Текст книги "Ричард Длинные Руки - принц императорской мантии"

Автор книги: Гай Юлий Орловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 8

Пару часов я бродил по дворцу, вернее, по ансамблю дворцов, любовался хоть и против желания, не для того прибыл, но любовался. В эту массу камня вложен труд не только каменотесов, но и гениальных архитекторов, дизайнеров, художников. Одних вытащили из дальних королевств, других вырастили и обучили на месте, а общими усилиями создали это монументально-кружевное чудо, в котором и тяжелая напористая сила католической церкви, и ее высокая духовность, постоянно напоминающая человеку, что он – творение Господа и не смеет жить, как просто животное.

Мое передвижение как-то отслеживают, хотя я бродил в одиночестве и хвоста не видел. В какой-то момент передо мной возник священник в облачении диакона, немолодой и степенный, молодежи я что-то вообще не заметил, кроме мальков хора, поклонился замедленно и произнес бесстрастным голосом:

– Сэр Ричард, кардиналы соберутся в малой совещательной комнате.

Я сказал бодро:

– Прекрасно! Где это?

– Я проведу вас, сэр Ричард.

– Идемте, – сказал я бодро.

Он мягко улыбнулся:

– У кардиналов нет вашей бодрости, сэр Фидей. Они придут не сразу, сперва разберутся с делами. Это я к тому, чтобы вы ничем себя особым не занимали… надолго.

– Я всегда могу бросить любое дело, – заверил я. – Что я обычно с охотой и делаю.

Он улыбнулся одной половинкой рта:

– Кстати, с вами жаждут пообщаться некоторые наши служители.

– Я со всеми рад общаться, – сообщил я. – Я человек общительный и наивный, какими и рекомендуется в заповедях быть христианам. А еще кроток, аки голубь сизокрылый.

– Тогда прошу, – проговорил он, явно не слушая, что за бред несу, – пока что в эту комнату, она вроде пуста.

От распахнул передо мной дверь, в комнате у высокого окна четверо священников ведут оживленный спор, оглянулись.

Мой диакон сказал торопливо:

– Продолжайте, продолжайте! Мы с Фидей Дефендером пока только…

Один вскрикнул счастливым голосом:

– Это и есть тот самый Защитник с таинственного Севера?.. Ой, как интересно, дайте на него посмотреть…

Они окружили меня все четверо, посыпались вопросы, сперва простенькие насчет как вам здесь понравилось, потом глыбже и ширше, я уже все понял, честно и подробно изложил свое видение ситуации, рассказал все о настроениях северных лордов, однако чем дальше углублялась беседа, чем более странными казались вопросы, но я сперва спихивал на свою возросшую подозрительность, чего только не вытворяет с психикой высокая должность и титул монарха, и лишь когда они поблагодарили и ушли, хлопнул себя по лбу в запоздалом озарении.

Вопросы совсем не странные, потому что спрашивали не о положении на севере, на что я отвечал так подробно, а на самом деле выясняли мое отношение к тем или иным событиям, людям, поступкам, или же, говоря понятным языком, рисовали мой психологический портрет. Я отвечал на все вопросы хитро составленного теста добросовестно, даже не заподозрив, что это за, иначе точно попытался бы схитрить и ответить правильнее и красивше.

Диакон проводил их добрым взглядом, сказал со вздохом:

– Молодежь… Такие любопытные.

– Да, – согласился я, – но специалисты хорошие. Даже первоклассные, я бы сказал.

Он посмотрел озадаченно:

– Правда?

– Правда-правда, – заверил я. – Еще чуть бы тоньше сыграли, я бы почти поверил. Да, в Ватикане есть и хорошие работники. Ну что, идем к кардиналам? Или нужно дать время, чтобы их ознакомили с результатами теста?

– Простите…

– Вопросника, – пояснил я. – Ответы нужно еще интерпретировать, верно? Когда я отвечал, предпочитаю голубой цвет или красный, речь шла не о цвете, кому это нужно?.. Вы разве не из той службы, что вроде бы дворцовая охрана, только не дворцовая и не охрана?

Он скромно опустил взгляд:

– Нет-нет, что вы… Это неправильно… Не совсем правильно держать такие службы в святом месте.

– Но мы в Ватикане, – напомнил я. – Духовном центре мира. А духовность придает обычным гадостям оттенок гармоничной завершенности. В Ватикане все настолько возвышенно, что преступление может смотреться, как законченный шедевр Микеланджело, который разукрасил свод и стены папского дворца абсолютно языческими картинами, посмев изобразить даже Творца в облике Зевса.

Он дернулся, посмотрел на меня несколько ошарашенно. Я ответил наглой улыбкой, дескать, хоть и провинция, но чисты духом и помыслами, все замечаем. И очищение церкви, что грядет обязательно и неизбежно, как восход солнца, придет не из Рима.

– Но папа одобрил, – пробормотал он, – да и кардиналам понравилось.

– Это знакомо, – заверил я. – Мне тоже часто та-а-акое нравится, еще как нравится!.. Потом иногда чуть-чуть жалею, чаще нет, так как уже привыклось, стало частью обыденной жизни.

– Сэр Фидей?

Я пояснил:

– Нельзя быть святым не только всю жизнь, но и слишком долго.

– Подвижникам это удавалось, – сказал он тихо.

– Мир состоит не из подвижников, – ответил я сожалеюще. – Наверное, к счастью.

Он взглянул странно, вытянул руку, указывая новое направление:

– Кардиналы собираются вон там.

Комната, в которую он почтительно и торжественно открыл дверь, отделана с кричащей скромностью: вся в темно-коричневых тонах, стены из дерева дорогих и редких пород, небольшой столик ближе к камину, а дюжина кресел вдоль стен лицом друг к другу.

– Ждите здесь, – произнес диакон и, заметив выражение моего лица, строго добавил: – Они люди очень занятые, к тому же все не так молоды, как вы, сэр Ричард.

– Но как Фидей Дефендер, – заметил я, – уже стар.

– Простите?

– Нет-нет, – заверил я, – никак не тороплю. Я тоже как бы весьма поразмышляю о высоком. В пределах моего исполинского духовного роста, разумеется.

Он поклонился без улыбки, принимая смягчающую формулировку, почти шутку, отступил, постоял так со склоненной головой у двери, словно не зная, как поступить дальше, наконец вышел.

Некоторое время я исследовал комнату, рассматривал затейливо исполненные канделябры, камин, это у меня проходит по графе «мыслить о высоком».

Одно из кресел на возвышении, белоснежное, явно из слоновой кости, отделано серебром и золотом. Кардиналы сядут лицом друг в другу, между ними широкий проход, а кресло папы стоит так, что смотрит вдоль прохода на далекую дверь. Наверное, это что-то означает, в столь сложных и древних ритуалах каждый жест, слово и даже приподнятая бровь что-то да означают.

Когда из коридора открылась дверь, я ковырял ногтем облицовку стены, стараясь определить, в самом ли деле дерево или же святость этого места сумела перестроить его в некое совершенно иное состояние.

Кардиналы, все в пурпурных мантиях и красных шапках, заходят неспешно, усаживаются в разных концах комнаты, занимая то ли строго установленные места, то ли группируются по интересам и общим целям, везде есть левые, правые и центристы, здесь они, скорее, паписты.

Я стоял в почтительном молчании, они здесь хозяева, я гость, хотя какой-то неинтересный, всего лишь двое-трое бросили на меня беглые взгляды и продолжают вполголоса тихие разговоры.

Мой диакон вернулся вместе с кардиналами, посмотрел на меня строго и удалился. В числе последних вошли кардиналы Гальяниницатти и Мариоцетти, и хотя в комнате разошлись в разные стороны, мне почудилось, что успели о чем-то сговориться или, как говорят на верхах, достичь определенных согласованностей.

Когда все расселись, и говор начал стихать, появился кардинал Бабзани, быстро прошел к оставленному для него месту за столом, но не сел, а сказал отрывисто:

– Мы собрались по просьбе Верховного Инквизитора северных земель отца Дитриха, но не забывайте, что после дела, по которому прибыл Фидей Дефендер, нам предстоит решить еще несколько важных вопросов… Сэр Фидей?

Я сделал шаг вперед, поклонился:

– Готов ответить на любые вопросы.

Бабзани сказал резким голосом:

– Мы сократим обсуждение, если вы сами кратко и ясно выскажете, что вас привело сюда.

Я ответил так же коротко:

– Уверенность, что решение о карающей длани Господней… не совсем мотивировано.

Бабзани сказал в легком нетерпении:

– Господь свое решение вынес. Ничто не может его отменить!

– Ничто, – согласился я. – И речь не об отмене. Разве не видите, что он дает нам тот же шанс, что давал и поколению Ноя?

Бабзани поморщился.

– Строить умозрительные спекуляции можно до бесконечности. Поговорите с нашими богословами! Они вам докажут все, что угодно. И тут же сами опровергнут еще более мастерски.

– Все может быть, – ответил я с сильно стучащим сердцем. – То, что ваши богословы насчитали семьсот тысяч ангелов на острие иглы, несомненно, принесет великую пользу науке и прогрессу, положив начало научному методу. Однако здесь другое…

Он чуть наклонился вперед, всматриваясь в мое взволнованное лицо:

– Что именно?

– Вера, – ответил я пламенно и перекрестился.

Бабзани саркастически улыбнулся, кардиналы промолчали, даже отвели от меня вопрошающие взоры, словно им стало за меня неловко. По их лицам я видел, насколько глупо выгляжу, здесь не деревенские попики, которые и сами могут верить, я стою перед коллегией кардиналов, а это все прожженные политики, все верят только в силу церкви, как общественной организации, которая должна быть направлена на улучшение нравов дикого и злобного человеческого стада.

– Мы не этого ответа, – заметил кардинал Гальяниницатти, – ждали от великого Фидей Дефендера…

Кардинал Мариоцетти ехидно усмехнулся:

– Что вы хотите, он же всего лишь король.

Он начал подниматься, за ним другие, уже поворачиваясь в сторону выхода, я крикнул во весь голос:

– А что, по-вашему, означает замедленное приближение Багровой Звезды?

– Замедленное? – переспросил Бабзани с удивлением.

Я ощутил промах, сказал поспешно:

– Я не знаток, конечно, с какой скоростью и как должно это приближаться, дела Господни вне нашего разумения, хоть мы и по Его образу и подобию! Однако же, как мне кажется… мне кажется, Господь не настолько слаб, чтобы не в состоянии смести человечество одним ударом!

Они остановились, кардинал Бабзани взглянул на меня зорко:

– А у вас, сэр Фидей, объяснение уже готово?

– Да! – выпалил я. – Господь давал такой же точно шанс поколению Ноя!.. Ему вообще отпустил сто тридцать лет, пока Ной сажал кедровую рощу, из которой должны вырасти деревья для постройки ковчега!.. Или, полагаете, Господь не мог вызвать потоп сразу?

Они переглядывались, двое кардиналов все же направились к двери, но Бабзани вскинул руки и молча призвал остальных опуститься на свои места.

– Вопрос интересный, – признал он со вкусом, – но это не значит, что ответ именно тот, который устраивает вас, юный Защитник Веры.

– Ответ можно придумать любой, – отрезал я. – Уверен, здесь досужие умы именно в таких спорах и диспутах как раз и оттачивают мастерство. Однако вот самое реальное объяснение: Господь дает нам время!

Бабзани спросил с интересом:

– Для чего?

– Для всего, – сказал я с вызовом. – Он дал нам свободу воли, теперь мы сами отвечаем за все, и вот Он желает увидеть, ответим ли? Или же, как и люди во времена Ноя, будут продолжать заниматься своими делами?

Мариоцетти спросил со своего места:

– А зачем Ему это?

– Потому что Он хочет, – выпалил я, – чтобы мы спаслись! Но Он хочет, чтобы спаслись сами. Это проверка… такая же была во времена Ноя, но тогдашние народы ее не выдержали. Но мы… мы должны принять вызов!

– Как? – спросил Бабзани с тем же интересом, его, похоже, забавляет мой пыл и детская вера в то, что удастся переломить то, чему суждено свершиться. – Как?

– Главная ошибка современников Ноя, – сказал я, – была в том, что насчет потопа просто не поверили. Но на этот раз Господь сделал так, что мы зрим приближающийся потоп, на этот раз уже огненный.

– Но времени дал меньше, – уточнил Мариоцетти.

Я перекрестился и сказал твердо:

– Господь никогда не возлагает ношу большую, чем люди могут вынести. Значит, если будем бороться с верой в сердце и яростью в душе, если не будем щадить себя во имя жизни наших детей, близких и вообще человечества… то сможем остановить погибель всего мира!

– Блаженны верящие, – пробормотал он.

– Значит, – спросил я остро, – вы не верующий?

Он поморщился:

– Верующий – не значит верящий, вы должны бы такое знать…

Глава 9

Он умолк на полуслове, быстро повернулся в сторону двери и склонился в почтительнейшем поклоне. Слуги, неподвижные и молчаливые, как големы, распахнули обе створки. Из коридора в комнату заседаний медленно вошел человек, чье величие сразу заполнило пространство, как если бы вошел большой слон с золотым паланкином магараджи на спине.

Кардиналы поспешно встали, склонили головы и остались в таком положении. Папа, сгорбленный, но с поддерживающими его под руки помощниками, скорее из почтительности, так как сам довольно бодро прошел к оставленному для него трону, жестом повелел сесть замершим в смиренном молчании кардиналам.

Держа богато оформленные томики Библии в руках, медленно и важно заняли места за спиной папы помощники, перекрестились, переложив книги в левые руки, смиренно опустили головы.

Библии у всех рукописные, как я и ожидал, но одна привлекла внимание очень уж нестандартным оформлением, словно над ней поработали не только ювелиры, у всех книги украшены серебром и золотом, а еще и высококвалифицированные дизайнеры.

– Мы все знаем, – сказал кардинал Бабзани, обращаясь вроде бы ко всем, но вводя в курс папу, – почему собрались. По настоянию Верховного Инквизитора северных королевств отца Дитриха проработали еще раз вообще-то уже решенный вопрос…

Я вскинул руку и заговорил быстро, не дожидаясь, когда председательствующий даст мне слово, а то вдруг да не даст, что скорее всего:

– Сберегая ваше драгоценное время, сообщу, к вашему облегчению, что приоритеты несколько сместились!

Бабзани грозно сдвинул брови над переносицей:

– Что еще?

– Вопрос о деснице Господа, – сказал я громко, – поднимать не будем! Взамен сообщу радостную весть насчет падших ангелов. Большая часть из них, находясь на исправительных работах в аду, уже осознали свою ошибку! Они раскаялись и со слезами на глазах готовы просить прощения и милости Господа.

Я посмотрел на всех радостными глазами, но кардиналы мало того, что промолчали, лица все такие же мрачные, кое у кого стали еще темнее, любые перемены вызывают страх и причиняют неудобства.

Кардинал Бабзани поинтересовался строго:

– Это, конечно, благая весть, за что благодарим, однако какое это имеет отношение…

– К сожалению, – продолжил я быстро, обращаясь к нему, но поглядывая на неподвижного папу, – небольшая часть ангелов, всего один-два миллиона, совсем пустяк, не только не желают пойти на примирение, но стараются еще больше обострить существующую международную обстановку на местах и всюду!

Кардиналы смотрят с такими же неподвижными лицами, я слышал как-то, что в старости некоторые приучились спать с открытыми глазами, а Бабзани поинтересовался:

– Лорд Дефендер, безусловно, это очень великое событие… но почему вы полагаете, что папской курии до этого есть дело?

Я посмотрел на папу, тот молчал, я сказал пламенно:

– Папской курии до всего должно быть дело, ибо на папе держится весь мир!

Папа взглянул на меня остро, Бабзани тоже перехватил взгляд понтифика, покачал головой:

– Звучит, признаю, очень даже, однако…

– Ангелы небесного легиона, – сказал я, – совместно с раскаявшимися ангелами ада готовятся нанести поражение новым мятежникам и окончательно решить вопрос о гнусной ереси в рядах посланцев Господа!..

– И?

– Но сложность в том, – сообщил я, – что ангелы не могут убивать ангелов, а ниже ада их уже не сбросишь. На этот раз нужно такое оружие, чтобы убивало ангелов, а это может сделать только человек. Потому мятежники освободили из котлов грешников и дали им оружие, чтобы те могли убивать небесных ангелов!

Кардиналы начали негромко переговариваться, папа все еще молчит и рассматривает меня испытующе.

– Это серьезно, – проговорил Бабзани с озадаченностью в голосе. – Что просит Великий Инквизитор?

– Дать мне оружие, – сообщил я, – из тайных хранилищ Ватикана. Я его немедленно верну, как только подавим гнусный мятеж против законной власти.

Кардиналы заговорили громче, я чувствовал возмущение такой наглостью, а Бабзани сразу покачал головой.

– Оружие библейских времен, – произнес он, – не может быть передано человеку даже на время.

– Почему? – спросил я. – Мир вот-вот погибнет! Вы это знаете. Почему нельзя?

Папа продолжал рассматривать меня, а кардинал Бабзани, как глава коллегии и, как догадываюсь, ее декан, посмотрел на меня свысока и уничижительно.

– Вас не удовлетворяет запрет папской курии, – спросил он, – одобренный папой Карлом Восьмым?

– Это когда было? – спросил я. – Тогда мир не готовился сгореть в адском пламени! Я обращаюсь к его святейшеству сказать наконец-то свое веское слово. Он и только он определяет в данное время, что можно использовать, а что нельзя, но мы все понимаем, использовать нужно все, до чего можем дотянуться! Когда Господь велел нам плодиться и даже размножаться, Он хотел, чтобы мы жили! Это Его самая первая и самая важная из заповедей!

Кардинал Бабзани помедлил, бросил осторожный взгляд на папу, все еще погруженного в раздумья.

– Знамение в небе, – произнес он значительно, – есть ясное доказательство Божьей воли…

– Это знамение можно толковать по-разному, – возразил я. – Что скажет его святейшество?

Папа поглядывал на меня из-под опущенных век, все еще помалкивает, но мне казалось, разговаривает со мной на языке, которого мне пока не понять, однако нечто ему отвечает во мне.

Кардиналы не двигались и смотрели в его сторону настороженно, наконец папа произнес, не меняя выражение лица:

– Викарию надлежит немедленно провести Защитника Веры в тринадцатое хранилище, именуемое также ангаром на языке древних. Там совместно подберете необходимое… разумеется, при условии немедленного возвращения артефакта библейских пророков на место.

Бабзани нервно сглотнул слюну, а папа поднялся легко, его помощники выстроились за ним и так же клином покинули помещение.

Кардинал Гальяниницатти улыбнулся мне широко и, как мне показалось, с облегчением.

– Как хорошо, сэр Фидей, – произнес он с чувством, – что не было никакого обсуждения. Иначе бы мы вас утопили.

Бабзани сказал резко:

– И все-таки это огромный риск! Сэр Фидей, как мы знаем, вроде бы ломится напролом к верной цели, однако душа его черна, и на пути к построению Царства Небесного он без всякой жалости рушит…

Судя по лицам кардиналов, они разделяют озабоченность главы коллегии, только Гальяниницатти заметил елейным голосом:

– Так уже бывало в годы смут и больших бед для церкви. Штурвал удавалось удержать лишь в твердых руках и провести наш корабль сквозь бури, даже выбрасывая за борт тех, кто старался помешать или даже требовал повернуть назад.

Он повернулся ко мне, я как можно более скромно и благочестиво перекрестился.

– Иисус изрек, – сказал я, – раскаявшаяся блудница для него дороже сотни девственниц. Думаю, он тоже был бы рад, что я с такой чернющей душой, как вы говорите, пошел сражаться за его идеи! Это значит, они верны, если даже я…

Бабзани ждал, но я нарочито молчал, и он, поморщившись, сказал нехотя:

– Да, несомненно, однако… я почти сожалею о своей резкости, но вы должны понимать нашу настороженность в отношении таких, гм, раскаявшихся.

Один из кардиналов пробормотал в сторонке:

– Видели мы всяких раскаявшихся.

Мариоцатти вставил:

– Сегодня он раскаялся, а завтра снова идет убивать и грабить!

Наступило несколько неловкое молчание, я сказал саркастически:

– Спасибо за высокую оценку! И за откровенность. Церковь действительно медлительна и осторожна, однако мы знаем примеры, когда умела действовать быстро, решительно и нестандартно.

Бабзани сказал со вздохом:

– Сэр Фидей, вон кардинал-викарий Чиппелло. Он проведет вас в нашу сокровищницу. А теперь мы переходим ко второму вопросу, касаемому изменения в конгрегациях…

Я понял, что покинуть помещение нужно как можно скорее, здесь люди занятые, поклонился и почти стрелой вылетел в коридор, хотя в Ватикане любая поспешность выглядит предосудительно.

Вслед за мной вышел один из кардиналов, такой же как и все, в красной мантии и красной шапочке, с особым кардинальским кольцом на пальце, обычное скромное облачение, совсем не то, что литургическое, однако я ощутил исходящую от него силу власти, словно он не только кардинал-викарий, то есть заместитель папы, но и вице-канцлер, это должность, как и кардинал-викарий, наиболее приближена к папе римскому.

– Сэр Фидей, – произнес он деловито.

– Да, ваше преосвященство?

– Следуйте за мной, – распорядился он. – Хотя дело важное, однако оно у меня не единственное.

– Не отстану, – заверил я с радостно стучащим сердцем.

Он кивнул, не глядя в мою сторону, и дальше я в самом деле старался не отстать, потому что он двигается достаточно быстро, словно его несет по идеально ровному льду.

Спустившись еще на этаж, мы прошли ряд залов, куда свет проникает только в окна, расположенные в стенах у самого потолка, а дальше нас повели ступени вниз и вниз.

Сперва то и дело встречали стражей, крепких парней, что провожали нас подозрительными взглядами, потом дальше как лестницы, так и залы оказывались пустыми, но всякий раз кардинал останавливался у входа, трогал каменную стену и произносил начальные слова молитвы.

С каждым этажом вниз молитвы становились сложнее и длиннее, мое сердце стучало учащенно, мне можно не объяснять, чем вызвано такое усердие.

Наконец мы опустились на уровень, где проход перекрывает одна-единственная дверь, но целиком из металла, покрытая сложными барельефами с изображениями драконов, единорогов и прочих животных, что значит точно дохристианское творение, нет и намека на крест или постные лики святых.

Еще я обратил внимание, что пол перед дверью рифленый, как рукоять моего меча, только квадратики покрупнее. Кардинал потрогал дверь в разных местах, словно проверяя, никакая ли фигурка не сбежала за это время.

– Это она и есть, – спросил я, – сокровищница Ватикана?

Кардинал хмуро покосился в мою сторону.

– Не обольщайтесь, – произнес он холодно, – что мы прошли сюда так легко. На всем нашем пути не было и шага, где вас не ждала неминуемая гибель от незримой охраны.

– Догадываюсь, – ответил я смиренно, – Ватикан должен уметь защищать свои сокровища. А как насчет этой двери?

– Ждите, – ответил он. – Сейчас ее открывают. Для этого требуются усилия двенадцати особо допущенных к этому священному таинству кардиналов.

– Ага, – сказал я глубокомысленно, – все понятно.

Он снова бросил косой взгляд, уже несколько удивленный, как это мне может быть понятно, когда кроме нас здесь никого, где же эти двенадцать кардиналов, но я жду спокойно, и он вздохнул и начал смотреть в дверь уже с заметным нетерпением.

Я ждал чего-то необычайного, дверь либо исчезнет, либо ее отстрелит стремительно в потолок, однако она лишь дрогнула и осталась в том же положении.

Кардинал сказал бодро:

– Ну, покажите, сэр Фидей, сможете ли открыть одной рукой!

Я фыркнул, взялся обеими за мощную дверную ручку, что не ручка, а толстая скоба, потащил на себя, упираясь ногами в пол, теперь понятно, зачем он такой ну совсем не гладкий.

Если бы все сокровища мира свести в один банк, то дверь в его хранилища могла быть примерно такой же массивной, толстой и явно открываемой не только с помощью моих мускулов.

Когда я приоткрыл наполовину, кардинал бросил недовольно:

– Достаточно.

Он вошел первым, а я сделал шаг следом и застыл с раскрытым ртом и выпученными глазами. Зал настолько огромный, что вдали в темноте теряются стены, как боковые, так и та, что напротив, свод поддерживают ряды по-старинному толстых колонн, а несколькими рядами расположены стеллажи… с книгами.

– Библиотека, – выдохнул я. – Все верно… это и есть настоящие сокровища!

Кардинал оглянулся.

– Да, – спросил он с интересом, – вы так считаете? Странно…

– Почему?

– Мы идем дальше, – объяснил он. – Туда, где вам все-таки понятнее и привычнее.

– Почему?

– Разве вы не человек меча?

Он прибавил шаг, а я спешил следом и все озирался по сторонам, везде толстые манускрипты, иллюминированные и простые, инкунабулы, редчайшие фолианты, все в бронзе, меди, даже в переплетах из темного серебра или вообще неизвестного мне металла, это же сколько там всяких тайн, которые вообще-то никому сейчас не нужны, все это собрать и сжечь, но как же, варварство, нужно хранить и беречь, пусть даже это вредное язычество и пропаганда гедонизма, так противного строгому и нравственному христианству…

Мне казалось, прошли целую милю вдоль этих полок с удивительными сокровищами, пусть даже бесполезными, как почти весь антиквариат, наконец впереди выросла уходящая в темноту свода стена.

Я с вопросом в глазах посмотрел на кардинал-викария, он недовольно повел бровью, в стене с явной неохотой проступила дверь, больше похожая на массивные врата.

– Мы пришли, – сказал он коротко. – Сосредоточьтесь на молитве.

– Какой?

– Любой, – ответил он безучастно и добавил: – Важно состояние духа.

– Бодрое, – отрапортовал я. – Убивать и грабить!

Он поморщился.

– Христианство, – напомнил строго, – мирная религия. Убивать и грабить можно только за правое дело.

– И насиловать! – добавил я.

– И насиловать, – согласился он. – Но только в интересах распространения правильного мировоззрения на мироустройство.

– Понятно, – ответил я, молитвы не могут быть воинственными, постарался настроиться на то, как хорошо, когда на земле мир и благоденствие, можно наконец-то сосредоточиться на прогрессе, равноправии, вертикальном развитии. – Господь да осуществит наши благие помыслы…

Он покосился с недоверием, какие у такого здоровенного могут быть благие помыслы, однако потянул дверь на себя, и она пошла за ним медленно и печально, почти с ожидаемой музыкой, но бесшумно.