Текст книги "Безлимитный поединок"

Автор книги: Гарри Каспаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Ситуация для меня была однозначной: всё или ничего! Поэтому я остановился на староиндийской защите, своем старом, испытанном оружии. Система, избранная Тукмаковым, не обещала белым многого, но имела то преимущество, что резко ограничивала активные возможности черных. Надо было что-то предпринимать… Конечно, я понимал, что попытка уклониться от освященных теорией продолжений связана с серьезным риском, но иначе надо было расстаться с мыслями о чемпионском звании.

Уже на 7-м ходу я пожертвовал пешку, получив взамен живую фигурную игру. Тукмаков мог многочисленными разменами добиться ничьей, но отказался от этого. Становилось очевидным, что соперника захватил азарт борьбы и, желая наказать меня за авантюрную игру в дебюте, он забыл о стоявшей перед ним спортивной задаче. Это было мне на руку, так как давало возможность проявить инициативу.

Понимая, что все мосты сожжены и судьба партии решится в открытом бою, я пожертвовал вторую пешку. Это отвлекло белую ладью, что неожиданно выявило слабость первой линии. Фигуры белых сгрудились на ферзевом фланге, а черные тем временем начали подбираться к неприятельскому королю.

Я чувствовал, что Тукмаков не сознает грозящей опасности, и на первый взгляд у белых действительно все было в порядке. Но только на первый взгляд. Огромная энергия, заложенная в черных фигурах, вдруг начала вырываться наружу. С опозданием Тукмаков стал перебрасывать фигуры назад, но они лишь становились новыми мишенями для моих фигур.

При желании я уже мог эффектно форсировать ничью, и в любой другой ситуации такая ничья принесла бы мне огромное творческое удовлетворение. Но в этот день я шел на риск как раз для того, чтобы избежать ничейного исхода! И тут, когда опасность стала видна невооруженным глазом, когда черные фигуры захватили все ключевые позиции, Тукмаков растерялся. В принципе проигрыш белых был предрешен, но обилие угроз и недостаток времени привели к грубому зевку, в один ход погубившему партию.

Долго колебалась чаша весов в партии Псахис – Агзамов. В какой-то момент даже казалось, что Лева близок к победе, однако упорной защитой соперник разбил все его надежды на атаку. Решив не выпускать синицу из рук, Псахис предложил ничью, но, к своему удивлению, натолкнулся на отказ. В конце концов партия все же закончилась вничью.

Это была драматическая гонка, в которой мы с Псахисом, сменяя друг друга, лидировали на протяжении всей дистанции и в итоге вместе пересекли финишную черту, оторвавшись от ближайших преследователей на два с половиной очка! Обоим были вручены золотые медали чемпионов СССР.

Встречи с советскими гроссмейстерами стали для меня хорошей школой, я не только многому научился, но и заставил считаться с собой. Обнадеживал и быстрый рост моих результатов в чемпионатах страны: сначала с 9-го места я переместился на 3-е, а теперь – на 1-е.

Всех занимал вопрос: кто будет претендентом в 1984 году? В глубине души я верил в свой успех. Но со времени Тилбурга знал, что не смогу пройти отборочные соревнования, если не наберусь опыта игры в зарубежных турнирах экстракласса.

Следующий, 1982 год был очень важным для моего становления. В списке предстоящих турниров (причем от организаторов каждого из них я имел персональное приглашение) самыми интересными по составу были три – в Лондоне, Турине и Бугойно. Взвесив все «за» и «против», мы с тренерами остановились на турнире в Югославии. Конечно, я знал, что мне понадобится разрешение Шахматной федерации и Спорткомитета, но полагал, что это не более чем формальность… Ну, какая, спрашивается, может быть причина отказа молодому гроссмейстеру, да еще чемпиону СССР?

Однако у начальника Управления шахмат И. Крогиуса был «свой» взгляд на вещи: он предложил мне заурядный турнир в Дортмунде (кажется, 9-й категории). Это было унизительно для шахматиста моего уровня, и он не мог этого не понимать. Ведь я имел гораздо более высокий международный рейтинг, чем те, кому разрешения на участие в крупных турнирах давались беспрепятственно.

Я недоумевал: почему такое произошло именно со мной? в чем моя вина? У меня было такое ощущение, будто я попал в мир бюрократической обструкции, да так оно, собственно, и было. Просто тогда я еще не понимал, что против меня началось нечто вроде холодной войны.

Когда я спросил Крогиуса, что все это значит, он ответил с обезоруживающей прямотой и без особых признаков той личной неприязни ко мне, которая появится позже: «У нас есть чемпион мира, и другой нам не нужен».

Да здравствует король!

Я всегда знал, что Карпов занимал очень высокое положение в системе советских шахмат, но не понимал, что он правит, как король. Еще бы: вернул стране престиж, потерянный после того, как в 1972 году в Рейкьявике Борис Спасский потерпел поражение от Роберта Фишера, первого западного шахматиста, которому удалось завоевать титул чемпиона мира в послевоенное время.

Вспомните: Ботвинник, Смыслов, Таль, Петросян, Спасский. Мы полностью доминировали в мировых шахматах, пока Фишер не прервал это триумфальное шествие. Поражение Спасского явилось весьма ощутимым для нас ударом, тем более что оно было нанесено американцем и вызвало огромный резонанс во всем мире.

После Рейкьявика шахматных руководителей обвинили в попустительстве, а ведущих гроссмейстеров – в самоуспокоенности. Было высказано много других упреков и взаимных обвинений, признана необходимость более серьезного отношения к делу и более жесткой дисциплины. Сформировалось мнение, что наши именитые шахматисты утратили свою былую боевитость, ведя лишь междоусобную борьбу, и что им необходим суровый опыт зарубежных турниров. Главную ставку сделали на быстро прогрессирующего Карпова, вернувшего стране после длительного перерыва звание чемпиона мира среди юношей. И молодой фаворит вдруг обнаружил, что перед ним легко открываются все двери и ему с готовностью выдаются разрешения на участие в престижных зарубежных турнирах. Новой надежде советских шахмат не было отказа ни в чем!

Не следует забывать, что у нас в случае неудачи могут пострадать не только сами шахматисты, но и курирующие их чиновники. Победы Фишера создали проблемы для многих наших шахматных функционеров, так как считалось, что были допущены серьезные просчеты в подготовке спортсменов. Никто не хотел признать простую истину, что причиной всех наших огорчений был гений Фишера.

Придя в себя от потрясения, вызванного поражением Спасского, шахматное руководство сразу увидело ряд преимуществ в выдвижении на главную роль молодого чемпиона с Урала. Карпов вселял надежду на успешную борьбу с Фишером. Кроме того, было понятно, что этот дисциплинированный, исполнительный труженик, склонный к конформизму, в отличие от Спасского не станет «раскачивать лодку». Отныне шахматные чиновники связали свою судьбу с судьбой этой восходящей звезды. К слову, для бывшего космонавта Виталия Севастьянова Карпов оказался тем «спутником», который вывел его на новую орбиту – председателя Шахматной федерации СССР.

Карпов быстро оправдал возлагаемые на него надежды, выиграв несколько турниров за рубежом, где он как бы заполнил пустоту, оставленную самоустранившимся Фишером. В 1973 году он выиграл вместе с Корчным межзональный турнир в Ленинграде, а затем последовательно победил в претендентских матчах Полугаевского, Спасского и Корчного. Теперь ему предстоял матч с Фишером.

Но матч не состоялся – выдвинутые чемпионом мира условия не были приняты. Хотя, невзирая на вполне объяснимое противодействие нашей федерации, шансы на их принятие были велики: чрезвычайный конгресс ФИДЕ, созванный в марте 1975 года, утвердил фишеровскую формулу безлимитного матча до десяти побед, и лишь требование Фишера о том, чтобы при счете 9:9 чемпион сохранял свое звание, было отклонено 35 голосами против 32 (при трех воздержавшихся).

Отвергал это требование и претендент: ведь ему, чтобы стать чемпионом мира, пришлось бы выигрывать с перевесом минимум в два очка (как в свое время Алехину у Капабланки, но в матче до шести побед).

«…Моя совесть абсолютно чиста, – писал позднее Карпов в своей книге «В далеком Багио» (Москва, 1981), – я сделал все, чтобы матч состоялся, и согласился на все условия, продиктованные Международной шахматной федерацией. А вот Фишер отказался… Общие спортивные прогнозы были для меня неблагоприятны. Фишер должен победить – это считалось чуть ли не аксиомой. Но я полагал, что неплохие шансы на выигрыш есть и у меня. И с каждым днем, напряженно работая, я старался увеличить эти шансы».

Настал бы когда-нибудь исторический день встречи соперников в матче на первенство мира, прими ФИДЕ и последнее условие Фишера? Очень сомнительно. И дело не только в затворничестве Фишера. «Теперь нет смысла нервничать, – заявил вскоре после конгресса Карпов. – Волноваться можно было, когда чрезвычайный конгресс еще не состоялся и я мог предполагать, что там будут приняты абсолютно все требования Фишера. Если это случилось бы, тогда я просто не имел бы морального права играть матч. Но когда я узнал, что конгресс прошел не под диктовку Фишера, моментально успокоился. Мне стало ясно: либо матч состоится, либо я сразу – чемпион мира».

И еще одно свидетельство из книги А.Карпова и А.Рошаля «Девятая вертикаль» (Москва, 1978): «Очень жаль, что матча не получилось. Однако моей вины в том нет, ибо существуют принципы, от которых отступать я не могу. А Фишер – в этом уж вина целиком его – оказался таким человеком, который не ограничился частичными приобретениями и, пусть меня извинят за резкость, пожелал попросту «сесть на голову». К чему это? Ведь ему и так уже почти во всем уступили. Неизвестно, какие еще требования он бы выдвинул, если бы ему и до конца продолжали идти навстречу».

И настал другой исторический день – 24 апреля 1975 года, когда президент ФИДЕ Макс Эйве увенчал Карпова лавровым венком чемпиона мира. Церемония прошла торжественно и пышно: Колонный зал Дома союзов был переполнен, сцена утопала в цветах, вспышки блицев соперничали с блеском хрустальных люстр, нескончаемым потоком лились приветственные речи.

На последовавшей затем пресс-конференции новый чемпион мира ответил на вопрос о возможности поединка с Фишером: «Поскольку право экс-чемпиона на матч-реванш давно отменено и его никто не восстанавливал, я не могу играть с Фишером матч на звание чемпиона мира». Но заявил, что по-прежнему готов сыграть с Фишером неофициально и на других условиях (спустя тринадцать с лишним лет в интервью западногерманскому журналу «Spiegel» Карпов скажет: «В 1975 году Фишер был немного сильнее, мои тогдашние шансы я бы оценил как 40 на 60… Потом я выиграл целый ряд турниров. В 1976 году я был уже очень силен, к этому времени я играл уже наверняка лучше Фишера»).

В итоге Карпов так никогда и не встретился за доской с «шахматной легендой». Однако чемпионский титул, полученный таким образом, не принес удовлетворения ни ему, ни истинным любителям шахмат в нашей стране. Я всегда чувствовал, что у Карпова в связи с этим возник определенный комплекс. Вот почему он принял участие в таком огромном количестве международных турниров, большем, чем кто-либо из чемпионов: Карпов как бы демонстрировал миру свое право носить корону. Порторож – Любляна и Милан в 1975 году, Скопле, Амстердам и Монтилья в 1976-м, Бад-Лаутерберг, Лас-Пальмас, Лондон и Тилбург в 1977-м. Столь триумфального шествия от победы к победе шахматный мир не знал со времен Алехина…

Время начало работать на Карпова. Системе, которая возводила в абсолют все, что способствовало утверждению идеологических фетишей (в том числе и в спорте), он подходил идеально. К этому времени удельный вес шахмат в политизации спорта стал расти. Английский гроссмейстер Майкл Стин отметил: «Нетрудно понять широкую популярность Карпова в Советском Союзе. Он похож на человека из масс, и поэтому массам легко отождествлять себя с ним». Карпов не был евреем, как Ботвинник и Таль, или армянином, как Петросян. Он был русским из глубинки. Сам Карпов старается подчеркнуть еще и свое «пролетарское» происхождение. Все это сыграло, вероятно, решающую роль в создании его культа.

Некоторые западные журналисты искали причину моих конфликтов с шахматными властями в том, что мой отец был евреем. Думаю, причина не в этом. По культуре и образованию я – русский. Мой родной язык – русский, а вовсе не армянский или азербайджанский, я изучал русскую литературу в школе, мое жизненное мировоззрение формировалось на русской классике. Несомненно одно: получив в семье интернациональное воспитание, я не выработал в себе каких-либо специфических, сугубо национальных черт поведения.

Все те трудности, с которыми мне пришлось столкнуться, связаны, думаю, не с моей национальностью, а с противоборством сил другого рода. Будь я более покладистым, удобным для аппарата, моя судьба, наверное, сложилась бы иначе.

Принято говорить: везет на друзей. Но точно так же может везти и на врагов. Карпову исторически крупно повезло, что его главным противником в течение многих лет был Корчной. «Отщепенец», «изменник», «предатель», «перебежчик»… Какими только эпитетами не награждала его советская пресса после того, как он остался на Западе. Неудивительно, что победе над Корчным придавалось огромное политическое значение. Победы в Багио (1978) и Мерано (1981) создали Карпову особый ореол в нашем обществе и позволили ему стать не просто шахматным чемпионом, но символом советской системы. И это очень устраивало спортивных руководителей, вообразивших, что они заняты не спортом, а большой политикой! Под флагом борьбы с «политическим врагом» они могли рассчитывать на самую высокую поддержку и на любую помощь со стороны государства.

Историю борьбы за мировое первенство создают не только чемпионы, то и те, кто составил им серьезную конкуренцию. Среди гроссмейстеров, в пору своего расцвета угрожавших шахматному трону, беспристрастный летописец назовет в первую очередь, конечно, Чигорина, Тарраша, Рубинштейна, Боголюбова, Бронштейна, Кереса… Но ни один из «вторых» не прошел столь тяжкий путь нешахматной борьбы, как Виктор Корчной.

Еще в 1974 году, во время его первого единоборства с Карповым, стало ясно, что симпатии аппарата всецело на стороне Карпова. Это вызвало раздражение Корчного, который в после-матчевых интервью для зарубежных изданий заявил, что на него оказывалось давление в ходе матча. Кроме того, он обвинил спортивное руководство в том, что оно обеспечило Карпова самыми квалифицированными тренерами и лучшими условиями для подготовки. Но это был глас вопиющего в пустыне: у Корчного не было никого, кто бы защитил его.

В июле 1976 года после турнира в Амстердаме Корчной подвел черту под своими отношениями с системой, попросив политического убежища на Западе. Невозвращение Корчного повергло наших функционеров в шок. Конечно, шахматисты уезжали и до него, но официально, а чтобы кто-то просто остался за рубежом, да еще гроссмейстер такого уровня – это не укладывалось в голове! Корчной был дисквалифицирован и лишен всех званий, волна осуждения прокатилась по страницам наших газет и журналов.

Советским шахматистам пришлось поддержать бойкот Корчного на международных турнирах, объявленный Шахматной федерацией СССР. Однако ФИДЕ потребовала, чтобы в официальных соревнованиях розыгрыша первенства мира наши шахматисты играли с Корчным, в противном случае им будет засчитываться поражение. Выбора не было. Петросян, Полугаевский и Спасский, встречаясь с Корчным в претендентских матчах, не обменивались с ним ни единым словом, даже ничью приходилось предлагать через посредника. Несмотря на такой «тройной заслон» бывших соотечественников, вновь, как и четыре года назад, соперником Карпова стал Корчной.

Это было пренеприятным сюрпризом. В свои сорок семь лет Корчной вдруг заиграл как никогда ранее – в жесткие, агрессивные шахматы. Казалось, переезд на Запад прибавил ему сил и энергии. Вспомним: он стал чемпионом страны среди юношей еще в 1947 году, после этого четырежды (!) завоевывал звание чемпиона СССР, не раз выходил в претенденты, но то, что лучшая пора Корчного давно позади, считалось общепризнанным.

Много лет назад, в 1957 году, мастер Лев Абрамов писал: «Многие весьма квалифицированные шахматисты делились со мной впечатлениями об игре Корчного и признавались (это должен сделать и я), что порой не понимают ее. Иногда эта игра чрезвычайно глубока, содержательна и дальновидна. Но возникает вопрос, не является ли стремление Корчного уйти от многих канонов самоцелью? Не пренебрегает ли он порой возможностью просто решать возникающие на шахматной доске задачи?»

Корчной в ответ заявил, что нарушает правила ради самих же шахмат: «Эмануил Ласкер в свое время заметил, что при равенстве сил противников партии редко бывают содержательными и обычно заканчиваются вничью. Шахматист, который не любит ничьи (а я отношусь к их числу), должен как-то нарушать это равновесие. Либо он что-то жертвует за инициативу, либо позволяет сопернику атаковать, надеясь использовать в качестве компенсации ослабления, возникающие при этом в позиции соперника».

Такая контратакующая философия очень подходила характеру Корчного. Во время матча в Багио один комментатор писал: «Его воля к победе и энергия просто феноменальны. Когда он садится играть, то забывает обо всем на свете. Он должен победить сидящего напротив, победить любой ценой».

С лихорадочным нетерпением ожидал в 1978 году шахматный мир начала матча на далеких Филиппинах. К июлю, когда он должен был начаться, ажиотаж достиг своего апогея. Однако долгожданный матч между Карповым и Корчным не оправдал надежд стать величайшим состязанием в истории шахмат. Хотя он, без сомнения, вошел в историю как один из самых загадочных. Должен признать, что уровень матча в Багио был очень высок, а игра Карпова временами – блестящей (не могу сказать того же о матче в Мерано). К сожалению, матч запомнился не столько качеством игры, сколько своей ненормальностью.

Необычным был уже сам выбор места действия. Багио расположен в 250 километрах от столицы Филиппин Манилы на высоте 1500 метров над уровнем моря. Порой город исчезал в густом тумане, так как матч проходил в сезон дождей, причинивших участникам некоторые неудобства. Наверное, не раз оба игрока задавались вопросом, почему именно это место выбрано для проведения матча, учитывая, что и тот и другой отдали предпочтение другим городам: Корчной поместил Багио в своем списке вторым, а Карпов назвал «резервным городом».

Ответ на этот вопрос нужно искать у чрезвычайно деятельного и бесконечно хитрого филиппинца Флоренсио Кампоманеса, пользовавшегося покровительством диктатора Маркоса. Это был его дебют на мировой шахматной сцене. Он установил хорошие отношения с В. Севастьяновым и В. Батуринским, руководителем делегации Карпова. И, как оказалось, не зря. Именно в Багио Кампо, как его стали называть, сделал солидную заявку на высший пост в мировых шахматах, добившись расположения советских официальных лиц и Карпова. Этого он достиг, всячески содействуя чемпиону, хотя, как организатор матча, должен был бы оставаться нейтральным. Награду Кампоманес получил через четыре года в Люцерне, когда при нашей решающей поддержке был избран президентом ФИДЕ.

Конфликтов на этом матче хватало. Вспомним знаменитую «историю с йогуртом» – особой питательной смесью, разработанной специально для Карпова в Московском институте питания и напоминающей по виду фруктовый кефир. Уже после второй партии П.Лееверик, руководительница делегации Корчного, заявила протест по поводу того, что Карпову во время игры подали стакан йогурта. Она написала главному арбитру Лотару Шмиду: «Ясно, что хитро организованная передача пищи одному из игроков может означать какое-то шифрованное послание». И хотя, по словам Карпова, смесь «могла иметь всего два оттенка в зависимости от количества кислоты, содержащейся в стакане», Шмид попросил все же, чтобы напиток передавался Карпову в одно и то же время. «Закодировать можно и банановую кожуру, – сказал он при этом, – но соленая рыба, которую ел Фишер в матче со Спасским, ни у кого не вызывала подозрений». Как бы то ни было, эта история вывела Корчного из равновесия.

Затем возникла «проблема доктора Зухаря», психолога Карпова, который пристально смотрел на Корчного со своего места в четвертом ряду (первые три были отведены для почетных гостей).

Пытался ли профессор гипнотизировать претендента? На всякий случай Корчной потребовал, чтобы Зухарь пересел подальше от сцены. Он также потребовал установки зеркального экрана между игроками и зрителями (кстати, под шахматным столиком была сделана деревянная перегородка на случай, если игроки попытаются пнуть друг друга ногой). В конце концов пришли к компромиссному решению: Карпов согласился, чтобы Зухарь пересел назад, при условии, что Корчной снимет огромные зеркальные очки, которые мешали зрению Карпова, и откажется от требования установить экран между залом и сценой (однако в день последней партии Зухарь вновь пересел в четвертый ряд, и Корчной обвинил Карпова в нарушении их джентльменского соглашения).

Потом возникла «история с парапсихологами», когда Корчной пригласил двух членов секты «Ананда Марта» присутствовать в зале, чтобы помогать ему в мыслительном процессе. Вскоре выяснилось, что они осуждены филиппинским судом за покушение на индийского дипломата и выпущены на свободу под денежный залог до рассмотрения апелляции. После долгих препирательств, заявлений и совещаний им было запрещено появляться в зале…

Я так подробно останавливаюсь на нешахматной стороне матча потому, что интересно проследить поведение Карпова в конфликтной ситуации, тем более что тогда он был на вершине славы. Дополнительный интерес вызывает то, что именно в Багио сложился дружеский альянс Карпов – Кампоманес, имевший далеко идущие последствия для шахматного мира. Не будем, однако, забегать вперед и вернемся в Багио.

Итак, казалось бы, в безнадежном положении (после 27 партий счет был 5:2 в пользу Карпова, а игра шла до шести побед) Корчной сумел переломить ход борьбы и сравнял счет. Это случилось 13 октября. «Проиграв до того две партии и позволив противнику вплотную приблизиться ко мне в счете матча, – вспоминал Карпов в книге «В далеком Багио», – я переживал, честно говоря, все же еще не очень. Понимал: рано или поздно придет праздник и на мою улицу и, пересилив себя, сумею нанести решающий удар. Потерпев же поражение в 31-й партии, я расстроился не на шутку. И потому, что счет стал уже 5:5, и оттого, что совершен неимоверный просмотр в один ход. В окончательной победе я все равно не разуверился, но, сами понимаете, иметь возможность получить 5:1… добиться 5:2 и вот теперь «докатиться» до 5:5… Было от чего потерять голову».

Спустя годы в «Spiegel» появилось сенсационное сообщение: оказывается, именно в день проигрыша 31-й партии Карпов заключил контракт с фирмой «Novag» в Гонконге на рекламу шахматного компьютера. Можно только позавидовать выдержке и хладнокровию нашего чемпиона, который в самый трагический момент матча «не потерял голову». Посредником в сделке выступил деловой партнер Карпова, западногерманский тележурналист Гельмут Юнгвирт. Вот что рассказал бывший президент Немецкого шахматного союза Альфред Кинцель в беседе с корреспондентом газеты «Московские новости» в сентябре 1988 года: «Юнгвирт познакомился с Карповым, когда вел телепередачу «Шах чемпиону», в которой телезрители ФРГ играли с Анатолием Карповым. Будучи репортером на матче в Багио, Юнгвирт часто летал в Гонконг, где встретился с Петером Ауге, владельцем фирмы по продаже компьютеров. У них возник план: использовать имя чемпиона мира для рекламы. Юнгвирт сообщил хозяину «Новаг», что А.Карпов принял предложение при условии: с каждого проданного компьютера ему будет отчисляться определенная сумма».

Момент, выбранный для заключения контракта, вызывает удивление. Позднее Юнгвирт заявил, что Карпов, опасаясь гонений у себя на родине в случае поражения от эмигранта Корч-ного, собирался бежать в США и в кассе манильского аэропорта его ждал билет авиакомпании «Pan Am» до Лос-Анджелеса. 30 ноября 1988 года суд в Гамбурге признал «откровения» Юнг-вирта вымыслом. Еще раньше об этом заявил тот же Кинцель – кстати, одно из доверенных лиц Карпова: «Мое мнение: Юнгвирт все наврал. Да и на суде он продолжал сочинять небылицы».

…Теперь все зависело от того, кто одержит следующую победу. Тогда-то и появились слухи о том, что советская делегация, озабоченная состоянием здоровья Карпова, предложила прекратить матч при счете 5:5, при этом Карпов, конечно, сохранял титул чемпиона. Опровержение этих слухов показалось мне тогда убедительным, но с годами возникли сомнения. Тогдашний президент ФИДЕ Макс Эйве сказал Реймонду Кину, одному из секундантов Корчного, что матч при равном счете следует прекратить. Он выдавал это за свою собственную идею, хотя вполне возможно, что она была ему подсказана, как спустя семь лет другому президенту ФИДЕ – Кампоманесу, когда он прекратил наш первый матч с Карповым в сходной ситуации и под тем же предлогом…

Что же произошло дальше в Багио? «…На помощь пришел Виталий Иванович Севастьянов, – пишет Карпов, – человек живой, энергичный, заводила во всех компаниях, человек, рядом с которым унывать было бы просто стыдно… Виталий Иванович по собственной инициативе то садился играть со мною в нарды, то обучал новой форме раскладывания пасьянса, то заставлял выходить из машины и ночью идти пешком… И вот в решающий момент единоборства именно он настоял на необходимости (многие колебались) взятия перерыва от шахмат, но не для того, чтобы проводить этот тайм-аут в привычных и набивших оскомину условиях и опять же за анализами на шахматной доске, а ради смены впечатлений, для поездки в Манилу, где завершался чемпионат мира по баскетболу. Это было смелое и рискованное решение – пятичасовой (это только в одну сторону) переезд на автомобиле по горной дороге вряд ли кто-нибудь ранее рекомендовал накануне самой ответственной партии. Но конкретная ситуация требовала и конкретного подхода. Творческая смелость решений, как я тогда убедился, исключительно важна в экстремальных обстоятельствах.

…А в Багио тем временем полыхали совсем иные страсти, – продолжает Карпов. – Уже через час примерно после нашего отъезда главный организатор матча и вице-президент ФИДЕ Флоренсио Кампоманес собрал неожиданную пресс-конференцию по вопросу о продолжающемся вмешательстве членов секты «Ананда Марта». Ф.Кампоманес потребовал от Корчного соблюдения норм приличия и уважения к тем, кто создал ему на Филиппинах превосходные условия: "Мы не желаем, чтобы матч за мировое первенство любители связывали в своем сознании о теми, кто запятнан преступлением"».

И вот, наконец, финал. О нем рассказал в уже упоминавшейся книге «Девятая вертикаль» пресс-атташе делегации Карпова в Багио Александр Рошаль: «На сцене вечером 17 октября, когда игралась 32-я партия, ставшая решающей, мы увидели за столиком чемпиона, которого привыкли видеть и хотим видеть… На следующий день, когда арбитр матча чехословацкий гроссмейстер М.Филип сообщил, что противник сдает 32-ю партию без доигрывания, устало улыбнувшийся чемпион мира «разрешил» сообщить домой о своей победе. А председатель Шахматной федерации СССР летчик-космонавт СССР В.Севастьянов сказал: «Вот и настал, Толя, твой звездный час»…

В этот же день Анатолий отправил телеграмму в Москву:

Товарищу БРЕЖНЕВУ Леониду Ильичу

Глубокоуважаемый Леонид Ильич!

Счастлив доложить, что матч на звание чемпиона мира по шахматам закончился нашей победой.

Примите, дорогой Леонид Ильич, сердечную благодарность за отеческую заботу и внимание, проявленные ко мне и нашей делегации в период подготовки и проведения матча.

Заверяю Центральный Комитет КПСС, Президиум Верховного Совета СССР, Советское правительство и лично Вас, Леонид Ильич, что в будущем приложу все усилия для приумножения славы советской шахматной школы.

Чемпион мира Анатолий КАРПОВ 18 октября 1978 года, Багио, Филиппины».

Так заканчивается эта книга. А начинается она с поздравительной телеграммы Брежнева:

Багио, Филиппины

Товарищу КАРПОВУ Анатолию Евгеньевичу

Дорогой Анатолий Евгеньевич!

Был очень рад получить Вашу телеграмму. Горячо и сердечно поздравляю Вас с победой в ответственном и нелегком матче.

Вся наша страна гордится тем, что в тяжелой упорной борьбе Вы проявили высокое мастерство, несгибаемую волю и мужество, словом, наш советский характер.

Уверен, что Вы в дальнейшем умножите свои творческие усилия и внесете крупный вклад в сокровищницу шахматного искусства.

Желаю Вам крепкого здоровья, счастья, ярких побед во славу нашей великой Родины,

Л.БРЕЖНЕВ

Когда Карпов вернулся из Багио, Брежнев торжественно принял его, и об этом Анатолий Евгеньевич вспоминает как об одном из «самых значительных» событий в своей жизни. Карпову был вручен в Кремле орден Трудового Красного Знамени, после чего Брежнев напутствовал его: «Взял корону, так держи!» Вряд ли Леонид Ильич мог предположить, что его слова воспримут буквально, но высокопоставленные чиновники отнеслись к ним со всей серьезностью.

Победа Карпова была важной во всех отношениях. Она окончательно стирала воспоминания о Рейкьявике и восстанавливала престиж советских шахмат. Блеск победы Карпова увеличивался еще одним важным обстоятельством: поражение потерпел «невозвращенец», что обесценивало его критику в адрес наших властей. Так случилось, что оба они – и Фишер, и Корчной, – сами того не желая, оказали Карпову огромную услугу. Один без борьбы отдал ему чемпионскую корону, другой способствовал превращению его в политическую фигуру.

Власти конечно же были признательны руководителям Шахматной федерации за поддержание национальной чести, а те, в свою очередь, должны были испытывать благодарность к своему герою – Карпову. Многие заслужили благодарность, но прежде всего – сам чемпион. И его поощрили как никого: предоставили множество привилегий, включая, вероятно, и свободу действий за рубежом.

Взять тот же негласный договор Карпова с фирмой «Novag». Лишь много позднее, когда выяснилось, что Юнгвирт утаил от чемпиона около полумиллиона долларов, подробности этого контракта стали достоянием общественности. Помогли ли власти Карпову в этой сделке? Или просто закрыли на нее глаза, как, возможно, закрыли глаза и на его валютные счета в западных банках? Или же он проделал все за их спиной? Ответа на эти вопросы до сих пор нет. Несомненно одно: в дальнейшем Карпову была оказана помощь в его попытке заполучить свои «законные» деньги. И помогали ему в этом (в 1983–1984 годах) не советские официальные лица, а Кампоманес и Кинцель (тот самый Кинцель, который вместе с Кампоманесом действовал против меня в феврале 1985 года). Кампоманес выступал в роли доверенного лица Карпова и раньше, а «тройственный союз» был оформлен документально в апреле 1984 года в Лондоне. Частное расследование прошло успешно: 30 августа Юнгвирт в разговоре с Кинцелем (кстати, бывшим шефом полиции) наконец признал, что получал деньги для Карпова. Через неделю Кинцель приступил к своим обязанностям председателя апелляционного комитета нашего первого матча с Карповым…