Текст книги "Впереди вражеский берег"

Автор книги: Гай Гибсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

«Шарнхорст» и «Принц Ойген» были повреждены довольно серьезно, но не опасно. Они подорвались на одной мине каждый. Благодаря действиям самолетов-заградителей, эти корабли не могли похвастаться, что прорвались без потерь. Зато «Гнейзенау» получил такие повреждения, что полностью вышел из строя. Буксиры сумели притащить его в Киль, где наши бомбардировщики тут же всадили в него тяжелую бомбу, которая сделала большую пробоину прямо над носовым артпогребом. Его пришлось тащить на буксире в польский порт Гдыня, где он был списан. Это может служить достойным ответом тем критикам, которые обвиняют Бомбардировочное Командование.

Однако факт остается фактом. Два крупных корабля сумели выскочить из ловушки под самым носом у нас.

Теперь всем стало ясно, что державы Оси начали реализацию своего плана по захвату мирового господства. Даже беглый взгляд на карту показывал, что война превратилась в мировую. Япония быстро продвигалась на запад. Германия летом начала наступление в России и Северной Африке. Они должны были встретиться где-то в районе Персидского залива. Уже захвачена вся Европа, не считая Великобритании, которая находилась в тесной осаде. Затем наступала очередь Южной Африки, Австралии и других островов. Потом небольшая передышка для накапливания сил, и войска Оси атакуют с двух сторон Новый Свет: Япония со стороны Тихого океана, а Германия с севера через Канаду. Весь мир должен был оказаться у Них под сапогом. Великобританию следовало задушить голодом. Мир завоеван. Вот такие перспективы…

Где-то посреди океана находится точка, миновав которую, самолет уже не сможет вернуться на базу. Ты можешь только добраться до цели или погибнуть. Я думаю, в марте 1942 года союзники оказались именно в такой точке. У нас не было выбора, мы были обязаны победить.

* * *

А новости приходили одна хуже другой. Вся страна громко требовала открыть второй фронт, а между тем Мальта оставалась единственным портом, который англичане удержали на Средиземном море, и удары Бомбардировочного Командования были единственными наступательными действиями британских вооруженных сил против Германии. Маршал авиации Харрис, который только что встал во главе Командования, начал реализацию своего плана мощных атак против слабо защищенных военных объектов, в основном, чтобы вернуть экипажам уверенность в себе и вынудить противника рассредоточить силы ПВО. Первый из этих налетов был проведен на заводы Рено в Париже. Я видел в штабе сделанные во время налета снимки, когда утром вместе с экипажем «Блейнхейма» проводил опробование самолета, у которого барахлил левый мотор. После этого я решил обязательно вернуться на бомбардировщики.

Поэтому очень вовремя пришла следующая телеграмма:

«Майору Г.П. Гибсону, КВВС.

Дата: 12 марта 1942 г.

Сегодня во второй половине дня прибыть к главнокомандующему Бомбардировочным Командованием».

А через 2 дня поступило новое распоряжение:

«Копия: майору Г.П. Гибсону, КВВС.

Дата: 14 марта 1942 г.

Время: 12.15

Майор Гибсон назначается командиром 106-й эскадрильи с временным званием подполковника»

Я отправился туда.

Моя новая эскадрилья базировалась на севере Англии. Была устроена прощальная вечеринка, после чего Алек Уортинггон и Гинджер Перкинс отправились вместе со мной в Фуллергруд. Мне было жаль покидать это место службы, так жить здесь было довольно весело. Но все-таки я был счастлив вернуться к настоящим боевым операциям.

Как только мы приземлились, Ниггер сразу выяснил, что пес старого командира эскадрильи очень любит поиграть, и пропал на два дня. Базой командовал полковник Роув, очень приятный человек, с которым было легко иметь дело. Он больше походил на моряка, чем на летчика. Роув курил трубку и любил разводить цветы, особенно георгины. Его ординарец сказал, что в ванной и гардеробе было столько цветов, что за ними было легко не заметить хозяина.

В нескольких фразах Роув описал мне ситуацию. Я должен был принять 106-ю эскадрилью у подполковника Боба Аллена, который командовал ею около года. Это была хорошая эскадрилья, особенно прославившаяся своими полетами на «Хэмпденах», но теперь летавшая на «Манчестерах». Вскоре она должна была получить «Ланкастеры». Другая эскадрилья, базировавшаяся на аэродроме, летала на этих же самолетах и очень гордилась тем, что второй в группе получила новые машины. Ею командовал подполковник Джо Коллиер, которого я знал по совместной службе в 83-й эскадрилье. После инцидента в сентябре 1940 года он вернулся на бомбардировщики и совершил уже более 60 вылетов. Он ненадолго заглянул к нам во время беседы, и я понял, что Дэдди Роув командует счастливой базой, хотя между эскадрильями существовало определенное соперничество. Однако нечто подобное имеется практически везде.

Я отправился в столовую. Мне показалось, что моя грудь вздымается несколько чаще, чем обычно. Мне казалось, что я лечу по воздуху. Это была моя первая командная должность, моя первая эскадрилья. Я стал боссом. Теперь я мог, наконец, реализовать свои собственные идеи, и я надеялся стать таким же хорошим командиром, каким был старина Тэд для 29-й эскадрильи. Я был счастлив.

Тем не менее, меня одолевали странные чувства. Я отсутствовал в бомбардировочной авиации более года и вряд ли мог встретить старых знакомых. Никто меня не заметил, и никто не сказал ни слова. В углу комнаты я заметил Гордона МакКензи, с которым был знаком по 83-й эскадрилье. В апреле 1940 года его направили в учебную эскадрилью, и там он оказался единственным орлом, который рискнул ночью подняться в воздух на «Хирфорде». Однако из-за не слишком крепкого здоровья на его счету было немного боевых вылетов. Когда я сказал ему, что прибыл принимать эскадрилью, реакция оказалась бурной.

«Боже, да ты просто спятил!» – воскликнул он довольно грубо.

«Почему?» – удивился я.

«Да потому, что это „Манчестеры“. Они просто ужасны. Сам самолет еще ничего, но вот моторы… Когда они работают, все идет нормально, однако они слишком часто ломаются. У нас уже была масса аварий».

«Я слышал, что с „Манчестерами“ не все ладно, но не подозревал, что дело настолько плохо».

«В конце концов, терпеть можно. Если тебе подобьют один мотор, получится то же самое».

«А что, он может лететь на одном моторе?»

«Почему бы и нет? Один парень из 61-й эскадрильи сумел на одном моторе вернуться из Берлина, за что и получил Орден за выдающиеся заслуги. Но это исключение».

«А сколько аварий было у тебя?» – спросил я, подозревая, что он сам столкнулся с проблемами, почему и смотрит на самолет с предубеждением.

«Знаешь, мне как-то везло. Но видел я много. Билл Уамонд…»

«Кто это?»

«Парень из звена „А“. Он нарвался после вылета на постановку мин, хотя все закончилось благополучно».

«Я знаю, командир рассказал об этом. Аварийная посадка».

«Тогда тебе следовало бы видеть, что произошло с подполковником Бальстоном, который сумел вернуться после дневного налета на Брест».

«А что случилось с ним?»

«Его довольно сильно потрепали зенитки, да и погода была явно не из лучших. Остальные парни уже сели, когда он подходил к аэродрому. Мы увидели, что у него отстрелены элероны. В любом случае, он зашел на посадку слишком высоко, примерно футов на 100 выше, чем следовало бы. Он дал газ, чтобы уйти на второй заход, но из-за сильного рывка его самолет опустил хвост и встал почти вертикально. В таком положении он набрал высоту около 500 футов. Судя по всему, самолет потерял управление. Затем самолет медленно, чертовски медленно, опустил нос и вертикально пошел вниз. Он упал в самом центре аэродрома, в сотне ярдов от контрольной вышки, где все стояли. Мне кажется, что и его жена была там».

«Пожар?»

«Конечно! Не осталось ничего».

«Наверное, это было ужасно, особенно потому, что он держал связь до последнего».

«Да, это так. Наверное, он мог выпрыгнуть с парашютом, но его стрелок был тяжело ранен».

Пока мы беседовали, появился «Ланкастер» и, ревя моторами, начал разбег.

«А вот на это стоит посмотреть. Это настоящий самолет», – сказал Данлоп.

Боб Аллен стоял у окна, и мы все трое следили за самолетом.

Огромный хвост поднялся в воздух, моторы взвыли просто оглушительно, однако самолет не оторвался от земли.

«Похоже, будет авария», – спокойно сообщил Боб.

«Я думаю, ты прав», – согласился я.

У нас было время побеседовать, спешить было некуда. Очень медленно, по крайней мере, так казалось, огромный бомбардировщик катил по аэродрому со скоростью 120 миль/час. Однако он так и не поднялся в воздух. Что-то пошло не так. Затем все так же медленно самолет одним крылом зацепил бомбохранилище и пропал из вида. Поднялось огромное облако пыли, а через несколько секунд прозвучал глухой удар, словно он врезался еще во что-то.

«Кончено», – спокойно произнес Боб. Мы ждали, что поднимется столб черного дыма, но его не было. Затем мы пошли назад в столовую.

«Кто был пилотом?» – спросил кто-то из летчиков.

«Томми Бойлан».

«Бедный старый Томми».

Один из штурманов нажал кнопку звонка, вызывая официанта, и все ненадолго умолкли.

А затем вошел Томми. Его лицо было немного грязным, а мундир оказался перепачкан землей. Волосы были немного всклокочены, но в остальном нельзя было найти никаких признаков случившегося несчастья. Он родился в Австралии, и только прибыл в эскадрилью, уже завершив первый боевой цикл из 60 вылетов. Томми был отличным парнем и, не колеблясь ни секунды, железной рукой ухватил первый же поднос, который доставил официант.

«Боже! Тебе повезло», – невольно вырвалось у Боба.

«Наверное», – сказал Томми.

Причина аварии оказалась проста и глупа, но вины пилота не было ни малейшей. Ведущая кромка левого крыла оказалась плохо закреплена и при взлете отвалилась. Крыло потеряло подъемную силу. Это была одна из бесчисленных непредвиденных случайностей, с которыми сталкивается авиагруппа, переходящая на новые самолеты. К счастью, «Ланкастеры» все-таки были хорошими машинами. Тем не менее, я начал сомневаться в будущем и отправился на кухню искать Ниггера.

Позднее я встретился с другими пилотами. Обстоятельства оказались несколько необычными. Но, вспоминая прошлое, я могу привести и худшие примеры. Мы встретились в баре гостиницы женской вспомогательной службы во время танцев. Я был трезв, как судья, и тщательно следил, чтобы не отдавить кому-нибудь ноги. Однако они были навеселе, и я услышал от них столько, что в обычном состоянии они не рассказали бы мне и за несколько недель. Они жаловались на то, жаловались на это, но все-таки ухитрялись соблюдать рамки приличий.

Среди них был Джон Хопгуд – Хоппи, как его называли. Это был мужчина среднего роста с прекрасной шевелюрой, довольно симпатичный, хотя и с лошадиными зубами. Парни часто подшучивали над этим, однако Хоппи добродушно сносил все насмешки. Он был довольно серьезным человеком, хотя большую часть свободного времени проводил в компании. Когда я впервые увидел его, то сразу подумал: «Вот идеальный командир. Мне такие нравятся».

Остальные были родезийцами. Все молодые, все сильные, все вежливые. Билл Уамонд был студентом, перед тем как завербоваться в Королевские ВВС, он изучал медицину. Билл Пикен был всегда счастлив, если не считать тех случаев, когда его отправляли бомбить Гамбург.

Он любил поворчать, что вокруг Гамбурга уж слишком много зениток. Гарри Стоффер был недавно помолвлен с девушкой из женских вспомогательных частей КВВС, которую звали Мэри. Она служила на этой же базе. Там были и другие, все пили и говорили. Я не всех сразу запомнил, однако они были очень похожи друг на друга. Все безбожно молоды и довольны собой.

На следующий день я построил весь личный состав. Теперь все были в нормальном состоянии, и я изложил им свои требования. Затем я обратился с парой слов к рядовым летчикам. Когда я подошел, они и не подумал стать смирно. Сначала я решил, что выгляжу немного молодо, и потому они полагают, что могут позволить себе некоторые вольности. Боюсь, мне пришлось быть несколько грубым, но иногда приходится вести себя и так. Затем я переговорил с пилотами, некоторых из них я уже видел вчера вечером. Сегодня они были совершенно другими. Стояли, не шевелясь, и внимательно слушали, не решаясь возражать. Вечером им предстояло лететь к Любеку, важному порту на балтийском побережье. Поэтому никакой выпивки, пока они не вернутся из полета. Даже в столовой во время ленча все было иначе, чем вчера. Теперь они стояли, сбившись в маленькие кучки, тихо разговаривали, потягивали что-то безалкогольное.

В целом все было так же, как и в других эскадрильях, которые я знал. В отличие от пилотов прошлой войны, эти мальчишки не брали в рот ни капли спиртного перед вылетом. Они сознавали меру опасности и уважали ее. Даже буйные пилоты истребителей не были исключениями в этом плане. Я знаю, как они категорически отказывались от поднесенных рюмочек, жестко заявив, что вечером должны лететь, не принимая даже «посошок на дорожку». Для них выпивка в подобный момент означала смерть. Но гораздо хуже выпивка могла привести к смерти кого-то другого.

Итак, они сидели вежливые и тихие, пока я знакомился с ними. Позднее я переговорил с обоими командирами звеньев. Оба сделали много и даже слишком много. Они были прекрасными летчиками, но смертельно устали от боевых вылетов. Один из них совершил уже более 60 вылетов и начал потихоньку сдавать. Однако он сам приказал себе лететь сегодня вечером, хотя я видел выражение его лица, когда он собирался. Он был очень нервным и не слушал, что ему говорят. Его мысли блуждали где-то очень далеко. Позднее он отправил свое звено в автомобиль и вышел, чтобы попрощаться с женой. Представляю, какая это была душераздирающая сцена.

Она видела, какие изменения происходят с мужем. Все жены это чувствуют. И она понимала, что ему предстоит. После того как ворота садика перед столовой будут закрыты и шум фургона стихнет вдали, она начнет ждать. Сначала рев моторов взлетающих самолетов. Потом долгие часы ожидания, каждый из которых превращается в настоящую вечность. И вдруг время начинает лететь с ужасной быстротой, и женщина начинает прислушиваться к самому слабому звуку. Она знает, что погода сегодня нормальная, и самолеты должны вернуться на свою базу. Его может остановить лишь нечто ужасное. Минуты превращаются в часы, и время совсем останавливается, пока снова не послышится шум автомобиля, звяканье ворот, и он войдет в комнату. Тогда она крепко обнимет его… Иногда она невольно опускается на колени, понимая, как это глупо, и молит, молит бога, чтобы он не позволил ему больше летать.

Я рассказываю обо всем этому потому, что сам был женат. Однако моя жена работала на военном заводе и просто не знала, в полете я или нет.

Этот парень выполнил свою задачу и выполнил ее хорошо. Командир звена вернулся назад и привел всех своих парней. Ночь была ясной, светила полная луна, эскадрильи атаковали почти одновременно, и все бомбы был сброшены точно в цель. Весь рейд занял 2 часа, и за это время было сброшено почти 600 тонн бомб, что было близко к рекорду. Разрушения оказались очень велики, и старинный город выгорел дотла.

На следующую ночь немцы в отместку бомбили Эксетер, а мы устроили прощальный мальчишник Гарри Стофферу накануне его свадьбы с Мэри. Это была веселая вечеринка и почти без выпивки. Я следил за этим парнем, как он шутил и смеялся. И думал, что он все-таки немного молод, чтобы жениться. Он совершил несколько вылетов и приобрел небольшой опыт, и я надеялся, что бог сохранит ему жизнь. Ведь Гарри был так молод и счастлив.

На следующий день они поженились, и все парни поздравляли молодую чету. Было отпущено немало шуточек, когда они отправились в свадебное путешествие на чихающем старом автомобиле. Я думаю, связка консервных банок, привязанная к машине, волочилась за ними всю дорогу.

А потом я ушел к себе в кабинет. В те дни у меня было более чем достаточно бумажной работы. Для меня это было совершенно новым. В Истребительном Командовании нет и половины этой макулатуры, но мы с адъютантом нашли выход. У нас в строевой части служил капрал, который знал все и вся. Боб Аллен как-то заметил, что именно он командует эскадрильей на земле. И все-таки один приказ командующего попался мне на глаза. Он был подписан лично маршалом Харрисом и категорически запрещал женам пилотов проживать ближе 40 миль к базе, на которой служил муж. Исключение делалось лишь для тех, кто жил здесь еще с мирных времен. После короткого совещания с капралом выяснилось, что таких у нас всего четверо. Это была самая прекрасная новость, которую я слышал за последнее время. Вы не можете в одно и то же время сражаться и жить мирной домашней жизнью. Этот приказ должен был облегчить пилотам жизнь, хотя не все это понимали.

* * *

Управлять «Манчестером» после «Бо» оказалось ужасно трудно. Мне казалось, что он разбегается несколько часов, а повороты в воздухе этот самолет совершал невероятно медленно. Однако он сохранял управляемость на скорости 180 миль/час, что выяснили мы с Роббо. Он прибыл в эскадрилью в один день со мной. Капитан Робертсон родился в Новой Зеландии, это был отличный, всегда улыбающийся парень. Более того, он уже совершил более 30 вылетов, и я сразу назначил его командиром звена «А» с временным званием майора, Билл Уамонд стал его заместителем. Мы учили друг друга летать на «Манчестере», и мне кажется, эти уроки были полезны для нас обоих. Я научил его пилотировать, как это делают истребители, а он показал мне, как летают бомберы.

Это назначение было встречено с радостью, и Роббо блистал в качестве командира и в воздухе, и на земле.

После того как мы пробыли в эскадрилье несколько дней, мы совершили первое совместное путешествие. Оно было довольно простым, но пришлось проявить максимум осторожности, так как я не сталкивался с вражескими зенитками в течение года. Нам предстояло всего лишь поставить 6 мин на входе в гавань Киля. Там не было зениток, там не было истребителей, поэтому мы вернулись, не став опытнее ни на один грамм.

Через две ночи мы отправились навестить Росток. Это была третья ночь нашего воздушного наступления. Планом операции предполагалось, что группа бомбардировщиков атакует город и порт, а самолеты 5-й группы будут бомбить завод, который производил бомбардировщики Не-111. Этот завод был расположен в 10 милях от города. Мы надеялись, что рабочие, придя на завод на следующее утро, найдут одни развалины.

В первую ночь над заводом не разорвался ни один зенитный снаряд. Однако удар наносили только 12 бомбардировщиков, и потому разрушения были невелики. На вторую ночь завод атаковали около 60 бомбардировщиков, однако немцы уже перебросили туда значительное число зенитных автоматов. И все-таки на заводе начались пожары, и часть цехов была разрушена. В последнюю ночь операции мне казалось, что все выделенные бомбардировщики должны атаковать основной цех.

После инструктажа ко мне подошли Хоппи и Билл.

«Какого дьявола они не отправили против завода большую группу бомбардировщиков в первую же ночь, когда там не было зениток? Мы покончили бы с ним сразу же».

«Не знаю. Это выглядит очень глупо, но я все-таки спрошу в штабе группы», – ответил я.

Однако и группа не сумела ответить на этот вопрос. Они хотели всего лишь сделать снимки. Но теперь все самолеты были оснащены фотокамерами, хотя они не могли делать хорошие снимки с высоты менее 4000 футов. Я не понимал, почему командование настаивает на съемке объекта, если для этого придется бомбить с высоты более 4000 футов в ущерб меткости, когда следовало отдать приказ бомбить с малой высоты, уничтожая цеха, даже если снимки при этом получатся отвратительными. Так или иначе, но я приказал своим парням бомбить с высоты 2000 футов. Уничтожить цель, и черт с ними, с фотографиями! Но мы получили приказ на следующую ночь закончить работу.

Вечером я сидел в центре управления полетами, ожидая, пока вернутся мои самолеты. Этот центр сильно отличался от истребительного. Единственными интересными вещами в нем были симпатичная девушка за телефоном и большая черная доска на стене. На доске были выписаны фамилии командиров экипажей, участвующих в налете этой ночью. Против фамилий была записана еще кое-какая информация: бомбовая нагрузка, время вылета, экипаж и так далее. Но самой важной была последняя графа, над которой красовались магические слова «время приземления».

Я сидел и слушал, как возвращаются самолеты, одновременно с удовольствием разглядывая девушку, которая поднималась на лесенку, чтобы заполнить эту графу. Мэри Стоффер была очень симпатичной.

Время шло.

Одна задругой появлялись отметки. «X Икс-рэй» сел в 5.20. «Y Йоркер» сел в 5.22. Наконец была заполнена вся доска, кроме одной клеточки – «S Шугар». Обычно это очень тяжело – сидеть и ждать, пока будет заполнена последняя клеточка. Но сегодня мне было еще тяжелее, чем обычно, так как пилотом этого самолета был лейтенант Стоффер.

Я сидел и курил одну сигарету за другой, пока не рассвело окончательно. Пришел ординарец и поднял шторы светомаскировки. Я хотел пойти в комнату отдыха экипажей, чтобы переговорить с парнями, но не мог оставить ее одну. Они сидела молча, глядя куда-то в пространство. Это был страшный взгляд… Затем мелькнул лучик надежды, так как зазвонил телефон. Служба наблюдения сообщила, что одиночный «Манчестер» пересек линию берега и направляется к нам. Может, это Гарри? Ее лицо осветила улыбка, Мэри не могла говорить. Ее глаза заблестели от старательно сдерживаемых слез. Но тут снова позвонил наблюдатель и сообщил, что это самолет 50-й эскадрильи. В конце концов, я поднялся, взял Мэри за руку и повел к своему автомобилю. Она не плакала, так как была очень мужественной девушкой, уж простите такое определение. Она сказала, что хочет заглянуть в офицерское общежитие, чтобы забрать сделанные накануне покупки. В сумке лежал пакет кукурузных хлопьев, банка мармелада, немного масла и сахара, кусочек бекона – простые привычные мелочи, которые покупают хозяйки. Она крепко прижимала к себе эту сумку, пока я вел ее к дому. Когда я ехал назад, то сам чуть не расплакался.

Несмотря на успех налетов на Варнемюнде и Росток, было совершенно ясно, что весна принесет некоторые изменения в действиях Бомбардировочного Командования, если мы всерьез намерены уничтожать цели. В один не прекрасный майский день, когда погода помешала полетам, было проведено совещание, на котором обсуждался только один вопрос. Как положить на цель больше бомб? Председательствовал вице-маршал Коритон. Он много лет сидел в министерстве авиации, а теперь получил свой шанс в виде назначения командиром бомбардировочной группы. Он был умным, вежливым и изобретательным человеком, который пользовался большой популярностью у личного состава группы. Коритон принадлежал к тем командирам, которые стремятся вникнуть во все. Он мог влезть в самолет и затеять с удивленным электриком спор над схемой электрических цепей бомбардировщика, поразив его своими знаниями. Для меня и других командиров эскадрилий он был лучшим командиром группы, которого мы когда-либо встречали. Вероятно, второго такого просто не существует. На всех солдат и офицеров своей группы он смотрел, как на собственных детей, и вел себя, как любящий отец. На своем маленьком «Прокторе» он регулярно облетал все аэродромы, чтобы лично убедиться, что все идет нормально.

Совещание началось с его выступления:

«Как вы знаете, за прошлые несколько недель мы добились определенных успехов. Но все атакованные цели, если говорить честно, не имели серьезной ПВО. Я знаю, что налет на Варнемюнде обошелся нам довольно дорого, но я полагаю, что причиной этого стали столкновения в воздухе. Мне кажется, что для того, чтобы поражать малоразмерные цели, мы должны перейти на дневные налеты, такие, как рейд на Аугсбург. (За этот налет Неттлтон получил Крест Виктории.) Однако в этом случае нам следует полностью забыть о внезапности и секретности, слишком много людей будет об этом знать. Другой способ заключается в том, чтобы повысить точность ночного бомбометания. Как вы знаете, в настоящее время мы пытаемся сделать это, тогда наши потери будут сведены к минимуму. А в результате мы начнем постепенно наращивать силу наших ударов».

Он говорил достаточно долго.

Прежде всего он коснулся вопроса фотосъемки. Все эскадрильи должны всерьез заняться этой проблемой.

Чтобы добиться этого, каждой эскадрилье будет выделено несколько объектов. Снимки будут поступать в штаб группы, а оттуда – в штаб Бомбардировочного Командования. В результате путем сравнения будет легко выявить лучшую эскадрилью и лучший экипаж. Более того, между эскадрильями будет устроено состязание. Желание превзойти соперника поможет улучшить качество съемки. По результатам съемки лучшие экипажи будут выделены для действий в качестве осветителей. Они получат осветительные ракеты. Чаще всего лучшие эскадрильи будут наносить удар первыми, что, как правило, более безопасно. Будет проводиться учебное бомбометание, но не с высоты 6000 футов, а с 18 000 футов, что будет максимальным приближением к боевым условиям. Ничего подобного до его прибытия у нас в заводе не было. Он хотел устроить состязание между эскадрильями. Он добавил еще кое-какие детали, а потом предложил задавать вопросы.

Один за другим командиры эскадрилий изложили свое мнение. Командир группы внимательно выслушал их, а затем началась долгая дискуссия. Стенографист старательно фиксировал все сказанное, чтобы потом легче было вспомнить все аргументы.

Снова всплыл вопрос выбора маршрута похода к цели. Подполковник Тюдар из 83-й эскадрильи сказал:

«Все маршруты выбирают штабисты Бомбардировочного Командования, которые не видели ни одной немецкой зенитки месяцев 6, если не больше. А вы все прекрасно знаете, что батареи не стоят на месте. Немцы перебрасывают их из одной точки в другую. В последние недели мы не видели даже знаменитого пояса прожекторов. Они расставили их вокруг городов Рура, отправив туда более 2000 единиц».

«Битва над Руром еще не началась», – заметил командир группы.

«Но я знаю, сэр, что мы не сможем попасть ни во что при свете этих проклятых лампочек. Я думаю, они даже хуже, чем зенитки. Но я полагаю, что с этим можно справиться. Пусть маршруты подхода выбирают сами эскадрильи. В конце концов, именно им приходится делать дело. Примерно за час до предполетного инструктажа я предлагаю проводить селекторное совещание, на котором будет выработан окончательный план. Каждый сможет внести свое предложение. Мы выберем такой путь к цели, когда нам не придется пролетать над районами сильной ПВО. Высота бомбометания будет выбираться в соответствии с количеством зениток вокруг цели. Я полагаю, этим мы сильно облегчим работу нашим парням и сможем класть в цель больше бомб».

Тюдор сел.

«Хорошая идея, – согласился Коритон. – Мы испробуем ее как можно быстрее. Но прежде всего нам предстоит перевести всю группу на „Ланкастеры“. До этого мы не сможем сделать ничего. Как мы назовем наше совещание?»

«Так как речь шла о планировании полетов, мы можем назвать его „Совещание по подготовке полетов“», – предложил начальник штаба.

«О'кей», – кивнул командир группы. Послышались одобрительные возгласы, и он кивнул стенографисту.

Мы обсудили множество проблем, возникающих перед нами. Во-первых, тренировки. Группа переходит на большие четырехмоторные бомбардировщики. Они ничуть не напоминали компактные «Хэмпдены». Как это будет происходить? Во-первых, каждая эскадрилья получит третье звено, которым будет командовать опытный пилот, отдыхающий после цикла вылетов, как Томми Бойлан. Имея 3 «Ланкастера», он должен познакомить всех пилотов с новой машиной. Однако оставалась тяжелая проблема с личным составом. Для комплектации новых звеньев требовались люди, а где их взять? На «Хэмпдене» летал экипаж из 4 человек. В «Ланкастер» требовались 7 человек. Где найти их, да еще чтобы они оказались опытными летчиками? Где? Требовалось перестроить всю программу подготовки летного состава – от пыльных кабинетов министерства авиации до прерий Канады. И причина была одна – коренная перестройка Бомбардировочного Командования.

К нам начало поступать новое штурманское оборудование. Оно позволяло летчику определить свое место в считанные секунды и с неслыханной ранее точностью, даже если он находился над облаками. Оно было совершенно секретным, и теперь самолеты следовало охранять днем и ночью. А это тоже требовало людей. Где их взять? Всем родам войск требовался личный состав. Это был какой-то заколдованный круг.

Потом было решено, что учебные звенья – не лучший выход из ситуации. Для их формирования отвлекались люди, которых и так не хватало. Поэтому каждое звено должно было совмещать боевые вылеты и переподготовку. Но получится ли это? У нас уже ощущалась нехватка опытных бортинженеров. Мы могли набрать добровольцев из механиков, но для этого требовалось время. Нужно было переоборудовать аэродромы. Тяжелому «Ланкастеру» была нужна более длинная посадочная полоса.

Мы столкнулись с сотнями проблем, и после 4 часов совещания я окончательно обалдел.

По пути назад я увидел летящий «Ланкастер». Пара гражданских даже не взглянула на него. Их это не интересовало. Они даже не подозревали, что происходит. Перевооружение бомбардировочной авиагруппы – дело долгое и сложное. Но вскоре все Бомбардировочное Командование будет перестроено и перевооружено. Чтобы в деталях рассказать историю этих трудов, потребуется толстая книга. Нужно упомянуть всех, кто долгое время усердно трудился, чтобы это стало возможным. Заводы в сложнейших условиях осваивали выпуск новых самолетов. Подрядчики перестраивали аэродромы. Технические службы осваивали новое оборудование – прежде всего это относилось к системам заправки. Можно много рассказывать о том, какая тяжелая работа стоит за коротким словом «перевооружение». Эта деятельность не столь эффектна, как боевые вылеты, но и для нее требовались стойкие люди. Как ни странно, меньше всего это коснулось самих летчиков.

В течение следующих нескольких дней мы принимали «Ланкастеры». Они прибывали к нам с экипажами вспомогательной транспортной авиации, практически готовые к бою. Требовались лишь минимальные доделки. В моей собственной эскадрилье звено переподготовки так и не было создано. Нам приходилось осваивать новый самолет самостоятельно. Более того, нам приказали поторапливаться, так как через 2 недели должны были начаться интенсивные налеты на территорию Германии.

Хоппи во время увольнения сумел побывать в другой эскадрилье, которая тоже вела переподготовку, и налетал на «Ланкастере» целых 10 часов. Я попросил его показать, чему он выучился.