Текст книги "Ричард Длинные Руки - принц императорской мантии"

Автор книги: Гай Юлий Орловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 10

Я переступил порог с трепетом во всем теле, ожидая нечто необыкновенного. Однако помещение хоть и просторное, уходящее вдаль, но вдоль стен обычные столы, перемежающиеся огромными сундуками. Кое-где некие экспонаты развешаны просто на стенах, но чаще лежат в беспорядке, как показалось, на столах.

Кардинал остро взглянул на мое несколько разочарованное лицо:

– Как себя чувствуете?

– Ожидал нечто более, – признался я.

– А оказалось менее?

– И весьма, – уточнил я. – Даже в какой-то мере зело. Хотя и обло.

Он тяжело вздохнул:

– Великие вещи, как и великие люди, не кричат о себе и не стараются выделиться чем-то внешне. Видите вон на столе охотничий рог? В него не протрубить достаточно громко, не так ли?.. Однако один его звук обрушил стены Иерихона. Рядом простой вроде бы камень, но в нем страшная сила, ибо им совершено первое убийство на земле, когда Каин приревновал своего брата… А вон тот камень впитал кровь последних защитников крепости Моссад, когда они убили свои семьи и покончили с собой, чтобы не быть римскими рабами…

Я перевел дыхание, спросил уже другим тоном:

– А вон то собрание посохов?.. Что-то вот тот кажется странно знакомым.

– Только один? – спросил он тихо и с почтением. – Это посохи и жезлы, что тогда были тоже посохами, пророка Моисея, Авраама, Аарона, Елисея, Иеремии, Иезекииля и десятков других великих, что бродили по древним землям и страстными проповедями не давали угаснуть искре божьей в людских душах…

– У меня уже озноб по шкуре, – признался я.

Он кивнул, на хмуром лице отразилось смутное удовлетворение.

– Я вообще упал в обморок, – проговорил он, – когда впервые все это увидел.

– Ой, – сказал я льстиво, – вы тонкая натура!

Он сообщил с некоторой похвальбой, лесть нравится всем:

– Семь лет ушло, пока переписал… Пойдемте, вам нужно что-то выбрать.

– Выбрать, – ответил я, – а можно возьму все?

Он впервые улыбнулся:

– Понимаю, понимаю такое желание.

– Да у меня прозвище такое, – объяснил я виновато. – Ричард Загребущие Руки. Или короче – Ричард Загребущий. Можно проще – Загребун.

Он не отвечал, а я шел следом, то и дело задерживаясь, не в силах оторвать взгляд то от лука Нимрода, стрелой из которого тот достал небо так, что обратно вернулась в крови, то от меча Иисуса Навина, с виду куда уж простого и слишком короткого, чтобы мог сойти даже за одинарный…

На отдельных столах всякие мелочи вроде срезанных волос Самсона, в которых осталась и накопилась со временем его исполинская сила, заколка для волос Вирсавии, брошка Сюзанны, ожерелье Клеопатры…

Я ахал, всплескивал руками, восторгался, бывал сражен под корень, наконец взмолился:

– Неужели все это будет спрятано под землю? Где, возможно, исчезнет навсегда?.. Почему не раздать верным слугам церкви и не попытаться дать отпор Маркусу?

Он бросил на меня осторожный взгляд:

– Сэр Фидей… или вас лучше называть лордом Дефендером?.. В отношении вас решение уже принято папой, это никто не оспорит. В отношении остальных…

– А что остальные?

– Слишком велик соблазн, – ответил он. – Соблазн воспользоваться такой мощью в своих личных интересах.

– А я?

Он кисло улыбнулся:

– Наш папа человек очень проницательный. За вашим ерничанием, о котором тоже известно, сумел рассмотреть, судя по его решению, человека либо честного и по юности еще бескорыстного, либо слишком большого хитреца, что не станет вот так в лоб пользоваться первой же возможностью. Полагаю, он поверил, что вы вернете любую вещь, взятую отсюда, и постараетесь сыграть на своей чистоте и благородстве, чтобы потом хапануть нечто большее.

Я пробормотал озадаченно:

– Что, в Ватикане совсем не осталось честных людей?

– Здесь очень высокие ставки, – ответил он уклончиво. – Приходится предполагать худшее. Во избежание.

– То есть, – уточнил я, – на всякий случай считать всех жуликами?

Он невесело улыбнулся:

– Странно звучит, да? А вы знаете другой способ?

– Нет, – ответил я честно. – Но в моем окружении ставки поменьше. Если кто и сжульничает, он не погубит мир. Но папа… гм… наверное, он видит в моей душе больше, чем я сам.

– Он такой, – подтвердил кардинал. – Умеет читать даже в самых темных душах. А ваша, возможно, не самая темная на свете. Я, честно говоря, ожидал увидеть на вашем месте человека намного старше. Ваша молодость, увы, удручает.

Я сказал с обидой:

– Ну почему, если молод, то обязательно дурак?

– Я этого не сказал, – проговорил он с улыбкой.

– Но подразумевали, – сказал я.

– Подразумевал, – согласился он. – Я основывался на своем опыте. Я вот был дураком в ваши годы. Потом, правда, умнел. Но не рывками, а так, плавно… Кстати, а вот столы с поясами. Смотрите, какое разнообразие! От пояса самого Каина, что просто веревка, до пояса некого странного героя древних времен, который появился из ниоткуда, совершил многие подвиги, а затем исчез. К счастью, доспехи остались. Правда, почти все растащили, но пояс и латные рукавицы удалось сохранить.

– А где рукавицы? – спросил я.

Он отмахнулся:

– Для рукавиц там дальше три отдельных стола. И еще семь шкафов, для тех, что попроще.

Я с колотящимся сердцем рассматривал изящные перчатки древнего героя, почти понимая, что они собой представляют, чувствуя их огромные возможности, но кто знает, осталась ли в них древняя мощь, или же это только бесполезное железо.

– Нет, – ответил я с сожалением, – если нельзя захапать все, то лучше выбрать то, что наверняка пригодится в бою.

– Кстати, – сказал он, – самое главное я еще не упомянул.

– А что главное?

– Это церковное имущество, – напомнил он строго, – вы обязуетесь вернуть его сразу же после битвы. Согласны?..

– Разумеется, – сказал я поспешно, – сразу же и привезу.

Он сделал отстраняющий жест:

– Не нужно. Оно у вас исчезнет, как только закончится битва. Достаточно вашего согласия, которое вы только что высказали. Что с вами?

Я сказал осторожно:

– Вижу, нужно прикусить язык и быть поосмотрительнее. А то вот так ляпнешь что-то…

– Не ляпайте, – посоветовал он.

– Здесь, – спросил я, – как везде в верхах, все фиксируется?

Он посмотрел внимательно:

– Не знаю, о чем вы, но каждое ваше слово чем-то обязывает вас.

В конце помещения показалась в стене простая дверь из темного дерева. Кардинал-викарий замедлил шаг, перекрестился, я обратил внимание, что руки дрожат, а самого его вообще трясет.

– Кардинал, – сказал я настороженно, – кардинал Чиппелло!

Он проговорил вздрагивающим голосом:

– Сейчас-сейчас… Минутку, это пройдет…

– Здесь опасно? – спросил я.

Он помедлил, кивнул:

– Для слишком уж ревностных христиан… Но вы не такой, верно?

– Ревностный, – заверил я, – но не слишком. Когда ревностный с головы до ног – это чересчур. Мне такое нельзя, я за люд и будущую поступь прогресса отвечаю.

Он сказал со вздохом:

– Но все же соберитесь, помните о своем великом предназначении… или о своих великих обязанностях, что вам ближе.

– Готов, – ответил я бодро, хотя под ложечкой противно заныло. – Человек был создан Господом ни к чему не готовым, но способным всему обучиться.

Он взглянул косо:

– Вы способны?

– Человек на все способен, – ответил я смиренно и перекрестился. – Не знаю, хорошо ли это – быть способным на все… Но верю, Господи! Я такой доверчивый…

Он приложил обе ладони к двери и некоторое время стоял с закрытыми глазами. Дверь после недолгой паузы дрогнула и отворилась вовнутрь, выказывая, что строилась еще дикарями, не знакомыми с правилами безопасности.

Комната пуста, лишь посредине легкий столик, а на нем, почти занимая целиком столешницу, массивная книга, от которой я сразу ощутил идущее мне навстречу радостное тепло.

Книга в темном переплете из кожи неведомого зверя, только страницы словно бы не страницы, а срез тщательно отполированного металла, что немыслимо для манускриптов, где как страницы ни подгоняй, все чуть короче или длиннее соседних.

Кардинал прошептал молитву, я чувствовал себя странно, словно незримый зверь, заполняющий собой всю комнату, с интересом обнюхивает меня, причем – целиком, даже внутренности, мысли и чувства.

– Кардинал? – спросил я шепотом.

– Это Книга Разиэля, – ответил он с благоговением. – Ангел Разиэль стоял рядом с престолом Творца и записывал все, что там говорилось и обсуждалось. Когда Адама и Еву вышибли из рая, Разиэль тайком дал им эту книгу, чтобы лучше понимали Всевышнего и могли вернуться, найти правильную дорогу.

– Здорово, – сказал я.

– Однако херувимы, – продолжил он молитвенно, – глубоко обеспокоенные поступком Разиэля, выкрали книгу у Адама и бросили ее в море. Творец, понимая мотивы Разиэля, не стал его наказывать и даже пенять, просто велел Рехабу, князю морей, поднять книгу с морского дна и вернуть Адаму.

– Не размокла, – сказал я. – Хороший материал. Или недолго пролежала?

– От Адама, – продолжил он, не слушая меня, – эта книга перешла к Еноху…

– Который стал Метатроном? – уточнил я, не упустив возможности щегольнуть эрудицией. – Там, на небесах?

– Но книга осталась на земле, – сообщил он значительно, – потом Ной из нее черпал инструкции, как строить ковчег… в общем, она и есть главное сокровище Ватиканской библиотеки.

Я охнул:

– Так что же вы… Как можно отказаться от возможности знать все, о чем говорит Творец? И что задумывал? И что получалось?

Он посмотрел на меня с грустью:

– Ну да, конечно, узнаю юношеский пыл. Но подумайте сперва, к чему это может привести. Нет-нет, в самом деле подумайте, представьте!

Я помотал головой:

– Простите, отец, просто не имею времени. Я спешу. Просто сам не знаю, как спешу!..

Он подтянулся, произнес почти как молитву:

– Его святейшество папа позволяет вам открыть книгу на нужной странице. Там есть малое имя Творца. Если его произнести, будет разрушен целый мир.

Я спросил опасливо:

– А если большое?

– Рухнет вселенная, – ответил он кратко. – Но папа решил довериться вам. Подойдите ближе.

Сам он остался на месте, а я сделал осторожный шаг к столику. Неведомый зверь насторожился, снова обнюхал меня, я почти увидел недоумение в глазах, которых вообще-то нет, недоверие, однако я шагнул еще и оказался перед столом с книгой Разиэля.

От массивного переплета пошел мягкий свет. Я замер, не смея дышать, Книга открылась, а страницы начали перелистываться все быстрее и быстрее. Донесся легкий шелест, точно это не бумага, я иногда замечал повисающие в воздухе странные буквы, словно отмеряющие главы, за это время успевало, как понимаю, пролистнуться несколько сотен тысяч страниц, если не миллионов, явно Разиэль в самом деле записывал все подряд, не отделяя важное от неважного, хотя для потомков все выглядит важным и священным, как реликвии старины, которые сами по себе ничего не представляют.

Шелест внезапно прервался, страница легла на свое место, а следующая, приподнявшись, опустилась обратно.

Кардинал все еще у самой двери опустился на колени и смиренно опустил голову. С трепетом во всем теле я наклонился, прозрачная стена исчезла, и я вперил жадный взгляд в начертанное и неначертанное, но существующее там Имя.

– Все, – произнес я не своим голосом. – Нам пора обратно.

– Вы точно запомнили? – спросил кардинал издали с сомнением в голосе. – Имя Всевышнего, как считается, вообще непроизносимо человеком.

– Да, – согласился я, – ни человеком, ни тем более ангелом…

Он смотрел непонимающе, а я не стал объяснять, что вообще-то при нужде могу прокрякать и птеродактилем или прохрюкать стегоцефалом.

Вполне возможно, именно для того, чтобы я мог в нужный момент вышептать полученное сейчас Имя, мне и дано было умение трансформации.

А вовсе не для всякой удалой хрени вроде дурацких подвигов а-ля Великий Дракон Всех Порву.

Глава 11

Когда мы покидали сокровищницу с Книгой Разиэля, незримое существо сопровождало меня до двери, не сдвигаясь с места, так как заполняет не только комнату, но и, догадываюсь, вселенную.

Я чувствовал дружеское тепло, словно рядом Бобик, только на этот раз в роли Бобика я.

Кардинал-викарий Чиппелло со вздохом облегчения закрыл за нами дверь, лицо потрясенное, глаза вытаращены.

– Я всего третий раз вхожу в эту комнату, – выговорил он с трудом. – И никогда не ступал дальше порога! А чтоб заглянуть в Книгу…

– Зато с вас и не спросят, – утешил я. – А мне достанется по полной, если что не так… Вообще-то прекрасно понимаю и одобряю драконовские меры по охране всей сокровищницы Ватикана!

От ответил с тяжким вздохом:

– Спасибо на добром слове.

– Простому народу, – сказал я, – а он весь простой сверху донизу, нельзя о таких вещах даже знать, не только владеть. Каждый сразу раскроет варежку.

Он грустно улыбнулся:

– Вы, конечно, не простой.

– Всяк считает себя непростым, – ответил я уклончиво, – а насколько это соответствует истине, видно по тому, для чего живем и чему служим. Большинство, что не секрет, служат желудку и чреслам, не так ли? Только крохотная часть служат высоким идеям, а это непонятно простым людям. Да и то эти идейные служат так, что постоянно воюют друг с другом.

Он вздохнул, перекрестился.

– Дьявол никогда не устанет смущать наши души.

– С этим боремся с переменным успехом, – заверил я, – но в целом постепенно побеждаем.

Он перекрестился.

– Слава богу.

Я спросил понимающе:

– Мне нужно будет поблагодарить папу?

Он вскинул брови в вопрошающем жесте.

– В смысле?

– Ну не взяткой же, – пояснил я. – Когда такие сокровища, какого коня можно сунуть в конверте? Я имею в виду простое королевское спасибо и к нему чё-нить еще, только скажите чё именно.

Он сказал понимающе:

– А-а, это… Мы передадим ваше спасибо. Этого достаточно.

– Уверены?

– Папа очень занят, – сообщил он, – вы же понимаете, что нам предстоит.

– Тогда отбываю немедленно, – сказал я. – Значит, мне достаточно будет только произнести Малое Имя Господа…

Он покачал головой:

– Не совсем. Насколько я понял, вам предстоит оказаться в самой гуще некой битвы со Злом. Именно там, в сердце логова Врага, вы и скажете это Имя.

– Понял, – ответил я послушно. – Иначе да, могу разрушить сдуру не совсем то.

Он покосился ко сторонам.

– Отбывать вам лучше из отведенной для вас комнаты. Или необходим простор?

– Нет-нет, – заверил я. – Могу откуда угодно. Жаль, не могу так же с местом назначения.

Он невесело улыбнулся:

– Никто не может. Пусть Господь будет с вами, сэр Фидей!

– Я постоянно чувствую Его могущественную и ласковую длань, – заверил я. – Что есть лепота души моей.

Он проводил меня до моей комнаты, но входить деликатно не стал. Думаю, посторожит в коридоре, чтобы никто не входил, а потом еще и заглянет ко мне, чтобы удостовериться в отбытии.

Даже в Ватикане, мелькнула мысль, тайно пользуются вещами древних, все об этом знают и все делают вид, что ничего такого не происходит. Вообще-то так единственно верно, это усиливает мощь Ватикана, но в то же время заставляет общество усиленно развиваться самому, а не надеяться на щуку в проруби или джинна в кувшине, чем являются уцелевшие вещи давно минувшей эпохи.

Подошвы опустились на каменные плиты собора так мягко и с высоты в миллиметр, что я абсолютно не уловил перемещения, словно грубой мощи черной короны Темного Властелина, которая проламывает пространство, как таран, изящно помог сам святой Ватикан.

Никакой тошноты, головной боли, слабости, явно какие-то механизмы папского дворца сработали с ним в связке, в то время как раньше я передвигался словно на плохо работающем автомобиле без ветрового стекла и амортизаторов.

В соборе тихо, из высоких окон наискось падают на пол рассеянные лучи. В храмах не должно быть яркого света, для сосредоточения мыслей и зарождения научного метода познания мира необходим полумрак. Методом проб и ошибок пропорции найдены и закреплены в инструкциях для строителей.

Я заметил бредущего закапюшоненного священника, взгляд долу, такой не заметит появления, пока не ударится лбом в мою, надеюсь, широкую и достаточно выпуклую грудь.

– Эй, – сказал я вежливо, – отче!..

Он повернул голову, произнес чем-то знакомым голосом:

– Слушаю твои грехи, сын мой.

– Обойдешься, отче, – ответил я. – Мир спасать надо, а не исповедоваться. Отец Дитрих хде?

Он вздохнул с укором, вытянул руку, указывая направление:

– В правом зале принимает молодых монахов.

Я с подозрением всмотрелся в острый подбородок, покрытый грубой черной щетиной.

– Что-то ты, отче… Азазель! Ну ты даешь! Ты что, вхож в церковь?

Он чуть приподнял капюшон, на меня остро взглянули хитрые веселые глаза.

– А почему нет?.. Я не враг. Хоть и не союзник.

– А почему тайком?

– А чтоб церковники не радовались, – сказал он, – заполучив такую раскаявшуюся жертву.

– А ты раскаялся?

– Нет, конечно, – ответил он с достоинством. – Только они не поймут. У них только две градации: раскаявшиеся и нераскаявшиеся. Как съездил?.. В смысле, побывал?

Я огляделся по сторонам.

– Потом. Сперва перетру с отцом Дитрихом, он составил мне протекцию в Риме. Ему и должен сообщить первым, так принято.

– Успеха, – сказал он и добавил в спину непонятное: – Святоша…

Великий Инквизитор словно почуял мое прибытие, а то и в самом деле почуял, чем выше ранг – тем выше возможности, вышел из комнатки с группой священников.

Я поспешил навстречу, поклонился и поцеловал руку.

– Отец Дитрих…

Он повернулся к священникам:

– Продолжайте до вечера, а потом я подскажу, в каком направлении двигаться дальше.

Они поклонились и торопливо отбыли, а он поднял взгляд на мое исполненное кротости лицо. Я смиренно потупился.

– Говори, сын мой, – сказал он в заметном нетерпении.

– Отец Дитрих, – сказал я торжественно, – я побывал в Ватикане и был принят самим его святейшеством папой!.. Душа моя восполнилась умилением и всяческим энтузиазмом, возвышенным и восторженным.

Он кивнул, строгий и сосредоточенный, но я видел, что мои слова польстили его самолюбию, оно в каждом из нас, только настоящие мужчины его не выказывают слишком явно.

– Что насчет помощи?

– Благодаря вашему письму, – сказал я, глядя ему в глаза, вдруг да сморгнет, – и великодушному заступничеству, папа личным декретом, даже буллой, хотя и устной, а также неофициальной, изволил разрешить мне самому выбрать по руке что-то из сокровищ Ватикана!..

– Прекрасно, – ответил он нетерпеливо, даже не поинтересовавшись, что взял, словно я щебечущая женщина, сообщающая восторженно, какие фрифлюлики купила на распродаже, – спеши, сын мой. Собаки воют уже и днем!.. Бедные животные чуют гибель всему живому и скорбят, что не могут защитить своих хозяев.

– Я сейчас же, – сказал я, – вы позволите… в храме?

Он поморщился:

– Если это очень важно.

– Надо утрясти кое-что с Мишей, – сказал я и, увидев недоумение в его глазах, уточнил: – С архангелом. Архистратигом как бы. Главой небесного легиона как бы.

Он вздохнул, посмотрел с укором:

– Да, сын мой. Для него это место будет наиболее…

– Ой, спасибо!

Он указал в сторону неприметной двери за аналоем, куда могут входить только священники:

– В виде исключения.

– Благодарю, отец Дитрих!

Комнатка чистая, сильно пахнет ладаном и восточными ароматами. Я прямо от двери вышел на середину, кровь стучит в висках, собрался с духом и сказал внятно:

– Михаил!.. Архистратиг Михаил!

Полная тишина, только на грани слышимости ударили в колокол.

– Михаил! – прокричал я громко. – Я, Ричард Длинные Руки, человек и хозяин мира, созданного Всевышним, повелеваю тебе явиться и встать передо мной немедленно!

Ничего не произошло, тогда я набрал в грудь воздуха и сказал страшным голосом:

– Михаил! Господь создал этот мир и вручил его мне, сделав своим наследником. Ты тогда поклонился мне, признавая мою власть над созданным миром и над ангелами в том числе… Если не явишься, то это мятеж! То, что я так сочту, тебя мало волнует, знаю, но Господь тоже так сочтет, как ты понимаешь тоже!

У противоположной стены засиял яркий свет, собрался в сверкающую плазменным огнем дугу, а из-под нее вышел, пригибаясь, огромный римский центурион, таким Михаил показался вначале, хотя, конечно, по рангу он трибун или даже легат в зависимости от того, какой период римской истории представляет.

На него почти больно смотреть, настолько весь блещет золотом, начиная от золотых волос и заканчивая золотом сандалий с тонкими ремешками, завязанными под коленями. Особенно блестит кираса с выдавленным сложным барельефом, полным символики, в которой не люблю разбираться, я же прост и понятен, того же хочу и от других. Блестят поножи и даже латная юбка, на которую стараюсь не смотреть слишком часто, хотя для меня юбка на самце всегда выглядит несколько смешно, хотя, с другой стороны, какой из Михаила самец?

У меня гора рухнула с плеч, но я с величайшим трудом не выказал облегчения, а заявил с надменностью:

– Что-то медленно шевелишься!.. Посланцы обязаны являться на зов мгновенно!

Он рассматривал меня с нескрываемым интересом и таким же презрением.

– Человек, – произнес он так, словно разговаривает с червяком, – я появился вовсе не потому, что повиновался твоему презренному зову! А чтобы посмотреть на презренное существо, осмелившееся… да-да, осмелившееся на такую презренную дерзость!..

– Что-то язык у тебя небогат, – сказал я едко. – Военная косточка? Все еще ничему у людей не научился?

Он переспросил в изумлении:

– Что-о-о?

– Ты поклонился мне тогда, – сказал я резко. – Поклонишься и теперь!

Он покачал головой, в глазах надменное высокомерие разгоралось все ярче.

– Смертный, – произнес он с невыразимым презрением. – Ты что-то не понял.

– Ну-ну, чего?

– Творец, – произнес он тем же тоном, – велел нам поклониться, чтобы признать тебя существом, которое допущено в райский сад.

– Вы и животным кланялись? – спросил я едко. – Кстати, можешь сесть. Ничего, что я пригласил тебя в церковь? А то вдруг вы уже и ее не признаете…

Он сказал терпеливо:

– То неразумные животные, а ты был существом, что умело разговаривать. Творец в своей невероятной милости позволил тебе приблизиться к нашему подножью и внимать нашему величию, мудрости и благородству. Нам не очень хотелось признавать за тобой столь высокий ранг, ты не отличался от животных, однако мы в своем большинстве не решились перечить Творцу…

Он осмотрелся, в комнате чисто и девственно скромно, хмыкнул и опустился в кресло у стола, откуда смотрел на меня, как на просителя у большого начальника.

– Ну да, – сказал я саркастически, – а Самюэль, Азазель, Вельзевул… они оказались настолько заносчивыми, что отказались даже кивнуть человеку в знак приветствия?

Он ответил спокойно и по-прежнему высокомерно:

– Не только…

– А что еще?

– Надо было, – пояснил он, – не только кивнуть, но и признать за человеком право бродить в саду, где вздумается, чего животным вообще-то не позволялось.

– Ну-ну?

Он сказал терпеливо:

– Нужно было признать за ним право обращаться к нам с вопросами по своему желанию, а не когда этого изволим мы…

Я ощутил, что, стоя перед ним, пусть даже начну прохаживаться взад-вперед, все равно буду выглядеть просителем, придвинул себе кресло, сел и сказал со злым интересом:

– И это настолько задело вашу гордость небесных ангелов?

– Да, – ответил он твердо и посмотрел мне в глаза прямо и немигающе.

Я ощутил нарастающую неуверенность, ангелы вроде бы по своей природе не умеют лгать, но в то же время свергнутые на землю чему только не научились у людей… С другой стороны, эти на землю не спускаются, потому вроде бы чище.

С трудом раздвинув губы в насмешливой улыбке, я проговорил как можно более веско:

– Михаил… Я даже готов поверить, что за столько времени ты забыл саму суть повеления Господа, хотя это уже само по себе проступок. Да что там проступок, это преступление! Серьезное преступление. Значит, лично ты решил не выполнять повеление Господа, понятно. Хорошо, спрошу остальных, а потом мы с Господом решим, что с вами делать. Я вообще-то предложил бы полную ликвидацию. Зажрались старые слуги, забыли о своем назначении всего лишь посланников… начали присваивать все новые функции. Но Господь долго терпит, но больно бьет.

Мы сидели теперь друг напротив друга, и хотя он в золоте, а я в стальных доспехах, но «все куплю, сказало злато, все возьму, сказал булат», так что мой ранг ничуть не выглядит ниже, на войне булат ценнее злата. Архистратиг как будто понял, прижал руки к сердцу, но ладони уперлись в выпуклую кирасу из надраенного золота.

– Человек, – произнес он почти проникновенно, – поверь!.. Ты все не так понял!..

– Михаил, – ответил я, чувствуя, как победно начинает стучать сердце, – вешай лапшу другим ангелам. Я человек, ты что, не понял?.. Я понял даже то, что ты до сих пор не… усвоил, говоря политкорректно. Хорошо, давай пока о другом.

Он произнес надменно, словно я уже стою перед ним на коленях:

– Говори, смертный.

– Примерно определено место, – произнес я с усилием, – где накапливаются заговорщики.

– В аду?

– Само собой, – ответил я, – там у них база, тренировочный лагерь, где готовят боевиков и, подозреваю, смертников. Из числа бывших заключенных, как полагаю.

Он спросил с хамским интересом:

– Которые в котлах сидели?

– Которые вообще отбывали пожизненное, – ответил я и уточнил: – Продленное до Судного Дня. И не так важно, где сидели и как их наказывали. Их и должны были наказывать за особо опасные преступления против человечества и отдельных особо уважаемых граждан.

– И что собираетесь делать? – спросил он с тем же ленивым интересом.

Я сказал зло:

– Михаил, не прикидывайся. Там и твои люди! Боюсь, они и есть основные заговорщики. Тем, свергнутым, не до бунта. Чтобы их расшевелить, нужны были сытые и уже зажравшиеся. Из твоего небесного легиона, если ты по солдатскому быстроумию еще не понял.

Он поморщился:

– Что ты предлагаешь, смертный?

– Предлагаю спешно собрать свои легионы, – отрезал я и посмотрел ему в глаза твердо и требовательно. – Вельзевул откроет для вас врата. Нужно ударить немедленно, пока мятежники не успели выступить. Лучше захватить их в их же гнезде врасплох, чем отслеживать их отряды.

Он взглянул победно:

– А Вельзевул сам не совладает?

– Может, – ответил я, – и совладает. Но там и твои соратники из небесного легиона. Тебе в самом деле не жаждется покарать изменников? И как это будет выглядеть, если ты не поведешь войска в бой? Как трусость?

Он мгновенно вскипел, но я не дрогнул перед его гневом, и, сдержавшись, он прорычал:

– Я могу собрать сорок девять миллионов ангелов в одно мгновение!

– Сорока девяти у тебя нет, – сказал я со злорадством, хотя чему тут радоваться, – хотя бы пара миллионов из твоих сейчас на тайной базе террористов осваивает приемы партизанской войны в современных условиях. Но дело не в этом. Проверь готовность своего легиона сражаться. Многие, наверное, разжирели так, что и летать не могут?.. А я договорюсь с Вельзевулом, чтоб открыл портал и расположил свои войска так, дабы с твоими не больно… общались.

Он произнес гордо и с тем оттенком покровительственной милости, как если бы разговаривал с последним из слуг:

– Пусть подготовит для нас дорогу. А мы войдем и все там сметем.

– Прекрасно, – сказал я, – вы такие великие, могущественные, светлые, даже сияющие! Думаю, вам будет нетрудно доказать, что Господь вовсе не велел вам подчиниться человеку своим поклоном Адаму?

Он посмотрел на меня с подозрением:

– Что ты задумал?

– Да просто решить свой спор в суде, – ответил я безмятежно, – а не на поле брани. Мы же цивилизованные или хто?.. Господь будет только рад цивилизованному решению вопроса. Господь, как я полагаю, все-таки за цивилизацию.

– И как ты это видишь?

– Если собрать знатоков права с твоей стороны, – предложил я, сам воодушевляясь идеей, – и с той стороны, что в аду, и навсегда закрыть этот возникающий вопрос? Каким будет решение, то мы и признаем.

Он хмыкнул, посмотрел на меня с презрением:

– Хорошо. Пока Вельзевул готовит для нас дороги.

– Пока только портал, – уточнил я. – Дороги сейчас разведываются. За это время можем провести такой суд.

– Если ты еще не передумал, – сказал он.

– Зачем же? – возразил я. – Люди очень заинтересованы, чтобы не оставлять нерешенных вопросов! Нерешенные опасны. Рано или поздно они приводят через недоверие, обиды и претензии к разным победоносным и славным войнам, после которых уцелевшие начинают отстраивать все заново. А мы мирные люди, но наш арбогастер… сравнительно мирные, конечно. В меру. Но стараемся! Весьма. Хоть и плохо. Но, как сказано в Святом Писании, старание – самое главное. Ибо показатель. А показывать важнее, чем быть, верно?

Он посмотрел с недоверием:

– Это на что намекаешь? Я ничего не понял.

– Понимать не надо, – возразил я победоносно. – Главное – верить! Вера – это наше все. В общем, так и сделаем. Я позову старомятежных, а ты крайне правых, и мы сегодня же и решим. Идет?

Он кивнул:

– Так и сделаем.

Прежде чем я раскрыл рот, он поднялся, крылья за его спиной раздвинулись, вспыхнул свет, Михаил мгновенно исчез, я не успел сказать, что, дескать, ловлю на слове, вечное наше мужское желание оставить последнее слово за собой.