Текст книги "Впереди вражеский берег"

Автор книги: Гай Гибсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Мы продолжали тренировки «в лунном свете», и обе команды добились высокой степени слаженности, К началу августа все было готово. Лиройд совершил разведывательный полет и обнаружил, что ПВО объекта достаточно сильна. По его оценке, атаку следовало провести или немедленно, или вообще от нее отказаться.

Получилось так, что я отправился в отпуск в Корнуолл, когда все было готово. Налет состоялся 12 августа, в мой день рождения. Пока я пил пиво с деревенскими парнями в пабе Босткасла, Питкэрн, Лиройд, Малл, Росси и Мэтьюз летели к цели.

Об этой атаке написано много, но никто не сомневался в том, что пилоты действовали исключительно отважно. Питкэрн вышел на цель первым и сбросил бомбы прямо на цель. Однако его самолет получил тяжелейшие повреждения от огня зениток. Следующим был Росси. Он вышел к цели на малой высоте, но последнее, что видели остальные пилоты, – огромный клубок пламени на земле. Бедный старый Росси погиб. Следующим был Малл. Его левый мотор загорелся, однако он сумел набрать высоту 2000 футов, что позволило всему экипажу выпрыгнуть с парашютами. Следующим был Мэтьюз, который сумел точно сбросить бомбы, хотя возвращаться ему пришлось на одном моторе. Последним атаковал Лиройд. Несмотря на ослепительные лучи прожекторов, его бомбардир сумел положить бомбы прямо в яблочко.

На следующий день самолет-разведчик сфотографировал объект. Налет увенчался полным успехом. Насыпи были разрушены, и канал попросту пересох. Это должно было создать немцам серьезные проблемы в системе водных перевозок.

Лиройд был награжден Крестом Виктории, Питкэрн получил Орден за выдающиеся заслуги. Когда выяснилось, что Малл остался жив, ему в лагерь для военнопленных был отправлен Крест за летные заслуги.

Этот налет примечателен тем, что стал первым в целой системе подобных операций. Отборные экипажи готовились для выполнения специальных заданий, а операцию готовил кто-то из летающих командиров.

Но это было только начало.

Глава 8. Битва с баржами

Воздух в Корнуолле был просто чудесным. Просыпаясь каждое утро в мягкой кровати, я выглядывал в окно и мне с трудом верилось, что именно сейчас наступил самый тяжелый, решающий момент Битвы за Англию. Потом мы спускались вниз и завтракали, Пища была хорошей, а потом мы шли гулять по береговым утесам, слушали посвист ветра и грохот прибоя и пытались забыть о грохоте вражеских зениток.

Во время ленча нам доставляли газеты, и каждый день я мог видеть заметки о воздушном блице, который начался в небе над Англией. Все помнят те жестокие дни. Например, 8 августа, когда маршал Геринг отправил свои хваленые Люфтваффе нанести удар по Лондону, чего не смогла в свое время сделать наполеоновская армада. Сотни бомбардировщиков летели в сомкнутом строю, буквально касаясь друг друга крыльями. Их прикрывала горстка истребителей. А позднее горстка бомбардировщиков совершала налеты «бей-беги» под прикрытием сотен истребителей.

Однако мы сумели отбросить врага. Все знают, что наша промышленность сумела построить достаточное число истребителей с новыми винтами переменного шага, которые давали преимущество в воздушном бою. Все знают, как сражались наши летчики-истребители. Стэндфорд Так, Дуглас Бадер, Шорти Локк и множество других во главе своих эскадрилий бросались в битву, ставкой в которой была судьба их родины. Они прекрасно показали себя, эти парни, сражаясь в лучших традициях британской армии. Эта битва, одна из самых тяжелых и важных во всей военной истории, закончилась оглушительным поражением Люфтваффе.

В центрах управления полетами великие люди следили за тонкой голубой линией на картах, которая медленно отходила назад, иногда до самого Лондона, но так и не ломалась. В конце концов она снова шла вперед, к Дувру. Мы, как и пехотинцы старых времен, сначала сдержали натиск фрицев, а потом отбросили их поредевшие и разбитые орды на другой берег Ла-Манша, и они больше не вернулись.

Это была великая победа, которой мы вправе гордиться. Много речей было произнесено об этих отважных парнях, появилось много звонких афоризмов, вроде эпохальной фразы Черчилля: «Никогда в истории так много людей не было обязано столь многим столь немногим». Были написаны песни, а в лондонских клубах в честь победы шли пляски до упада. Но давайте будем молиться об этих людях, которых следует запомнить навсегда, постараемся не забыть их и десять, и двадцать лет спустя.

Пока шли эти бои, я медленно поправлялся, принимая солнечные ванны и даже иногда отваживался окунуться в холодное море, опрокинув несколько кружек пива с местными жителями в «Веллингтон-отеле» в Боскасле. Я не ощущал того, что было во время Дюнкерка. Я знал, что теперь резервы быстро поступают туда, где они нужны. Я знал, что если я потребуюсь, меня вызовут немедленно. Но если выпал случай отдохнуть, следовало использовать его как можно лучше. Но все хорошее однажды кончается, и мы с Евой попрощались на вокзале в Бристоле. Вокруг нас прощалось множество людей, молодежь торопливо обнималась, в последний раз вглядываясь в знакомое лицо перед тем, как отбыть в неизвестность. Никто пока не знал, что Люфтваффе были окончательно разбиты. Мы все готовились отражать вторжение. Все мы слышали жуткие истории о том, что творили фашисты на оккупированной территории Франции. Они шли к своей цели, сметая все на пути. Это были черствые и жестокие завоеватели. Мы все знали, что если немецкий сапог ступит на землю Англии, здесь будет твориться то же самое, если не хуже.

В то время мы просто не знали, что следует говорить при расставании. Я помню только, что смотрел прямо в сияющие глаза Евы и держал ее в своих объятиях, не обращая внимания на суетящихся носильщиков, пока дежурный по станции не дал последний свисток.

«Запомни одно, дорогая: если они вторгнутся в Уэльс, я прилечу за тобой и заберу тебя, – прошептал я, не слишком представляя, как я это буду делать. – Только пришли телеграмму, и я сразу прилечу».

Потом раздался еще один пронзительный свисток, лязгнули двери, и мы начали двигаться. Лицо Евы, по которому ручьями струились слезы, медленно уплыло вдаль.

* * *

А в Скэмптоне по-прежнему светило солнце, и до сих пор было довольно жарко. Но за две недели моего отсутствия здесь произошли большие перемены. Пропали Росси и Малл, как и несколько других парней. Сержант Олласон отбыл в учебную эскадрилью. Лиройд убыл служить в штаб маршала авиации Брук-Попхэма. Сменились даже несколько офицеров вспомогательных женских частей. Было довольно смешно услышать, что в первый же день, точнее, в первую же ночь после возвращения из отпуска я должен был лететь.

Но Оскар был верен себе, и когда я вошел в центр управления полетами, он сказал:

«Хэлло, Гиббо. Сегодня ночью мы должны лететь в Лориан, легкая прогулка. Всего лишь ставим мины на стоянке подводных лодок. Это будет просто развлечением, так как они имеют там не больше пары зенитных орудий».

«Спасибо, Оскар. Мой экипаж уже вернулся?»

«Да, они все здесь. Но я забрал себе Уотти, так как мой штурман был ранен прошлой ночью. Ты получишь нового. С тобой полетит сержант Хьютон».

«Ну, спасибо тебе еще раз», – сказал я, выругавшись про себя. Уотти был очень хорошим штурманом, и я доверял ему. Однако выяснилось, что Хьютон не так уж плох, а бедному старому Уотти вскоре не повезло.

Это действительно оказалось простое путешествие. Хотя мы ставили мины под самым берегом, зенитки не потревожили нас, и эскадрилья отлично справилась со своим заданием. Потом мы немного поискали вражеские торпедные катера, которые, по данным разведки, действовали в этом районе. Мы повернули в сторону моря и даже включили полетные огни, чтобы уверить немцев, будто они видят свои самолеты. Внезапно в серебристой лунной дорожке, бегущей по тихому морю, мы увидели один катер, медленно ползущий к маленькой гавани Ильд'О. Хьютон сразу нажал кнопку сброса бомб. Однако в то время техника бомбометания еще не была полностью отработана, мы даже не слишком твердо знали свою высоту. Поэтому не следует удивляться, что обе 250-фунтовые бомбы упали в нескольких ярдах от цели. Повредили мы этот катер или нет – не известно, но во время полета домой мы обсуждали этот эпизод с удовольствием.

Впрочем, самое интересное еще было впереди. Когда мы пролетали над Шербуром, то увидели самолет, идущий встречным курсом с включенными огнями. Это, вероятно, был немец, возвращавшийся после бомбардировки Англии. Я быстро заложил вираж и дал полный газ. Старый «Хэмпден» задрожал, как в лихорадке, потому что его моторы развили неслыханную мощность. Мы догнали незнакомца возле самого Лориана. Какое-то время мы летели следом за ним, пытаясь опознать самолет, но было слишком темно. Наконец вспыхнул вражеский прожектор, и в его луче мы четко увидели бомбардировщик Do-17. Более того, оба пилота решительно ни о чем не думали. В кабине горело освещение, и они, похоже, мечтали об ожидающем их эрзац-кофе с бутербродами, которые получат через несколько минут после посадки.

Верхний и нижний пулеметы задних стрелковых точек моего самолета плавно повернулись вправо, и я приказал Маку целиться поточнее. Затем я тихо произнес:

«Один – два – три… – И крикнул: – Задай им, Мак!»

Последовало резкое стаккато, и все 4 ствола выплюнули светящиеся струи трассеров. «Дорнье» круто пошел к земле, один его мотор пылал. Но у самой земли немец выровнялся и проскочил над самой гаванью Лориана, наверняка думая, что мы продолжаем гнаться за ним. Когда мы в последний раз видели немецкий самолет, этот клубок огня скрылся за деревьями. Когда мы вернулись, Бомбардировочное Командование записало на наш счет «вероятную победу».

На следующую ночь, 26 августа, был проведен первый налет на Берлин. Поднялся немалый переполох, когда была названа цель налета. Мы давно этого ждали. Многие пилоты, свободные от полетов, немедленно начали требовать, чтобы их поставили в список экипажей, которые будут бомбить германскую столицу. Даже Даунвинд Гиллан отобрал самолет у кого-то из молодых пилотов, чтобы стать одним из первых над Берлином. Не знаю, кто там выбрал в качестве даты налета 26 августа, только наши средние бомбардировщики столкнулись с неслыханно сильным встречным ветром.

Операция оказалась крайне тяжелой. Над целью мы встретили плотные тучи, и я думаю, что не больше 10 бомб в действительности упали на сам Берлин. Обратный путь оказался очень трудным. Немцы выстроили целый забор из зениток на пути от Лондона до Берлина, и они вели плотный огонь. Многие самолеты на обратном пути сели в море, даже в нашей эскадрилье имели место три случая. У Тони Миллса возле Фламборо-Хед кончился бензин, и экипажу пришлось спасаться в надувной лодке. Всех жестоко измучила морская болезнь. Питкэрн-Хилл, который всегда все делал наперекосяк, но все-таки сбрасывал бомбы на цель, подумал, что не сможет приземлиться, и посадил свой «Хэмпден» на воду рядом с вооруженными траулерами возле Гримсби. Канадец Питт-Кэйтон совершил вынужденную посадку среди минных полей на восточном побережье. Экипаж до утра просидел в самолете, не отваживаясь пересечь песчаные дюны, а те, кто видел эту посадку, не решались подойти к самолету, чтобы не подорваться. Лишь утром появился минер, который знал тропку среди мин, и вывел летчиков.

Как только я приземлился, мой самолет заправили, и я снова взлетел, чтобы разыскать Тони. Мы пробыли в воздухе 6 часов, но ничего не увидели. Когда мы вернулись обратно в Скэмптон, я услышал, что его уже давно подобрали. Он дважды видел, как я пролетал у него прямо над головой, и сейчас вместе со своими спасителями выпивал в Гримсби.

Через несколько дней во время ночной посадки Джо Коллиер не дотянул до полосы и разбился, получив сильнейшую контузию. На следующую ночь в поле возле Норвича разбился Дикки Банкер, раскроив себе череп. Постепенно наши ряды редели. Из большой группы парней, воевавших с первого дня, уцелели только Питкэрн, Оскар и я.

* * *

Тем временем в гавани Гамбурга, на верфях которого наблюдалась повышенная активность, появился «Тирпиц», огромный линкор водоизмещением 45 000 тонн. На нем велись достроечные работы, и линкор готовился выйти в открытое море, чтобы бросить вызов Королевскому Флоту. Мудрые головы в Адмиралтействе пытались придумать, как бы обезвредить его еще до первого выхода.

В то время в составе нашего флота осталось не так много линкоров, и военные действия на Средиземном море серьезно повлияли на нашу стратегию. Кто-то прослышал об атаках немецких пикировщиков, поэтому нашим ночным бомбардировщикам было дано задание: на рассвете атаковать с пикирования «Тирпиц» и вернуться домой к завтраку.

Обычно наша группа разделялась. Часть самолетов летела к Вильгельмсхафену, где стоял «Бисмарк», другие с удовольствием бомбили Гамбург. Но эти атаки не давали хорошего результата, так как бомбы никогда не отделялись от самолета в момент нажатия кнопки сброса. Поэтому они падали, как правило, не менее чем в полумиле от дока, где стоял линкор.

Когда рано утром мы летели выше туч над холодными волнами Северного моря, мне казалось, что растрепанные вершины грозовых облаков отмечают наш путь к Германии, словно говоря: «Вот ваша дорога, она ведет в Германию, но не обратно». То и дело вспыхивали молнии, заставляя меня подпрыгивать на сиденье, а в это время в задней кабине Мак истошно вопил: «Зенитки! Зенитки!» Поэтому я перенервничал еще задолго до начала атаки.

Где-то примерно над Гамбургом мы поспешно сбросили бомбы, в глубине души прекрасно понимая, что атака проведена халтурно. Даже лежа в постели, я не мог уснуть, слушая рев моторов на аэродроме. А когда я все-таки заснул, мне приснились медленно колышущиеся тросы аэростатов, похожие на длинные тонкие лианы. Я на своем самолете приземлился прямо в центре Гамбурга, вылез из кабины с топором в руке и принялся рубить эти проклятые лианы. А потом вернулся домой, как ни в чем не бывало.

Как-то ночью в мою комнату вошел Гибби, один из стрелков звена «В», мне как раз снился один из этих кошмаров. Хотя я совершено ничего не помнил, он позднее рассказал мне, что я принялся дико вопить на него, срывая голос, так что Гибби даже подумал, что я стал лунатиком. Если это действительно обстояло так, война начала серьезно сказываться на состоянии нервной системы некоторых членов 83-й эскадрильи.

Тем временем события шли все хуже и хуже, планы немцев, казалось, были близки к завершению, хотя мы еще не потерпели окончательного поражения в воздухе. Геринг, вне всякого сомнения, думал, что через несколько недель мы израсходуем последние резервы, после чего Гитлер сможет обосноваться в Букингемском дворце. Для себя Геринг присмотрел отель «Савой». Это означало, что немцы не отказались от намерения вторгнуться в Англию.

Все военное руководство Германии отлично понимало, что самым первым пунктом этой программы должен стать захват полного и безоговорочного господства в воздухе над Ла-Маншем. Только после этого в море мог выйти флот вторжения, состоящий из нескольких тысяч десантных барж. Они должны были пересечь пролив за одну темную ночь, прикрываемые подводными лодками, тральщиками и торпедными катерами. После этого ранним утром баржи должны были высадить солдат и технику под прикрытием своей авиации. После захвата побережья на плацдармах следовало сразу соорудить временные аэродромы. Взлетные полосы должны были состоять из скрепленных между собой металлических решеток. Эти аэродромы обеспечили бы базирование истребителей, прикрывающих силы вторжения.

Маршал Рундштедт, который командовал армией вторжения, прекрасно знал, что наше ополчение пока еще безоружно, а регулярная армия не оправилась после Дюнкерка, ее следует переформировать и перевооружить. Гитлер специально прибыл из Парижа в Кале, чтобы в мощный бинокль полюбоваться в мощный бинокль тающими в дымке скалами Дувра. Он явно видел в Англии свою следующую жертву.

В начале сентября наша разведка засекла повышенную активность в системе водных путей Германии. Баржи всех типов и размеров начали двигаться к портам, где собирался флот вторжения. Многие из них были вполне мореходными, имели 200-сильные движки, что позволяло им развивать скорость до 10 узлов. Немцы грузили на них танки, орудия, боеприпасы, зенитки. В портах были собраны войска, ожидавшие приказа начать операцию. Все было готово. Буквально все порты от Антверпена до Дьеппа кишели тысячами этих самых барж. Фрицы, разумеется, прекрасно знали, что наша слабая бомбардировочная авиация постарается атаковать их. Всюду было расставлено множество зенитных орудий, которые должны были поставить на нашем пути стальной барьер и не подпустить бомбардировщики к баржам. Строились вышки с зенитными орудиями, устанавливались аэростаты заграждения.

И все-таки с первых дней сентября началась битва с баржами. Она шла днем и ночью. «Бленхеймы», «Хэмпдены», «Веллингтоны» атаковали баржи с малой высоты. На дно было отправлено множество десантных судов, но при этом также погибло множество солдат, которые были расквартированы в соседних домах.

Во время одного из таких налетов на Антверпен я долго летел рядом с самолетом, который уже пылал. Это было жуткое зрелище, так как самолет был английским. Когда за машиной вытянулся длинный хвост огня и искр, я увидел, что один из летчиков сумел выпрыгнуть с парашютом. Он приземлился в реку, но, надеюсь, он умел плавать и сумел спастись.

Когда мы вернулись назад, я спросил молодого канадца О'Конора, что именно произошло. Он мало что мог сказать. Судя по всему, этот самолет подбили зенитки прямо над целью, и самолет вспыхнул. Позднее я слышал, что один из летчиков был награжден Крестом Виктории за то, что пытался потушить огонь голыми руками.

Через двое суток мы ночью снова наведались в Антверпен. Плотный зенитный огонь взял свою долю, и погиб еще один из наших немногих уцелевших ветеранов. Я видел, как его самолет летит к порту над самой водой, чтобы наверняка поразить цель бомбами. А потом он взорвался. И Питкэрн-Хилл отправился к своим прародителям.

Эти налеты на порты сбора проводились для того, чтобы уничтожить как можно больше барж. Каждой эскадрилье был выделен порт, который она могла считать своим собственным. За ним полагалось присматривать, как за маленьким ребенком. Каждый экипаж получал свой собственный участок акватории, где стояло огромное количество барж, иногда 200, иногда и 400. Каждый самолет нес такой комплект бомб, чтобы причинить противнику максимум вреда. Мы несли множество мелких бомб, иногда даже брали ручные гранаты, которые тоже могли сказать свое слово, если попадали в нужную точку.

После каждого налета в воздух поднимался самолет-разведчик, и командир собирал вместе все экипажи.

«Я получил снимки рейда „С“ в Антверпене. Вчера там находилось 400 барж, а сегодня осталось только 350. Кто отвечает за рейд „С“?»

Несколько пилотов поднималось на ноги.

«Вы потопили 50 барж, не так уж плохо. Но все равно недостаточно. Вы должны были положить все бомбы на территорию рейда, а не рассыпать их по берегам. Работать надо тщательнее. Иначе эти ублюдки действительно сумеют выйти в море и высадиться у нас, и тогда вам придется драться с ними голыми руками».

После этого мы снова поднимались в воздух. Разумеется, иногда налет приносил неудовлетворительные результаты. Лично я отвечал за участок в самом центре Антверпенского порта. Как-то раз мне удалось уничтожить около 100 барж, но похвалы командира дождаться все равно не сумел. Если же оценивать ход операции в целом, то оказалось, что мы топим баржи достаточно быстро, несмотря на сильнейший зенитный огонь немцев. Однако наши потери тоже были очень тяжелыми, и мы все знали, что должны обязательно выиграть битву с баржами до того, как они тронутся с места. Ходили слухи, будто на восточном побережье Англии похоронены трупы тысяч утонувших германских солдат, выброшенных на берег прибоем. Их баржи, дескать, были уничтожены самолетами Бомбардировочного Командования. Конечно, эти слухи так и остались слухами, никому из англичан так и не удалось увидеть ни одного мертвого немца, хотя многие клялись, что лично знают людей, которые закапывали эти трупы.

15 сентября парни Истребительного Командования одержали свою величайшую победу. Они сбили не меньше 185 германских самолетов, понеся совсем незначительные потери. Нет никаких сомнений, что после войны выяснится, что в действительности было уничтожено много больше немецких самолетов. Это была победа лучшей авиации, лучших самолетов, лучших летчиков [3]3
  В действительности немцы в этот день потеряли только 60 самолетов, английские потери составили 26 самолетов. Прим. пер.


[Закрыть].

Ночью того же дня мы провели самый крупный налет на Антверпен. Это оказалась ночь полнолуния. Много барж было потоплено, много взорвалось, уничтожая стоящие рядом суда. Все баржи были полностью загружены, нет сомнений, что немцы были готовы к выходу.

Так как мы летели над портом на малой высоте, то отчетливо видели танки на палубах барж, орудия на корме каждой из них, в доках стояли какие-то предметы, укрытые брезентом. Намеченный «Der Tag» явно близился, но, может быть, именно 15 сентября немцы осознали тщетность своих надежд.

С этого момента мы довели интенсивность наших налетов до предела, жар битвы передался всем нам. Может быть, кое-кто даже начал вспоминать черные июньские дни. 17 сентября мы услышали по радио доклад Черчилля в палате общин, где он обрисовал общую военную ситуацию. Итальянская армия начала наступление в Ливии, два британских батальона, удерживавших Соллум, отступили, но противник еще не подошел к нашей главной оборонительной линии. Он также предупредил, что враг в любой момент может совершить попытку высадиться в Англии.

Многие надолго запомнят те несколько дней, когда призрак неминуемого вторжения витал над страной. Виновником этого стал один из пилотов Берегового Командования, который, патрулируя над Северным морем, увидел что-то там такое. Он находился в 100 милях от берегов Англии, когда к своему изумлению заметил на воде множество черных теней. В действительности это были облака, находившиеся выше самолета, всего лишь маленькие облачка. Однако летчик ничего не понял и радировал, что видит флот вторжения.

Немедленно была приведена в готовность вся система обороны. Пилоты истребителей были безжалостно выдернуты из постелей, где они отсыпались после тяжелейших дневных боев. Бомбардировщики простояли в готовности к немедленному взлету до утра. Только новый разведывательный полет, проведенный более опытным пилотом, обнаружил, что пресловутые «баржи» в действительности являются лишь тенями облаков на поверхности моря.

После того как суматоха улеглась, в столовой прозвучало несколько ядовитых замечаний в адрес штабов, но все мы прекрасно знали, что однажды наступит день. Мыто к нему были полностью готовы, но вот сказать это же обо всей остальной стране не могли.

Через несколько дней командир нашего авиакрыла решил дать нам лишнюю ночь отдыха. Я сильно опасался, что меня отправят в очередной одиночный полет к Гамбургу, чтобы «немножко побомбить с пикирования». Но все обошлось. Мы с Джеком Уитерсом отправились на побывку в Линкольн, так как знали, что на следующий день наша очередь лететь. Но Оскар, Тони Миллс и один из новичков по фамилии Баркер, которого мы прозвали «полковником», отправились в Ноттингем, где надрались до зеленых чертей.

На следующий день мы снова должны были провести крупный налет на Антверпен. Я находился в ангаре, проверял готовность экипажа и уже собирался забрать Хьютона вместе с собой в столовую на чашку чая, когда к дверям подкатил наш грузовик и остановился, скрежеща тормозами. Из него посыпались наши парни. Выглядели они, скажем прямо, просто ужасно. Похоже, они провели очень бурную ночь. Один из них был в слишком воинственном настроении и явно искал, с кем бы подраться. Но Джек быстро подскочил к нему и затолкнул обратно в грузовик. Беднягу увезли в казарму и с помощью других летчиков благополучно препроводили в постель.

Тем временем в центре управления полетами появился Тони Миллс.

«Хэлло, Тони. Ты опоздал».

«Да, я знаю. Мы чертовски много выпили».

«Ну и ладно. Сегодня ночью ты не летишь».

«Нет, я лечу. Я в полном порядке».

«Какого черта! Ты сейчас же идешь в постель!»

Но тут ввалился «Полковник». Они оба были изрядно на взводе и в том состоянии, когда пьяный уверен, что с ним все в порядке. Они просто рвались в полет. Неотразимый аргумент! В конце концов, мы с Джеком сумели дипломатично убедить их, что цель слишком мелкая, а потому нужно дать новичкам шанс проверить себя, а мы им покажем, как следует действовать. Наконец они успокоились. Но Тони заявил:

«Я буду чертовски зол, если выяснится, что ты не пустил нас лишь потому, что мы весело провели ночь».

Они отбыли в столовую, полагая, что спасли свою честь.

А потом мы взлетели, и каждый направился к своему сектору гавани Антверпена. Снова я имел удовольствие услышать «трах-трах-трах» за хвостом самолета, после того как бомбы были сброшены. Потом яркая вспышка внизу известила нас, что взорвалась баржа с боеприпасами. Но в этот момент случилось нечто непонятное. Послышался резкий треск, а потом громоподобный удар. Сначала я не сообразил, что произошло, и испугался, что сидящий в носовой кабине Хьютон убит. Затем, как всегда бывает в подобных случаях, я понял, что с нашим самолетом творится что-то неладное. Он летел как-то странно. И куда-то пропали рулевые педали. Потом Хьютон сказал мне, что именно стряслось. Ему пришлось ползти ко мне, потому что переговорная система отказала. Снаряд попал в кабину прямо у меня под ногами. Он ударился о поперечину педалей, срубил ось, на которой она сидела, и швырнул всю систему вперед, прямо на голову Хьютону. Очень удачное попадание.

Когда мы вернулись в Скэмптон, старший сержант Лангфорд начал уточнять наши повреждения. Я хорошо запомнил его слова:

«Чудо, сэр. Настоящее чудо. То, что я называю божественным провидением. Она прошла всего в полудюйме от вашей ноги».

Я просто не знал, что сказать. Но оказавшийся рядом Хьютон не мог упустить такой случай и ехидно заметил:

«Нет, сарж, ты не прав. Это просто потому, что у кого-то ноги короткие!»

Как ни странно, парень, которого мы отправили отсыпаться, к нашему возвращению уже был на ногах и вел себя очень грубо. Я думаю, ему было стыдно за свое поведение, и он совсем не был рад тому, что нам пришлось за ним ухаживать. Когда Хьютон рассказал ему о наших проблемах, он довольно нахально заявил:

«А зачем вам вообще нужны рули? Ты их никогда не используешь, старый мазила».

После этого стоящие вокруг парни умолкли. Даже пьянчуга понял, что сморозил лишнего. Целую минуту я боролся с желанием сказать что-нибудь резкое, но потом понял, что все мы ужасно устали. И я просто вышел из комнаты, не проронив ни слова.

На следующую ночь мы отправились к Берлину. Это был большой налет, самый большой с начала войны. В нем участвовали около 200 самолетов, и мы были уверены, что нанесем германской столице серьезный удар. Когда мы стояли у самолетов, готовясь занять свои места перед взлетом, мне хотелось подойти к Оскару и пожелать ему удачи. Однако он за весь день не сказал мне ни слова. Я знал, что он просто взбешен, и потому я занял свое место в кабине и взлетел.

Это был один из налетов, обычных для того периода войны. Весь путь мы проделали в тучах под огнем зениток. Никто не знал, где находится Берлин, работе наших пеленгаторов мешали вражеские передатчики, и вокруг царил полный хаос. Нет нужды говорить, что бомбы мы сбросили вслепую, туда, где, по нашим прикидкам, должен был находиться Берлин. В это время внизу оказались несколько американских журналистов, в том числе Уильям Ширер. По их словам, на Берлин упало совсем немного бомб, и я склонен им верить.

На обратном пути мы снова столкнулись с сильнейшим встречным ветром, который превратился в настоящий шторм. До самого приземления у нас не было радиосвязи. Когда я вошел в комнату предполетного инструктажа, выяснилось, что вернулись пока немногие. Джекки Уитерс имел некоторые проблемы с зенитками над Ганновером, поэтому ему пришлось вернуться с полдороги на одном моторе.

«Оскар накрылся», – сказал он странным тоном, но совершенно спокойно, когда я откупорил бутылку пива.

«Что ты несешь?»

«Примерно полчаса назад он прислал радио, сообщив, что над Бременом у него загорелся один мотор, и что он собирается прыгать с парашютом. Потом пришла еще одна радиограмма, он собирался тянуть домой. А потом было молчание».

«Передача была чистой?»

«Да. Корнвуд, наш радист, говорит, что сигнал был четким, словно ничего не случилось».

«Что ж, тогда нам лучше пойти в спасательную службу и попробовать сообразить, что мы можем сделать».

Мы прождали всю ночь. Мы ждали до тех пор, пока серая муть на востоке не окрасилась красным, потом поголубела, и, наконец, солнце взошло над Линкольн-Волдз. Утро превратилось в день. Оскар так и не вернулся [4]4
  В действительности майор Бриджмен остался жив и попал в плен.


[Закрыть].

Лишь тогда я отправился в постель. Теперь я остался один. Один! Последний из парней, которые служили в 83-й эскадрилье в первый день войны и до последнего дня сражались с фашизмом. Они хорошо дрались, но дорого заплатили. Кое-кто попал в плен, но я знал, что многие погибли. Я лежал в кровати и думал. Пока мне везло, и я был жив, но когда-то может настать и мой день. Но мы будем продолжать, и даже если погибнет вся эскадрилья, придут новые летчики, чтобы продолжить наши традиции. Будут новые эскадрильи, новые розыгрыши и новые шутки. В тот момент я не видел смысла жить дальше. На какое-то время я даже забыл про Еву. Все мои друзья погибли – пришли новые люди – другие – с другими мыслями, другими взглядами на жизнь, другими шутками. Я остался совсем один.

На следующее утро мы с Хьютоном бомбили Киль. На сей раз в нашей 2000-фунтовке был вмонтирован сигнальный патрон, поэтому мы ясно видели, что наша бомба упала в море. Мы промазали примерно на 200 ярдов, как сказал наш стрелок. Словно все демоны ада обрушились на нас во время этой атаки, и тогда я поклялся, что ни разу больше не полечу атаковать «Шарнхорст». Было просто идиотизмом лететь туда в одиночку. Тогда мне казалось, что только мы сражаемся за Англию в этой войне. Странное ощущение – ты словно сидишь над портом на вершине огромного конуса цветных лучей и вместо цветочков нюхаешь зенитки. Ты понимаешь, что дом безумно далеко. Что ты хочешь попасть туда как можно скорее. Что ты совершенно не желаешь возвращаться сюда еще раз. А когда ты приземляешься на своем аэродроме, в тебе вдруг вспыхивает желание лететь снова. Один бог знает, почему так происходит.

Еще раз нам пришлось провести 2 часа над Гамбургом, сбрасывая по одной бомбе каждые полчаса, чтобы вызвать небольшой переполох и лишить сна жителей города. Не следует говорить, что домой мы прилетели измочаленные и вымотанные до предела. Никогда еще так много орудий не стреляли по столь немногим.