Текст книги "Безлимитный поединок"

Автор книги: Гарри Каспаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Вопрос («Советский спорт»): А как объяснить ситуацию, возникшую во время матча, разъясните – или вы уже дали оценку матча?

Кампоманес (после консультации с советским представителем для новых разъяснений): О, да! Большое спасибо, это хороший вопрос. Мы достигли рубежа, на котором прежняя продолжительность матчей, 24 партии, превышена вдвое. 48 партий – хороший рубеж, чтобы остановиться и подумать. Вот почему я увидел, что пора действовать. А что иначе: ждать, пока будет 72 партии? Если матч так затянется, все может случиться. Я не завидую и представителям прессы. Помню первые дни и бурную деятельность в пресс-центре. Перед отъездом в Дубай я зашел в пресс-центр. На местный морг это не было похоже (смеется), но народу в пресс-центре стало гораздо меньше. Вы же сами устали.

Вопрос: Вы сказали, что соперники открыли секрет, как сделать ничью, но вы прибыли сюда как раз в тот момент, когда г-н Каспаров, кажется, открыл секрет, как выигрывать. Не создает ли это впечатления, что вы прибыли в последний момент, чтобы спасти г-на Карпова?

Кампоманес: Спасти его от себя самого? Нет. Об этом я начал думать гораздо раньше. Я стал думать об этом начиная с 32-й партии. Я вспомнил, что в Багио было 32 партии, но мне нужна была еще информация; однако меня вызвали по делам, требующим моего участия, и мне пришлось уехать. Все это стало укладываться по полочкам, когда мы много беседовали на эти темы в Афинах и мне звонили шахматные руководители из разных стран. Дважды 24 – это 48. Прекрасный рубеж, чтобы подвести итоги независимо от того, что вы называете тенденцией матча, – поскольку, как на бирже, с подъемами и падениями курса, здесь никогда не знаешь, что произойдет, и можешь попасть впросак.

Вопрос: Я хотел бы знать, что лично вы чувствуете, принимая свое решение, если учесть, что оба соперника говорят о своем желании продолжать матч?

Кампоманес: Мое решение равно для обоих соперников. Нельзя сделать довольными всех или кого-то одного. До настоящего момента я не знал. Надо жить в согласии с самим собой, и сплю я спокойно.

Вопрос («Советский спорт»): Еще вопрос о правилах. До сих пор сыграно 29 матчей, и самый длинный из них был из 34 партий. Система казалась подходящей, и вся шахматная общественность соглашалась с ней. Почему потребовалось ее изменить? И какую систему вы считаете оптимальной?

Кампоманес: Думаю, я уже частично касался этого вопроса. Всякая система требует проверки – нельзя узнать вкус пирога, не попробовав его. Когда регламент применяется на практике, при конкретных условиях, что-то оказывается хорошо, что-то – нет, и вообще это прерогатива ФИДЕ, решениям которой я должен следовать. Они формулируют регламент, начиная с проработки в комиссиях и кончая тайным или открытым голосованием. Люди его разрабатывают, а обстоятельства на него влияют.

Вопрос: Я бы хотел только спросить о том, о чем уже здесь говорили. В последнее время появились более конкретные сообщения в прессе – что г-н Карпов на грани психологической катастрофы (Кампоманес улыбается и встает), что он полностью выдохся и так далее. Что бы вы на это сказали – он что, в больнице?

Кампоманес (улыбаясь и беря в руки микрофон): Вы задали свой вопрос в самый подходящий момент – г-н Карпов только что прибыл, он за вашей спиной.

В это время в зале появился чемпион мира. Был ли он все время внутри здания, прячась где-то за кулисами? Или – что более вероятно – его предупредили по телефону о моем присутствии до начала пресс-конференции, и он поспешил в дорогу? С конца зала было слышно, как Карпов сказал: «Я хочу сделать заявление», – после чего направился к сцене.

Часть аудитории громко приветствовала его. Было слышно, как к нему обращались с вопросами, пока он шел по проходу: «Как вы себя чувствуете, мистер Карпов? Хорошо? Это хорошо». Аудитория шумела, предвкушая интересное зрелище. Когда он поднялся на сцену и подошел к президиуму, Глигорич уступил ему свое место, и Карпов пожал руку улыбающемуся Кампоманесу и представителю МИДа. Затем он сел рядом с президентом и взял в руки микрофон.

Карпов: Я должен сказать, как это по-русски говорится, слухи о моей смерти были несколько преувеличены.

Кампоманес: Анатолий, я им только что сказал об этом.

Карпов: Я считаю, что мы сможем и должны продолжить этот матч, потому что предложение прекратить его и начать на равных условиях меня не устраивает. Я считаю, что мы должны с понедельника начать… то есть не начать, а продолжить наш матч. Я думаю, что Каспаров поддержит это предложение и никакой проблемы быть не должно (аплодисменты).

Кампоманес (улыбаясь): Господа, теперь вы видите, что я говорил вам правду. Подтверждение прибыло сюда в лице нашего друга – чемпиона мира. Я вам уже говорил об этом, и г-н Каспаров теперь видит, что я говорил правду.

На левой стороне зала стоял шум, раздался возглас: «Пусть Каспаров скажет». Затем чей-то голос из группы, где сидел Рошаль, ясно произнес: «Если мама позволит».

Карпов: Думаю, нам следует пригласить Каспарова сюда (жест рукой).

Представитель МИДа: Но решение принято.

Кампоманес: Гарри, вы не хотите пройти сюда и выступить?

Я начал говорить прямо с места, но многие не слышали меня, потому что не было микрофона, и я направился к трибуне. В тот момент, когда я уже поднимался по ступенькам, то услышал, как Кампоманес сказал Карпову (на пленке записались эти слова):

Кампоманес: Я сказал им в точности то, что вы сказали мне сказать им.

Карпов: Да, но… но я с этим не согласен.

Позже мне сказали, что от волнения я был очень бледен и на верхней губе у меня выступил пот. На самом деле я был белым не от волнения, а от злости на всю эту компанию! Когда, наконец, я дошел до трибуны, мне пришлось ждать, пока стихнут аплодисменты. Кампоманес, после услышанного от Карпова, о чем-то говорил теперь с Севастьяновым.

Каспаров: Я хочу задать г-ну президенту один вопрос: для чего весь этот спектакль, г-н президент? Я поясню свой вопрос. Вы сказали, что приехали сюда через 25 минут после разговора с чемпионом мира. И он был против того, чтобы матч прекращался. Вы прекрасно знали и мою точку зрения: я тоже против того, чтобы матч прекращался или прерывался «техническими» тайм-аутами. Тем не менее вы приехали и объявили свою точку зрения, что, несмотря на наше желание играть, вы матч прерываете. Для чего нам это нужно? Я не понимаю… Вы говорили, что 25 минут тому назад разговаривали с Карповым, и вдруг сейчас такое расхождение… Расскажите нам или мне, во всяком случае?

Кампоманес: Лично я верю, что то, что я делаю, в лучших интересах. Но соперники – лишь часть создавшейся ситуации. Сейчас, однако… (после некоторого колебания) однако сейчас я в очень удачном положении. Я в таком положении, что лучшего я бы не желал. Если оба соперника хотят играть до конца (смех в зале), я буду рад обсудить с ними создавшееся положение наедине, поскольку я долго настаивал на такой ситуации, но не мог ее достичь: то не было г-на Карпова, то не было г-на Каспарова, я пытался связаться с ними. Еще вчера вечером я хотел собрать их вместе, но г-н Каспаров спал, г-н Карпов был часто связан распорядком дня. Теперь момент настал. Я хочу поговорить с вами (аплодисменты). Мы удаляемся на десять минут.

Карпов и Кампоманес встали, при этом президент вытянул обе руки в жесте, обращенном к аудитории. Он любит театральность и наигранность. Но я еще не закончил. Теперь был мой ход!

Каспаров: Я хочу сделать свое заявление. Профессия г-на президента – говорить, моя – играть в шахматы. Поэтому я не собираюсь состязаться с ним на поприще переговоров. Я не собираюсь требовать продолжения матча из-за того, будто я убежден, что легко выиграю матч ввиду плохого самочувствия чемпиона мира. Я не знаю этого, Карпов же стоит здесь, он может играть, и это мы все видим. Но впервые за пять месяцев у меня появились некоторые шансы, некоторые! Процентов, может, 25–30. И сейчас их у меня пытаются отнять бесконечными затяжками. Пусть те, кто затягивает матч, отвечают за это. Матч должен продолжаться, и я это говорил еще две недели назад – без тайм-аутов, без перерывов. Но матч оттягивался и оттягивался, и совершенно ясно, что с каждой оттяжкой шансы чемпиона мира на выигрыш одной партии возрастают, а мои уменьшаются (аплодисменты).

В этот момент представитель МИДа наклонился вперед и сказал: «Пресс-конференция окончена». На что последовал взрыв хохота. Поэтому через несколько секунд он неуверенно добавил: «Если президент Кампоманес считает возможным продолжать…»

Кампоманес: Если г-н Каспаров отказывается совещаться со мной, я не смогу изменить решение. Со мной и г-ном Карповым – ясно и просто. Решение остается в силе, если они не сядут и не договорятся.

Карпов, уже пошедший к выходу, чтобы принять участие в объявленной беседе, начинает возвращаться обратно.

Карпов: Я хочу сделать свое заявление.

Кампоманес (Карпову): Вы будете играть сегодня?

Карпов: Нет.

Кампоманес: А в понедельник?

Карпов: В понедельник.

Представитель МИДа: Лучше отдохнуть.

Карпов: Думаю, надо сделать перерыв, чтобы все успокоились (аплодисменты). А после перерыва объявить окончательное решение.

Кампоманес: Перерыв на десять минут.

Однако перерыв продлился 1 час 38 минут, и в течение всего этого времени иностранные журналисты были в затруднении, что передавать в свои редакции. Сообщить то, о чем сказал Кампоманес в своем выступлении: то есть что матч отменен, они не решались, так как понимали, что, возможно, придется потом исправлять свои сообщения. По мере того как «тайм-аут» затягивался на неопределенное время, журналисты начинали проявлять беспокойство.

Кампоманес, Карпов, Русак, Гаврилин, Кинцель, Севастьянов и Мамедов удалились в отдельную комнату. Я же поднялся в номер, в котором жил один из членов моей делегации. Но вскоре за мной пришли Авербах и Чмыхов, директор гостиничного комплекса. Они стали убеждать меня пойти на совещание. В конце концов я согласился.

Войдя в комнату, где проходило совещание, я быстро понял, что мы здесь вовсе не для того, чтобы что-то решать. Все уже было решено! Даже Карпов, утверждавший в зале, что хочет продолжать матч, теперь лишь требовал матч-реванша в случае проигрыша. Севастьянов тут же поддержал требование Карпова, не возражал и Кампоманес. Вопрос о продолжении матча даже не рассматривался! Я подтвердил свою точку зрения: если Карпов не сдает матч, любое прекращение борьбы – против правил. Кампоманес сказал, что мне будет дано право изложить свою позицию на конгрессе ФИДЕ. Мой вопрос: «Какие же шансы на успех будет иметь мое обращение к конгрессу, если моя собственная федерация поддерживает одного Карпова?» – не требовал ответа.

Нам с Карповым предложили подписать официальный документ, в котором мы выражали бы согласие с решением президента. Больше часа меня уламывали подписать эту бумагу, говорили со мной грубо, раздраженно. Но свою подпись под этим «историческим» документом я не поставил!

Было видно, что Карпову не очень хотелось подписывать бумагу, и он сделал это только после того, как Севастьянов, похлопав его по плечу, сказал: «Давай, Толя, подписывай. Это хорошая бумага». При этом Карпов, правда, не забыл добавить условие о своем праве на матч-реванш.

Предоставим теперь слово Рошалю. Спустя четыре года, выступая в Политехническом музее, он поведал следующее:

– А что было за сценой? Карпова, бедного солдата, верного солдата вышестоящих организаций (он не солдат – ну, скажем, полковник или генерал, но он все-таки, так сказать… против каких-то решений партии и правительства не пойдет) уговаривают: «Толя, подпиши, Толя, подпиши… Матч должен быть прекращен: доложили уже. И уже «сверху» сказали: матч прекращен, все. Решение принято. Кампоманесу ничего не будет, а тебе-то…» Толя говорит: «Но при одном условии. Вы должны мне сохранить матч-реванш, потому что цикл предусматривает наличие матч-реванша. Будете ли вы менять – безлимитный, лимитный – это меня не касается. В этом цикле я имею право на матч-реванш. Что бы вы ни делали – матч-реванш должен быть».

Но какой? Все почему-то забывают о том факте, что в случае поражения в безлимитном матче чемпион мира имел право на безлимитный же матч-реванш, о котором в тот момент, наверно, Карпову даже подумать было страшно. Подписав бумагу, он гарантировал себе сохранение титула при ничейном исходе лимитного матча, а на случай неудачи – матч-реванш из тех же 24 партий.

Позже Карпов говорил, что подписал документ, полагая, что я тоже подпишу. Но я уверен: если бы он не хотел прекращения матча, этого не случилось бы. Три года спустя Батуринский напишет: «…я несу моральную ответственность за то, что не смог преодолеть колебания Карпова и убедить его продолжать матч» («Советский спорт», 28 января 1988). К тому же, как впоследствии стало известно, уже через несколько часов после закрытия матча тот же Батуринский по поручению Карпова передал Кампоманесу официальные предложения по организации нового матча в сентябре 1985 года…

И еще одно важное свидетельство «с той стороны». Вот слова Рошаля из фильма «Тринадцатый»: «Карпов, как чемпион мира, всесильный в то время чемпион мира, ведущий в счете, мог стукнуть кулаком и сказать: «Прекратить!» (то есть прекратить прекращать матч! – Г.К.). Но он этого не сделал».

Перекликается с этими словами и мнение, высказанное югославским гроссмейстером Бориславом Ивковым в газете «Борба» в марте 1985 года: «Карпов, ведя в счете, согласился с тем, что матч будет окончен так, как есть – значит, это решение ему выгодно, нужно… Кампоманес, попав под сильнейшее влияние Карпова, делал все, чтобы преградить дорогу Каспарову. В их матче, пока Карпов убедительно вел в счете, Кампоманеса не очень занимал тот факт, что матч слишком долог, негуманен, изматывающ. Лишь когда Каспаров начал выигрывать, Кампоманес пришел к выводу, что матч вреден… Каспаров хотел доиграть, чтобы стать чемпионом мира, в то время как всего одно поражение возвращало его назад, в претенденты. Но если бы Карпов верил, что сможет выиграть ту одну-единственную партию, матч не был бы прекращен решением президента!»

Все это, однако, не помешало Карпову выступить через три года в своем журнале («64—Шахматное обозрение» № 9, 1988) со следующим заявлением, рассчитанным на явную неосведомленность читателей: «…По поводу прекращения матча 1985 года в Москве хочу привести только одно не публиковавшееся в советской печати заявление руководителя делегации Каспарова. Мамедов от имени Каспарова заявляет: «Каспаров не хочет продолжать матч. Каспаров согласен с решением президента ФИДЕ считать матч оконченным. Каспаров готов играть новый матч в сентябре. Москва, 25 февраля 1985 года».

Официального протеста Каспаров не подавал. Правда, перед журналистами была разыграна полная драматизма сцена, но когда после этого встал вопрос о возобновлении матча, после недельного раздумья было сделано напечатанное выше заявление. Да это и понятно: ведь Каспаров спасал матч, в котором я вел с перевесом в два очка.

Но сейчас я даже не об этом. Каспаров, как видим, согласился с решением президента ФИДЕ считать матч оконченным и потерял, таким образом, моральное право на свои последующие недопустимо резкие выпады».

В ответ на это заявление Мамедов написал письмо в редакцию журнала «64», в котором поведал о том, что же тогда происходило в действительности (№ 20, 1988): «…24 февраля глубокой ночью мне позвонил из Югославии главный арбитр матча С. Глигорич и сказал, что Ф. Кампоманес хочет узнать реакцию Г. Каспарова на предложение А. Карпова возобновить матч. Нам стало ясно, что в случае согласия возникнет желанный длительный перерыв, так как судьи и тренеры разъехались по домам, и поэтому организация второй половины матча потребовала бы столько времени, сколько было бы необходимо А. Карпову. Именно поэтому и было принято решение сделать следующее заявление…

Такова фактическая картина событий того времени. Акцент в тексте А. Карпова на слове «согласился» по отношению к Г. Каспарову нелеп, потому что 15 февраля 1985 года А. Карпов собственноручно подписал решение президента ФИДЕ о прекращении матча, а Г. Каспаров не сделал этого… И мне пришлось приложить немало усилий, чтобы Г. Каспаров признал сложившуюся ситуацию и подчинился решению – ведь играть было бы не с кем».

Пора, однако, вернуться в зал, где проходит пресс-конференция. Спустя полтора часа Кампоманес, наконец, объявил окончательное решение.

Кампоманес: Это не просто соломонова дилемма, над ней еще и гордиев узел. Чемпион мира согласен с решением президента, а претендент подчиняется решению президента. В ходе встречи я признал правоту чемпиона мира, который настаивал, что заслуживает – и имеет право – на матч-реванш после нового матча. Я признал также настойчивое желание претендента, чтобы условия будущего матча были полностью определены, поскольку он считает, что оставить их в воздухе до решений конгресса ФИДЕ в августе или сентябре – дело не самое подходящее для него. Конгресс ФИДЕ состоится в Граце (Австрия) и закончится прежде, чем матч начнется. Может быть, в день начала матча. Я обязался перед обоими участниками сообщить конгрессу и, добавляю от себя, не только конгрессу, но и руководству всех 122 федераций, входящих в ФИДЕ, что, согласившись с этим решением (что касается чемпиона мира) и подчинившись ему (что касается претендента), они полностью высказали все, что думают по этому вопросу. Благодарю за внимание.

Спустившись вслед за этим в фойе, я в ответ на просьбы нескольких репортеров прокомментировать решение президента, сделал заявление:

– Очевидно, что ФИДЕ показала полную неспособность справиться с проблемами такого соревнования, как матч на первенство мира. Вместо того чтобы позаботиться об организации цикла, руководители ФИДЕ разглагольствуют о популяризации шахмат. Если вы помните, нынешняя ситуация – далеко не первая трудность в этом цикле. Полуфинальные матчи претендентов тоже были сорваны, и только чудо помогло вернуть цикл в нормальную колею. Однако вместо двухлетнего цикла, о котором говорил президент ФИДЕ, сейчас получился четырехлетний, поскольку матч на звание чемпиона мира откладывается на конец 1985 года. Чемпион сохраняет свое звание, но почему сохраняется это статус-кво – непонятно. Более того, чемпион требует матч-реванша, и опять непонятно, на основании чего.

Я не знаю, искренне ли он говорил о своем желании играть, но мне все это напоминает хорошо отрепетированный спектакль, в котором каждый знает свою роль. Я неоднократно говорил, что хочу играть, готов продолжать матч, что абсолютно здоров и т. п. В течение двух последних недель меня пытались убедить в обратном и под самыми разными предлогами уговаривали закончить матч. Многие из вас, наверное, знают о тех предложениях, которые делались еще при счете 5:2 и 5:3. А «технические» тайм-ауты и тайм-аут президента, которые брались, и, наконец, прерывание матча? Думаю, те, кто может логически осмысливать события, поймут, что же произошло в матче и почему он завершился в таких странных условиях.

Такое окончание матча не может принять шахматный мир. Такое развитие событий не должно повторяться впредь. Из правил матча должно быть исключено право президента решать судьбу поединка. В конце концов, зачем нам сражаться, если в любой момент президент может принять решение? Ссылка на то, что матч затянулся, абсурдна, поскольку при счете 5:1 после 46 партий он затянулся точно так же, но ни у кого почему-то не возникало вопроса о психологическом состоянии игроков. Такая «тревога» возникла при счете 5:2, а тем более при счете 5:3. Я думаю, вам все понятно. Я закончил и еще раз повторяю, что абсолютно здоров и готов играть.

…Я вернулся домой в Баку. Много размышляя об этой драматической развязке, я решил дать свой собственный анализ происшедших событий. Закончил его 15 марта – ровно через месяц после пресс-конференции. И сейчас, оглядываясь на события четырехлетней давности, я бы не изменил в нем ни единого слова. Представляю его вам сейчас в том виде, в каком он был написан. В своем анализе я исходил из того, что, оценивая принятое тогда решение, следует руководствоваться бессмертным вопросом Цицерона: «Cui bono?» – «В чьих интересах?»

«15 февраля президент ФИДЕ Ф.Кампоманес объявил о прекращении матча на первенство мира по шахматам «без окончательного результата». По словам президента, новый матч начнется в сентябре со счета 0:0. По существу, матч, продолжавшийся более пяти месяцев, оказался аннулированным. Естественно, что столь беспрецедентное решение, идущее вразрез со всеми нормами проведения шахматных соревнований, вызвало бурную реакцию шахматного мира и породило немало слухов и кривотолков. Повисли в воздухе очень и очень многие вопросы, связанные как с прекращением этого матча, так и с организацией нового. Любители шахмат, специалисты пребывают в неведении, хотя имеющиеся официальные документы и факты, а также развернувшиеся после матча события дают возможность понять, где и как решалась судьба матча.

Вот как вкратце описал матчевую ситуацию, предшествующую 15 февраля, А. Карпов (интервью ТАСС от 3 марта): «Уже после 30 партий стали высказываться мнения, что матч неимоверно затянулся, что все – судьи, организаторы, зрители – устали, здоровье участников находится под угрозой и что следует как-то решить эту проблему…» Итак, мы узнаем, что еще в начале декабря (после 30 партий) «стали высказываться мнения». Но кем и где? (Между прочим, обратите внимание на странную мешанину: судьи, организаторы, зрители, участники!) Во всяком случае, мне впервые сообщили об идее досрочного завершения матча 1 февраля, то есть после 47-й партии, когда счет стал 5:2.

Роль посредников между участниками матча попытались сыграть тогда главный судья гроссмейстер Глигорич и председатель апелляционного комитета Кинцель. Но их «миротворческая» миссия потерпела неудачу. Именно в те дни начала усиленно распространяться мысль о неудовлетворительном состоянии здоровья обоих участников и стала выражаться забота о двух ведущих шахматистах. Со своей стороны, с 1 февраля вплоть до самого закрытия матча я неоднократно заявлял всем официальным лицам матча, что чувствую себя нормально и считаю необходимым продолжать игру. Задним числом признает обязательность продолжения матча и сам Карпов (там же): «…регламент матча – а это закон спортивного соревнования – не предусматривал никакого иного выхода, кроме продолжения игры». Здесь уместно сослаться на пункт 6.32 «Правил матча на первенство мира»:

«Матч продолжается до тех пор, пока в нем не одержана победа согласно положениям пункта 6.21 или он не прекращен на условиях, пункта 6.22». Для ясности обратимся и к этим пунктам: «6.21. Игрок, который выиграл шесть партий, является победителем матча на первенство мира. Ничьи не засчитываются. Число партий, которые могут быть сыграны, не ограничивается; 6.22. Если игрок прекращает участвовать в матче или апелляционный комитет присуждает ему поражение в матче, матч заканчивается. Партнер этого игрока объявляется чемпионом мира».

В этом свете ссылка президента ФИДЕ на неограниченные полномочия, якобы предоставляемые ему пунктом 6.11 («Президент ФИДЕ представляет интересы ФИДЕ и наделен полномочиями принимать окончательные решения по всем вопросам, относящимся к матчу в целом. Осуществляя контроль за матчем, президент совещается и находится в постоянном контакте с арбитрами и организаторами…»(, выглядит по меньшей мере странной. Так как пункт 6.32 четко регламентирует возможные способы окончания матча, любое отклонение от него является недопустимым нарушением правил. Получается абсурд – используя один пункт правил президент пытается аннулировать другой пункт тех же правил! Увы, журналисты плохо знакомы с этими тонкостями, поэтому слова Кампоманеса на пресс-конференции «Право ясно» не вызвали, никакой реакции.

Но было бы наивно предполагать, что сам Кампоманес, всегда требовавший неукоснительного соблюдения правил, не сознает незаконности своего шага. Что же заставило президента ФИДЕ пойти на крайние меры? Попытаемся самостоятельно проанализировать ситуацию и выявить эти причины, так как вряд ли мы когда-нибудь узнаем всю подноготную переговоров, которые велись с 1 по 15 февраля (напомню: за эти дни была сыграна лишь одна партия!).

Документ, который может пролить некоторый свет, – это письмо председателя Шахматной федерации СССР В. И. Севастьянова президенту ФИДЕ от 13 февраля. В письме от имени Шахматной федерации СССР выражается тревога за состояние здоровья участников и предлагается объявить на матче трехмесячный перерыв. Просьба обосновывается тем, что такое решение не противоречит регламенту матча и Уставу ФИДЕ. Это указание совершенно справедливо, но лишь по причине отсутствия всякого упоминания об этом в регламенте и Уставе! («А можно ли во время матча слетать на Луну? – спросил Ботвинник, ознакомившись с письмом. – Ведь и это не противоречит регламенту».) В качестве основного аргумента приводится ссылка на соглашение о безлимитном матче Фишер – Карпов 1976 года, где предусматривался перерыв после четырех месяцев игры (к слову сказать, четыре месяца истекли у нас 10 января), Поясню: речь идет не о несостоявшемся в 1975 году матче на первенство мира, а о неофициальном коммерческом состязании, которое пытался устроить все тот же Кампоманес. Нелишне добавить, что в своих интервью того периода и в книге «В далеком Багио» Карпов отрицал наличие какого-либо конкретного соглашения о матче.

Немаловажную информацию дают и некоторые ответы Кампоманеса на пресс-конференции, Например: «Я покинул Карпова буквально за 25 минут до прихода сюда». То есть закулисные переговоры за спиной одного из участников продолжались до самого последнего момента. Еще интереснее другая фраза: «Если бы вы были со мной в течение последнего часа, вы бы тогда все поняли». Таким образом, по мнению Кампоманеса, разгадка лежит в позиции, занятой в этом вопросе Карповым. Как же отнесся к возможности прекращения матча Карпов?

До 15 февраля Карпов не высказывал открыто своего мнения. Однако на пресс-конференции после объявления президентом своего решения Карпов заявил о несогласии и потребовал продолжения матча. В свою очередь, я также выступил с подтверждением готовности играть дальше. Такое единодушное желание должно было явиться неожиданным для Кампоманеса, так как в своем первоначальном заявлении он упомянул, что «согласны оба участника»… Именно в этот момент сам Карпов предложил объявить перерыв «для принятия окончательного решения». Хотя, следуя здравому смыслу, чего же здесь решать: оба участника говорят, что хотят и готовы играть. Однако совещание с участием официальных лиц ФИДЕ и представителей Шахматной федерации СССР свелось к тому, чтобы уговорить меня присоединиться к позиции президента, в то время как Карпов только требовал, чтобы ему оставили право на матч-реванш, если он проиграет сентябрьский матч.

Именно на этом неподготовленном совещании мне со всей очевидностью стало ясно, что вопрос фактически решен без меня, что мое личное желание играть не имеет никакого значения. Я оказался в одиночестве: Кампоманес, представители Шахматной федерации СССР, сам Карпов знали о том, что матч должен быть закрыт, и только условия его закрытия да моя «строптивость» заставили их придать вопросу характер обсуждения. И при объявлении своего «окончательного решения» президент особо отметил мнения участников: «Карпов – согласился, Каспаров – подчинился». Более четкого разграничения позиций придумать трудно – один участник встает на сторону президента, а другой, оставшись без соперника, вынужден смириться с таким положением. Здесь можно было бы поставить точку, однако последующие выступления Карпова показали, что он, несмотря на свое согласие с решением президента, занял далеко не однозначную позицию.

Показательно в этом плане открытое письмо Карпова Кампоманесу от 19 февраля 1985 года, где он призывает президента ФИДЕ как можно скорее возобновить матч. Стоит обратить внимание, как Карпов аргументирует свою точку зрения: «Вы, несомненно, действовали в интересах шахмат, но я глубоко убежден, что сложившаяся ситуация нанесла вред шахматам, не говоря уже о моей спортивной и общественной репутации, которая в течение многих лет считалась безупречной…» Ссылается Карпов и на желание участников «продолжать борьбу до окончательного результата, определяемого правилами матча, утвержденными конгрессом ФИДЕ» (столь туманную формулировку можно было бы заменить ссылкой на пункт 6.32). Но тут же мы читаем: «Для меня лично продолжение борьбы было бы необходимо, чтобы доказать еще раз мою преданность принципам спортивного соревнования на шахматной доске…» Кажется, ущерб, нанесенный его репутации, волнует Карпова гораздо больше, чем явное нарушение правил – факт, который он всячески старается обойти. Любопытно и то, что, несмотря на несогласие с Кампоманесом, Карпов, как и президент ФИДЕ, подкрепляет свою позицию ссылкой на «интересы шахмат»…

Карпов напоминает, что Советская шахматная федерация просила не об окончании матча, а только о перерыве для отдыха всех участвующих лиц (то есть: «Вы не то сделали, г-н президент!»).

В целом письмо Карпова – очевидная попытка повлиять на неблагоприятно для него складывающееся общественное мнение. Вряд ли он серьезно думал о возобновлении матча. Ведь Кампоманес, отменив свое «окончательное решение», полностью скомпрометировал бы себя в глазах шахматного мира. Хотя и в таком маловероятном случае Карпов оставался в выигрыше: он получал несколько недель передышки (а не один-два «технических» тайм-аута).

Особый интерес вызывает в письме Карпова первая фраза: «В продолжение наших бесед во время Вашего последнего визита в Москву…» На ум сразу приходят слова Кампоманеса на пресс-конференции: «Если бы вы были со мною в течение последнего часа…» Так о чем не сумели (или сумели) договориться Карпов и Кампоманес в канун пресс-конференции 15 февраля? Об этом остается только догадываться…

В уже упомянутом интервью Карпова ТАСС от 3 марта дана несколько иная оценка действий президента: «… решение от 15 февраля принималось в обстановке поспешности, и некоторые важные детали остались непродуманными». Действительно, следы поспешности легко обнаружить, сравнив, например, два следующих высказывания Кампоманеса на пресс-конференции: «Уже исчерпаны физические, а может быть, и психологические ресурсы не только самих участников, но и всех тех, кто имеет отношение к матчу» и «И мне подумалось, что надо остановиться и решить судьбу соревнования, которое могло бы продолжаться еще неограниченное время» (процитировано по ТАСС). А как быть с логикой?