Текст книги "Ричард Длинные Руки - принц-консорт"

Автор книги: Гай Юлий Орловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 2

Из ворот Зайчик выметнулся, как стрела, но я придержал: кто знает, с какой скоростью летают альвы, вдруг да не догонит.

Так двигались ровным галопом некотором время, на обочине дороге впереди внезапно возникла миниатюрная фигурка, крылышек не видно под плащом, капюшон на лице, стоит неподвижно, но я уловил страх и готовность исчезнуть.

Бобик уже проскочил далеко вперед, не почуяв, а Зайчик затормозил так резко, что копыта пропахали небольшую борозду.

Я сказал с наигранной бодростью:

– Все порядке! Я здесь. Перебирайтесь ко мне?

Она подняла голову, я протянул руки и поднял ее к себе на седло с такой легкостью, словно держал в руках щенка.

– Здесь удобно? – спросил я как можно мягче. – Кстати, мое имя вы уже знаете…

– Уулла, – прервала она мягким голосом.

– Прекрасное имя, – сказал я уверенно, как сказал бы в любом случае, но ей это знать не обязательно. – Оно вам идет.

– Спасибо, – поблагодарила она. – А коня лучше поверните чуть левее… Еще чуть. Вот так… У вас непростой конь!

– И мы с собачкой тоже, – заверил я в тон. – Теперь рассказывайте. И, кстати, зачем поворачивать в ту сторону?

– Там мой народ, – ответила она тихо. – Я всего лишь посланник.

– Хорошо, – сказал я. – Зайчик, меняем курс… Пусть тот жрун теперь бежит сзади.

Арбогастр мчится ровным галопом, все набирая скорость, Уулла почти не занимает места. Я держал ее в кольце рук, как возил Астриду и других, но все они в сравнении с этой альвой просто великанши.

– Рассказывайте, – повторил я.

– Добавить почти нечего, – произнесла она грустно, – мы заняты только выживанием, потому растеряли все знания, все умения… и вообще все – все. У нас только два пути: либо продолжать вымирать медленно, как мы делаем, либо открыться людям и умереть быстро… если нет другого пути.

Я сказал с неловкостью:

– Пока в самом деле нет, увы. Конечно, вас просто перебьют. И троллей перебили бы всех, если бы это было так же легко…

– Так что… у нас нет шансов?

– Нет, – ответил я честно, – но мы разве не хозяева своих судеб? Если нет шансов, их нужно создавать!

Она прошептала обреченно:

– Разве это возможно?

– У людей все возможно, – заверил я. – Но мне в последнее время перестает нравиться… гм… нечто… это можно назвать доктриной исключительности людей, хотя это и весьма даже льстит. Да, я сперва придерживался ее даже больше, чем церковь… пока еще воинствующая, новички всегда берутся за все с таким энтузиазмом, что перегибают. Так что я сейчас хоть все еще энтузиаст, но уже на распутье.

Она прошептала:

– Это… как?

– Я не уверен, – произнес я медленно, – что доктрина верна. Точнее, не знаю, должен ли хранить ей верность. Если быть совсем уж скрупулезным, то я уже… нарушаю ее… некоторое время.

Она повернула голову, в огромных глазах удивление стало безмерным.

– Как это можно?

– Видимо, можно, – ответил я. – Я поступаю неправильно для паладина, но все‑таки им остаюсь.

Она проговорила жалобно:

– Не понимаю.

– Если поступаю неправильно, – объяснил я, а заодно и себе, – но все же сохраняю свои способности паладина, то, значит, все‑таки поступаю правильно… Потому пока и буду так дальше, а там разберусь… Возможно, отцы церкви, закладывая основы ее работы и выстраивая незыблемые доктрины, не предполагали появление в будущем не только нежити, которую в самом деле нужно уничтожить, но и… гм… людей, что называются эльфами или троллями…

Она брезгливо передернула плечиками.

– Бр – р-р, эти мерзкие тролли… Их надо всех уничтожить!

– Да, – согласился я. – Мне тоже так казалось. Я уже начал было проводить в жизнь этот нужный и правильный процесс… но тогда нужно и эльфов, они тоже не такие, как мы.

– Эльфов нельзя, – возразила она.

– Почему? – спросил я.

– Потому, – ответила она с легким негодованием в голосе на мою тупость, – потому что это эльфы!

Бобик все чаще останавливался впереди и оглядывался с недоумением. Равнина уже перешла в высокогорье, скалы справа и слева, мир здесь кажется созданным буквально вчера, но попадаются и остатки неких древнейших сооружений.

Вот прямо сейчас едем мимо толстой колонны с обломанной вершинкой, там статуя сидящей в позе глубокой задумчивости обнаженной женщины с огромными крыльями за спиной. Не летучемышьими, не птичьими, а из тончайшей серой как бы ткани, натянутой на красиво изогнутые острые углы, выступающие выпукло грубо и зримо.

Оба крыла, красиво заостренные вверху, застыли в готовности ударить по воздуху и взметнуть ее тело в воздух.

Я полюбовался, благо под ноги можно не смотреть, Зайчик осторожно ступает между обломков, но женщина вдруг шелохнулась и, даже не взглянув в нашу сторону, поднялась.

Крылья взмахнули красиво и мощно, в расправленном виде стали еще крупнее, ее тело метнулось в небо неровными, но быстрыми рывками.

Я вздохнул.

– Чего только не увидишь в Мезине… здесь еще тот огород…

Уулла не поняла, судя по выражению лица, посмотрела с недоумением.

– Огород?

– Запущенный, – объяснил я. – Сорняков много.

Она печально улыбнулась.

– А где сейчас не запущено?.. И что не сорняки?

– Мы, – ответил я твердо. – Пусть даже и сорняки!.. Но когда потесним остальных, то объявим свой сорнячизм единственно арийским и правильным! Остальных в топку.

Она вздрогнула и зябко поежилась.

– Всех?

– Всех, – ответил я категорично, как делал всегда, потом призадумался, я же теперь не просто рыцарь – истребитель чудовищ, а государь, чудовища тоже мои, хотя они об этом пока и не знают, так что надо как‑нибудь подумать дополнительно, – а может, и не всех, я же говорю, что никак не приду к единому мнению. Был тверд, а теперь у меня кризис веры. Эльфов нужно оставить точно! Но тогда и троллей, иначе нет в мире справедливости.

Она спросила тихонько и с надеждой:

– А что есть?

– Пока есть рыцарство, – ответил я гордо, – справедливость будет.

– Ох…

– А вообще‑то, – сказал я, – в Мезине больше чудес, чем во всех остальных королевствах, где я побывал. Ну, это я уже говорил.

Она спросила:

– А что такое чудеса?

Я покосился на ее макушку.

– Да, в самом деле… Теперь уже и не знаю.

Она промолчала, лишь повела взглядом в сторону. В каменной стене горы широкая щель, таких я видел сотни, но Уулла повернулась и посмотрела на меня с вопросом в печальных глазах.

– Что? – спросил я. – Мне надо зайти?

Она медленно наклонила голову, печаль в глазах стала заметнее, теперь я видел еще и сильнейшую тревогу.

– Надо, – прошелестел ее голос.

Я поморщился, но ответил с достоинством:

– Сказал бы мне это мужчина… почему женщину труднее послать в далекое пешее странствие?

Она не поняла, только хлопала огромными ресницами. Чем мельче существо, тем крупнее у него глаза и длиннее ресницы, это я уже понял.

Из черного зева пахнуло теплом, я сделал пару шагов, собрался создать шарик света, однако в темноте впереди появился блеск, через несколько минут я вышел в слабо освещенную пещеру.

Стены в безобразных выступах, но пол на удивление ровный, словно его стесывали долго и упорно.

Под дальней стеной на возвышении огромный трон, если судить по высокой и внушающей спинке, хотя трон странный: весь из камня, спинка широкая, по бокам каменные столбы, в чашах на них полыхает огонь, а сиденье такое, что там поместятся пятеро.

Сейчас там только женщина в свободной позе, выпрямивши спину, спокойная и неподвижная. Я медленно приближался, всматриваясь в ее лицо, молодое, стильное, прекрасное, с безукоризненно нежной чистой кожей. Губы красиво и точно очерчены, изысканный аристократизм в сдержанности линий, светлозеленые глаза в обрамлении длинных ресниц… и сеть неглубоких трещин по всему лицу.

Я всмотрелся и с холодком по всему телу понял, что не морщин, как решил было, что располагаются строго в определенных местах, а именно трещин.

Они идут от щек и через скулы с туго натянутой кожей, там морщины вообще немыслимы, а эти да, есть, но они, пугающе загадочные, не уродуют прекрасное лицо, а лишь придают печали и загадочности.

Она не шевельнулась, только глаза смотрят в упор, в руках диковинный меч, уперла острием в каменную плиту под ногами, лезвие отчетливо отливает зеленым огнем.

Я присмотрелся и увидел, как из рукояти бегут зеленые молнии, проносятся по лезвию и срываются с удлиненного острия мелкими искорками.

Она все еще смотрит холодно, даже равнодушно, я поклонился и произнес учтиво:

– Мое почтение благородной хозяйке, пусть даже она и с оружием в руках.

Она не изменила позы, вообще не шевельнулась, ее глаза изучают меня так же пристально, как я ее, а произнесла нейтральным голосом, полным холодного равнодушия:

– Женщина с оружием… не нравится?

– Нет, – сказал я честно. – Женщины слишком ценные существа, чтобы их использовать так… глупо. Женщин нужно беречь всегда, в бою прятать за спину, а на тонущем корабле первыми сажать на лодки и плоты. Вообще‑то их нужно спасать даже раньше детей, потому что одна женщина может родить десяток детей… ну да ладно, их спасем тоже, а сами разворачиваемся лицом к противнику. Г1о моему мнению, то королевство, где женщин заставляют брать в руки оружие, обречено, так как губят самое ценное.

Она спросила холодно:

– А если женщина берет оружие по своей воле?

Я отрубил:

– Значит, в королевстве дела идут хуже некуда, если женщина вынуждена брать в руки оружие, чтобы защитить себя и детей.

Она помолчала, всматриваясь в меня очень внимательно, затем вдруг губы раздвинулись в усмешке.

– Хорошая речь, – сказала она совсем другим голосом. – Но это не мой меч.

– А чей?

– Твой, – ответила она и, увидев выражение моего лица, пояснила: – Я ждала тебя, чтобы передать его тебе.

Я покачал головой.

– Что я с ним буду делать?

– Это непростой меч, – заверила она.

Я сказал с отвращением:

– Это значит, что смогу убить им больше людей, чем простым?.. Больше разрубить голов, вспороть животов? Ну, спасибо… У меня такие мечи уже в кладовую не влезают. Все стены увешаны. А нет ли у тебя, скажем, хитрого плуга, чтобы сам пахал с утра до ночи?.. Или бороны, чтобы сама ходила по вспаханному и разбивала комья? Или такой тележки, чтобы ездила по полю и разбрасывала зерна ровным слоем?

Она объяснила с улыбкой:

– С этим мечом ты сможешь заставить других пахать, сеять, собирать урожай, печь лучшие пироги и подавать тебе на стол!

Я вздохнул.

– Ну да, конечно… Только пахать будут мелко и криво, разбрасывать зерна и по камням, урожай осенью соберут только наполовину, а из собранного еще треть рассыплют по дороге… Да и пирог такой испекут, что надо смотреть, чтобы на ногу не уронить! Нет, с мечом я уже проходил эту дорогу. Хотя вы, леди, не теряйте веры, на свете еще столько дураков волшебные мечи ищут!..

Я пошел к выходу, а когда навстречу блеснул солнечный свет, а под ногами захрустела прокаленная зноем галька, я оглянулся: скала на месте, но черный вход исчез так, словно щель загладили по мокрой глине.

Уулла, не покидая седла, встретила меня обшаривающим взглядом, но промолчала, когда я вставил ногу в стремя и поднялся в седло.

– И что это было? – спросил я.

– Не знаю, – ответила она.

Я изумился.

– Не знаешь? Ты же послала меня туда!

– Я не знала, – пояснила она, – что там ждет вас. Это было…

– Ну – ну?

– Испытание, – произнесла она. – Да, испытание.

– Не понимаю, – пробурчал я брезгливо. – Зачем? И что за цаца берется меня испытывать? Как бы я сам ее не испытал… в разных позах!

Она съежилась от моего грозного голоса и заметного раздражения.

– Конт Астральмэль… вы становитесь заметным. Вот и мы, альвы, обратились к вам! На вас обращают внимание уже и те, кто не замечал вас вовсе. Или замечали, но не считали, что вы можете что‑то… еще. Но вы совершаете подвиги, о вас говорят, на вас все больше надеются одни, а другие начинают опасаться… Вы превращаетесь в силу, конт, а также ваше высочество. И как бы вы ни прятали свою мощь, к вам начинают присматриваться те… гм… кто, в общем, намного выше нас.

– Выше? – переспросил я. – Или просто сильнее?

– В этом мире, – ответила она грустно, – кто сильнее, тот обычно и выше.

Глава 3

Я оглянулся еще раз, скала уже совершенно затерялась среди таких же, серых и неопрятных, зато в виски застучала совсем новая мысль.

– И что, многие вот так хапают этот чудесный меч, которым можно рубить всех и все, что попало?

Она ответила с грустной улыбкой:

– Все.

– Все? – не поверил я. – Но что‑то я не видел толпы героев с такими мечами!

Она ответила тихо:

– Но это же было только испытание.

– А – а-а, – протянул я разочарованно, – меч был ненастоящим?

– Настоящий.

– Тогда… его не собирались отдавать?.. Понятно. А что с теми, кто не прошел испытание?

Она опустила голову и промолчала. Зайчик все еще идет галопом, но часто делает скачки в сторону, чтобы не столкнуться с летящими навстречу скалами, а у меня по телу пронеслась холодная дрожь. Однако, когда собрался начать допрос с пристрастием, очень уж не нравится, когда меня нечто такое испытывает, это я должен всех испытывать по своему выбору и произволу, она напряглась, я чувствовал, как все тело стало ригидным.

После паузы произнесла осевшим голосом:

– А вот отсюда вам нужно будет проехать… с завязанными глазами.

– Что? – переспросил я с подозрением. – Зачем?

– Так надо.

– Еще чего, – ответил я с достоинством. – Человеку, у которого завязаны глаза, так хорошо фиги тыкать под нос!.. Нет, мое рыцарское достоинство не позволяет позволить непозволенное и даже не позволяемое.

Она сказала торопливо:

– Остановите возле того камня! Дальше… опасно.

Я придержал Зайчика, Бобик и сам ощутил неладное, сел и уставился на обоих большими удивленными глазами вечного ребенка.

– Вы должны позволить мне завязать вам глаза, – проговорила она.

Я видел, что произносит это через силу, уже бледная и вздрагивающая.

Тревога поднялась откуда‑то из сапог, взбиралась медленно, сперва охватывая холодом ноги, а когда добралась до сердца, в животе уже сформировалась льдина размером с айсберг.

– А если не дам завязать? – спросил я.

Она вздохнула.

– Тогда я зря проделала весь долгий путь. И… наши надежды на вас будут потеряны.

Я уставился на нее со злостью, даже не добавила к слову «путь» «опасный», но это отчетливо прозвучало в укоряющем взгляде и голосе.

– Да что вы все, – вырвалось у меня злое, – на гуманизьм берете?.. Как будто я в самом деле этот, какего… ага, либералист! Политик – он всегда политик! А вы мне позорные чуйствы шьете!.. Давайте мне вашу тряпку, я сам повяжу, ибо человек – хозяин своей судьбы!

Она сказала торопливо и с явным облегчением:

– Да – да, благородный конт, все на ваших условиях!.. Завязывайте, поплотнее завязывайте… Позвольте, я чуть поправлю.

Конечно, ее подправляние состояло в том, что проверила, не подгляну ли, но я стерпел, все равно сумею, слово не давал, к тому же я сейчас больше политик, заботящийся о себе и всяких прочих, чем благородный рыцарь, которого беспокоят только честь и достоинство.

Зайчик пошел ровно, но я чувствую, что сейчас его направляет Уулла, копыта привычно стучат по камню. Впереди гавкнул Бобик, но тоже без страха, просто напомнил арбогастру, что вот он, такой отважный, всегда впереди.

В какой‑то момент я ощутил нечто иное, даже не опасность или просто неладное, а иное, чувство такое необычное, что я тихо поднял руку и, не привлекая внимание Ууллы, чуть – чуть сдвинул повязку…

У меня едва хватило сил вернуть ее на место. Мы едем мимо скальной гряды, я отчетливо различил каждый камешек и красные с желтым прожилки в нем, между скалами синее небо с белыми кучерявыми облачками, похожими на стадо овец, затем все оборвалось резко и неожиданно. Вместо скал возникло темное смутно клубящееся ничто, у меня кровь замерзла в жилах от ужаса, когда всем существом ощутил, что это первозданный хаос, в котором не только скал, нет облаков и даже неба, ничего нет, ничего…

Успел увидеть одинокую скалу, странно и дико зависшую в этом хаосе без всякой опоры, плотно зажмурился, несмотря на плотную повязку, и ехал так, вздрагивая в смертельном страхе, что угнездился в каждой клетке тела, пока не услышал мягкий голос:

– Все, здесь можно снять.

Я не двигался, чувствуя себя льдиной, она сама развязала узел, я увидел перед собой крупные глаза, полные сострадания.

– Вы, конечно… не послушались?

– Сползло чуть, – пробормотал я.

– Человек, – произнесла она со странной интонацией. – Мне говорили, что обязательно постараетесь взглянуть… Есть ли запреты, которые не нарушили бы люди?

– Есть, – ответил я все еще вздрагивающим голосом.

– Какие?

– Не знаю, – ответил я. – О которых мы еще не догадываемся. Но вообще‑то мы боремся с собой и стараемся не нарушать запреты, по крайней мере – заповеди.

Меня передернуло, я стиснул челюсти, не давая зубам выбивать дробь.

– Не надо было, – произнесла она с укором.

– Что это было?

Она ответила слабым голосом:

– Говорят, Высший Бог отвлекся чем‑то… и недоделал мир.

Я кивнул, принимая языческое объяснение, по их взглядам Бог делал мир вручную и каждую скалу отдельно, а не сразу мир целиком, но мне ближе вариант, что это родимые пятна чудовищной войны, когда уничтожалось само пространство…

Плечи мои снова передернулись сами по себе, я поспешно отогнал видение хаоса, на него в самом деле не может смотреть смертный, это настолько ужасающе и противоречащее даже не жизни, а вообще… даже слов таких нет…

Скалы давно остались позади, мы выехали на простор, и сразу из середины болота, по краю которого помчался Зайчик, без малейшего всплеска показались два острых кончика, похожих на широкие острия гигантских пик. Оба расширяются и расширяются по мере того, как понимаются из воды, затем между ними поднялся покрытый ряской купол, еще через минуту я с холодком в сердце увидел надбровные бугры и потрясенно понял, что это исполинская голова размером с большой сарай.

Она поднялась еще чуть, темная болотная вода колыхнулась и замерла на уровне широких скул. Массивные веки, похожие на щиты для тяжелой панцирной пехоты, поднялись.

На меня в упор взглянули мертвые глаза. Голова из позеленевшей меди или латуни, вся изъеденная коростой, на лбу тяжелые и глубокие складки, а над переносицей глубокая дыра, куда пролез бы мой кулак в булатной рукавице.

Я проговорил тихо, изо всех сил удавливая голос, чтобы не дрожал:

– Это кто?

Она ответила трепещущим, как огонек свечи на ветру, голосом:

– Н – не… знаю…

– Как, – спросил я почти мужественно, – разве это голова не высовывается всякий раз, когда мимо идут всякие?

Она пролепетала, вздрагивая всем телом и едва не плача:

– Н – н-нет… Это впервые…

Холод прокатился по мне, лучше бы этот металлический упырь провожал взглядом всех, но ответил я так же красиво и твердо:

– Слава Богу!.. А то умаление моего достоинства.

– Ваше… высочество?

– Я ж не всякий, – пояснил я высокомерно. – Я ж само его высочество! Пусть посмотрит, полюбуется. Я даже денег не возьму.

Обогнув болото, удалились, Зайчик из галопа перешел в карьер. Я держал спину прямой, чувствуя на ней сверлящий взгляд, и с тревогой думал, только ли голова там в болоте, или же к ней и туловище…

– Уже скоро, – сказала она, – видите дерево? Все наше племя живет в его кроне.

– Тогда вас маловато, – согласился я.

Дерево, породу которого я так и не определил, с каждым конским скоком вырастает в размерах, и когда приблизились достаточно, я потрясенно понял, что под сенью его ветвей может укрыться целая армия, а в кроне расположиться немалых размеров город, и никто снизу не заметит.

Целая гора, а не дерево, и трещины в коре смахивают на горные ущелья и овраги, а сам ствол, думаю, крепче камня, это ж какую махину держит на себе.

Из дупла на высоте в два человеческих роста падает сверкающий водопад, обрушивается с шумом в выбитый у корней бассейн, теперь заботливо выложенный камнями, это чтоб не расширялся и не вредил, а дальше бежит бурно и бодро, подпрыгивая на камешках и уносясь вдаль, где его заботливо укрывают от чужих высокая трава и камни.

Уулла сказала гордо:

– Вода целебная!

– А что целит?

– Все, – заверила она. – Ну, не до конца, конечно.

– Не до конца – это как?

– Не полностью, – объяснила она уже увереннее, то ли из‑за моей тупости, то ли потому, что уже рядом с домом, и спрятавшиеся сородичи видят, как она умело выполнила невероятно трудное задание. – Но вполне хорошо…

Она улыбнулась и пропала из виду, только улыбка некоторое время чеширила в воздухе да пальцы мои ощущали ее хрупкое тело. Затем ладони мои сомкнулись в пустоте, а наверху вроде бы чуть сильнее шелестнули ветви, хотя такой мотылек не потревожит и листка, да еще привыкший маскироваться.

Бобик обежал дерево, это заняло некоторое время, вернулся с отчетливо выраженным недоумением на морде. Явно чует что‑то неладное, но альвы при их идеальной маскировке могут обмануть, видимо, даже сверхчувствительного Адского Пса.

Я соскочил на землю, Зайчик посмотрел на меня с вопросом в теплых коричневых глазах. Я похлопал его по шее.

– Погуляй пока здесь. Если что найдешь лакомое, жри, не спрашивай разрешения. Все ценное альвы спрятали.

Он сразу же пошел к ручью и долго с удовольствием пил, как будто и в самом деле вода в чем‑то непростая, хотя вообще‑то она и есть непростая, это же не родник, пробившийся наверх благодаря пробурившим землю корням, а древесный сок…

И вообще, мелькнула мысль, какие же могучие корни, если добывают и поднимают из недр столько воды, что хватает и такой громадине, а излишки еще и сбрасывают вот так небрежно, не считая тех озер, что ежесекундно испаряются с поверхности листьев.