Текст книги "К звёздам! (сборник)"

Автор книги: Гарри Гаррисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)

– Ян Кулозик, здесь вопрос к тебе. Слушай сюда, Кулозик, я приказываю!.. – После целого вечера беспрерывного крика Чан Тэкенг слегка охрип.

Ян отвернулся от карты и встал к собранию лицом. Вопросов было великое множество, но он и рта не раскрыл, пока все не затихли. Потом заговорил:

– Слушайте внимательно. Я все детально продумал и рассчитал. Все, что нужно сделать. Цифры я вам скажу, но прежде всего вы должны решить. Берем мы зерно или нет? Это самый главный вопрос. Что надо уезжать – с этим никто из вас спорить не станет. Но прежде чем решать насчет зерна, подумайте о двух вещах. Если корабли придут, им нужно будет зерно, потому что люди будут голодать. Без нашего зерна умрут тысячи, может быть, миллионы людей, и их смерть будет на нашей совести. А если корабли не придут, что ж, тогда умрем мы. Резервов у нас почти нет, изношенные детали заменить нечем. Два тягача уже снизили выходную мощность, и после перехода им нужна будет новая зарядка. Несколько лет мы еще протянем, но в конце концов нам крышка. Подумайте об этом, потом решайте.

– Господин председатель, я прошу слова.

Когда Градиль поднялась и потребовала внимания, Ян решил, что ему предстоит долгая и утомительная борьба. Эта старуха, глава семьи Махровых, олицетворяла здесь консервативные силы, боровшиеся против любой новизны. Она умна, но у нее мышление крестьянки: хорошо только старое, все новое плохо, любые перемены не к добру, и жизнь должна быть неизменной. Остальные старейшины всегда слушали ее с почтительным вниманием, потому что она, как никто другой, умела облечь в слова их однообразные, абсурдные умозаключения. Когда она поднялась, все притихли, ожидая, что сейчас она утешит их – их же собственной глупостью, ссылаясь как на закон на древние, узколобые предрассудки.

– Вот я послушала, что говорит этот молодой человек. И я его мнение уважаю, хотя он не старейшина и даже не член одной из наших семей.

Умница, подумал Ян, прежде чем браться за аргументы, она меня с дерьмом мешает.

– Но хоть это и так, – продолжала Градиль, – надо прислушаться к его мыслям и судить о них, невзирая на то, кто их высказал. Он правильно сказал. Иначе нельзя. Зерно забрать надо. Хлеб – издревле наш долг, это смысл жизни нашей. Я предлагаю голосовать, чтобы никто потом не мог пожаловаться, если что-то будет не так. И призываю всех вас согласиться с тем, что надо двигаться немедленно и взять с собой зерно. Кто не согласен, пусть встанет.

Чтобы встать под этим холодным взглядом, надо было иметь характер посильнее, чем у кого бы то ни было здесь. Вдобавок все были смущены. Сначала эта новая идея, какой у них и в мыслях никогда не было, а уж тем более сейчас, когда от решения могла зависеть жизнь. Потом эту идею вдруг поддержала Градиль, а ее воля почти всегда и во всем совпадала с их собственной. Очень это смущало. Тут надо было подумать, а пока подумали – уже поздно было встать, да еще эта ее физиономия… И вот так, несмотря на раздраженный ропот и несколько мрачных взглядов, предложение было принято.

Яну это не понравилось, но протестовать он не стал. Однако подозрения у него остались. Он был уверен, что Градиль ненавидит его не меньше, чем он ее. И тем не менее она поддержала его идею и остальных заставила. Когда-нибудь ему придется платить за это; как – он сейчас не мог себе представить. Ну и черт с ним. Главное – согласились.

– Так что надо делать? – спросила Градиль, повернувшись к Яну, но не глядя на него. Использовать его она была готова, но замечать не хотела.

– Мы соберем поезда, как обычно. Но, прежде чем приниматься за это, присутствующие здесь старейшины должны составить списки всего, без чего можно обойтись, что можно оставить. Мы проверим списки все вместе. И все, что можно оставить, спрячем вместе с техникой. Кое-что, конечно, испортится от жары, но другого выхода у нас просто нет. В каждом поезде под жилье будут заняты только два вагона. Тесно – но необходимо. А остальные вагоны загрузим зерном. Я подсчитал – вагоны выдержат. Тягачи пойдут помедленнее, но потянут.

– Людям это не понравится, – сказала Градиль.

Почти все одобрительно закивали.

– Я знаю, – ответил Ян. – Но вы, старейшины, должны заставить их подчиниться. Ведь во всем другом вы используете свою власть, хотя бы в вопросах брака… – Он пристально посмотрел на Градиль, но она так же пристально смотрела в сторону. – Так будьте тверды и в этом. Ведь вы не выборные руководители, которых могут сместить. Ваша власть абсолютна. Так используйте свою власть. Нынешний поход будет не таким легким и приятным, каким бывал всегда. Двигаться будем быстро. Будет трудно. И жить в Южгороде придется в зернохранилищах, пока поезда не вернутся из второго рейса. Комфорта не будет. Скажите это своим людям. Скажите сразу, чтобы потом никто не жаловался. Скажите, что будем ехать не по пять часов в день, как бывало, а по восемнадцать – даже больше… У нас скорость будет меньше, кроме того, мы и так уже задержались, а главное – поезда должны сделать еще один рейс в оба конца. Времени у нас в обрез. И есть еще одно дело.

Им надлежало принять еще одно решение, чрезвычайно важное лично для него. Ян очень надеялся, что Ли Сю сделает так, как обещал. Ли не любил людей, не любил ввязываться в махинации – его трудно было уговорить принять участие в том, что сейчас предстояло.

– Все это ново, – продолжал Ян. – Кто-то должен согласовать все изменения и организовать первый поход. Кто-то должен руководить вторым рейсом. Необходимо назначить ответственного. Кого вы предлагаете?

Снова надо решать. До чего же они этого не любили! Все поглядывали друг на друга и бормотали что-то непонятное. Ли Сю встал, постоял молча, потом выдавил из себя:

– Ян Кулозик должен этим заняться. Он единственный, кто знает, что надо делать. – И тотчас сел.

Молчание длилось долго. Присутствующие крутили предложение так и эдак, потрясенные новизной, нарушением традиций и вообще неожиданностью.

– Нет! – завопил Чан Тэкенг, покраснев от ярости больше обычного и машинально стуча молотком. – Поход организует Иван Семенов. Он всегда это делал, он начальник поездов. Так всегда было – и всегда так будет.

Крича, он так брызгал слюной, что сидевшие в первом ряду отшатнулись, брезгливо вытирая лица, хоть и кивали одобрительно. Это было знакомо: не назад, но и не вперед, стоим на проверенном и надежном.

– Не стучи, Тэкенг, а то молоток сломаешь, – прошипела Градиль.

Председатель опешил. Здесь он распоряжается, и, чтобы ему кто-то что-то приказывал, такого никогда не было. Пока он колебался – молоток повис в воздухе, – Градиль заговорила снова, не дав ему прийти в себя:

– Вот так-то лучше, гораздо лучше. Думать надо не о том, что так делалось всегда, а о том, что нужно сделать сегодня. Мы сейчас принимаемся за новое дело, и, быть может, нам нужен новый организатор. Я не говорю – нужен. Я говорю – может быть. Давайте спросим Ивана Семенова, что думает он. Что скажешь, Иван?

Рослый мужчина медленно поднялся, теребя бороду и оглядываясь на технических руководителей и на старейшин, пытаясь угадать их реакцию по выражению лиц. Из этого ничего не вышло. Сердитые лица – да, были; озадаченных – еще больше… Но решения он не увидел.

– Ну, наверно, о Яне стоит подумать… Пусть спланирует – если вы понимаете, о чем я… Перемены – это же планировать надо, опять же два рейса… Я, право слово, не знаю…

– Не знаешь, так заткнись!

Чан Тэкенг снова грохнул молотком, подкрепляя свой приказ. Но поскольку он стучал молотком и кричал весь вечер, то это ни на кого уже не произвело впечатления. Иван продолжал:

– Раз я не знаю про эти перемены, то мне нужна помощь. Ян Кулозик знает, это его план. Он знает, что делать. Я буду все организовывать, как обычно, а он пусть распоряжается тем, что касается перемен. Я должен это утвердить, да. Тут я настаиваю, чтобы утверждение было с моей стороны, но он все пусть устраивает по-новому.

Ян отвернулся, чтобы присутствующие не увидели его лица и не догадались о его чувствах. Чтобы не увидели, как он их ненавидит, несмотря на все старания примириться с ними. Он провел рукой по губам, словно хотел стереть омерзение… Но никто этого не заметил, все смотрели на Градиль.

– Прекрасно, – сказала она. – Это отличный план. Командовать походом должен глава семьи. Так и надо. А техрук будет советником. По-моему, это правильная мысль. Я – за. Кто против – поднимайте руки, поживей! Вот так, единогласно.

Итак, он командовал – и не командовал. У Яна возникло поползновение упереться и потребовать неограниченной власти, но он понял, что это ни к чему хорошему не приведет. Они уступили – ему тоже придется уступить кое в чем. Главное – перевезти зерно, это на самом деле необходимо.

– Хорошо, – согласился он. – Так мы и сделаем. Но давайте договоримся, что никаких споров не будет. Уборку прекращаем немедленно. Из вагонов убрать все, кроме самого необходимого. Все урезать вдвое, так как места у нас будет гораздо меньше половины. Вы должны сказать своим людям, что на все сборы у них всего один день. Если скажете так – быть может, они управятся за два. Через два дня мне нужны первые пустые вагоны под зерно, будем начинать погрузку. Есть какие-нибудь вопросы?

Вопросы? Все молчали. Если ураган поднимет вас в воздух и начнет кувыркать – вы станете спрашивать его, с какой скоростью он вас несет?

Глава 3

– По-моему, мы трогаемся в путь слишком рано. Это ошибка.

Хайн Риттершпах не решался посмотреть Яну в глаза и делал вид, что занят плазменной пушкой. Ян захлопнул смотровой лючок редуктора и прикрутил крышку. В водительском отсеке танка было тесно, резко пахло потом.

– Не рано, а поздно, Хайн, – устало произнес Ян: ему надоело раз за разом повторять одно и то же. – Поезда пойдут за тобой по пятам. Ведь мы будем двигаться быстрее и догоним тебя гораздо раньше, чем ты думаешь. Для того тебе и дали вторые экипажи, чтобы вы могли работать по шестнадцать часов в день. Я надеюсь, этого будет достаточно. Ведь у тебя важная задача, Хайн. Твои ремонтники на этих танках должны пройти по Дороге впереди всех и убедиться, что она в порядке. Ты же знаешь, чтó тебе предстоит. Ты все это уже делал. Просто на сей раз придется чуточку труднее, только и всего.

– Так быстро мы двигаться не сможем. Люди не захотят.

– Значит, ты их заставишь.

– Я не могу просить…

– Ты не просишь, а приказываешь, Хайн.

Многодневная, беспрерывная изматывающая работа сказывалась. Глаза у Яна покраснели, устал он до предела. Устал обхаживать, подгонять, толкать, заставлять этих людей сделать хоть раз в жизни что-то непривычное. Нервы были на пределе, и теперь этот хнычущий жирный идиот окончательно вывел его из терпения. Ян повернулся и сильно ткнул пальцем в торчащее пузо.

– А ведь ты нытик, Хайн. Надсмотрщики тут никому не нужны; люди слишком заняты работой, чтобы нарушать порядок. Поэтому ты сидишь без дела, и только во время переходов у тебя появляется настоящая работа. Ты должен двигаться впереди и разведывать Дорогу, ничего больше. Так что кончай искать отговорки и принимайся за дело.

– Ты не смеешь так со мной разговаривать!

– Почему же? Танки в порядке, люди готовы. Я сам проверил – все нормально. Я уже третий раз проверяю твою машину – ничего в ней нет подозрительного. Так что давай двигай.

– Ты, ты…

От ярости великан потерял дар речи и молча занес над головой огромный кулак. Ян шагнул ему навстречу и тоже сжал кулак, твердый, покрытый шрамами кулак механика.

– Ну давай ударь. Что задумался? – насмешливо процедил он сквозь зубы.

Ян был так напряжен, что челюсти не разжимались, а руки дрожали. Хайн спасовал. Опустил кулак и неуклюже полез из танка, стуча сапогами по наружной лесенке. Потом его красная физиономия показалась в проеме люка.

– Конец тебе, Кулозик! Я пойду к Семенову и к Чану Тэкенгу – тебя вышвырнут! Слишком ты далеко…

Ян устало шагнул к люку и снова сжал кулак – лицо Риттершпаха исчезло. Да, он слишком далеко зашел: он заставил этого хвастуна проявить трусость. Такого Хайн ему не простит никогда. Тем более что был свидетель: Лайош Надь, сидевший в кресле второго водителя, не проронил ни звука, но, конечно, видел их стычку.

– Заводи, – скомандовал Ян. – Ты думаешь, я был с ним слишком резок?

– Он вообще-то ничего мужик, когда с ним поработаешь.

– А по-моему, чем дольше с ним общаешься, тем хуже.

Закрутились шестерни коробки передач – пол задрожал, – Ян склонил голову набок, прислушиваясь. Похоже, что все нормально.

– Передай всем, пусть заводят моторы.

Заработал кондиционер, Ян захлопнул люк и сел в водительское кресло. Ноги на тормозных педалях, руки на штурвале…

Двадцать тонн трансмиссии мягко вибрировали, дожидаясь его команды.

– Передай – движемся колонной, дистанция сто метров. Поехали.

Лайош, почти не колеблясь, включил микрофон и передал его приказ. Он был хороший парень, этот Лайош, один из его механиков, с которым и прежде доводилось работать.

Ян отпустил штурвал вперед. Включилась муфта сцепления, запели шестерни передач, и танк рванулся вперед, громыхая тяжелыми траками по сплошному камню Дороги. Включив заднюю телекамеру, Ян смотрел, как остальные машины оживают на экране и трогаются следом за ним. Пошли. Скользнула назад центральная улица города, потом темные стены складов, потом загородные фермы… Пока не проехали мимо самых последних зданий, где Дорога сужалась, Ян управлял вручную. Там переключил управление на автоматику и откинулся в кресле. Танк набрал скорость. Направляющей служил кабель под поверхностью Дороги. Танковая колонна с ревом неслась мимо ферм к пустыне.

Они уже добрались до песков, где бесконечная лента Дороги была единственным свидетельством присутствия людей на планете, когда Яна вызвали на связь. Он ждал этого.

– У меня рация не в порядке, я вас не слышу. Как только налажу – вызову вас сам.

С этими словами Ян отключил микрофон. Остальные машины были настроены на командную частоту, поэтому никто, кроме него, вызова не слышал. Теперь, уже начав свое предприятие, Ян был твердо намерен и закончить его по-своему.

Они прошли уже больше трехсот километров, когда натолкнулись на первое препятствие. На Дороге высился песчаный занос высотой около двух метров. Ян остановил колонну, а сам приблизился к склону гряды. Не так уж страшно.

– У кого самые большие бульдозерные отвалы?

– У семнадцатого и девятого, – ответил Лайош.

– Давай их сюда, пусть расчистят. Вызови из жилого вагона второго водителя, и пусть он остается с тобой, пока Риттершпах не появится. Хайн пару дней будет невыносим, так ты постарайся не обращать на него внимания. Я скажу по радио, чтобы он летел сюда на геликоптере. А я вернусь в город.

– Надеюсь, неприятностей не будет… – предположил Лайош.

Ян улыбнулся. Несмотря на всю усталость, он был счастлив, что хоть чего-то добился.

– Неприятности обязательно будут, без них здесь не обходится. Но колонна идет отлично, Риттершпах уже не посмеет ее вернуть. Ему ничего другого не осталось, как двигаться дальше.

Ян передал радиограмму, отворил ногой дверь люка и спустился на песок. Здесь на самом деле теплее – или ему только кажется? И действительно посветлело на юге? Вполне возможно, ведь до рассвета уже совсем недалеко… Он отошел в сторону. Танки тяжело взбирались по склону и катились по гряде, взбивая гусеницами шлейфы песка. Последний, тащивший жилой вагон, остановился на мгновение, чтобы дать выйти подменному водителю. Бульдозеры едва успели приняться за работу, как послышался шум вертолета. Он наверняка вылетел задолго до того, как Ян вызвал его по радио. Вертолет сделал круг и медленно опустился на Дорогу. Ян пошел встречать.

Из вертолета вышли трое, и Ян понял, что неприятности отнюдь не кончились; скорее, только начинаются. Он заговорил первым, надеясь взять в свои руки инициативу:

– Иван! Какого черта ты тут делаешь? Кто будет заниматься подготовкой, если мы с тобой оба на Дороге?

Семенов с несчастным видом запустил пальцы в бороду, пытаясь найти какие-то слова. Риттершпах – его помощник стоял рядом с ним – заговорил раньше:

– Я забираю тебя назад, Кулозик. Ты арестован. Ты будешь обвинен в том, что…

– Семенов, примени свою власть! – Ян повернулся спиной к стражам порядка, прекрасно зная, что оба они вооружены и держат руки на рукоятках пистолетов. Между лопатками возникла противная тяжесть, но Ян старался ее не замечать. – Ты же начальник поездов. Здесь аварийная ситуация, танки расчищают Дорогу. Хайн должен быть с ними и руководить работой. А о его мелких проблемах мы сможем поговорить, когда будем в Южгороде.

– Танки могут подождать, это дело важнее! Ты на меня напал! – Хайн трясся от ярости и уже почти вытащил пистолет.

Ян повернулся и встал боком, чтобы видеть обоих прокторов. Семенов наконец заговорил:

– Это, знаешь, на самом деле… дело-то серьезное… Тут дело такое, знаешь, что лучше нам всем вернуться в город… И спокойненько все обговорить…

– Да некогда нам разговаривать! – сердито выкрикнул Ян, стараясь еще больше разозлить прокторов. – Этот кретин обязан мне подчиняться. Я его пальцем не тронул. Он лжет! Если он немедленно не присоединится к своим людям, я его разоружу и посажу под замок!

Таких слов Хайн, конечно, не выдержал. Схватился за кобуру и вытащил пистолет. Но Ян ждал этого и среагировал раньше, чем тот успел поднять оружие.

Он резко повернулся, правой рукой схватил Хайна за кисть, а левой жестко захватил выше локтя. И мгновенно заломил Хайну руку за спину так, что тот взвыл от боли. Пальцы великана непроизвольно разжались, пистолет выпал, но Ян не отпустил его, а продолжал давить. Это было жестоко, но необходимо. Раздался треск сломанной кости, Хайн содрогнулся – только теперь Ян его отпустил. Хайн медленно осел на каменную поверхность Дороги… Ян повернулся ко второму вооруженному.

– Здесь командую я, проктор. Приказываю тебе помочь раненому и забрать его в геликоптер. Начальник поездов Семенов подтверждает этот приказ.

Молодой проктор в мучительной неуверенности смотрел то на Семенова, то на Яна. Семенов молчал; что он думает, было неясно. Тем временем Хайн застонал от боли и скорчился на твердом камне, – и проктор решился. Он засунул пистолет в кобуру и опустился на колени возле раненого командира.

– Зря ты это сделал, Ян. – Семенов горестно покачал головой. – Теперь совсем тяжко будет.

Ян взял его за локоть и отвел в сторону.

– И так уже совсем тяжко было. Можешь мне поверить, я на Хайна не нападал. Если у тебя есть сомнения – я тебе свидетеля представлю. Но он раздул это дело настолько, что одному из нас надо было уйти. Его заменить можно. Заместитель его, Лайош, управится ничуть не хуже. Хайн поедет поездом, рука у него заживет. В Южгороде он мне, конечно, еще бед наделает, это я знаю. Но не сейчас. Мы должны двигаться, как запланировано.

Семенову нечего было сказать. Решение оказалось принято за него, но он не жалел об этом. Он взял из вертолета санитарную сумку и попытался наложить Риттершпаху пневматическую шину. Это удалось лишь после того, как Хайну вогнали болеутоляющий укол. Весь обратный путь прошел в молчании.

Глава 4

От усталости все мышцы болели так, что расслабиться Ян не мог, даже растянувшись на койке. Он в последний раз просматривал свои списки. До отправления оставались считаные часы. Сейчас загружали последнее зерно, а в опустевших хранилищах убирали перегородки, чтобы можно было закатить тяжелую технику. Покрытые силиконовой смазкой и завернутые в синтетическую ткань, машины переживут летнюю стоградусную жару, которая продлится четыре года. А в Южгороде все это есть; там точно так же стоят на консервации грузовики, вертолеты и сельскохозяйственные машины – их возить не надо. С собой брали запасы замороженного продовольствия; цыплят, овец и телят, чтобы снова развести стада; домашнюю утварь – гораздо меньше, чем обычно, – и зерно, заполнявшее на сей раз большую часть вагонов. Цистерны уже наполнены водой… Ян записал и подчеркнул: вода. Первое, что надо сделать утром, – заскочить на компьютерную станцию управления и остановить опреснитель Севгорода. Все второстепенные линии завода по переработке морской воды уже были отключены. Минералы не извлекались, удобрения не производились. Завод выполнял только минимальную работу, заполняя водой систему каналов и туннелей общей длиной в 1300 километров. Теперь можно отключить все, вода здесь больше не понадобится.

Раздался стук в дверь; сначала настолько тихий, что Ян решил – показалось. Но стук повторился.

– Минутку!..

Он сгреб бумаги в кучу и бросил на стол. Потом прошаркал босиком по пластиковому полу на негнущихся ногах к двери и открыл. На пороге стоял Ли Сю, радиотехник.

– Я тебе помешал, Ян?

Ли казался встревоженным.

– Не так чтобы очень. Я тут с бумагами вожусь, вместо того чтобы спать.

– Быть может, я зайду попозже…

– Заходи уж, раз пришел. Выпьем чайку, а потом, может, нам удастся поспать.

Ли нагнулся, поднял стоявший за дверью ящик, который Ян поначалу не заметил, и внес его в комнату. Ян набрал кипятка из кухонного крана, разогрел чайник, заварил… Он ждал, что Ли заговорит первым. Ли был молчалив; голова у него работала, как привычные Яну печатные схемы. Мысль обрабатывалась, что внешне было незаметно, и появлялась только через какое-то время – в виде завершенном и совершенном.

– Ты с Земли, – наконец сказал он.

– По-моему, это факт достаточно известный. Молока?

– Спасибо. На Земле, как я понял, существуют разные слои общества, а не просто однородное население, как у нас здесь. Это верно?

– Пожалуй. Общество там разнообразно, ты же много видел телепрограмм с Земли. У людей разная работа, они живут в разных странах… Много различий.

Ли покрылся испариной; он был явно чем-то озабочен и чувствовал себя неловко. Ян устало покачивал головой и гадал, к чему бы все это.

– А преступники там тоже есть? – спросил Ли.

Ян мгновенно насторожился, сонливость как рукой сняло.

Осторожно, подумал он. Надо быть очень осторожным, не сказать лишнего, не выдать себя.

– Наверно, должны быть и преступники, ведь полиция для чего-то существует… А почему это тебя заинтересовало?

– А ты когда-нибудь встречал преступников? Или вообще людей, нарушивших закон?

Сохранить спокойствие Ян не сумел. Слишком он устал, слишком обнажены были нервы.

– Ты что, легавый? Служишь здесь, что ли?

Ли поднял брови, но выражение его лица не изменилось.

– Я? Конечно нет. С какой стати я стал бы сообщать чужой полиции о делах на Халвмерке?

"Ты выдал себя, мой мальчик!" – подумал Ян. Когда он заговорил снова, он был так же спокоен, как Ли:

– Ну а если ты не легавый – откуда же ты знаешь это слово? Это земной сленг, ругательство, его не любят. Оно оскорбляет власти. Я никогда не встречал его ни в одной телепередаче, ни в одной книге, какие разрешены на вашей планете.

Ли стало совсем неуютно; он медленно ломал руки, забыв о своем чае. Заговорить ему было трудно, но, когда он все-таки начал, – слова полились потоком:

– Конечно, ты можешь так сказать, ты все это знаешь. Ты знаешь, как выглядит Земля и другие места… А я давно уже хотел поговорить с тобой, но боялся тебя обидеть. Ты сам ничего не говорил, у тебя, наверно, есть причины, потому я и пришел сейчас. Пожалуйста, выслушай меня, не прогоняй, я не хочу тебя оскорбить, поверь. Но вот ты здесь – ты здесь все эти годы, – быть может, это значит, что тебе нельзя улететь. Но я знаю, что ты честный и вообще хороший человек, а улететь не можешь. Почему? Я не думаю, что ты легавый, ты бы не стал этого делать. Но раз ты не легавый – значит, ты преступник… Нет, наоборот, ты… Ну, быть может…

Он сбился и умолк; разговаривать о таких вещах здесь было не легче, чем на Земле.

– Так ты полагаешь, что если даже я не преступник, то все равно попал на эту планету по каким-то причинам, так? – Ли быстро кивнул. – А почему я должен с тобой об этом разговаривать? Это тебя совершенно не касается.

– Я знаю, – с отчаянием сказал Ли. – Извини, мне не надо было спрашивать. Но это для меня очень важно!

– Для меня тоже. Заговорив с тобой, я могу здорово себе навредить. И тебе тоже, кстати. То, что я тебе скажу, должно остаться между нами…

– Обещаю!

– Тогда слушай. Да, я на самом деле поссорился с властями. И то, что я здесь, – своего рода наказание. Меня сослали. И жить, как сейчас, я буду только до тех пор, пока снова чего-нибудь не натворю. Например – пока не скажу тебе того, что сказал.

– Я не хотел спрашивать – но мне надо знать. Я должен тебе рассказать кое-что. Это риск, но чувствую, что попытаться стоит. Я должен сказать тебе – или все бросить, а этого мне не пережить. – Ли выпрямился и поднял голову, словно ожидая удара. – Я нарушил закон.

– Ну что ж, молодец. Ты, наверно, единственный на этой планете, у кого хватило характера на такое признание.

Ли приоткрыл рот.

– И это тебя нисколечко не волнует?

– Ни в малейшей степени. Я даже восхищаюсь тобой. Но что же ты натворил?

Ли расстегнул карман куртки и достал что-то маленькое и черное. Потом протянул Яну плоский и прямоугольный предмет с рядом крошечных кнопочек сбоку.

– Нажми вторую. – Ян нажал, и из коробочки полилась тихая музыка. – Я это сам сделал, но из казенных деталей. Их совсем немного, никто и не заметил бы. Вместо пленки цифровая память на молекулярном уровне, поэтому такая маленькая и получилась. Может записывать музыку, книги – что угодно. И ее должно хватить на тысячу часов.

– Это замечательно, и я тут никакого преступления не вижу. Наверно, все механики частенько использовали детали для собственных нужд, со времен создания самой первой машины. Материалов ты потратил так мало, что на это никто и внимания не обратит, а конструкция твоя меня просто восхищает. Вряд ли это можно назвать нарушением закона.

– Это еще не все.

Ли поднял с пола ящик и поставил на стол. Он был сделан из листов светлого сплава, согнутых на станке и скрепленных крошечными заклепками. Видно было, что мастер работал с любовью. Ли набрал комбинацию цифр и, открыв ящик, повернул его к Яну. В ящике ровными рядами лежали магнитные кассеты.

– Это все от людей, прилетавших на кораблях, – сказал Ли. – Я их выменял на свои рекордеры. Они всем очень нравятся, и я их делаю все больше и больше. Есть один человек, который снабжает меня всем необходимым. Наверно, это незаконно?

Ян откинулся назад и кивнул:

– Это на самом деле незаконно. Ты даже не знаешь, сколько законов нарушил. Никому об этом не говори, а если спросят меня – я ничего не слышал. Мгновенная смерть – самое легкое, что с тобой случится, если тебя разоблачат.

– Неужели? – Ли напрягся и побледнел еще сильнее.

– Да, дорогой. Зачем ты все это мне рассказал?

– У меня была идея – но теперь это неважно. – Он встал и взял свой ящик. – Я, наверно, лучше пойду.

– Подожди. – Ян уже понял, зачем пришел радиотехник. – Ты боишься потерять кассеты, верно? Если их оставить, то жара их погубит. А старейшины проверяют весь личный багаж, как никогда прежде, и им захочется узнать, что у тебя в ящике. И ты хочешь, чтобы я тебе помог. Верно?

Ли не ответил. Все и так было яснее ясного.

– Ты собирался просить меня, чтобы я спрятал их в моем оборудовании? Чтобы жизнью рисковал ради твоих паршивых кассет?

– Я же не знал!

– Догадываюсь, что не знал. Вот что, сядь-ка, а то ты мне на нервы действуешь. Выплесни чай в раковину, я тебе налью кое-чего получше. Такого же незаконного, как твои кассеты, разве что наказания разные получаются.

Ян отпер ключом дверцу шкафа и вытащил пластмассовую бутыль, полную мертвенно-прозрачной жидкости. Налил два высоких стакана и один из них пододвинул Ли.

– Выпей. Тебе понравится.

Он поднял свой стакан и выпил половину. Ли подозрительно понюхал, пожал плечами и отхлебнул большой глоток. Глаза у него полезли на лоб, но он сумел проглотить, не закашлявшись.

– Это… Я такого никогда не пробовал. Ты уверен, что это можно пить?

– Более чем. Ты видал яблочки, что у меня за цехом растут? Маленькие такие, с твой палец. Они очень сладкие, и сок отлично сбраживается, если правильно дрожжи положить. Я делаю яблочное винцо, где-то процентов на двенадцать алкоголя. А потом сую его в морозильник и выкидываю лед.

– Здорово придумал.

– Должен сознаться, что идея не оригинальна.

– Но это же такой простой способ концентрировать спирт! А знаешь – я попробовал, и мне нравится.

– Это тоже не оригинально. Давай-ка я тебе долью. А потом ты мне покажешь что-нибудь из твоих записей.

Ли нахмурился:

– А как же смертная казнь?

– Ну, будем считать, что мои первые страхи рассеялись. Это был своего рода рефлекс. А корабли опаздывают, может, и вовсе не придут – так с какой стати меня должны пугать земные кары, когда Земля так далеко отсюда? – Он порылся в кассетах, выборочно читая названия. – Совершенно безобидные вещи. Конечно, по меркам этой планеты есть кое-что жареное, но никакой политики.

– Что такое политика?

Ян снова наполнил стаканы и заглянул в свой.

– Эх ты, провинциал. Деревенщина. Ты даже не знаешь, что значит это слово. Ты когда-нибудь слышал, чтобы я рассказывал о Земле?

– Нет. Но я никогда об этом не задумывался. А о Земле мы знаем. Из фильмов и…

– Здесь, на Халвмерке, вы ничего не знаете. Эта планета – тупик на самом краю цивилизации, концлагерь, где ничего не происходит и некуда идти. Заселили ее, наверно, принудительно, скорее всего политзаключенными. Где-нибудь должны храниться документы на этот счет, но теперь это уже неважно. Сельскохозяйственная машина, оборудованная бессловесными фермерами и задуманная для продовольственного снабжения других миров, при минимальных издержках и максимальных прибылях, – вот что такое ваш Халвмерк. А Земля… Там все по-другому. Наверху элита, внизу пролы, а между ними каждый сидит на своем месте, словно гвоздь, забитый в доску, – не шевельнешься… Никому это не нравится, кроме тех, кто на самом верху, – но у тех власть и сила, и так оно и идет, без конца. Это капкан. Трясина. И выхода нет, никакого. Я попал сюда, потому что выбора не было: эта планета – или смерть. А больше я тебе ничего не скажу. Так что оставляй свои записи. Я их тебе сохраню. И на кой черт нам беспокоиться из-за каких-то дурацких кассет? – Он с неожиданной яростью грохнул стаканом по столу. – Слушай, что-то там происходит, а я не знаю что. Корабли всегда приходили вовремя, а на этот раз не пришли. И могут вообще не прийти. Но если придут – у нас есть зерно, оно им будет нужно…

Усталость и алкоголь сморили его. Он проглотил то, что оставалось на донышке, и махнул рукой в сторону двери. Прежде чем открыть ее, Ли обернулся:

– Ты ничего мне не говорил, верно?