Текст книги "Тамерлан. Потрясатель вселенной"

Автор книги: Гарольд Лэмб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Тарагай предоставил сына самому себе, однако люди из текке обратили внимание на мальчика, и седовласый сеид, обнаруживший Тамерлана за чтением Священной книги в углу мечети, спросил, как его зовут.

— Мое имя Тимур⁷, – ответил, поднимаясь, мальчик.

Потомок пророка взглянул, какую главу он читает, и

задумался.

– Поддерживай веру ислама, и тебе будет нечего страшиться.

Тимур воспринял эти слова всерьез и на какое-то время оставил човган и шахматы, свои любимые игры. Поравнявшись с сидящим в тени придорожных деревьев дервишем, спешивался и просил благословения. Читал он с некоторым трудом, поэтому, видимо, ограничивался той самой главой Корана, пока не запомнил ее как следует.

К семнадцати годам он полюбил ходить во внутренний двор мечети, где сидели имамы, наставники веры, занимал место позади слушателей, где бывала сложена обувь. Повествуется, что некий Зайнуддин увидел юношу там, подозвал к себе, отдал ему свою тюбетейку, матерчатый пояс и перстень с сердоликом, Зайнуддин был добрым, очень мудрым и подлинным наставником. Тимур запомнил его пристальный взгляд, серьезный голос и, возможно, подарок.

Единственным вождем племени барласов стал Хаджи Барлас, Тимуров дядя, редко появлявшийся в Зеленом Городе. Совершивший паломничество в Мекку Хаджи знать не желал Тимура. Был недоверчивым, вспыльчивым, угрюмым, и при нем участь племени становилась все тяжелее и тяжелее.

Большинство знатных людей и воинов ушло служить Благодетелю. Туда же по совету отца отправился и Тимур.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

БЛАГОДЕТЕЛЬ ИЗ САЛИ-САРАЯ

В это время Тимур – не будем называть его Тамерланом – был знатным досужим юношей. А досуг означал для Тимура деятельность. Он был физически сильным, великолепно сложенным, широкоплечим, длинноруким, длинноногим. Голова его была большой, замечательно посаженной, с высоким лбом и большими темными глазами, они двигались медленно и смотрели на человека прямо. У Тимура были присущие его расе выпирающие скулы и широкий чувственный рот, свидетельствующие о жизненной силе. Энергия в нем била ключом. Он был немногословным, с низким, резким голосом. Не любил дурачеств и никогда в жизни не ценил шуток.

Нам известен случай, когда он с товарищами верхом преследовал оленя зимой в голой степи. Тимур скакал первым, и вдруг перед ним оказался широкий, глубокий овраг. Он попытался повернуть коня, а когда не получилось, послал шпорами в прыжок. Однако конь не преодолел оврага полностью и заскользил задними ногами вниз. Юный барлас высвободил из стремян ноги и спрыгнул. Конь повалился и покалечился. Тимур вылез из оврага и сел на заводную (свежую. – Ред.) лошадь.

Начало смеркаться, и всадники повернули обратно. В темноте под сильным дождем они вскоре заблудились. Промерзшие до костей, поравнялись с какими-то черными холмиками, похожими на шатры. «Это барханы», – сказали товарищи Тимура. Сын Тарагая опустил поводья и ухватился за конскую гриву. Лошадь вытянула шею и заржала, Тимур направил ее к холмикам, вскоре блеснул свет, и стало ясно, что это черные войлочные шатры.

На юного барласа тут же набросились собаки и люди, с полной уверенностью принявшие всадников за грабителей.

– Нет, жители шатров, – крикнул Тимур, – я сын Тарагая.

Поля вблизи Самарканда

Оружие было убрано, на огонь поставили бульон и в сухом месте расстелили одеяла для гостей. Блохи в одеялах мешали спать, поэтому Тимур отбросил их, стал поддерживать огонь и рассказывать истории, хозяева придвинулись поближе и слушали, пока не рассвело, и дождь не прекратился, много лет спустя Тимур прислал жителям этих шатров награду.

В том раннем мире ислама гостеприимство воспринималось как обязанность, И воздавали за него только гостеприимством. Татары много разъезжали, и Тимур находил приют в любом шатре и дворце – от Самарканда до Страны Солнца. С горсточкой товарищей он мог проехать за две недели тысячу миль по горным дорогам или вдоль края пустыни, имея при себе только саблю и легкий охотничий лук. Арабы на караванных стоянках считали для себя честью общество сына вождя; горцы, промывавшие золотоносный речной песок, рассказывали ему легенды о своих конях и сплетни о женщинах других племен; он играл в шахматы с племенными вождями в их крепостях.

– Тебя хочет видеть Благодетель из Сали-Сарая, – передали ему.

Тимур разделил оставшихся отцовских овец на отары и поручил их заботам пастухов, платой которым служила четвертая часть молока, масла и шерсти. Так же поступил с козами, лошадьми и верблюдами. О другой собственности не упоминается.

С собой Тимур взял лучший косяк лошадей и мальчика Абдуллу, родившегося в его доме, – в качестве слуги. И с этим эскортом поехал предгорьями на юг, к большой реке Аму. Так в норманнской Англии мог ехать к

королю молодой дворянин – только в христианском мире дворяне не ездили в мягких шагреневых седлах, высоких, отороченных мехом шапках из белого войлока и одеяниях из выделанной конской шкуры с широкими отворотами на плечах, перетянутых толстыми кожаными поясами, украшенными серебром и бирюзой. И мало кто из английских юношей был так одинок, как Тимур, мать его умерла, отец жил в текке, а родственники были готовы стать ему врагами. Искатель приключений, он присоединился к этому воинству.

– Вместо веры, – напрямик сказал ему Казган Благодетель, – братство⁸.

За Тимуром наблюдало множество глаз – как он держится в седле, как владеет саблей в состязаниях, которые могли бы стоить ему жизни, не умей он действовать клинком. Тарагай был вождем племени, а Тимур его единственным сыном.

В Сали-Сарае было две тысячи татар – вожди, юноши, воины, стоявших лагерем в лесу, и никто не собирался ничему учить Тимура. Он должен был все узнавать сам – и узнавал.

Один из табунщиков прискакал с вестью, что из-за границы появились разбойники и угоняют лошадей. Эмир Казган обратился к Тимуру и велел наследнику дома барласов скакать с отрядом юношей и пригнать лошадей обратно. Тимур тут же поднялся – он сидел с воинами эмира – и отправился в погоню. Он наслаж-

дался стремительной скачкой в течение половины дня по следам вторгшихся чужаков.

Разбойники оказались персами с запада, они грабили по пути и навьючивали добычу на угнанных лошадей. Завидя татар, персы разделились на две части, одна осталась с навьюченными животными, другая поскакала навстречу преследователям. Спутники предложили Тимуру атаковать оставшихся.

V

– Нет, – ответил Тимур, – если мы одолеем воинов, остальные пустятся наутек.

Грабители обменялись с людьми в шлемах несколькими сабельными ударами, и увидя, что татары превосходят их во владении оружием, рассыпались в разные стороны. Тимур вернул лошадей и утварь владельцам, а Казган отметил его заслуги, наградив юного барласско-го воина собственным колчаном.

После этого Казган Благодетель проникся симпатией к сыну Тарагая и начал выказывать ему благосклонность.

– Ты происходишь из рода Гурагана, Великолепного, – сказал он, – но не тура, не потомок Чингисхана. Задолго до твоего рождения твой предок Каюли заключил договор с Кабул-ханом, предком Чингиза. В договоре сказано, что потомки Каюли будут военачальниками, а потомки Кабула будут править как ханы. Так было решено между ними и записано на стальной пластине, эта пластина хранится в архиве великих ханов. Так говорил мне мой отец, и это правда.

И добавил задумчиво:

– Разумеется, у меня был только один путь. Я направил коня на дорогу войны и не уклонялся от боя. Теперь 2 – 8240 Гарольд

воины следуют за мной, и мое имя прославлено. Это единственный путь, другого нет.

Тимур это знал. Знал также, что Джагатай, сын Чингиза, правил этой частью земли, в том числе и владениями афганцев на юге, и обширной горной страной за Величием Соломона. За сто лет, протекших с тех пор, потомки Джагатая выпустили власть из рук; татарские племена стали хозяевами на своих землях, а ханы уехали на север охотиться и пировать, до сих пор они появлялись возле Зеленого Города только пограбить и увезти, что приглянется, под предлогом подавления мятежа.

Казган некогда был эмиром, военачальником у одного из таких ханов, жил в Самарканде, в конце концов ему надоели эти опустошительные набеги, и он взбунтовался. Последовала долгая, ожесточенная война, окончившаяся смертью хана, и Казган стал, в сущности, правителем Самарканда, земель барласов и других татарских племен. Чтобы исполнить закон Чингиза и удовлетворить воинов, которые хотели теперь видеть в нем правителя, он созвал совет и выбрал в ханы Самарканда потомка Джагатая – марионеточного правителя, который получал содержание и защиту от Казгана, а ко всему прочему был добродушно-безразличен. Поэтому Казган и получил прозвище Благодетель.

Как и Тимур, Казган не был турой Чингизовой крови. Будучи смелым, он заключал союзы; будучи справедливым и честным, завоевал уважение беспокойных татар. Один глаз у него был выбит стрелой. После громадного успеха своего бунта Казган предавался охоте и поднимал знамя войны только по необходимости. Он не был уверен в поддержке татарских племен и видел в

Тимуре сына вождя, способного оказать ему существенную помощь.

У других эмиров при дворе Благодетеля были свои интересы. Они платили дань и выказывали внешние знаки преданности марионетке Казгана на самаркандском троне, но все участвовали в удачном казгановском бунте. Кое-кто из них мог поставить под свои знамена десять тысяч всадников, и Казган лишь благодаря собственной дальновидности держал бразды правления в своих руках.

Он обратил внимание, что Тимур пользуется расположением у багатуров, людей, прославившихся среди татар доблестью. Эти неустрашимые воины шли в бой, словно на праздник, и сын Тарагая по праву занял место среди них. Он ходил с ними в набеги, а по возвращении они, сидя на ковре Казгана, рассказывали о его дерзости и бесстрашии.

Казалось, в Тимуре есть искра азарта, побуждающая его ценить риск ради риска. Но более того, в решительные минуты он не терял хладнокровия и сообразительности. «Первый в бою», – говорили о нем багатуры. Благодаря кипучей энергии он легко переносил длительные конные переходы и бессонные ночи. У Тимура были задатки вождя, и он хотел быть вождем. Был всецело уверен в себе – исполнен внутренней силы. Он попросил у Казгана главенства над рассеянным племенем барласов,

– Не терпится? – спросил Благодетель, которому очень не понравилось это стремление. – Со временем получишь.

Вскоре Казгану пришло на ум женить Тимура. И он выбрал в невесты ему одну из своих внучек, происходившую из рода вождей другого племени.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

СУПРУГА ПОВЕЛИТЕЛЯ

Хроника сообщает о новобрачной Тимура, что красотой она напоминала молодой месяц, а стройностью юный кипарис. Ей, видимо, было около пятнадцати лет, потому что она ездила на охоту с отцом. После бракосочетания она стала зваться Улджай Хатун-ага – Улджай Супруга повелителя.

Татарки в то время не носили чадры. Еще понятия не имели о затворничестве в гареме. Привычные с раннего возраста к седлу, они сопровождали своих повелителей во всех превратностях путешествий, походов, паломничеств. Эти дочери завоевателей обладали наследственной гордостью и жизненной силой обитательниц степи. Их прабабушки заботились обо всей семейной собственности, в том числе доили верблюдиц и шили обувь.

У татарок во времена Тимура была своя собственность – приданое и дары их повелителей. Супруги эмиров имели отдельные владения, покои во дверцах и по нескольку шатров в походах. В отличие от своих европейских сестер эти татарки не занимались вышиванием, не ткали гобеленов и пледов. Они были спутницами воинов, их долгом была забота о детях; они восседали на праздничных пиршествах, а если враги одерживали над их повелителями верх, становились частью военной добычи.

Знатная Улджай приехала из своего дома на северной границе в сопровождении родственников и рабов. Предстала перед Благодетелем и там впервые увидела лицо мужчины, которому предстояло стать ее повелителем – худощавое, обросшее бородой лицо Тимура, возвратившегося из увеселительной поездки с багатурами на собственную свадьбу.

– Твоя судьба начертана у тебя на челе, – говорили ей ученые люди, – и не в твоих си

лах изменить ее.

Для Благодетеля и его приближенных эта свадьба являлась просто поводом для пиршества, но для этой дочери могущественного племени джелаиров то был первый день ее судьбы. Медресе одной из жен Тамерлана

Улджай не присутствовала, когда перед мусульманскими судьями зачитывали брачное соглашение и когда свидетели ставили под ним подписи, как того требует Коран.

Приготовления ее были иными. Она искупалась в розовой воде, ее длинные черные волосы вымыли сперва кунжутным маслом, затем горячим молоком, и они мягко заблестели, как шелковые. Потом Улджай одели в платье гранатового цвета, вышитое золотыми цветами. Оно было без рукавов, как и накидка из белого шелка, обшитая серебряной парчой, – накидка тянулась за ней, и ее поддерживали на весу служанки.

На изящные плечи падала густая масса черных волос. С ушей свисали длинные серьги из черного гагата, голову украшала шапочка из золотой парчи с шелковыми цветами наверху и перьями цапли, спадающими на ее волосы.

В этом убранстве Улджай прошла между ковров, где восседали татары – все взгляды обращались к ней. Потом, когда девушка переоделась в одежды другого цвета и вернулась, ее гладкая оливкового цвета кожа была белой от рисовой пудры или от свинцовых белил. Над ее бровями и между ними была проведена соком вайды сине-черная линия.

Пока мужчины смешивали арак с вином, чтобы быстрее опьянеть, Улджай расхаживала среди них с бесстрастным лицом, прямая, испуганная. Благодетель бросал в толпу горсти жемчужин, и по его приказу грохотали накары — обитые бронзой седельные барабаны, сзывающие на праздник или на битву.

– Да будет на этой паре, – воскликнул Зайнуддин, – благословение Аллаха!

Наступило время подносить дары, только не невесте, а собравшимся татарам. Казган поднялся и ходил от группы к группе; рабы несли следом роскошные халаты. Кое-кто получал в подарок сабли, кое-кто украшенные драгоценностями уздечки. Казган, татарин древнего рода, не был скупым. И к тому же сознавал важность для себя взаимной приязни.

Пока вельможи и воины, довольные и более чем слегка отяжелевшие, возлежали на коврах в испещренной солнцем тени дубов и ветел, появились сказители и расселись среди них. Жалобно забренчали струны дутаров, и бархатистые голоса завели достопамятные истории – слушатели с удовольствием внимали знакомым интонациям и подробностям. Они знали эти истории не хуже сказителей и почувствовали бы себя обманутыми, если б хоть одна фраза оказалась изменена или выброшена из бесконечного монотонного повествования. Время от времени, вспоминая о приличиях, они шумно прикладывались к чашам, чтобы выразить свое восхищение празднеством.

Стемнело, появились рабы с факелами. Вдоль реки на деревьях развесили фонари. Среди гостей расставляли новые кожаные блюда с едой, и гости гортанно вскрикивали при виде дымящихся ягнячьих туш, задних конских ног и пропитанных медом ячменных лепешек.

Улджай в последний раз прошла между ними. Тимур подвел по коврам белого арабского иноходца, с седла его свисал до земли шелковый чепрак. Усадил поверх него Улджай и повел коня к своему шатру.

Туда уже пришли служанки, чтобы помочь ей снять свадебный наряд. Принесли сундуки с ее вещами. Заулыбались, ощутив руками дрожь Улджай, когда снимали платье, оставляя ее в туфлях, рубашке без рукавов и густой вуали длинных волос.

Они приветствовали юного повелителя, вошедшего в шатер молча. Он смотрел только на Улджай, и служанки удалились. Несколько приверженцев Тимура, собравшихся у входа в шатер, чтобы встретить свою госпожу, задернули полог и разошлись по своим шатрам.

В ту ночь Улджай, лежа в объятиях юного воина, слышала сквозь далекий шум реки и бормотанье голосов воинственный грохот барабанов.

Улджай была первой любовью Тимура. Прожила она недолго, но при ее жизни больше ни одна женщина не делила с ним ложе.

Нет сомнения, что от двадцати до двадцати четырех лет Тимур наслаждался жизнью. Он сделал покои для Улджай из заброшенного флигеля белого глинобитного дворца в Зеленом Городе. Украсил их по своему вкусу коврами, серебром и гобеленами, плодами военной добычи. Отец отдал ему семейный скот и права на пастбище.

Эмир Казган назначил его минбаши, командиром тысячи – мы бы сказали «командиром полка». Тимур очень гордился своей тысячей, хорошо кормил воинов и всегда садился есть в обществе нескольких из них. Носил в поясе список их имен. Казган, хорошо разбиравшийся в воинах, позволил Тимуру и его тысяче находиться в авангарде армии.

Тимур часто приезжал, вздымая в лунном свете белую пыль самаркандской дороги, за день до прибытия войска, чтобы увидеться с Улджай и подготовить пиршество для едущих сзади военачальников. Он наслаждался великолепием этих пиршеств в орошаемом саду Зеленого Города. Когда Улджай родила ему сына, Тимур дал мальчику имя Джехангир – Повелитель Мира – и пригласил всех эмиров Благодетеля на праздник. Почтить Тимура приехали все – кроме его дяди Хаджи Барласа и Баязеда Джелаира, правителя племени его жены.

– Тимур, – сказали гости, – поистине потомок Гу-рагана – Великолепного.

И дикие горные племена, служившие предкам Улджай, сложили песни о правителе и правительнице Зеленого Города.

При поддержке бесстрашного Тимура Казган одержал новые победы в западной пустыне и южных долинах, вновь привез в Сали-Сарай взятого в плен Малика Гератского. Ему была очень на руку бескорыстная служба юного барласского воина, и вместе они могли бы все больше наращивать могущество, но тут среди эмиров Казгана возникло новое недовольство.

Они требовали предать пленного Малика смерти и разделить его владения между ними. Казган дал Малику слово, что ему ничего не будет грозить, и когда эмиры стали особенно настойчивы – Малик был их старым недругом и притом богатым, – тайком предупредил пленника и освободил его во время охоты к югу от реки на гератской дороге. Неясно, отправился ли Тимур, как следует из одного сообщения, сопровождать Малика в Герат.

Так или иначе, он отсутствовал, когда его покровителя Казгана убили. Благодетель увлекся охотой и все еще находился за рекой Аму с несколькими приверженцами. Двое племенных вождей, затаивших на Благодетеля обиду, напали на него и застрелили из луков.

Тимур услышал об этом и приехал вовремя, чтобы переправить тело обратно через реку и похоронить в лесу Сали-Сарая.

Затем, не пытаясь обезопасить собственные владения, он снова переплыл верхом на коне Аму и присоединился к военачальникам Благодетеля, которые преследовали убийц и загнали их в горы. Один из старейших обычаев татар требовал, чтобы человек не спал под одним небом с убийцей своего родственника. Оба преступных вождя прожили недолго.

Изгнанные из ущелья на высоты, они, меняя коней в каждой деревне, не могли оторваться от татар, которые следовали за ними по пятам и отрезали им пути бегства. Убийц настигли высоко на склонах гор, и их жизни были оборваны молниеносными взмахами сабель. После этого Тимур поспешил в свою долину. И обнаружил там новый порядок вещей.

В Центральной Азии, когда правитель умирал, его сын мог занять трон лишь в том случае, если покойный вождь сумел упрочить свое владение и сын был в состояний удержать его; иначе, в лучшем случае, собирался совет знатнейших подданных, где избирался новый правитель. В худшем – что случалось чаще – начиналась всеобщая борьба за трон, и его захватывал сильнейший. У людей в шлемах существовала поговорка: «Лишь рука, способная сжимать саблю, может держать скипетр».

Сын Казгана сделал было попытку взять в Самарканде бразды правления, но вскоре бежал, предпочтя жизнь достоинству. Потом Хаджи Барлас и джелаирскай эмир появились в Самарканде и провозгласили свою власть над татарами.

Тем временем другие эмиры удалились в свои крепости и стали собирать воинов под свои знамена, готовясь защищать свои владения и нападать на соседей. Это была давняя слабость татар – племя боролось с племенем за власть. Они бы единодушно последовали за вождем, способным привести их к повиновению. Но Казган пал, обливаясь кровью, а Хаджи Барлас и Баязед Джелаир были не теми, кто способен обуздать их мятежный дух.

В это смутное время Тарагай, отец Тимура, скончался в текке. Большинство барласов последовало за Ходжи в Самарканд. Тимур остался в Зеленом Городе один с несколькими сотнями воинов.

А потом на сцене появился наблюдавший за событиями из-за своих гор великий хан. Памятуя о восстании четверть века назад, он пришел с большой ордой – так слетаются стервятники на дохлую лошадь.

ГЛАВА ПЯТАЯ

ТИМУР-ДИПЛОМАТ

Тимур на военном совете отдает приказ нагать кампанию против Грузии

С появлением хана татарские эмиры отступили перед общей опасностью. Кроме того, Баязед Джелаир, город которого, Ходжент, являлся воротами всех их земель и лежал на пути орды, по

спешил к своему племени, поднес хану дары и изъявил ему покорность.

Хаджи Барлас оказался настолько нерешительным, насколько раньше был импульсивным. Собрал было всех воинов племени из окрестностей Зеленого Города и Керши – по смерти Тарагая он претендовал на неоспоримое руководство барласами. Потом раздумал сражаться и сообщил Тимуру, что отступает с людьми и скотом на юг, к Герату.

Однако Тимур не хотел покидать Зеленый Город безвластным на пути идущих с севера войск.

– Иди, куда хочешь, – ответил он дяде. – Я поеду ко двору хана.

Тимур понимал, что северный хан, повелитель дже-те – пограничных монголов, пришел на плодородные самаркандские земли с намерением вновь утвердить свои древние права, а заодно и пограбить. Поэтому задался целью не допустить мародеров в свою долину. Отправил Улджай с младенцем Джехангиром ко двору ее брата, который наступал с гор Кабула. Тимур мог бы поехать вместе с ней и обрести таким образом безопасность. Противостоять со своими несколькими сотнями двенадцатитысячному войску джете было бы сущим безрассудством. И отец, и Казган предупреждали его, чтобы он не покорялся северному хану, тот мог предать смерти татарских эмиров и поставить на их место своих военачальников. Однако как-никак хан являлся номинальным повелителем Тимура – предки хана правили его предками.

Казалось, Тимур ничего не мог поделать. Племя его, пишет автор хроники, напоминало бескрылого орла. В Зеленом Городе царили страх и неуверенность. День за днем воины уходили оттуда на юг по самаркандской дороге с женщинами и лучшими лошадьми. Те, кто решил остаться с семьями и имуществом, обратили внимание, что Тимур спокоен, и поспешили к нему, чтобы принести клятву верности и, таким образом, претендовать на его защиту.

– Друзья под давлением обстоятельств не истинные друзья, – ответил Тимур.

Ему это было совсем не нужно. Разношерстные к многочисленные приверженцы лишь дали бы хану превосходный повод напасть на него.

Вместо этого он сделал некоторые приготовления. Похоронил отца со всеми подобающими почестями на кладбище святых в Зеленом Городе. После этого отправился к своему духовному наставнику, мудрому Саинаддину, и проговорил с ним целую ночь. О чем они разговаривали, нам неизвестно, но Тимур стал собирать самое ценное из своей движимости – кровных лошадей, седла с серебряной отделкой и в первую очередь золото с драгоценными камнями. Возможно, Саинаддин открыл ему сундуки с казной мечети, поскольку северный хан являлся наследственным врагом закона и духовных вождей ислама.

Откуда ни возьмись появились джете. Разведчики на косматых лошадях приехали по самаркандской дороге, на плечах у них поблескивали украшенные кистями длинные копья, заводные лошади были уже основательно нагружены добычей. За ними следовали отряды всадников, кормивших лошадей в полях созревшей пшеницей. Предводитель разведчиков направился к белому дворцу и поразился, когда Тимур, оживленный и радушный, приветствовал его как гостя.

Тимур задал пир этому военачальнику джете, щедрой рукой забивая овец и быков. И военачальник, оказавшийся в положении гостя, лишь тоскливо взирал на собранные ценности хозяина. Он не мог позволить своим людям грабежа, однако потребовал непомерных даров, и Тимур полностью удовлетворил его алчность.

Затем Тимур объявил о своем намерении поехать к хану. Взял с собой своих приверженцев в придворных одеждах и все оставшееся богатство. У Самарканда он встретился еще с двумя военачальниками джете, возглавлявшими авангард войска. Оба были высокомерными, жадными к золоту, и Тимур дал им больше, чем они рассчитывали получить.

Миновав Самарканд, Тимур поехал в орду, лагерную стоянку хана Туглука.

Белые войлочные шатры, окруженные табунами лошадей и рядами привязанных верблюдов, покрывали равнину. Ветер шевелил длинные конские хвосты знамен и вздымал пыль сухого овечьего помета. Здесь воины одевались с варварской роскошью в китайские атласы с цветочным узором, их высокие сапоги сверкали золотой вышивкой, деревянные седла были обиты мягчайшей шагренью. Длинное копье и кочевнический лук были у этих людей излюбленным оружием – в их руках смертоносным.

Туглук – широколицый монгол с выпирающими скулами, маленькими хитрыми глазами и жидкой бородкой – сидел на белом войлоке у своего знамени. Недоверчивая душонка, непревзойденный грабитель и суровый воин. Тимур подъехал к полукругу знатных монголе, спешился и оказался перед подобием собственных предков. Должным образом совершил карнаш, обряд приветствия повелителя.

– О мой отец, мой хан, повелитель орду, – произнес он, – я Тимур, вождь барласов и правитель Зеленого Города.

Хан поразился его бесстрашию и богатству отделанной серебром кольчуги. Тимур преувеличивал, называя себя вождем воинов своего племени – они большей частью отступили с Хаджи Барласом. Но времени на уточнения у него не было. И его дары хану были великолепными. Даже корыстолюбивым кочевникам было ясно, что он не оставил себе ничего, и хан проникся к нему симпатией.

– Я положил бы к твоим ногам больше, о мой отец, – смело заверил его Тимур, – но трое псов, твоих военачальников, насытили свою жадность моим добром.

Это было чистейшим подстрекательством, и Туглук-хан задумался, сколько богатства прошло мимо его рук. В результате он отправил срочных гонцов к трем виновным военачальникам с требованием вернуть все взятое у Тимура. Правда, Туглук приказал им послать эти дары Хаджи Барласу, но лишь потому, что хотел сам потребовать все у Хаджи – брать еще что-то у Тимура было неловко.

– Они псы, – согласился Туглук, – но это мои псы, и, клянусь Аллахом, их жадность для меня как соринка в глазу или заноза в теле.

Знай Макиавелли этих степняков, он вполне мог бы написать еще одну книгу. Обман считался у них достижением, интрига – изящным искусством. Они были воинственными, но война им настолько приелась, что они брались за оружие лишь в крайнем случае. Тимур завел в лагере Туглука немало друзей.

– Владыки Самарканда, – говорили джете, – рассеялись, словно перепелки, завидя тень ястреба. Здесь только Тимур, и человек он разумный. Нужно снискать доверие Тимура и править через него.

Однако они ничего не предприняли, так как те трое военачальников, заподозрив, что хан под видом наказания лишит их добычи, объединились и отправились к своим землям, грабя по дороге. Прибыв на северную границу, они принялись собирать войска и сеять раздоры в отсутствие хана. Туглук не знал, что делать, и попросил совета у Тимура, который производил впечатление очень находчивого человека.

Воины армии Тамерлана (XIV-XV вв.)

– Возвращайся в свои земли, – со всей серьезностью посоветовал ему Тимур. – Там ты столкнешься лишь с одной опасностью. Здесь у тебя будет две – одна спереди, одна сзади.

Хан удалился в свою страну наказать мятежников. Перед этим он назначил Тимура туменбаши – командиром десяти тысяч – и выдал ему ярлык с печатью. Это звание носили предки Тимура при прежнем правлении монголов.

Тимур спас от разорения свою долину с городами и получил от хана назначение вождем своего племени. С исчезновением общей опасности татарские вожди тут же вернулись к своим сварам. Следующие три года представляют собой калейдоскопическую картину перемен.

Хаджи Барлас и вождь джелаиров объединились снова и решили убрать с дороги Тимура, убив его. Они пригласили юного воина в свой лагерь. Но обнаружив сидящих с вождями вооруженных людей, Тимур заподозрил вероломство. Притворился, что у него вдруг пошла носом кровь, и пошел, прячась между шатрами, к своим приверженцам. Те тут же бросились к своим коням и ускакали вместе с ним. Джелаир Баязед впоследствии устыдился этого заговора и попросил у Тимура прощения. Однако Хаджи оставался непреклонен. И пошел на Зеленый Город с целью завладеть долиной.

Тимур был отнюдь не расположен уступать ее, тем более, что в кармане у него был ханский ярлык, а за спиной несколько тысяч воинов. Он собрал своих приверженцев, войска дяди и племянника вступили в бой на самаркандской дороге, но сражение окончилось быстро – Хаджи Барлас неожиданно отступил к большому городу. Ликующий Тимур стал его преследовать. Однако на другой день почти все приверженцы покинули его и переметнулись к Хаджи, который убедил их присоединиться к большей части племени.

Тимур поехал к эмиру Хуссейну, брату Улджай, и заключил с ним союз. Хуссейн пришел ему на помощь со своими горными племенами и афганцами из-под Кабула. Эта война племен продолжалась⁹, пока вновь не появился Туглук, «словно камень, брошенный среди птиц».

На сей раз хан был настроен более сурово. Он решил повсюду утвердить свою власть и немедленно предал смерти Баязеда джелаира. Хаджи Барлас снова бежал со своими людьми на юг, но был вскоре убит разбойниками. Эмир Хуссейн отважился встретиться с ордой джете на поле битвы, потерпел серьезное поражение и вынужден был спасаться бегством. Тимур твердо держался в Зеленом Городе.

Довольный победой Туглук-хан оставил своего сына Ильяса правителем всех татарских земель, при нем находился военачальник Бикиджук, его обязанностью было следить, чтобы Ильяс повиновался. Тимура хан назначил эмиром Самарканда под надзором двух этих джете. Это было довольно высокое положение, хитрый человек мог бы найти тут возможность собрать силу и скопить богатство.

Тимур запротестовал против подчинения двум северянам, но хан напомнил ему о договоре между их предками – потомки Чингиза должны править, потомки Гу-рагана служить. «Так было решено между твоим праот-цем Каюли и моим предком Кабул-ханом». Договор, заключенный одним из своих предков, Тимур почел обязательным и для себя. Рассерженный, он старался как можно лучше устроить дела в Зеленом Городе.