Текст книги "Море и звёзды"

Автор книги: Гавриил Бирюлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Глава четвертая
Рождение острова

Во Владивостоке была весна. Хотя деревья еще не распустились, но солнце грело жарко. В Институте океанологии Павла встретили радостно. Таня с увлечением рассказала ему о планах строительства плотов в Индонезии. Там много солнца, природного газа. Море вблизи берегов спокойно. Плоты сразу выводятся в противоэкваториальное течение и буксируются до избранного места постановки на якорь.

– Сейчас, – добавила Таня, – в Индонезии ведется монтаж аппаратуры и оборудования. Основное сделано в Ангарском промышленном районе, многое делается в самой Индонезии. Там сейчас наводится наша химико-инженерная группа. Возглавляет ее Наташа. Нам нужно немедленно вылетать. Первый плот решено изготовить и вывести в море до начала тайфунов.

Закончив неотложные дела, Павел и Таня вылетели в Джакарту.

Как известно, острова Индонезии покрыты тропическими лесами. Горные склоны страны насчитывают до одиннадцати поясов разнообразной и пышной растительности. Правда, многие участки тропического леса теперь исчезли, уступив место плантациям. Бесконечные рощи кокосовых пальм сменялись рядами кофейных деревьев, банановые искусственные заросли чередовались с насаждениями инжира, корицы и других редких тропических растений. Индонезия, догнав технически другие страны мира, возродила свою национальную самобытность.

Когда Таня и Павел проезжали по улицам Джакарты, им казалось, что они едут через море цветов, среди которого то и дело возникали дивные острова из стекла, алюминия, синтетической черепицы, необыкновенно яркой и блестящей. Здания не имели таких прямолинейных форм, как в Европе и Америке. Их самобытная национальная архитектура как нельзя лучше гармонировала с окружающей природой. Во всех зданиях города воздух был охлажден и кондиционирован, и поэтому жара переносилась легко даже людьми, не привыкшими к такому климату.

Как ни прекрасна была Джакарта, нашим друзьям не терпелось приступить к делу. На следующее утро они оказались на острове Хальмахера. Там началось строительство гигантских плотов. Этот остров отвечал всем необходимым условиям. Самый крупный из Молукских островов, он лежал под экватором. Солнечной энергии на нем было более чем достаточно. Великолепная закрытая бухта выходила непосредственно в Тихий океан. Она была достаточно велика, чтобы в ней собирать самые большие плоты. На острове имелись практически неисчерпаемые запасы природного газа.

Павлу и Тане отвели небольшой четырехкомнатный домик среди пальмовой рощи. Такие же домики имели все специалисты, приехавшие сюда из Владивостока.

На строительстве почти не было видно людей.

На большой площадке сверкали громадные полупрозрачные спирали зеленоватого цвета, за ними правильными рядами располагались молочно-белые металлические сферы, а еще дальше множество высоких колонн, связанных сетью трубопроводов. В спирали поступал воздух и природный газ, и там с помощью катализаторов непрерывно шел процесс фотосинтеза. Вырабатывалось полимерное вещество. После ряда превращений полученное вещество собиралось в подземных резервуарах и оттуда шло по трубам к укладочной машине. Она представляла собой массивное сооружение, плававшее поперек залива. Внешне эта конструкция выглядела как пароход с сильно скошенным бортом. В недрах «парохода» жидкость превращалась в твердую ленту 3-метровой толщины, непрерывно сползавшую в воду. Наслаивая такие ленты друг на друга, получали необходимую общую осадку. В продольном направлении ленты соединялись машиной, которая двигалась по краю уже готовой части плиты. Весь процесс был автоматизирован, и поэтому люди сидели только у пультов управления. Каждый день в обширном заливе появлялось по одному квадратному километру плота.

Павел с первого дня углубился в вопросы селекция и гибридизации. Теперь его проект начал принимать вполне осязаемые формы, и это требовало максимального напряжения сил.

Настало время, когда огромный плот занял почти все свободное зеркало воды громадного залива. На плоту создали временные транспортные магистрали, по которым стремительно бегали электрокары. Монтаж оборудования острова производился настолько ритмично и интенсивно, что можно было уже назначить день выхода в океан.

Однажды в жаркое влажное утро главный производитель работ Санчес Монтегю возил Павла на электрокаре по острову и показывал:

– Все инженерные работы по плоту закончены. Здесь, как вы видите, установлены якорные устройства. На каждом конце плота смонтированы мощные закрытые лебедки. Каждый двухсоттонный якорь может быть спущен на любую глубину.

Они проехали в центр острова, где заканчивалось строительство портативной атомной станции.

– Рядом, – объяснял инженер, – уже установлен опреснитель; он, правда, несколько большей мощности, чем это необходимо, но это стандартная модель. Завтра будет поставлен поселок. Теперь осталось только уложить искусственную почву.

Это было то, о чем Павел думал дни и ночи. Искусственная почва для таких культур, как бананы, кофейные и лимонные деревья, представляла собой губчатую, но довольно упругую массу, сбрикетированную в пласты.

На равных расстояниях в пластах были отверстия для центрального корня. Эти рыхлые пласты перекрывались жесткими тонкими листами пластмассы, также имеющими отверстия для деревьев. В этих почвах тяжесть земли заменялась упругостью материала искусственной почвы. Через губчатую массу (здесь следует заметить, что от центрального отверстия боковые корни могли свободно распространяться в радиальном направлении) проходили трубки, по которым прокачивалась питательная смесь, постоянно обволакивающая всю губчатую массу. В этом, собственно, ничего нового не было. Овощи во многих хозяйствах именно так и выращивались. Весь вопрос был в том, пригоден ли этот способ для больших деревьев с обширной корневой системой.

Десятки тысяч саженцев кофейных деревьев были высажены на плоту в искусственную почву. Среднюю часть плота «засеяли» дурро – африканским просом. Отдельные участки отвели под ананасы и быстро растущие бананы. Мировая служба климата указала в восточной части Тихого океана в субтропической полосе место для плота, где было безветренно. Настал день, и из Владивостока пришли три мощных атомохода.

Ночью, когда асе население острова спало, между плотом и темными берегами образовалась узкая полоса воды. В ней отражались звезды. Постепенно полоса становилась все шире и шире, и утром удивленные жители увидели чистую воду залива. Плота не было.

Почти неделю Павлу пришлось работать по 18–20 часов в сутки над гибридами ананасов, бананов и дурро. Впервые в эту замечательную ночь он крепко спал. Проснувшись в 12 часов дня, он поразился необычайной тишине. Не было слышно обычного шума большого порта. Он вышел на веранду коттеджа, с интересом огляделся… и не поверил тому, что увидел. Исчезли высокие берега залива. Совсем рядом полукругом стояли коттеджи, перед ними лежал небольшой пруд с голубоватой водой океана. Только вчера вокруг пруда посадили лимонные и апельсиновые деревья. Матовая поверхность плота вдоль его длинной стороны простиралась почти до горизонта. Океан синел. Вдоль плота шла дорога, а по обе стороны от нее лежали посевы дурро. Просо уже всходило, тоненькие зеленые стрелки тянулись к солнцу, раздвигая искусственную почву. Ближе к краям плота рядами, как школьники на уроке гимнастики, стояли кофейные деревца. Атомная электростанция, рядом – завод искусственных удобрений. На заводе из морской воды вырабатывались пресная вода и все необходимые для растений питательные вещества и азот, который отбирался из атмосферы. Приготовленная питательная смесь собиралась в цистерну, а оттуда насосной станцией по мере надобности накачивалась в искусственную почву. На другом конце плота одиноким маяком возвышался элеватор.

Плот был так велик, что Павел не ощущал его движения или хотя бы малейшего дрожания. Скорее эта громадина напоминала искусственный айсберг. Вместе с этим сооружение обладало некоторой гибкостью, чем выгодно отличалось от самых больших морских металлических судов. Впрочем, крупнейший корабль в сравнении с этим полимерным гигантом напоминал бы котенка рядом со слоном.

Как ни странно, но вокруг никого не было видно.

Павел направился к «берегу» океана, по пути внимательно рассматривая растения, которые весело зеленели, словно у себя на родине – в Африке.

«Что-то у нас получилось уж очень геометрично, – подумал Павел, – никакого разнообразия». Действительно, увлекшись колоссальным экспериментом, конструкторы не подумали о красоте. Постепенно до Павла все яснее стал доноситься глухой шум океана и, наконец, перед ним открылось блестящее необъятное зеркало воды. Тут же Павел увидел и население острова. В этом месте было сооружено нечто вроде пляжа, а также док для стоянии судов. В плот мог заходить атомоход.

В этом месте борта были заменены шлюзовым устройством, рядом продолговатый бассейн, в дальнем конце которого и был пляж с раздевалкой, беседкой, тенистым парком и прочими сооружениями, обычными для благоустроенного пляжа.

Павел не обратил внимания на работы в этой части плота и теперь был приятно удивлен. На желтом искусственном песке, который представлял собой мягкий шелковистый полимерный ковер, разместилось все население. Четыре инженера-атомника: сухой и длинный, подвижной поляк Сигизмунд Страшевский, толстяк Иван Пантелеев, старый и сгорбленный, но экспансивный Сергей Великанов и Ван Довг, недавний студент Московского университета Дружбы народов, – сидели под грибком и о чем-то беседовали. Таня с увлечением играла в теннис с двумя астрономами-индонезийцами. Загорелые тела игроков стремительно двигались по площадке. Напарницей Тани была американка Дженни О'Нейл – высокая сильная девушка с густой копной светло-золотистых волос и синими глазами. Она двигалась так же стремительно, как и агрономы. Движения Тани не были так быстры, но зато ее удары были более точны. И агрономам часто приходилось нагибаться за мячом. Каждый раз при этом Таня заразительно смеялась.

Увидев Павла, она развеселилась еще больше и громко сказала:

– Ага, вот идет толстый лори[1]1
  Лори – вид южноамериканских обезьян.


[Закрыть]. Удивительно, почему он не проспал до вечера.

Ее слова вызвали всеобщее оживление; к Павлу все относились очень хорошо, хотя часто подтрунивали над его солидностью, не свойственной молодости.

В бассейне Павел почувствовал себя великолепно и плескался там целый час, пока не пришло время обедать. Обедали все вместе под лимонными и апельсиновыми деревьями. За столом было весело. Жизнь на острове налаживалась.

Прошло несколько дней. Как-то под вечер Павел и Дженни О'Нейл прогуливались по «берегу» острова.

Был тот час, когда солнце еще не коснулось горизонта, и прозрачный воздух ничего не скрывал от взора. Впереди, далеко-далеко, казалось в самом небе, были разбросаны маленькие серебристые пики и купола Восточного архипелага. Дженни слегка кокетничала с Павлом и занимала его всякими пустяками. С ней Павлу было хорошо, и он охотно отшучивался. Дженни, показав пальчиком на далекий архипелаг, сказала:

– Хотела бы я побывать хоть раз на этом архипелаге. Ведь это живой музей древней дикости. Странные люди!..

– Почему же странные? – засмеялся Павел. – Ведь там очень много ваших бывших соотечественников.

– А вы знаете, как они живут?

– Знаю, но их жизнь для меня не представляет интереса. Жалкие люди…

– Когда волна социальных преобразований докатилась и до нашей страны, – сказала Дженни, – большинство сказало своим боссам: «Хватит! Мы тоже хотим жить по-новому, нам надоела безработица и все остальные прелести капитализма; давайте-ка все переделаем на свой лад». Ну, боссы всполошились и начали уговаривать граждан: да мы, да вы, у нас народный капитализм, чем вам плохо? И уговаривали довольно долго, пока их все-таки не вытряхнули, но за это время боссы сумели вывезти на архипелаг громадное количество золота, урана, самых совершенных автоматических заводов. Пентагон – это, знаете, когда-то был такой военный штаб – преобразовали в мирный институт и тоже прихватили с собой. Они и о рабочей силе побеспокоились, ведь не боссам же работать… Па говорит, что в свое время многих прельстило золото. Ведь в то время «золото» значило «счастье». Это сейчас оно у нас – обыкновенный металл в специальной технике. Па этих людей называет штрейкбрехерами нового мира. Уж я точно и не помню, что это значит.

Павлу приятно было слушать Дженни и, задумчиво глядя на далекие, как будто призрачные очертания земли в синем блистании океана и неба, он сказал:

– Было время, когда капиталисты стремились разговаривать с социалистическими странами с позиции силы, бряцали оружием. Теперь, когда от старого мира остались лишь обломки, они уже не прочь голосовать за мирное сосуществование… Они знают, что коммунизм никогда ни на кого не поднимал свой меч, кроме как в обороне. И вот поэтому-то такое ископаемое «государство» продолжает существовать до сих пор.

Назавтра во второй половине дня на лужайку перед коттеджами опустился вертолет, и из него, к изумлению Павла, вышел Штамм.

– Фу, – оказал он, – океан, а такая жарища. То ли дело у нас, в Сибири. Здравствуйте!

– Здравствуйте! – ответил Павел. – Поистине неожиданность. Кому обязаны вашим визитам?

– Совету старейшин. Интересуются, что у вас тут делается.

– Вам нужно было прибыть сюда после сбора первого урожая.

– Нет, дорогой, мне надо было приехать раньше. Тогда, может быть, ваша затея, так сказать, осуществилась бы в более рациональной форме. Ну, неважно, показывайте ваше хозяйство.

Подошла Таня.

– Ах, как хорошо, что вы прилетели сюда. Павел Сергеевич рассказывал о вас.

– Да? – удивился Штамм. – Странно. Мы с ним знакомы очень мало, – и он решительно зашагал в сторону атомной станции.

Небрежно показав на запертую дверь, он оказал:

– Это излишество. Для ваших нужд достаточно было полупроводникового одиночного коллектора.

– Но он занял бы у нас слишком большую площадь, – возразил Павел.

– Мы должны бережно расходовать уран. Важно, – сказал Штамм, – чтобы ваша идея стала серьезным делом, а не игрушкой. Для этого необходима экономия. – Затем вырвал зеленую травинку и опросил. – Это что?

– Африканское просо.

Штамм поморщился:

– В вашем проекте пшеница, а не просо. Его никто не ест.

Штамм что-то записывал в свою книжку. Был Штамм и против кофейных деревьев. По его мнению, Бразилия и так производила слишком много кофе.

– Ну вот что, – зло оказал Павел, – это пока еще только начало эксперимента и решаются общие вопросы.

– Ничего не имею против, – ответил Штамм, – но все должно быть так, как предусмотрено планом.

– План в нашем обществе не догма, а только генеральное направление, и в ходе развития всегда могут возникнуть разные подходы к делу.

– Хорошо, – сказал Штамм, – но в таком случае вам нужно объяснить Совету старейшин причины замены культур, отступление от плана. Чем это вызвано? Конечно, мои комментарии, – продолжал Штамм, – часто не нравятся.

– А вам не приходило в голову, что ваши комментарии мешают работать?

Куда-то исчезнувшая Таня вдруг появилась снова, с большим интересом выслушала Штамма и стала звать обоих к пятичасовому чаю.

Под апельсиновыми деревьями за маленькими столиками опять расположилось все население плавающего острова. Дневная жара спала, но от безветрия было довольно душно. С океана сюда не проникало никаких звуков, и всем казалось, что они находятся не в беспредельных просторах океана, а где-то на юге Испании или Италии.

Таня, Штамм, Павел и Дженни расположились за одним столиком и продолжали прерванный разговор.

– Когда-то был такой шумный монах Мальтус, придумавший теорию перенаселения земли, – говорил Павел. – Он пугал людей тем, что плодородие земли увеличивается в арифметической прогрессии, а население – в геометрической. Уже сейчас мы достигли изобилия, собирая урожай на твердой земле, а завтра мы можем собирать его в 100 раз больше на просторах океанов, покрытых вот такой пленкой, на которой мы с вами сидим.

– Сильно оказано, – заметила Таня, – но существуют и более смелые проекты. Недавно я прочитала статью известного космонавта Орлова. Он доказывает, что между Землей и Луной на новых спутниках можно производить растительного белка значительно больше, чем на земле, так как будто бы отсутствие большой силы тяжести стимулирует рост растений.

– Ну, пока это невыгодно и непрактично, – ответил Штамм. – Лучше посмотрим, что получится у нас здесь, на Земле. По моему мнению, нам пока не нужны ни океан, ни космос. Можно обойтись и твердью, как говорили в старину.

– Пожалуй, – насмешливо сказал Павел. – Видимо, чтобы осуществились новые проекты, нужны такие люди, как вы, в качестве отрицательного потенциала.

Между тем приближался вечер. Запад запылал причудливыми красками. Снопы красного огня охватили горизонт, в котором, будто в пожаре, горели громады ярко-фиолетовых, оранжевых и пурпурных облаков.

По всему куполу неба протянулись тонкие жемчужно-серебристые нити.

Штамм обиженно молчал, другие любовались игрой красок.

– Обманчивая красота, – сказала, наконец, Таня, – вестник жестокого шторма.

Таня встала и пошла к миниатюрному зданию автоматической радиостанции. Нажав кнопку информационного контейнера, она вынула из него пачку автоматически принятых телеграмм. Затем не торопясь обошла все столики, раздала частные телеграммы и вернулась на свое место. На вопросительный взгляд Павла она только улыбнулась. Потом принялась за телеграмму, отпечатанную станцией на красном бланке, и сразу сделалась серьезной.

Островитян предупреждали:

«Возник тайфун с давлением в центре 960 миллибар, скорость ветра близ центра 70 метров в секунду. Тайфун движется на запад-северо-запад. Поскольку в зону тайфуна попадет искусственный остров, уничтожить депрессию термоядерной реакцией нельзя. Предлагаем всем судам покинуть опасный район.

Служба безопасности.»

Вторая телеграмма оказалась более конкретной:

«Начальнику экспедиций капитану атомохода Назарову. Руководителю экипажа экспериментального плавучего острова т. Светлову.

Предлагаем немедленно всем покинуть остров и укрыться на атомоходе

Служба безопасности».

Глава пятая
«Я останусь здесь…»

– Ну, товарищи, эксперимент начался удачно. Вот вам единство добра и зла, – оказала Таня. – Тайфун – лучший экзаменатор для нашего острова.

– Конечно, конечно, – подтвердил Штамм, – и чем скорее, тем лучше. Вопрос только в том, как мы выберемся отсюда. К сожалению, вертолет, увы, улетел.

– Беспокоиться не о чем, – ответила Таня. – Вон уже подходит к шлюзу атомоход.

Сквозь ветви деревьев виднелось судно, которое швартовалось прямо к острову. Скоро в вечернем воздухе прозвучала печальная сирена. Все торопливо разошлись по коттеджам, чтобы собрать необходимые вещи. Только Павел продолжал невозмутимо сидеть на своем месте и пить кофе. На это не обратили внимания. Спустя полчаса возбужденная и громко разговаривающая группа людей направилась к атомоходу. Павел неподвижно сидел и думал о своем. Таня, увидев Павла, подбежала к нему и опросила:

– В чем дело, почему вы сидите? Почему не идете со всеми?

– А зачем? – спокойно ответил Павел. – Настоящий ученый все должен видеть своими глазами.

– Сумасшедший! Вы не представляете, что значит такой тайфун – 70 метров в секунду! Это – 250 километров в час! Останется ли цел остров?

– Почему же, останется, – сказал Павел.

– Даже теперь возникновение тайфуна происходит неожиданно, метеорологи, еще не разобрались в причинах этого. Но дело не в том. Оставаться здесь – ребячество, собирайтесь и идемте!

– Я верю людям только первый раз, – сказал Павел, – когда-то, рассказывая мне о своем проекте искусственного острова, вы утверждали, что он неуязвим для морской стихии. Я поверил и продолжаю верить. То, что вы говорите, это минутная аффектация, не больше.

– Нет, Павел, вы ужасный человек. Всякие рассуждения сейчас излишни. Немедленно идемте.

– Нет, Таня, – просто ответил Павел. – Я останусь здесь, детей, – он бросил взгляд на деревца, – нельзя оставлять одних.

Таня посмотрела на Павла долгим взглядом и пошла вслед за остальными, а Павел продолжал любоваться пламенеющим зажатом. Скоро в воздухе один а другим проплыли три прощальных гудка сирены, и атомоход отошел от острова. Стало совсем тихо.

Краски заката стали блекнуть. На какое-то короткое время, как это часто бывает в тропиках, все оказалось в каком-то перламутровом полусвете, очертания предметов сделались призрачными…

Вдруг среди деревьев показалась белая фигура.

Павел вздрогнул. Кто здесь остался еще? Но вот белая фигура приблизилась, и он узнал Танин голос:

– Я не смогла оставить вас одного.

Ночь наступила мгновенно, но Таня включила свет, и во многих местах острова зажглись яркие лампы. Помимо света, Татя включила также и репродуктор. Чей-то бесстрастный голос говорил:

«…Вновь возникшему тайфуну японская служба погоды, как обычно, дала женское европейское имя Барбара. Тайфун пока продолжает двигаться на запад, в сторону Молукских островов. Скорость депрессии значительно замедлилась, но сила ветра увеличилась.

Служба безопасности района Индонезии тщательно следит за развитием процесса. При выходе в открытое пространство океана тропический циклон будет уничтожен термоядерной реакцией. Соответствующая ракета уже выведена на старт. Как всегда в этих случаях, сплавы бора ликвидируют последствия взрыва. Следите за нашей информацией в начале каждого часа».

– Ах, – вздохнула Таня, – нам от этого не легче.

– По-моему, – сказал Павел, – шторм в океане легче перенести, чем шторм в душе.

– Легче, – откликнулась Таня. – Давайте лучше подумаем о наземном укрытии; в коттеджах оставаться небезопасно.

– Пойдемте тогда в элеватор, – предложил Павел.

– По-моему, он тоже ненадежен, а вот есть будка управления у шлюзовых ворот. Она построена из сверхпрочной пластмассы, имеет полуобтекаемую форму и от ветра с океана ее будут защищать шлюзовые ворота.

– Тогда за дело, захватим продовольствие и туда.

Действительно, уж неизвестно почему, но будка управления воротами была выполнена из пластмассы, имеющей крепость стали и по очертаниям весьма напоминала собой термитник, но с очень гладкой блестящей поверхностью. Внутри сооружения имелось только два стула и приборная доска. Забираться туда не хотелось.

– Не очень-то тут уютно, – сказала Таня, – но что поделаешь? Если тайфун пройдет стороной, поскольку его радиус в этих широтах очень невелик, то этот Ноев ковчег нам и не понадобится.

Между тем на востоке появился странный столб, осветил молчаливые воды океана красноватым тусклым светом, медленно потянулся ввысь и вдруг, оторвавшись от горизонта, превратился в громадный красный шар. Только теперь Павел сообразил, что это Луна.

– Недавно, – печально произнес Павел, – Герда мне написала, что половина ее сердца отдана этому светилу.

– Она выразилась не совсем точно, – отозвалась Таня. – Ее сердце отдано не светилу, а тому, кто сейчас работает на монтаже первой лунной обсерватории.

– Вы хотите сказать о космонавте Орлове?

– Смотрите, – сказала вдруг Таня и показала в сторону океана.

Хорошо освещенный луной океан серебрился. На западе, над самым горизонтом, виднелась темная полоса.

– Вот, – сказала Таня, – Барбара шлет визитную карточку, мужайтесь!

Темная полоса ширилась, застилая небо, расползаясь по океану, пока, наконец, не превратилась в мощную зыбь. Павел знал, что возникшее в зоне шторма волнение может распространиться на громадные расстояния и намного опережает ветер.

Зыбь подошла к пятиметровым бортам искусственного острова, и немедленно возник прибой – самый обыкновенный, тривиальный прибой, часто наблюдаемый у отвесных берегов или у искусственных дамб.

Теперь уже не было тишины, нарастал равномерный гул. Пока никакой качки не ощущалось – остров был слишком велик и массивен. Спустя некоторое время луна, еще не закрытая облаками, медленно поплыла вдоль горизонта. Остров поворачивался своей длинной стороной против зыби. Прибой возник не очень сильный, но уже отдельные капли воды падали на лица Тани и Павла.

– Как странно, – сказала Таня, – в наш век мы еще не все знаем о природе процессов, происходящих на земле.

– Мы плохо знаем еще самих себя, – почему-то грустно оказал Павел.

Между тем прибой усиливался. Борта острова стали влажными, ни луны, ни звезд уже не было видно. Неожиданно пошел дождь; когда они добежали до будки управления, начался ливень. Мокрые, они забрались внутрь, закрыли дверь и стали смотреть в большое круглое окно, вделанное в двери.

В ярком свете электрических ламп было хорошо видно, как упругие струи воды вертикально врезались в остров; затем неожиданно они начали наклоняться все больше и больше, иногда на мгновение выпрямляясь, и снова становились чуть ли не горизонтальными.

Теперь все было полно звуков. Будка резонировала так, будто по ней, как по гитаре, били сотни пальцев. Где-то под крышей оказалось небольшое отверстие, неожиданно превратившееся в свисток, издававший то заунывные, то пронзительные звуки. Тем не менее, временами все эти звуки покрывал мощный грохот, который шел от шлюзовых ворот.

Таня, нагнувшись к Павлу, оказала:

– Ну, теперь вы представляете, что это такое. А это ведь только прелюдия. Хорошо, если выдержат ворота.

– Будем надеяться, – ответил Павел.

Иногда в окно было видно, как струи дождя исчезали и вместо них появлялась масса воды, затем следовал удар, потрясавший будку, и в электрическом свете на несколько минут возникала мутная река. Это воду перебрасывало через парапеты, и она обрушивалась на остров. Даже на близком расстоянии голос Тани был еле слышен. Постепенно разрозненные удары слились в один оплошной вибрирующий рев, в котором только иногда различались отдельные тупые удары. После одного из таких ударов свет погас. Теперь только неясно виднелся в полном мраке один слабый огонек там, где стояла атомная станция. Потом они почувствовали, как кто-то поднял их и, качая, понес.

– Павел, нас уносит в океан! – крикнула Таня.

Дверь, оказавшаяся теперь наверху, не открывалась. Павел поджал ноги, потом с огромной силой нажал плечом на дверь, и она не устояла. Сплошной поток воды залил будку. Таня выскользнула наружу в полную тьму, за ней выбрался Павел. На ногах они устояли не более 3–4 секунд. Ветер прижал их к «земле», где они оказались наполовину в воде, и затем их медленно потащило по поверхности. Несмотря на все усилия, удержаться они не могли. Скоро Павел перестал слышать Таню и, внутренне похолодев, сообразил, что ее, более легкую, ветер и вода несли быстрее, чем его. Гигантским усилием воли он заставил себя подняться и сделал несколько шагов.

Внезапно перед ним что-то забелело. Это была Таня. Она выбилась из сил и теперь захлебывалась водой. Павел приподнял Таню и защитил ее собой от ветра, с ужасом чувствуя, что они медленно скользят поперек острова. Таня, придя в себя, крикнула:

– Посмотри, Павел, не видно ли где-нибудь света?

Павел с трудом огляделся, так как держать лицо против ветра было невозможно. Но кругом была непроглядная мгла, иногда прорезаемая слепящими вспышками молнии. Правда, при них возникали беззвучные контурные картины, сразу отпечатывающиеся в мозгу и жившие там несколько мгновений самостоятельно, когда глаз их уже не видел. Так, при одной вспышке молнии Павел увидел элеватор, стоящий наклонно, как в замедленном кино, а затем при второй вспышке его уже совсем не было. Неожиданно они наткнулись на что-то твердое – это оказалось апельсиновое деревце, лежащее вдоль ветра. Хорошо заделанное в искусственный грунт, оно легло, но, приподняв полимер, крепко держалось в нем корнями. Павел вцепился в него, не отпуская от себя Таню. Вокруг них журчала упругая теплая вода, ветер старался сдвинуть их с места, но они лежали. Счет времени был потерян. Иногда водой их накрывало с головой, но стойкое апельсиновое деревце не поддавалось.

Вдруг неожиданно Павел получил сильный удар по голове. При вспышке молнии Таня увидела бледное лицо Павла с закрытыми глазами и кровь, стекающую со лба. Павла понесло потоком к подветренному борту. Таня закричала от ужаса, но своего крика не услышала. Она схватила Павла за руку. Моментально разорвав на себе остатки платья, Таня забинтовала рану.

В это время ветер немного стих, и она смогла подняться на колени. Ей показалось, что она что-то начинает видеть кругом. Через несколько минут Павел пришел в себя и прошептал:

– Что случилось?

Когда в кино после просмотра картины включают свет – это делают через реостат. Становится светло не моментально, но довольно быстро. Так произошло и сейчас; неожиданно предметы стали различимы и затем ясно видны. Дождь почти прекратился, а ветер дул порывами и в разных направлениях. На острове почти ничего не осталось. Исчезли коттеджи, легкие постройки, не было на своем месте и элеватора.

Порывы ветра становились все слабее, пока не затихли совсем. Всюду, куда ни глянешь, была вода, она покрывала весь остров толстым слоем, на котором образовывались свои маленькие волны. За пределами острова бушевали не волны, а водяные горы, седые от покрывавшей их пены. Стало заметно, что остров все-таки покачивался, но в разных местах по-разному.

Над Павлом и Таней синело небо. Темно-лиловые тучи, будто сливаясь с горизонтом, уходили на восток.

– Мы, очевидно, находимся недалеко от центра урагана, – оказала Таня, – как бы снова не возник ветер; идемте в атомную станцию.

Действительно, не прошло и двух минут, как порывисто подул ветер, пошел дождь. По колено в воде, держась друг за друга, Таня и Павел добрались до атомной станции. Внутри ее было чисто и сухо, через массивные стены и двери звуки сюда почти не проникали. В небольшом круглом зале стояли два кресла и диван. Павел уселся в кресло, а Таня устроилась на диване. Взглянув друг на друга, они рассмеялись – в таком беспорядке были их костюмы.

– Да, – сказал Павел, – свирепа океаническая пустыня, не так-то легко будет к ней приспособиться.

– Океан совсем не пустыня, – ответила Таня, – скорее это колыбель жизни и, если можно так выразиться, ее главная арена. Только на первый взгляд океан однообразен, а на самом деле он полон жизни. В его глубинах происходят сложные процессы, пожалуй, даже более сложные и разнообразные, чем на земле.

– Расскажите мне об этом, Таня, я ведь мало знаю о море.

– Ну, что ж, слушайте. В океане великая цепь жизни. Ее начало лежит на дне и у берегов материков в виде накопленных природой органических остатков и их производных – биогенных солей, то есть соединения фосфора, азота и некоторых других элементов. Это те кирпичики, из которых природа строит сложные белковые молекулы всего живого. Но их много на дне океана, а чтобы возникла жизнь, нужен свет. В глубинах вод его, конечно, нет. Но природа мудра. Океан всегда и везде в движении. В нем на любых глубинах вечно возникают приливные волны. Они порождают течения, и вода переносится то сюда, то туда. И, натыкаясь на неровности дна, она поднимается. Но в поверхностных слоях существуют мощные океанические течения – теплые и холодные, а это – сложный комплекс, в котором вода движется как бы по бесконечному винту, то уходя в глубину, то вновь появляясь на поверхности. Такими-то путями биогенные соли и попадают наверх, в слои воды, пронизанные светом. Здесь их ждут споры совсем маленьких водорослей. Это их питательная среда. Споры жадно усваивают соли и скоро превращаются в крохотные растеньица. Все знают, как красивы снежинки, но наши маленькие водоросли сложнее и красивее снежинок во много раз. Так появляется первое звено жизни – фитопланктон. Эти бесчисленные миллиарды зеленых малюток свободно парят в поверхностном слое морей и океанов. Особенно много их собирается на так называемом жидком дне.