Текст книги "Тигана"

Автор книги: Гай Гэвриел Кей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

По кивку Томассо распорядитель увел слуг. Они должны были отправиться в главное здание, расположенное восточное, и вернуться на рассвете. В конце бдения.

Наконец они остались одни. Томассо и лорды Ньеволе и Скалвайя, столь тщательно выбранные два года назад.

– Вина, господа? – предложил Томассо. – Очень скоро к нам присоединятся еще трое.

Он намеренно произнес это своим естественным голосом, а не искусственным, высоким и певучим, который стал его отличительным знаком в Астибаре. Он с удовольствием заметил, что оба лорда тотчас же отметили этот факт, повернулись и остро взглянули на него.

– Кто еще? – буркнул бородатый Ньеволе, ненавидевший Сандре всю свою жизнь. Ни он, ни Скалвайя никак не прокомментировали голос Томассо. Подобные вопросы выдавали слишком многое, а эти люди давно уже наловчились ничего не выдавать.

– Мой брат Таэри и племянник Херадо – один из внебрачных сыновей Джиано и самый умный из них.

Он говорил небрежно, откупоривая пару бутылок из запасов красных вин Сандрени. Разлил вино и подал каждому по бокалу, ожидая, кто из них первым нарушит краткое молчание, которое предсказал его отец после этих слов. Вопрос задаст Скалвайя, сказал Сандре.

– А кто третий? – тихо спросил лорд Скалвайя.

Томассо внутренне поклонился покойному отцу. Затем, осторожно поворачивая бокал за ножку, чтобы вино проявило свой букет, ответил:

– Не знаю. Отец не назвал его. Он назвал вас двоих и нас троих и сказал, что на нашем совете сегодня ночью будет еще и шестой.

Слово «совет» тоже было тщательно выбрано.

– Совет? – переспросил элегантный Скалвайя. – Кажется, меня неверно информировали. Я по наивности полагал, что это бдение у гроба.

Черные глаза Ньеволе сверкнули на бородатом лице. Оба они уставились на Томассо.

– Немного больше, чем бдение, – сказал Таэри, входя в комнату. За ним шел Херадо.

Томассо с радостью отметил, что оба были одеты с подобающей умеренностью и что, несмотря на легкомысленную учтивость, с которой Таэри выбрал момент для появления в этой комнате, выражение его лица было весьма серьезным.

– Вы знакомы с моим братом, – пробормотал Томассо, наливая еще два бокала для вновь прибывших. – Возможно, вы еще не знакомы с Херадо, сыном Джиано.

Юноша поклонился, но промолчал, как ему и подобало. Томассо принес брату и племяннику вино.

Еще несколько секунд было тихо, потом Скалвайя опустился в кресло, вытянул вперед больную ногу, поднял свою трость и ткнул ею в сторону Томассо. Кончик трости не колебался.

– Я задал вопрос, – холодно произнес он. – Почему вы называете это советом, Томассо бар Сандре? Почему нас привезли сюда под вымышленным предлогом?

Томассо перестал играть со своим бокалом. Они наконец-то подошли к этому моменту. Он перевел взгляд со Скалвайи на дородного Ньеволе.

– Мой отец, – серьезно ответил он, – считал вас двоих последними лордами, имеющими реальную власть в Астибаре. Две зимы назад он принял решение и сообщил мне о своем намерении умереть в канун этого Праздника. В такое время, когда Альберико не сможет отказать ему в похоронах со всеми почестями, в число которых входит ночное бдение у гроба. В такое время, когда вы оба будете находиться в Астибаре, что позволит мне назвать ваши кандидатуры для этого обряда.

Он сделал паузу в своей размеренной, неторопливой речи и задержал взгляд сначала на одном, потом на другом вельможе.

– Мой отец сделал это для того, чтобы мы могли собраться, не вызывая подозрений, не рискуя быть прерванными или обнаруженными, с целью привести в исполнение определенные планы для свержения Альберико, который правит Астибаром.

Они пристально наблюдали за ним, но Сандре сделал хороший выбор. Ни один из двоих, о которых он говорил, не выказал удивления или страха, ни один мускул не дрогнул на их лицах.

Скалвайя медленно опустил трость и положил ее на стол рядом с креслом. Томассо невольно отметил, что она сделана из оникса и макиала. Как странно работал его мозг в подобные моменты.

– Вы знаете, – сказал откровенный Ньеволе, сидящий у большего камина, – вы знаете, эта мысль приходила мне в голову, когда я пытался угадать, почему ваш проклятый Триадой отец – ах, простите, от старых привычек нелегко освободиться. – Улыбка его была скорее волчьей, чем смущенной, и не затронула прищуренных глаз. – Почему герцог Сандре пожелал, чтобы я участвовал в бдении после его смерти. Он ведь должен был знать, сколько раз я пытался приблизить выполнение этих похоронных обрядов в дни его правления.

Томассо улыбнулся в ответ столь же холодной улыбкой.

– Он был уверен, что вы удивитесь, – вежливо ответил он человеку, который почти наверняка заплатил за чашу вина, погубившую его мать. – Он также был совершенно уверен, что вы согласитесь приехать, будучи одним из последних представителей вымирающей породы людей в Астибаре. Скорее даже на всей Ладони.

Бородатый Ньеволе поднял свой бокал.

– Вы умеете льстить, бар Сандре. И должен сказать, что предпочитаю слышать ваш голос таким, как сейчас, без всех этих падений, вибраций и прочих штучек, обычно ему свойственных.

Казалось, Скалвайю это позабавило. Таэри громко рассмеялся. Херадо настороженно наблюдал за происходящим. Он очень нравился Томассо, но не тем особенным образом, который был ему присущ, как ему пришлось заверить отца в одной из бесед, уклонившись от темы.

– Я тоже предпочитаю этот голос, – сообщил он двум вельможам. – За последние несколько минут вы, должно быть, уже подумали о том, – что неудивительно для таких людей, как вы, – почему некоторые аспекты моей жизни приняли хорошо известное направление. В том, чтобы на тебя смотрели как на безвредного вырожденца, есть свои преимущества.

– Да, – честно согласился Скалвайя, – если у тебя есть цель, которой служит подобное заблуждение. Вы только что назвали одно имя и намекнули, что все мы могли бы быть счастливы, если бы носитель этого имени умер или уехал. Оставим пока в стороне те возможности, которые могут возникнуть в результате столь драматичной случайности.

Его взгляд оставался совершенно непроницаемым; Томассо был предупрежден, что так и будет. Он ничего не сказал. Таэри смущенно переступил с ноги на ногу, но, к счастью, промолчал, как ему и было ведено. Он подошел и сел на один из стульев у дальнего края гроба.

Скалвайя продолжал:

– Мы не можем не понимать: сказав то, что вы сказали, вы полностью отдали себя в наши руки или так может показаться на первый взгляд. В то же время я догадываюсь, что, если бы мы встали и поехали назад в Астибар, чтобы доложить о предательстве, мы присоединились бы к вашему отцу в царстве мертвых раньше, чем выехали бы из этого леса.

Это было сказано небрежно – мелкий факт, требующий подтверждения перед тем, как перейти к более важным вопросам.

Томассо покачал головой.

– Едва ли, – солгал он. – Вы оказали нам честь своим присутствием и абсолютно свободны, если решите уйти. Мы даже, если пожелаете, проводим вас, так как тропинка плохо видна в темноте. Мой отец предложил мне также указать вам на то, что, хотя вы могли бы легко отправить нас умирать после пыток на колесе, весьма вероятно, даже наверняка, что Альберико сочтет необходимым поступить так же и с вами обоими, как с нашими вероятными сообщниками. Помните, что случилось с семейством Канциано после того несчастного случая в Феррате несколько лет назад?

Последовало вежливое молчание в знак признания справедливости сказанного.

Его прервал Ньеволе.

– Значит, то было делом рук Сандре? – проворчал он. – А вовсе не Канциано?

– Это было делом наших рук, – спокойно согласился Томассо. – Должен сказать, что мы многому научились.

– И Канциано тоже, – сухо пробормотал Скалвайя. – Ваш отец всегда ненавидел Фабро бар Канциано.

– Нельзя сказать, что они были лучшими друзьями, – откровенно ответил Томассо. – Хотя должен сказать, что если сосредоточиться на этом аспекте, то, боюсь, можно не понять сути дела.

– Той сути, которую вы нам навязываете, – ядовито заметил Ньеволе.

Неожиданно на помощь Томассо пришел Скалвайя.

– Это несправедливо, – сказал он Ньеволе. – Если и можно признать истинность чего бы то ни было в этой комнате и в это время, так это ненависть Сандре и его страстное желание, выходящие за рамки старой вражды и соперничества. Ведь целью был Альберико.

Его голубые глаза долгое мгновение смотрели прямо в глаза Ньеволе, и в конце концов этот крупный мужчина кивнул. Скалвайя сменил позу в кресле, морщась от боли в ноге.

– Очень хорошо, – обратился он к Томассо. – Вы сообщили нам, почему мы здесь, и разъяснили цели вашего отца и ваши собственные. Со своей стороны, сделаю признание. Признаюсь, в духе правдивости, внушаемом бдением у гроба покойника, что мое старое сердце не радует то, что мною правит грубый, злобный, властный мелкий вельможа из Барбадиора. Я с вами. Если у вас имеется план, буду рад его выслушать. Клянусь честью, что в этом я сохраню верность семье Сандрени.

Томассо вздрогнул, услышав эти древние слова.

– Ваша клятва и ваша честь – самые надежные гарантии, – ответил он совершенно искренне.

– Это правда, бар Сандре, – сказал Ньеволе и тяжело шагнул вперед от камина. – И смею утверждать, что слово представителя семьи Ньеволе никогда не ценилось меньше. Самое заветное желание моей души – увидеть этого барбадиора мертвым и разрубленным на куски; если Триаде будет угодно – моим собственным мечом. Я тоже с вами, клянусь честью.

– Такие жутко красивые слова! – раздался насмешливый голос под окном напротив двери.

Пять лиц – четыре бледных от шока и одно бородатое, залившееся краской, – резко повернулись к окну. Говоривший стоял снаружи у открытого окна, облокотясь на подоконник и подпирая подбородок ладонями. Он благожелательно разглядывал их, его лицо оставалось в тени оконной рамы.

– Никогда в жизни не видел, чтобы галантными фразами, даже из уст самых благородных лордов, можно было изгнать тирана. На Ладони или в других местах. – Одним экономным движением этот человек подпрыгнул, перекинул ноги в комнату и удобно уселся на подоконнике. – С другой стороны, – прибавил он, – единодушие по поводу целей действительно служит отправной точкой, с этим я согласен.

– Вы – тот шестой, о котором говорил мой отец? – осторожно спросил Томассо.

Теперь, когда этот человек был на свету, он показался ему знакомым. Он был одет для леса, не для города, в серую одежду двух оттенков, на рубаху была накинута куртка из шкуры черной овцы, штаны заправлены в поношенные сапоги для верховой езды. На гладком ремне висел кинжал.

– Я слышал, как вы об этом упомянули, – ответил незнакомец. – И надеюсь, это не так, потому что это повлекло бы за собой тревожные последствия, мягко выражаясь. Дело в том, что я никогда в жизни не говорил с вашим отцом. Если он знал о моей деятельности и каким-то чудом ожидал, что я узнаю об этой встрече и приду сюда, мне бы польстило его доверие, но гораздо больше встревожило бы то, что он так много обо мне знает. С другой стороны, – снова повторил он, – мы ведь говорим о Сандре д'Астибаре, и я здесь шестой, не так ли? – Он поклонился без сколько-нибудь заметной иронии в сторону гроба на козлах.

– Значит, вы также участвуете в заговоре против Альберико? – Глаза Ньеволе смотрели настороженно.

– Нет, – откровенно ответил сидящий в окне человек. – Альберико ничего для меня не значит. Он только орудие. Клин, при помощи которого я открою мою собственную дверь.

– А что находится за этой дверью? – спросил Скалвайя из глубины своего кресла.

Но в этот момент Томассо вспомнил.

– Я вас знаю! – внезапно воскликнул он. – Я видел вас утром. Вы тот пастух из Тригии, который играл на свирели во время обряда отпевания!

Таэри щелкнул пальцами, он тоже узнал этого человека.

– Я играл на свирели, да, – невозмутимо ответил сидящий на подоконнике человек. – Но я не пастух, и не из Тригии. Для моих целей нужно было играть эту роль и еще много ролей в течение многих лет. Томассо бар Сандре должен это оценить. – И он усмехнулся.

Томассо не ответил на его улыбку.

– Возможно, в таком случае вы сделаете нам одолжение и скажете, кто вы такой в действительности. – Он произнес эти слова так вежливо, как того требовала ситуация. – Отец, может быть, вас знал, но мы не знаем.

– И боюсь, что пока не узнаете, – ответил тот. И после паузы прибавил:

– Хотя скажу, что, если бы я поклялся честью своей собственной семьи, моя клятва бы имела такой вес, что затмила бы обе данные здесь сегодня.

Эти слова были сказаны как нечто само собой разумеющееся и от этого прозвучали еще большим вызовом.

Томассо поспешно сказал, предупреждая предсказуемую вспышку гнева Ньеволе:

– Но вы ведь дадите нам хоть какую-то информацию, даже если предпочитаете сохранить в тайне свое имя. Вы сказали, что Альберико для вас орудие. Орудие для чего, Алессан-не-из-Тригии? – Он с удовольствием обнаружил, что запомнил имя, названное вчера Менико ди Ферратом. – Каковы ваши собственные цели? Что привело вас в этот охотничий домик?

Лицо незнакомца, худое и странно вытянутое, с резко выступающими скулами, застыло и стало похожим на маску. И в полной ожидания тишине он ответил:

– Мне нужен Брандин. Я жажду смерти Брандина из Играта больше, чем бессмертия для своей души по ту сторону последних врат Мориан.

Снова воцарилось молчание, прерываемое лишь потрескиванием осеннего огня в двух очагах. Томассо показалось, что в комнату вместе с этими словами проник зимний холод.

Потом Скалвайя лениво пробормотал:

– Какие ужасно красивые слова! – разрушив это настроение.

И Ньеволе, и Таэри расхохотались. Сам Скалвайя не улыбнулся.

Человек на подоконнике принял этот выпад с легким кивком головы.

– На эту тему я шуток не допущу, милорд. Если нам предстоит работать вместе, вам необходимо это запомнить.

– Вынужден заявить, что вы чересчур горды, молодой человек, – резко ответил Скалвайя. – Не следует забывать, с кем вы разговариваете.

Незнакомец явно проглотил готовые вырваться резкие слова.

– Гордость – это семейный недостаток, – наконец ответил он. – Боюсь, я тоже им страдаю. Но я действительно помню, кто вы такой. И члены семьи Сандре, и лорд Ньеволе. Именно поэтому я здесь. Я уже много лет назад задался целью следить за любыми проявлениями недовольства по всей Ладони. Иногда я его осторожно поощрял. Этот вечер примечателен тем, что я впервые пришел на подобное сборище лично.

– Но вы нам сказали, что для вас Альберико ничего не значит. – Томассо про себя выругал отца за то, что тот не подготовил его получше к появлению этого очень странного шестого участника встречи.

– Сам по себе – ничего, – поправил его тот. – Вы позволите? – Не дожидаясь ответа, он спрыгнул с подоконника и подошел к столу с вином.

– Пожалуйста, – с опозданием ответил Томассо.

Незнакомец щедро налил себе в бокал красного вина. Выпил его и налил еще. Только после этого он повернулся к остальным. Херадо смотрел на него огромными, широко раскрытыми глазами.

– Два факта, – кратко произнес человек по имени Алессан. – Запомните их, если вы всерьез хотите вернуть Ладони свободу. Первый: если вы выгоните Альберико, то не пройдет и трех месяцев, как на вас нападет Брандин. Второй: если изгнать или убить Брандина, через такое же время полуостровом будет править Альберико.

Он замолчал. Его глаза – серые, как теперь заметил Томассо, – с вызовом поочередно оглядели каждого из них. Все промолчали. Скалвайя теребил рукоять своей трости.

– Эти две вещи необходимо понимать, – продолжал незнакомец тем же тоном. – Ни я при достижении своих целей, ни вы при достижении ваших собственных не можем себе позволить забыть о них. В них заключается основная истина положения дел на Ладони в наши дни. Двое чародеев из-за моря поддерживают собственное равновесие сил, и это единственное равновесие сил на полуострове в данный момент, пусть даже восемнадцать лет назад все было по-другому. Сегодня только мощь одного удерживает второго от применения магии, к которой они прибегли, покоряя нас. Значит, если мы попытаемся их свалить, мы должны свалить их обоих – или заставить их свалить друг друга.

– Как? – спросил Таэри, слишком поспешно.

Худое лицо под рано поседевшими черными волосами повернулось к нему с улыбкой.

– Терпение, Таэри бар Сандре. Мне еще надо многое рассказать вам о беспечности, прежде чем я решу, объединять ли наши пути. Я говорю это с бесконечным уважением к покойному, который нас сюда привел, как это ни удивительно. Боюсь, что вам придется согласиться принять мое руководство, или мы вообще ничего не сможем сделать вместе.

– Члены семьи Скалвайя добровольно не подчинялись ничему и никому на протяжении всей письменной и устной истории, – произнес бархатным голосом этот хитрый вельможа. – Я не готов стать первым, кто на это пойдет.

– Вы бы предпочли, чтобы ваши планы, и ваша жизнь, и долгая славная история вашей семьи угасли, словно свечи в дни Поста, из-за простой небрежности ваших приготовлений?

– Вам следует объясниться, – ледяным тоном произнес Томассо.

– Я и собираюсь. Кто из вас выбрал для встречи ночь, когда одновременно восходят обе луны? – резко спросил Алессан, и его голос внезапно приобрел остроту клинка. – Почему не расставили стражу в арьергарде вдоль лесной дороги, чтобы предупредить вас, если приблизится кто-нибудь посторонний, как это сделал я? Почему здесь не оставили слуг днем для охраны домика? Вы имеете хотя бы какое-то представление о том, что вы пятеро были бы уже мертвы – с отрубленными кистями рук в глотке, – если бы я не был тем, кто я есть?

– Мой отец Сандре сказал, что Альберико не станет следить за нами, – с яростью, запинаясь, ответил Томассо. – Он был в этом совершенно уверен.

– И вероятно, был абсолютно прав. Но вы не можете позволить себе такую роскошь – пренебрегать мелочами. Ваш отец – сожалею, что приходится говорить это, – слишком долго пробыл наедине со своей навязчивой идеей. Он слишком зациклился на Альберико. Это проглядывает во всем, что вы делали в последние три дня. Как насчет любопытных бездельников или жадных до денег? Мелкий осведомитель мог решить последить за вами просто для того, чтобы посмотреть, что тут происходит. Вы или ваш отец хотя бы на секунду задумались над этим? Или о тех, кто мог узнать, куда вы планируете приехать, и оказаться здесь до вас?

Воцарилось враждебное молчание. Полено в малом камине обрушилось с громким треском и выбросило сноп искр. Херадо невольно подскочил.

– Интересно ли вам будет узнать, – продолжал человек, назвавшийся Алессаном, уже мягче, – что мои люди охраняют подходы к этому домику с момента вашего приезда? Или что с середины дня здесь находится человек и следит за слугами, которые готовили домик к вашему приезду?

– Что? – вскричал Таэри. – Здесь? В нашем охотничьем домике?

– Для вашей и моей собственной безопасности, – ответил Алессан и допил второй бокал вина. Он взглянул вверх, в тень чердака над головой, где хранились запасные лежанки.

– Думаю, хватит, друг мой, – крикнул он, повысив голос. – Ты заслужил бокал вина, так долго просидев в пыли с пересохшим горлом. Можешь теперь спуститься, Дэвин.

Это действительно оказалось очень легким делом.

Менико, в кошельке которого звенело больше денег, заработанных за одно выступление, чем он заработал за всю свою жизнь, великодушно уступил выступление у виноторговца Бернету ди Корте. Бернет, нуждавшийся в этой работе, остался доволен; виноторговец сперва рассердился, но быстро смягчился, узнав, какую плату, предварительно не оговоренную с ним, запросил бы с него Менико теперь, после произведенного его труппой утром фурора.

Поэтому Дэвину и остальным членам труппы предоставили свободу на оставшуюся часть дня и вечер. Менико выделил каждому премию – по пять астинов – и милостиво отпустил их вкусить разнообразных развлечений на Празднике. Он даже не стал им читать свою обычную нотацию по поводу подстерегающих их опасностей.

Едва минул полдень, но на каждом углу уже стояли прилавки с винами, а на оживленных площадях даже по нескольку штук. Все виноградники провинции Астибар, и даже некоторые дальние – из Феррата и Сенцио – предлагали вина прошлых лет в качестве преамбулы к вину урожая этого года. Купцы, собирающиеся покупать оптом, пробовали вино придирчиво, а ранние кутежники пили без разбора.

Тут же бойко торговали разнообразными фруктами: инжир и дыни, огромные грозди винограда этого урожая были выставлены рядом с громадными кругами белого сыра из Тригии или кирпичами красных сыров из северного Чертандо. Ближе к базару шум становился оглушительным – там жители города и его дистрады покупали товары, привезенные заезжими торговцами. Знамена дворянских домов и крупных винодельческих поместий весело развевались на осеннем ветру над головой Дэвина, когда он целеустремленно шагал к самой модной, как ему только что сказали, кавнице в Астибаре.

У славы есть свои преимущества. Его узнали еще у входа, о его приходе взволнованно объявили, и через несколько мгновений он очутился у темной деревянной стойки «Паэлиона» с кружкой горячего кава, сдобренного фламбардионом, в руках. И, слава Триаде, никто не задавал неловких вопросов насчет возраста.

За полчаса он узнал все, что хотел знать о Сандре д'Астибаре. Его вопросы показались совершенно естественными для тенора, который только что исполнял ритуальные песнопения на похоронах герцога. Дэвин узнал о долгом правлении Сандре, о его врагах, о горькой ссылке и о его достойном сожаления превращении в последние несколько лет в вечно пьяного охотника на мелкую дичь, в тень того человека, которым он некогда был.

В русле последней темы Дэвин спросил о том, где любил охотиться герцог. Ему объяснили. Сказали, где находился его любимый охотничий домик. Он перевел разговор на вино.

Это было легко. В тот час он был героем, а в «Паэлионе» любили героев на час. В конце концов его отпустили: он стал жаловаться на утомление, естественное для артиста после утренних подвигов. Задним числом до него теперь дошла значительность того факта, что за соседним столом сидит Алессан ди Тригия в компании художников и поэтов. Они смеялись над каким-то пари по поводу соболезнования в стихах, которое еще не прибыло из Кьяры. Они с Алессаном приветствовали друг друга вычурным, театральным, актерским поклоном, приведшим в восторг переполненный зал.

Вернувшись в гостиницу, Дэвин отбился от самых горячих поклонников, которые провожали его домой, и поднялся наверх один. Он нетерпеливо ждал в своей комнате час, чтобы удостовериться, что последний из них ушел. Переоделся в темно-коричневую тунику и штаны, надел шапку, чтобы спрятать волосы, и шерстяную рубаху в преддверии холодного вечера. Потом незамеченным пробрался сквозь бурлящую толпу на улицах к восточным воротам города.

Из города Дэвин вышел вслед за несколькими пустыми фургонами, товары с которых уже продали. Их гнали обратно в дистраду трезвые, осторожные крестьяне, предпочитавшие снова их загрузить и вернуться утром, а не гулять всю ночь и тратить то, что только что заработали.

Часть пути Дэвин проехал на попутной телеге, беседуя с возницей о налогах и низких ценах на овечью шерсть в этом году. В конце он спрыгнул, изобразив нетерпение молодости, и с милю пробежал по дороге на восток.

В одном месте он увидел с правой стороны храм Адаона и улыбнулся, узнав его. Как и было сказано, совсем рядом с храмом на воротах скромного деревенского дома красовалось изображение кораблика. Дом Ровиго, стоящий вдали от дороги среди кипарисов и олив, насколько Дэвин мог разглядеть, выглядел уютным и ухоженным.

Еще вчера, когда был другим человеком, он бы остановился. Но сегодня утром с ним что-то произошло в пыльных покоях дворца Сандрени. И он пошел дальше.

Через полмили он нашел то, что искал. Удостоверившись, что вокруг никого нет, Дэвин быстро свернул направо, на юг, и углубился в лес, прочь от основной дороги, ведущей к восточному побережью и городу Ардин.

В лесу было тихо и прохладно, ветки и пестрые листья заслоняли солнечный свет. Между деревьев вилась тропа, и Дэвин двинулся по ней к охотничьему домику Сандрени. С этого места он удвоил осторожность. На дороге он был просто путником в осенней сельской местности; здесь превратился в нарушителя границ частного владения, у него не было никаких причин сюда вторгаться.

Ведь нельзя же считать вескими причинами гордость и странные, похожие на сон события минувшего утра. Дэвин в этом сильно сомневался. В то же время еще предстояло увидеть, смогут ли он сам и некая рыжая девица управлять течением событий этого дня и всех последующих. Если у нее создалось впечатление, что его легко одурачить – юного беспомощного раба своих страстей, ничего не видящего и не слышащего, кроме ее столь милостиво предложенного тела, – что ж, сегодняшний вечер покажет, как жестоко ошиблась эта наглая девчонка.

Что еще может открыть ему этот вечер, Дэвин не знал; он не разрешал себе настолько замедлить шаг, чтобы задуматься над этим вопросом.

Когда он подошел к домику, там никого не было, однако он долго лежал на земле, чтобы в этом убедиться. Передняя дверь была закрыта на цепочку, но Марра очень хорошо справлялась с подобными устройствами и научила его кое-чему. Он отпер замок пряжкой своего ремня, дошел, открыл окно и снова вылез наружу, чтобы поставить на место цепочку. Потом проскользнул внутрь через окно, закрыл его и огляделся.

Выбор у него был невелик. Две спальни в задней части домика опасны и не слишком полезны, если он хочет что-нибудь услышать. Дэвин встал на широкий подлокотник тяжелого деревянного кресла, подпрыгнул и ухитрился со второй попытки забраться на чердак, нависающий над половиной комнаты.

Потирая ушибленную коленку, он взял подушку с одной из хранящихся там лежанок и забился в самый дальний и темный угол, какой только смог найти, спрятавшись за чучелом рогатой головы оленя. Лежа на левом боку и прильнув глазом к щели в полу, он получал почти полный обзор комнаты внизу.

Дэвин старался настроиться на спокойствие и терпение. К несчастью, вскоре его начал преследовать сверкающий, стеклянный глаз оленя, который почему-то упорно смотрел прямо на него. В такой обстановке Дэвин стал нервничать. В конце концов он встал, повернул в другую сторону коричневую голову и снова устроился в своем убежище.

И как раз в эти минуты, когда целеустремленная деятельность этого дня сменилась промежутком времени, в течение которого ему нечего было делать, только ждать, Дэвина охватил страх.

Он не питал иллюзий: если его здесь найдут, он погиб. Таинственность и напряженность поведения и речей Томассо бар Сандре ясно говорили об этом. Даже не учитывая того, что сделала Катриана, чтобы подслушать эти речи, а потом – чтобы помешать ему их услышать. Впервые Дэвин задумался над тем, куда его завел опрометчивый порыв уязвленной гордости.

Когда через полчаса явились слуги и стали готовить комнату, он пережил несколько очень неприятных минут. Настолько неприятных, что ему даже на мгновение захотелось оказаться дома, в Азоли, и шагать за плугом вслед за парой невозмутимых водяных буйволов. Они прекрасные создания, эти водяные буйволы, терпеливые, никогда не жалуются. Они пашут для тебя поле, а из их молока крестьяне делают сыр. Есть даже нечто хорошее в предсказуемо сером осеннем небе Азоли и его так же предсказуемых жителях. Ни одна из их девушек, например, не ведет себя с таким беспричинным превосходством, как Катриана д'Астибар, которая втянула его в эту историю. И ни один слуга из Азоли, в этом Дэвин был уверен, не вызвался бы, как только что один из этих проклятых Триадой добрых парней, принести с чердака лежанку на тот случай, если один из лордов, дежурящих у гроба, устанет.

– Гоч, не будь большим дураком, чем нужно! – резко оборвал его управляющий. – Они здесь для того, чтобы не спать всю ночь, – лежанка в этой комнате нанесет оскорбление им обоим. Скажи спасибо, что ты зарабатываешь еду для своего брюха не мозгами, Гоч!

Наконец слуги ушли; отправились обратно в Астибар, за телом герцога. Наставления управляющего были подробными и точными. Так и надо с такими идиотами, как этот Гоч, ядовито подумал Дэвин.

С того места, где он лежал, Дэвин видел, как постепенно дневной свет уступает место сумеркам. Он поймал себя на том, что тихо напевает свою старую колыбельную. И заставил себя замолчать.

Его мысли снова вернулись к сегодняшнему утру. К долгому пути через пустые, пыльные комнаты дворца. К потайному чулану в конце пути. К внезапному прикосновению шелковистой кожи Катрианы, когда ее платье поднялось выше бедер. Тут он тоже заставил себя остановиться.

Смеркалось. Невдалеке первый раз крикнула сова. Дэвин вырос в деревне: этот крик был ему знаком. Он слышал, как мыши копошатся под стеной. Время от времени под порывом ветра шуршали листья.

Потом внезапно сквозь задернутые шторы одного из окон пробился белый луч света, и Дэвин понял, что Видомни поднялась уже настолько высоко, что осветила поляну среди высоких деревьев, а это означало, что как раз сейчас восходит голубая Иларион. И ждать осталось недолго.

Так и случилось. Послышались голоса, замелькали факелы. Загремел замок, и дверь широко распахнулась. Вошел управляющий, за ним восемь человек внесли гроб. Прильнув глазом к щели в полу и затаив дыхание, Дэвин смотрел, как они устанавливают его. Вошел Томассо вместе с двумя лордами, чьи имена и родословные Дэвин узнал в «Паэлионе».

Слуги расставили блюда с едой, а потом ушли, Гоч споткнулся на пороге и стукнулся плечом о дверной косяк, к удовольствию Дэвина. Управляющий шел последним, он пожал плечами, извиняясь за неловкость слуги, поклонился и закрыл за собой дверь.

– Вина, господа? – предложил Томассо д'Астибар голосом, который Дэвин слышал из потайного чулана. – Очень скоро к нам присоединятся трое остальных.

И с этого момента они говорили то, что говорили, и Дэвин слышал то, что слышал, и постепенно до него дошло, как важно то, на что он случайно наткнулся, и в какую губительную историю ввязался.

Потом появился Алессан у окна напротив двери.

Собственно говоря, Дэвин не видел окна, но тут же узнал голос, и, остолбенев от изумления, услышал, как нанятый две недели назад Менико новичок отрицает, что он из Тригии, а потом услышал имя Брандина, короля Играта, которого всей душой ненавидел.

Конечно, Дэвин действовал необдуманно и поспешно и не стал бы отрицать, что на этот раз превысил свою обычную норму глупости, но он не страдал от хронического недостатка сообразительности или ума. В Азоли маленьким мальчикам приходится быть сообразительными.

Поэтому к тому моменту, когда Алессан назвал его имя и пригласил спуститься вниз, ловкий ум Дэвина уже сложил из кусочков картинку, и он быстро принял предложенную ему игру.