жизнь… да что жизнь, ее не жалко, но мозги? Из людей разве что Дон Жуан…

Она оглянулась на кровать с провалившимся дном, расхохоталась, счастливая и раскрасневшаяся, на ходу подобрала платье, я даже не успел увидеть этот сложный процесс одевания женщины, как она, уже одетая, хоть и с распущенными волосами, оказалась в глубоком кресле.

– Кто это? – поинтересовалась с интересом.

– Один искатель, – ответил я. – Искал истину не в том месте. Он бы оценил…

– А ты?

– И я ценю, – заверил я. – Я вообще ценитель. Покупаю редко, но ценю, ценю…

Она чарующе улыбалась:

– Спасибо.

Я пробормотал:

– Еще один довод за то, чтобы изолировать людей от ангелов. Это вот не должно быть таким неистовым и диким… иначе кто захочет наукой заниматься? Не-е-ет, паукам и богомолам можно, а людям низзя!.. Безумный секс должен быть изгнан. Оставим умеренный. Или средне-умеренный с переходом до бриза. Или зефира. Поощрять нужно полезное, а приятное и само прорвется.

Она победно улыбалась, поглядывая то на меня, то на дивные деликатесы, что возникают на середине стола и быстро заполняют столешницу.

– А получится?

– Что?

– Отказаться от безумного?..

– Трудно, – признался я. – Просто безумно трудно. Но можно себя если не убедить, то принудить. Как отец Сергий, что обрубил себе… гм… пальцы, чтобы удержаться от искушения.

Она вскинула в изумлении брови:

– И ты смог бы…

– Нет, – признался я, – но человек – хитрая тварь. У него, как у лисы, несколько запасных выходов из норы. Это вы – существа простые, чистые, неиспорченные… У вас и вязка прямая и честная, а у нас все не как… ну, люди не ангелы, ты поняла!.. Попробуй вон те штуки, дивный вкус!

– Не поняла, – ответила она честно, – но я не представляю, чтобы ты сумел отказаться от этого всепоглощающего безумия! Это же самое сильное, мощное и неостановимое чувство!.. Разве не Господь вложил его в каждого и велел плодиться и размножаться? Это же самая первая из заповедей, которую получил человек!.. Самая первая и самая непреложная!

– Я не собираюсь противиться, – сообщил я. – Что, я похож на сумасшедшего?.. Я не собираюсь отменять законы Господа. Но как его штатгалтер… или это не у него штатгалтер? Хотя почему не у него? Наместник и штатгалтер – одно и то же, так что я вправе руководствоваться законами Господа, применяя их для местных особенностей почвы, грунта и климата. Модифицируя, собственно. Снабжая подзаконными актами, как, что, зачем и куда кого за что. Не поняла?

Она покачала головой:

– Ни слова.

– Волшебная женщина, – сказал я с восторгом. – Просто идеальная! В общем и короче говоря, как рекут в Одессе, где даже разниц аж две, Господь дал нам, людям, базу. Солидную базу, краеугольную. Ее еще называют краеугольным камнем, что простой народ, не склонный к абстракциям, начал считать в самом деле простым, хоть и важным камнем.

Она взяла пирожное, не сводя с меня внимательного взгляда.

– Так это не камень?

Я отмахнулся:

– Конечно, нет! Но дело не в камне, а в самой базе. Надстройку над камнем, то бишь базой, Он велел строить самим. Человекам!

Она прищурилась:

– Так уж и велел?

– Подразумевал, – пояснил я. – Объяснять очевидные вещи – это унижать собеседника. А как Он может унижать человека? Это же выказывать недоверие к собственному гению!

Она откусила краешек вафельной трубочки с нежнейшим кремом, заулыбалась, наслаждаясь неведомым вкусом, но сказала, поддразнивая:

– Ну да, это же сам человек!

– А что, – ответил я серьезно, – я сам заметил, что все чаще вспоминаю насчет по образу и подобию.

– А сейчас почему?

Я сказал с убеждением:

– Ну не станет же Он называть свое лучшее творение дурацким!

Она взяла фужер с вином, все еще с опаской, поднесла к губам, посмотрела на меня поверх края, нежнейшее лицо чуть помрачнело.

– В самоуверенности тебе не откажешь. Неужели ты и Творца считаешь самоуверенным?

Я воскликнул:

– Да чтобы решиться создать мир… это же какое нужно иметь самомнение? И оно, как видишь, оказалось оправданным. Возможно, Творец даже поскромничал и мог бы создать что-то еще круче!

– Интересное мнение, – проговорила она задумчиво. – Наверное, вы друг друга стоите. Но мне Создатель не показался таким уж…

Я пожал плечами:

– Наивно думать, что Всевышний не продолжает развиваться. Кроме того, возможно, создавая нас по Своему образу и подобию, Он добавлял или заострял те черточки, которые считал более уместными… или необходимыми? Как отец, бывало, смотрит на детей и старается воспитать их чуть жестче, чем сам, а то слишком интеллигентен?..

Она почти не смотрела на лакомства, что я подсовываю ей прямо под руки, хотя не отказывается, уже измазала губы неведомым ранее шоколадом, как и край фужера, но не сводила с меня серьезный и в то же время по-детски чистый наивный взгляд.

Я смотрел на это сокровище и понимал, что именно вот так выглядит безмятежное безоблачное и бездумное человеческое счастье. Я и сейчас плаваю в нем, как младенец в утробе, наслаждаюсь и всеми фибрами жажду, чтобы эта райская жизнь никогда не заканчивалась.

Она всмотрелась в меня спокойными чистыми глазами, а я сказал с неловкостью:

– Как-то представлял тебя совсем иной.

– Какой?

– Огненной, – пояснил я. – Ты же вся из пламени?

– Все из пламени, – ответила она серьезно. – Весь мир.

– Ах, ну да, в этом если смысле… Но ты еще и просто из пламени, более простого, что как бы огонь, понимаешь?.. Вся такая, испепеляющая. Недаром же Адам восхотел чего-нибудь попроще, какую-нибудь покорную дуру… Хотя, честно говоря, с женщинами Адаму не повезло. И с него и пошло.

Она легонько улыбнулась:

– Он был первый, кто вот так… с первой не сумел, со второй вляпался. Но он был благороден и брал на себя все глупости, которые Ева творила начиная с того момента, как сорвала плод с запретного дерева.

– И детей своих, – сказал я сварливо, – воспитала хреново. Ладно, я без намеков. Что еще сделать?

Она покачала головой.

– Ты умеешь делать такие вещи, что я даже пикнуть не смею.

– Уже слышала?

– Многие слышали, – ответила она. – И стараются понять, откуда у тебя эти странные умения. Только у тебя единственного на всем свете!

Я сосредоточился и, хотя уже напрактиковался, накачал эту магическую мышцу, но для Лилит расстарался, как никогда, создавая как тончайшую и нежнейшую посуду, которую видел только в Эрмитаже, так и самые изысканнейшие блюда, от которых приходили в восторг саудовские принцы.

Она даже не пыталась сдерживаться, ахала, делала огромные глаза, и я понимал со щемом, что тысячи и тысячи лет видела одно и то же, одно и то же, все повторялось и повторялось, и вот только сейчас такой резкий скачок.

Врожденный аристократизм, мелькнула у меня, когда она ела, ни тени жеманства или притворства, все просто и естественно, однако насколько же она сама изысканна в любом жесте, движении, наклоне головы, взмахе ресниц, необыкновенной улыбке!

Широкие тарелки заполнились новыми деликатесами, восточными и западными сладостями, горками мороженого, всевозможными конфетами и крохотными пирожными, которые я часто покупал в то старое доброе время.

Я сел с другой стороны стола, она спросила серьезно:

– О чем думаешь? Ты такой серьезный.

– Что мне особенно странно, – медленно проговорил я, – это отсутствие Сатаны…

Она бросила на меня быстрый взгляд:

– Почему?

– Мы с ним общались часто, – ответил я со всей скромностью, столь привычной для меня, – весьма часто. А сейчас как будто вовсе исчез… Непривычно даже. Казалось бы, только сейчас и ловить рыбку.

Она подумала, пожала плечиками:

– Ничуть не странно. Он не боец. Не в том смысле, что трус, он просто презирает эти методы, полагая их слишком грубыми. Он, говоря словами людей, стратег и мыслитель. Он полагает, что решает не сила.

– Верно!

– …а умелое жонглирование доводами, – закончила она. – Потому он если и будет участвовать, то не проявится явно.

– В смысле, не утерпит?

– Примерно так…

Я представил себе ад и твердыню в самом дальнем углу, гору из камня и стали, передернул плечами и поспешно ухватил фужер с шампанским.

– Не понимаю, – сказал я, – но Люцифер там, в той крепости, где засели мятежники?

– Думаю, да.

– Как же тогда пойдем на штурм? – поинтересовался я. – Сатана в сторонке в личине наблюдателя, Авриэль готовится защищать эту крепость, а с нами идет Самаэль…

Она горько улыбнулась одной половинкой рта.

– А еще обещал подняться из четвертой антис-фиры сам могучий Озриель, еще одно из проявлений Самаэля. Мне самой это не так непонятно, как тебе, а невесело… Хотя Самаэль первым из нас, разрываясь отчасти от желания успеть сделать если не все, то хотя бы как можно больше, сумел воплотиться в разные ипостаси, и теперь они настолько стали разными…

– Вижу, – сказал я озадаченно, – но все равно не пойму. Даже умом, хотя у меня не ум, а умшце, что угодно могу понять и объяснить, но такое… гм… даже у меня глаза рогом лезут. Допуская, что ангелы – всего лишь овеществленные мысли Творца, все-таки трудно представить, что мысли могут быть настолько противоречивыми… даже одна мысля способна раз-делиться на подмысли и противоречить самой себе… Нет, надо это умничанье оставить на будущее, а сейчас морду ящиком и – на штурм. За честь рода!

Она спросила озадаченно:

– Какого рода?

Я огрызнулся:

– Откуда мне знать?.. Зато как звучит! Это же как самая лучшая в мире музыка… Я имею в виду, конечно, марши. Ты обожаешь марши?..

– Марши? Почему марши?

– Ты же любишь мужчин? А мужчина, который не обожает марши, это какой-то странный самец. Если к такому присмотреться, обязательно заметишь что-то позорящее наш род, типа интеллигентность, чистая рубашка, манеры…

Она деловито поскребла серебряной ложечкой по дну широкой чаши, собирая остатки шоколадного мороженого, подняла на меня серьезный детский взгляд.

– Ты сам поведешь людей в бой?

– О них речи не было.

– А небесный легион?

– Его ведет Михаил.

Она сказала настойчиво:

– А если Михаилу потребуется помощь? Темных ангелов поведешь?

– Если народ доверит, – ответил я дипломатично. – Сам я возглавить воинство ангелов вот не рвусь, и все. Но ради победы готов стать и генералиссимусом, не только, подумаешь, архистратигом. Видали мы архистратигов. Десять тысяч архистратигов!

Она смотрела на меня очень серьезно.

– Даже не знаю, – произнесла совсем тихо, – кто прав, кто виноват. Все настолько усложнилось… с того времени.

– А и не надо разбираться, – посоветовал я. – Просто доверься мужчине. В данном случае мне.

– Ну, конечно, – ответила она мягко.

– Я серьезно, – сказал я.

– Я тоже…

– Кому еще знать, – пояснил я, – кто прав, а кто нет? Все правы, кто я, и не правы те, кто не я. Вот за эту истину и держись.

Она молча смотрела, как я облачаюсь, а я не стал скрывать и, сосредоточившись, только поворачивался, а на мне появлялись не только штаны, но и доспехи, пояс, ножны на прошитой золотом перевязи, сапоги на двойной подошве, в них я еще выше, а это нравится всем мужчинам.

– Знаешь, – произнесла она серьезно и прямо посмотрела мне в глаза, – у женщин есть чутье, и пошло оно от меня, не от Евы.

Она замолчала, я спросил осторожно:

– И что оно тебе шепчет?

– Говорит очень громко, – ответила она так же серьезно, – что я наконец-то нашла того, для кого и была создана на самом деле! Потому я и ушла от Адама… я предчувствовала и даже предвидела эту встречу!

– Я ждал тебя меньше, – признался я, – но теперь зрю, был рожден для этой встречи. Не верю в Колесо Судьбы, но галактики вращались так, чтобы сдвинуть эти звездные системы и дать нам возможность… и все свозможнилось! Прости, у меня дух захватывает от таких масштабов. Мне всегда казалось, что я о-го-го, но оказалось, что куда там этому о-го-го до меня настоящего!

В воздухе зловеще блеснула сверкающая сталь, это меч с рубином Вельзевула послушно нырнул острием вперед в ножны, а растопыренная ладонь ощутила холодный металл шлема.

– А что, – спросил я, – видишь дальше?

Она мягко улыбнулась:

– Вижу только, что всегда иду за тобой, куда бы ты ни шел, разделяю твою судьбу, какую бы ты ни выбрал. Я женщина, это у нас в крови – идти за мужчиной. Но только за тем, кого сама нашла сердцем!

– Блин, – сказал я счастливо, – как в опере!.. Вот-вот запою арию. Или затанцую с маленькими лебедями. Но все-таки в самом деле счастье! Не ожидал, не верил…

– А я верила, – ответила она. – Верила, что обязательно тебя встречу.

Я крепко поцеловал ее, страстно прижав к груди, затем, отрывая от сердца, отстранил и быстро вышел, почти выбежал, чувствуя, что еще чуть – и гори оно все пропадом, когда у меня такая женщина, когда наконец-то счастлив!