Текст книги "Пятница, когда раввин заспался"

Автор книги: Гарри Кемельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

21

Покинув Бронштейна, раввин с огорчением отметил, что первая же попытка помочь ему привела к двум открытиям, не слишком крупным, но никак не способным облегчить участь несчастного Мела. Из беседы с миссис Бронштейн раввин узнал, что по четвергам она не дожидалась мужа. Разумеется, даже будь у неё возможность сказать, что Мелвин не выглядел расстроенным или взволнованным, проку от этого было бы мало: полиция вряд ли безоговорочно примет на веру показания жены, да и само свидетельство будет не в пользу Бронштейна.

А после разговора с задержанным перед глазами раввина неотступно маячил образ: Мелвин, усаживающий жену в машину. Прежде раввин думал, что убийце было и тяжело, и неудобно засовывать труп в автомобиль, но Мел Бронштейн доказал, что при наличии опыта это пара пустяков.

У Бронштейна был здоровенный «линкольн», а у самого раввина малолитражка. Возможно, в этом все дело. Вернувшись домой, раввин загнал машину в гараж, вылез и принялся внимательно разглядывать её. На его тонком умном лице застыла сосредоточенная мина. Спустя несколько минут он подошел к дому и кликнул Мириам. Она вышла, стала рядом с мужем и проследила за его взглядом.

– Ее кто-то поцарапал?

Вместе ответа раввин рассеянно обнял жену за талию. Мириам нежно улыбнулась ему, но раввин, похоже, не заметил этого. Протянув руку, он распахнул дверцу машины.

– В чем дело, Дэвид?

Раввин теребил нижнюю губу и разглядывал салон автомобиля. Затем, ни слова не говоря, наклонился и поднял жену на руки.

– Дэвид!

Спотыкаясь, он приблизился со своей ношей к открытой дверце машины. Мириам захихикала. Раввин попытался усадить её.

– Расслабься и откинь голову назад, – попросил он.

Но вместо этого Мириам обняла его за шею и прижалась к щеке мужа.

– Мириам, пожалуйста.

Она ткнулась носом ему в ухо.

– Я пытаюсь…

Мириам игриво поболтала ногами.

– Эх, видел бы нас сейчас мистер Вассерман.

– Развлекаетесь?

Они обернулись. В воротах гаража стоял улыбающийся Хью Лэниган.

Раввин поспешно поставил жену на пол. Он чувствовал себя круглым дураком.

– Я хотел провести опыт, – сказал он. – Не так-то просто усадить в машину бесчувственное тело.

Лэниган кивнул.

– Да, но, хотя девушка, вероятно, весила побольше, чем миссис Смолл, Бронштейн намного крупнее вас, рабби.

– Полагаю, в этом все дело, – сказал раввин, вводя Лэнигана в свой кабинет.

– Ну, как вам понравился Бронштейн?

– Кажется, сегодня я узнал его получше. Такой человек едва ли совершил бы…

– Рабби, рабби, – раздраженно перебил его Лэниган. – Если бы вы повидали столько преступников, сколько их видел я, то знали бы, что наружность не имеет значения. Думаете, у вора вороватый вид, а у мошенника бегают глаза? Черта с два! Прямой открытый взгляд – его рабочий инструмент. Таких, как вы, называют книжниками, а раввины, наверное, книжники вдвойне. Я и сам очень уважаю и книги, и книгочеев, но в подобного рода делах важен житейский опыт, а не начитанность.

– Но, если наружность и повадка обманчивы, стало быть, они неважны, – мягко проговорил раввин. – В таком случае мне трудно понять, как действует суд присяжных. Что же тогда лежит в основе их решений?

– Улики, рабби. Математически выверенные улики, если они есть. А если нет, то степень вероятности.

Раввин медленно кивнул и вроде бы невпопад спросил:

– Вы знаете что-нибудь о нашем Талмуде?

– Это свод законов, правильно? Он имеет какое-то отношение к происходящему?

– Строго говоря, это не свод законов. Наш свод законов – книга Моисеева, а Талмуд – толкование этих законов. Не думаю, что он напрямую связан с вашим нынешним расследованием, но могу и ошибаться, ибо в Талмуде найдется все что угодно. Сейчас я имею в виду не столько его содержание, сколько методику изучения. Когда я был подростком и только поступил в богословскую школу, все предметы – иврит, грамматика, литература, скрижали – преподавались самым обычным способом, как дисциплины в светской школе. То есть, мы сидели за партами, а учитель – за большим столом на возвышении. Он писал на доске, задавал вопросы, выслушивал ответы, давал домашние задания. Но, когда мы начали проходить Талмуд, методика преподавания изменилась. Представьте себе громадный стол, за которым сидят ученики. Во главе стола – учитель с длиннющей бородой патриарха. Мы читаем отрывок, какой-нибудь короткий постулат закона, а засим следуют возражения, объяснения, доводы раввинов древности и, наконец, верное толкование отрывка. Еще не совсем понимая, что делаем, мы начинаем выдвигать собственные доводы, возражать, отмечать тончайшие различия, расставлять акценты, выписывать логические кренделя. Иногда учитель выступал как защитник того или иного постулата, а мы засыпали его вопросами и возражениями. Наверное, приблизительно так же травят медведей: не успевает могучий зверь сбросить одну шавку, как в него впиваются клыки следующей. В ходе спора вас осеняют все новые идеи. Помнится, я изучал параграф, в котором говорилось, как оценивать ущерб от пожара, возникшего, когда из-под молота кузнеца вылетела искра. На этот абзац мы потратили целых две недели, а когда, наконец, неохотно перешли к следующему, чувство было такое, словно мы ещё толком и не начинали изучать вопрос. Талмуд оказал огромное влияние на всех нас. Величайшие еврейские ученые штудировали его всю жизнь, и не потому, что точное толкование закона помогало разрешать житейские затруднения. Нет, многие статьи закона омертвели и утратили прикладное значение. Дело было в другом: Талмуд – увлекательная гимнастика ума. Он помогает рождать идеи.

– И вы предлагаете приложить его к решению нынешней головоломки?

– А почему бы и нет? Давайте рассмотрим вашу версию с точки зрения совокупности вероятностей и убедимся, что она достаточно прочна.

– Что ж, давайте.

Раввин вскочил со стула и принялся расхаживать по комнате.

– Начнем не с трупа, а с сумочки, – решил он.

– Почему?

– А что нам мешает?

Лэниган пожал плечами.

– Ладно, вы – учитель.

– Сумочка – более благодатное поле для исследований, хотя бы потому, что к ней имеют отношение три человека. В отличие от трупа за стеной, с которым связаны только двое – сама убитая и её убийца, – с сумочкой связан ещё и я, потому что она была обнаружена в моей машине.

– Что ж, неплохо.

– Итак, почему сумочка была оставлена там, где её нашли? Какие существуют возможности? Ее могла оставить сама девушка. Или убийца. Или третье лицо, неизвестное, ни в чем не заподозренное и доселе не попавшее в поле нашего зрения.

– Вы что-то припрятали в рукаве, рабби? – подозрительно спросил Лэниган.

– Нет, просто я рассматриваю все возможности.

Послышался стук в дверь, и мгновение спустя в кабинет вошла Мириам с подносом в руках.

– Я подумала, что вам, вероятно, захочется кофе, – сообщила она.

– Спасибо, – ответил Лэниган. – А разве вы не присоединитесь к нам? – удивился он, заметив, что на подносе только две чашки.

– А можно?

– Разумеется. У нас нет никаких особых секретов. Рабби дает мне вводный урок Талмуда.

Когда Мириам вернулась с третьей чашкой, Лэниган сказал:

– Хорошо, рабби, мы перечислили всех, кто мог оставить там сумочку. Что это нам дает?

– Разумеется, первым делом на ум приходит вопрос: почему у девушки вообще была сумочка? Полагаю, некоторые женщины берут с собой сумочки, – не задумываясь, зачем они.

– Очень многие прицепляют ключи от дома к «молнии» внутри сумочки, вставила Мириам.

Лэниган кивнул ей.

– Верная догадка. Именно так и был прикреплен ключ. На короткой цепочке к застежке «молнии» внутреннего кармашка.

– Итак, она предпочла захватить сумочку и не возиться, отцепляя ключ, – продолжал раввин. – Давайте рассмотрим одного за другим всех тех людей, которые могли оставить сумочку в моей машине. Во-первых, незнакомец. Третье лицо. Начнем с него, чтобы потом он уже не мешался под ногами. Этот человек мог идти мимо и заметить сумочку, которая, вероятно, лежала на земле неподалеку от машины. Разумеется, он открыл сумочку, хотя бы для того, чтобы посмотреть, нет ли в ней какого-нибудь удостоверения личности. Возможно, хотел вернуть сумочку хозяйке, но более вероятно, что им руководило простое любопытство. Будь он нечестным человеком, непременно забрал бы все мало-мальски ценные вещи, но он этого не сделал.

Лэниган настороженно встрепенулся.

– Откуда вы знаете, рабби?

– От вас. Вы сказали, что нашли в сумочке большое золотое обручальное кольцо. Кабы незнакомец был бесчестным человеком, он, разумеется, забрал бы кольцо себе. Этого не произошло, а значит, и другие ценности, например, деньги, остались на месте в целости и сохранности.

– В кармашке для мелочи были кое-какие деньги, – признал Лэниган. – Пара бумажек и горсть мелочи. Обычное дело.

– Очень хорошо. Значит, мы имеем дело не с человеком, который нашел сумочку и выбросил, забрав ценности.

– Ладно, но что это нам дает?

– Просто помогает расчистить участок. Допустим, незнакомец был честным человеком и хотел вернуть сумочку хозяйке. Естественно, он положил её в машину, решив, что, коль скоро сумочка валялась рядом, стало быть, она принадлежит владелице машины. Или подумав, что водитель знает, чья эта сумочка, и возвратит её по назначению. Но, если незнакомец не имеет к сумочке никакого другого отношения, то почему он положил её на пол сзади, а не на переднее сиденье, где водитель уж наверняка заметит ее? Я, например, мог бы месяцами возить эту сумочку с собой, не зная, что она лежит на полу.

– Хорошо. Стало быть, сумочку оставил не честный или нечестный незнакомец. Собственно, я так и думал.

– Тогда переходим к следующей кандидатуре. Сама девушка.

– Девушку можно исключить. Она уже была мертва.

– Почему вы так убеждены в этом? По-моему, вероятность того, что сумочку оставила в машине сама девушка, наиболее велика.

– Послушайте, стоял теплый вечер, и окно вашего кабинета, скорее всего, было открыто, верно?

– Да, но жалюзи были опущены.

– Как далеко вы были от машины? Я вам скажу. Машина стояла в двадцати футах от здания. Ваш кабинет на втором этаже. Футах в семи от земли. Добавим ещё четыре фута – высоту подоконника. Если вы ещё не забыли школьную геометрию, прямая линия от машины до кабинета есть гипотенуза прямоугольного треугольника. Произведя подсчеты, вы убедитесь, что от окна до машины было футов двадцать пять. Плюс ещё футов десять до того места, где стоит ваш письменный стол. Значит, вы были в тридцати пяти футах от машины. Если кто-то влез в машину, если там была ссора, а потом и убийство, то вы, даже увлеченный чтением, должны были что-то услышать.

– Но все могло произойти уже после того, как я покинул храм, – возразил раввин.

Лэниган покачал головой.

– Едва ли. Не так-то просто обстоит дело. Вы сказали, что ушли в начале первого. Приблизительно в ноль двадцать. Но патрульный Норман шагал по Кленовой улице в сторону храма как раз в это время. С двадцати минут первого и до трех минут второго, когда он позвонил в участок из будки на углу, автостоянка была в поле его зрения. Затем он двинулся по Лозовой, где живут Серафино. Должно быть, девушка пришла к храму именно по этой улице.

– Что ж, возможно, все произошло ещё позже, – предположил раввин.

Лэниган снова покачал головой.

– Нет. Медэксперт сказал, что девушка убита в час ночи плюс-минус двадцать минут. Но это заключение было сделано на основе измерений температуры тела, степени окоченения и так далее. Допросив Бронштейна, мы выяснили, что после кино девушка ела, и тогда эксперт определил время на основе анализа содержимого желудка, а это – гораздо более точный метод. Девушку убили самое позднее в час ночи.

– В таком случае придется допустить, что я был слишком увлечен и ничего не слышал, хоть и находился рядом с машиной. Не забывайте, стекла в машине были подняты. Если эти люди осторожно открыли и закрыли дверцы и говорили вполголоса, я вполне мог не услышать их. К тому же, девушка была задушена и, следовательно, не имела возможности закричать.

Лэниган указал на макушку раввина.

– Как называется ваш головной убор?

Раввин коснулся черной шелковой шапочки.

– Этот? Кипа.

– Тогда уж не обессудьте, рабби, но вы и сами кипа. Зачем им осторожничать, открывая и закрывая дверцы, зачем шептаться, если они думали, что поблизости никого нет? Если они пришли туда до начала дождя, то вполне могли опустить стекла. Не забывайте, что было тепло. А будь они там, когда уже полило, Норман наверняка увидел бы их. Более того, нет никаких оснований считать, что девушка сидела в вашей машине. Вот, смотрите, – он открыл планшетку, извлек несколько листов бумаги и разложил их на столе раввина. – Здесь перечень найденных в машине вещей и план салона с указанием места, где лежал каждый предмет. Сумочка была найдена на полу под сиденьем. В мешке для мусора – вымазанные губной помадой салфетки. Как выяснилось, это помада вашей супруги. В пепельнице на приборной доске несколько окурков, в другой пепельнице – ещё один окурок. Все перемазаны помадой, которой пользуется миссис Смолл. Марка сигарет та же, какую предпочитает она, коль скоро мы нашли в «бардачке» ополовиненную пачку. Под сиденьем – заколка, которая тоже принадлежит вашей супруге.

– Минуточку, – вмешалась Мириам. – Окурок из другой пепельницы не мог быть моим. Я ещё ни разу не ездила на заднем сиденье.

– Что? Ни разу? Но это невозможно.

– Неужели? – мягко спросил раввин. – Я, например, ни разу не садился ни в какое кресло, кроме водительского. Кажется, мы ещё не пользовались задним сиденьем. Машину мы купили меньше года тому назад, и мне пока не доводилось кого-либо подвозить. Я сижу за рулем, Мириам – рядом. Что в этом странного? Часто ли вы сами забираетесь на заднее сиденье вашей машины?

– Но ведь как-то этот окурок туда попал. Помада – как у миссис Смолл, сигареты тоже. Вот перечень вещей, найденных в сумочке девушки. Обратите внимание: никаких сигарет.

Раввин изучил список и ткнул в него пальцем.

– Но тут упомянута зажигалка. Выходит, девушка была курящей. Что касается помады, то, в конце концов, и девушка, и Мириам – блондинки. Этим и объясняется одинаковый оттенок.

– Минуточку, рабби, – возразил Лэниган. – Заколка была найдена на полу сзади. Значит…

Мириам покачала головой.

– Если она оторвалась, то должна была упасть на пол именно там.

– Да, наверное, – согласился Лэниган. – Но все равно у нас пока нет ясной картины. У девушки не было сигарет. Во всяком случае, их не нашли в её сумочке, правильно?

– Правильно, но девушка была не одна. С ней сидел убийца. Вероятно, у него были сигареты.

– Вы хотите сказать, что девушку убили в вашей машине, рабби?

– Вот именно. Вымазанный помадой окурок доказывает, что на заднем сиденье моей машины была женщина. Сумочка на полу доказывает, что этой женщиной была Элспет Блич.

– Хорошо, допустим, она там сидела и даже была убита в вашей машине. Как это обстоятельство может помочь Бронштейну?

– По-моему, теперь ясно, что он невиновен.

– Потому что у него есть своя машина?

– Да. Зачем бы он стал пересаживаться в другую, если мог просто остановиться рядом и прикончить девушку?

– А может, он убил её в своей машине и перенес труп в вашу?

– Вы забываете об окурке в пепельнице. Девушка попала в мою машину ещё живой.

– А если он силой заставил её сесть туда?

– Зачем?

Лэниган передернул плечами.

– Может, не хотел, чтобы в его машине были следы борьбы.

– Вы не осознаете всю важность такой улики, как окурок, – сказал раввин. – Если девушка выкурила сигарету на заднем сиденье моей машины, значит, она была спокойна и расслаблена. Никто не держал её за горло, никто ей не угрожал. Более того, если, сняв платье, она по какой-то причине снова села в машину Бронштейна, зачем ей понадобился дождевик?

– Но ведь был ливень.

Раввин раздраженно покачал головой.

– Машина стояла перед дверью, не дальше пятидесяти футов от дома. Девушка накинула пальто, чтобы прикрыть нижнее белье. Этого было вполне достаточно, чтобы добежать до машины.

Лэниган вскочил и принялся мерить шагами комнату. Раввин безмолвно наблюдал за ним, не желая нарушать ход мыслей полицейского. Но, когда молчание слишком затянулось, он сказал:

– Согласен, Бронштейн должен был явиться в полицию, как только узнал о случившемся. Более того, ему вообще не следовало знакомиться с девушкой. Но, даже если вы считаете поведение Бронштейна непростительным, его вполне можно понять, вспомнив, как обстоят дела в семье. Он утаивал сведения от полиции. Это тоже непростительно, но тоже понятно. Задержание для допроса и сопутствующая ему шумиха – более чем достаточное наказание, вы не находите? Послушайтесь моего совета, Лэниган, и отпустите Бронштейна.

– Но тогда я останусь без подозреваемых.

– Это на вас не похоже.

Лэниган побагровел.

– О чем вы?

– Не верю, что вы способны держать человека в тюрьме лишь затем, чтобы угодить газетчикам. Кроме того, арест Бронштейна только тормозит расследование. Вы невольно размышляете о нем, подгоняете под него все ваши версии, копаетесь в прошлом Бронштейна, толкуете все новые улики лишь с точки зрения его возможной причастности. Совершенно очевидно, что следствие идет по неверному пути.

– Ну…

– Разве не понятно, что, кроме неявки в полицию, против него ничего нет?

– Но утром сюда приедет окружной прокурор и будет допрашивать Бронштейна.

– Скажите ему, что Бронштейн придет по своей воле. Я ручаюсь, что он будет у вас, когда это потребуется.

Лэниган взял со стола свою планшетку.

– Ладно, отпущу, – сказал он и, взявшись за дверную ручку, остановился. – Разумеется, вы понимаете, рабби, что отнюдь не улучшили собственное положение.

22

Эл Бекер не забывал добра. Наутро после освобождения Мела Бронштейна он прибыл к Эйбу Кассону, чтобы лично поблагодарить его за помощь в деле.

– Да, я говорил с окружным прокурором, – заявил тот Элу, – но мало чего добился. Сказано же тебе: дело ведет местная полиция. Во всяком случае, на нынешнем этапе.

– Это в порядке вещей?

– И да, и нет. У нас не существует четкого разграничения полномочий. Убийства обычно расследуют сыщики из полиции штата. В деле участвует прокурор того графства, в котором совершено тяжкое преступление. Если, конечно, потом этот прокурор будет сам выдвигать обвинение. Привлекается местная полиция, поскольку ей известно, что творится под носом. Многое зависит от характеров начальника местной полиции и окружного прокурора, от того, каких людей ставят на дело и какие ожидаются последствия. В большом городе, как Бостон, дело вела бы городская полиция, потому что у неё достаточно и сотрудников, и снаряжения. А здесь почти все в руках Хью Лэнигана. Мела взяли по его приказу и отпустили тоже по его приказу. Скажу больше: Лэниган отпустил Мела после того, как раввин предложил ему новый взгляд и новое истолкование имеющихся улик. Это, если угодно, нарушение порядка: легавый не должен допускать, чтобы кто-то вел за него сыскную работу, причем довольно удачно. Но Хью Лэниган – не какой-нибудь заурядный легавый.

Эл Бекер знал, что заявления Эйба Кассона надо принимать с поправками на преувеличения. Он не сомневался, что раввин и Лэниган обсуждали дело и какое-нибудь случайно оброненное раввином замечание навело полицейского на мысль взглянуть на происходящее под другим углом, но Эл не верил в способность раввина разработать действенную защиту Бронштейна. Тем не менее, Бекер считал своим долгом встретиться с раввином и поблагодарить его.

И на этот раз их беседа протекала не совсем гладко. Впрочем, Бекер сразу взял быка за рога.

– Как я понимаю, рабби, вы оказали существенную помощь в освобождении Мела Бронштейна.

Ему было бы проще, если бы раввин, как водится, принялся скромничать и отнекиваться, но тот ответил:

– Да, похоже, что так.

– Вы знаете, как я отношусь к Мелу. Он мне все равно что брат, и вы понимаете, насколько я вам признателен. Прежде я не был вашим ярым сторонником…

Раввин усмехнулся.

– И теперь вам немного неловко. Право же, не стоит, мистер Бекер. Убежден, что вы возражали не против меня лично и имеете полное право отстаивать вашу точку зрения и впредь. Я помог вашему другу точно так же, как помог бы любому другому, включая вас. Уверен, что при подобных обстоятельствах и вы поступили бы так же.

Бекер позвонил Эйбу Кассону и пересказал свой разговор с раввином.

– Ну как можно проникнуться расположением к такому человеку? – посетовал он. – Я пошел поблагодарить его за помощь Мелу и извиниться за то, что был против контракта с ним, а раввин дал мне понять, что не нуждается в моей дружбе и ему безразлично, буду ли я и дальше копать под него.

– Судя по твоему рассказу, это не так, Эл, – ответил ему Кассон. – Возможно, ты просто слишком умен, чтобы понять такого человека, как раввин. Ты привык читать между строк и искать скрытый смысл в словах людей. А тебе не приходило в голову, что раввин говорит, как на духу?

– Я знаю, что и ты, и Джейк Вассерман, и Эйб Райх души в нем не чаете. По-вашему, раввин непогрешим, но…

– Мне кажется, он сделал тебе доброе дело, Эл.

– Я и не говорю, что он не помог нам с Мелом. Я благодарен ему. Но ты и сам знаешь, что рано или поздно Мела все равно отпустили бы. Может, через день или два. У них же ничего нет.

– Не надо говорить так уверенно. Откуда тебе знать, в какие игры играет полиция? Если дело простое, а преступление заурядное, невиновный человек, скорее всего, выйдет на свободу. Но в таких историях, как нынешняя, всегда присутствует политика, а значит, виновность и невиновность уже не столь важны. Люди начинают мыслить другими категориями: достаточно ли у нас улик для суда присяжных? Если человек невиновен, пусть это доказывает его адвокат. Сможет – хорошо. Не сможет – что ж, жаль беднягу. Начинается игра, нечто вроде футбола. В одной команде – окружной прокурор, в другой – защитник обвиняемого. А судья – он и есть судья. Подзащитному же отводится роль футбольного мяча.

– Да, но…

– И это ещё не все. Если ты хочешь увидеть дело в правильном свете, задайся вопросом, что будет дальше. Кто теперь главный подозреваемый? Раввин, вот кто. И, что бы ты о нем ни думал, дураком его не назовешь. Значит, он знал, что, снимая Бронштейна с крючка, ставит себя в незавидное положение. Пошевели мозгами, Эл, а потом опять спроси себя, трудно ли проникнуться расположением к нашему раввину.