Текст книги "Тамерлан. Потрясатель вселенной"

Автор книги: Гарольд Лэмб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Но военачальник Бикиджук продолжал разорять самаркандские земли, и правитель Ильяс был весьма доволен добычей. До Тимура доходили вести, что самаркандских девочек забирают в рабство, а достопочтенных сеидов в плен. Саинаддин, глашатай духовенства, метал громы и молнии, и Тимур отправил хану послание с жалобой на этих мародеров. Ничего этим не добившись, он собрал своих приверженцев, пошел на север и освободил пленников силой. Туглуку донесли, что Тимур взбунтовался, и хан отдал приказ казнить его.

Весть об этом достигла Тимура. Усталый от споров, удрученный разорением своей страны, он послал дипломатию к черту, сел в седло и отправился в пустыню.

Это было удачным решением. Как и Брюса Шотландского¹⁰, его больше устраивало изгнанничество, чем сговор.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

СТРАННИК

На западе простиралась пустынная равнина, красная, голая, бесплодная. Под ногами блестела растрескавшаяся от палящих лучей солнца красная глина. Порывы горячего ветра вздымали с поверхности песок. Пыльное марево колыхалось над выветренными глыбами песчаника словно испарения сухого моря. Предметы бывали ясно видны только ранним утром и под вечер, потому что это марево и сияющая печь неба причиняли боль глазам.

Но это была не настоящая пустыня, потому что сухие русла рек среди обнажений серого гранита тянулись к широкой Аму. Ее желтые воды, – превращавшие расположенный четырьмя тысячами футов выше Сали-Сарай в райское место, – давали жизнь унылой растительности. Глинистые берега были покрыты тростником и рощицами саксаула, то полузанесенного песком, то причудливо торчащего вверх от обнаженных узловатых корней.

Кроме реки там были еще колодцы с солоноватой водой, пить которую могли только животные. Возле тех, где вода была пресной, находились стойбища обитателей пустыни – кочевых туркменов, пасущих овец и поглядывающих, не появится ли плохо охраняемый караван и те, кто бежал в эту бесплодную землю от кровной мести.

По этой глинистой степи, названной Красными Песками, двигался Тимур. Он взял с собой Улджай и два десятка приверженцев, решивших делить с ним превратности судьбы. У них были вьючные лошади с запасными доспехами, оружием и толикой драгоценных камней, составлявших их богатство. Бурдюки с водой были большими, и они путешествовали быстро, поскольку было кому охранять по ночам лошадей, пасшихся на сухой траве кочек. Они держали путь от колодца к колодцу, пока не нашли Хуссейна, брата Улджай. Это был тоже изгнанник, худощавый, упорный человек, смелый и алчный. В Кабуле он был наследником правителя и больше всего на свете хотел вернуть утраченное.

Хуссейн втайне считал себя стоящим выше Тимура – он был немного постарше, – однако ценил по достоинству великолепные воинские таланты барласа. Тимур же не мог понять алчности Хуссейна, но был рад иметь союзника.

Улджай являлась связующей нитью между ними. Она была истинной внучкой Благодетеля; могла смеяться над напастями, обдумывая сметливым умом возникшие про-

Боевой порядок монгольского войска (конец XIV в.)

блемы. Никогда не жаловалась на тяготы, и ее веселость разгоняла Тимурову хандру.

Вчетвером они – Хуссейн взял с собой одну из жен, Дилшад-агу, блестящую красавицу, – встав лагерем у колодца, где повстречались, обсудили создавшееся положение. Теперь у них было шестьдесят вооруженных всадников, и они решили продолжать путь на запад, где южнее Хорезмского, ныне Аральского, моря были караванные пути и большие города.

Тимур повел их в Хиву, где правитель узнал своих нежданных гостей. Он явно вознамерился ограбить их и продать Туглуку. Задерживаться там изгнанникам было нельзя, и они ушли в степь. Правитель пустился за ними в погоню с несколькими сотнями всадников.

Поднявшись на вершину холма, Тимур с Хуссейном устремились на хивинцев, несмотря на численное преимущество противника, и эта безудержная атака оказалась неожиданностью для преследователей.

Последовала одна из ожесточенных схваток между всадниками, в которых татары снискали себе славу. Маленькие круглые щиты они надевали высоко на левую руку. Их большие изогнутые луки метали тяжелые стрелы с такой силой, что кольчуга от них не спасала. А эти воины умели держать лук в любой руке и стрелять как назад, так и вперед.

На одном бедре они носили открытый саадак с готовым к бою луком, на другом открытый колчан. Зачастую луки были усилены сталью и рогом и обладали дальнобойностью английских длинных луков того времени. С этим оружием татары являлись почти столь же грозной силой, как вооруженная револьверами современная кавалерия три четверти века назад. Подавая одной рукой лук вперед, а другой оттягивая стрелу, они стреляли не менее быстро, к тому же им не требовалось останавливаться для перезарядки барабана. В сущности, открытый чехол лука напоминает поясную кобуру, железные наручи – кожаные манжеты нынешних кавалеристов.

Маленький щит, пристегнутый выше локтя, и короткий лук позволяли им легко стрелять поверх конской головы.

Татары ловко маневрировали на быстроногих конях среди более многочисленных хивинцев, пригибаясь к лукам седел и на скаку издавая боевой клич. Врывались группами по двенадцать человек в гущу противника, рассеивались и так же стремительно вырывались из нее. Только в крайнем случае выхватывали кривые сабли или короткие палицы с острыми клинками – они были ужасающими, однако их любимым оружием являлся лук.

Седла и у тех, и у других быстро пустели. Командиры не совались в гущу битвы, понимая, что там их любой ценой окружат и убьют. Потерявшим коня всадникам приходилось самим заботиться о себе, при возможности садиться на другую лошадь. Однако один татарин, Илчи-багатур, продолжал сражаться пешим с таким безрассудством, что Тимур подскакал и рассек тетиву его лука, дабы он вынужден был искать безопасного места.

В эту минуту Хуссейн пробивался сквозь ряды хивинцев к правителю. Зарубил знаменосца, но был окружен и в отчаянии вертелся на месте. Тимур увидел его и бросился на выручку. Внезапное нападение Тимура вынудило хивинцев повернуться к нему, и Хуссейн проскользнул между ними невредимым, тем временем юный бар-лас, сдерживая коня, отбивался саблей от нападающих справа и слева, пока не подскакали несколько его воинов и хивинские всадники рассеялись.

Это был удачный миг для атаки, и Тимур отдал команду своим воинам. Пораженная стрелой лошадь Хуссейна сбросила всадника. Дилшад-ага, супруга эмира, увидела, что он упал, подскакала и отдала ему свою лошадь. Сев снова в седло, Хуссейн бросился в схватку.

Тимур устремился к правителю Хивы и выстрелил в него из лука. Стрела саданула его в щеку и сбила наземь. Тимур, не натягивая поводьев, свесился с седла, поднял короткое копье и пронзил им хивинца. Увидя смерть своего вождя, нападавшие рассеялись, татары преследовали их, осыпая стрелами, пока не опустели колчаны. Потом Тимур усадил Дилшад-агу на одну лошадь с Улд-жай и поехал обратно к холму с женщинами и уцелевшими воинами.

В живых осталось только семеро воинов, почти все они были легко ранены. Хивинцы спешились на равнине и посовещались. Близился закат, и Тимур решил отходить в пустыню, хивинцы последовали за небольшим отрядом, но потеряли его в темноте.

– Нет, – засмеялся Тимур, обращаясь к своим спутникам, – это еще не конец нашей дороги.

Они всю ночь блуждали в темноте и лишь по счастливой случайности наткнулись на колодец, обнаружили там еще троих своих людей, воинов из Балха, спасшихся пешком. Пока все спали, утолив жажду – вода в колодце оказалась пресной, – Тимур с Хуссейном обсудили положение и решили расстаться, чтобы их не узнали снова.

На рассвете они обнаружили, что балхцы исчезли с тремя из семи лошадей. Поделили оставшихся, договорились встретиться снова, если удастся, на юге, во владениях Хуссейна. Тимур проводил его взглядом, а потом

Стены Хивы

погрузил оставшиеся вещи на одну лошадь, другую, лучшую, отдал Улджай. При себе оставил только одного воина, и Улджай улыбалась, видя, как тащится по песку ее муж, неизменно покидавший дом только в седле.

– Поистине, – воскликнула сна, – наша судьба не может быть хуже этой – необходимости идти пешком.

Еды у них не было, но они увидели вдали пастухов с козами и направились к ним, купили нескольких коз, тут же изжарили полтуши и с наслаждением съели. Остальных освежевали на камнях и погрузили на вьючную лошадь. Тимур спросил у пастухов, есть ли здесь какая-то дорога, и они показали ему тропу.

– Она ведет к туркменским юртам.

Путники отправились по ней и обнаружили юрты, казавшиеся покинутыми. Тимур занял одну из них, и тут вокруг раздались гневные крики. Туркмены, видимо, находились в другой юрте и приняли пришельцев за воров. Оставив Улджай позади, Тимур и его единственный приверженец бросились к выходу. Сделали вид, что собираются стрелять из луков, хотя у них не было стрел, но кочевники приближались с явной целью наброситься на них.

Бросив бесполезный лук, Тимур обнажил саблю и шагнул им навстречу. И тут предводитель туркменов узнал его, так как познакомился с ним в Зеленом Городе. Отозвал своих людей и пошел к юному барласу обнять его и расспросить.

– О Аллах! – воскликнул он. – Это же сам повелитель Мавераннахара.

Худощавые туркмены в дурно пахнущих овчинах, утратив подозрительность, окружили Тимура и, встав на колени, попросили прощенья. Вечером они зарезали барана и устроили пиршество. Юные татары ели из общего котла, и даже дети подошли как можно ближе к огню, посмотреть и послушать. Тимура до рассвета донимали вопросами о том, что делается в окружающем мире. Для кочевников появление такого гостя было не только честью, но и неожиданным источником новостей, чем они воспользовались в полной мере.

На другой день Тимур преподнес туркменскому хану ценные подарки – большой рубин и два расшитых жемчугом одеяния. В ответ на эту любезность хан дал ему трех отборных лошадей и проводника к ведущей на юг дороге.

Путь по пустыне до большой хорасанской дороги занял у них двенадцать дней. Первая деревня, на которую они наткнулись, оказалась покинутой, разрушенной. Пришлось откопать засыпанный колодец и остановиться в этих развалинах, чтобы дать отдых лошадям.

И тут на Тимура с Улджай свалилось новое несчастье. Их заметили люди соседнего племени и отвели к своему вождю Али-беку. Тот увидел возможность нажиться на пленении Тимура, забрал все вещи барласского воина и посадил его с женой в кишевший паразитами хлев.

Тимур возмутился, что Улджай будет находиться в таких условиях, но стражники осилили его, и им пришлось провести в хлеву шестьдесят два дня при невыносимой жаре в конце сухого сезона. Впоследствии Тимур поклялся, что не станет никого держать с тюрьме ни за какую вину.

Переговоры Али-бека о выкупе пленников принесли им освобождение неожиданным образом. Брат Али-бека, вождь племени в Персии, узнав о происходящем, написал сородичу, что соваться между правителем Зеленого Города и джете – это безумие, и послал дары Тимуру.

Али-бек после долгого промедления внял брату и отпустил пленников, но очень нелюбезно. Оставил себе посланные им дары, а Тимуру с Улджай дал только жалкую клячу и шелудивого верблюда.

И все-таки чернокосая Улджай нашла в себе силы улыбнуться.

– О мой повелитель, это еще не конец дороги.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ВЕРБЛЮД И ЛОШАДЬ

Начинались осенние дожди, а встреча Тимура с Хуссейном была назначена далеко на юге, за рекой Аму. Но Тимур все-таки решил наведаться в родные места, сделав широкий круг. К тому же он не хотел присоединяться к Хуссейну с пустыми руками. Неподалеку от Аму он взял у вождя дружественного племени лошадей и полтора десятка воинов – Улджай получила возможность путешествовать в конном паланкине. Болезненную клячу и паршивого верблюда отдали нищим.

Здесь мы можем получить некоторое представление о преданности юного барласа своей хатун. Он оправился в путь с несколькими людьми раньше Улджай, решив объехать без нее окрестности Самарканда. Но у переправы через Аму, где разъезжали вооруженные отряды, велел своим людям остановиться, сказав, что погода для путешествия слишком жаркая. Они устроили стоянку в тени тополей, откуда была видна дорога, и провели там около недели, пока не появилась более медленная кавалькада Улджай.

Улджай удивилась внезапному появлению своего отважного воина, однако Тимур, обеспокоенный безопасностью своей хатун, встревожился, завидя вздымающуюся на дороге пыль. И велел переправить паланкин на другой берег. Лошади двигались то вброд, то вплавь по быстрому течению между песчаными отмелями, но в конце концов опасность миновала. Между Улджай и далекими всадниками находилась река.

Укрыв жену в одном из пригородов, Тимур с несколькими приверженцами въехал незамеченным в Самарканд во время вечерней молитвы. Там, под носом у джете, все еще искавших его, он провел сорок восемь дней. Ходил вечерами в караван-сараи послушать разговоры о дорогах; тайком посещал дома друзей с мыслью возглавить неожиданное восстание в том городе, где его меньше всего ожидали. Не раз из толпы во дворе мечети видел проезжавшего со своей свитой Ильяса.

Риск себя не оправдал. В то время ничего поделать было невозможно. Джете крепко держали в руках страну. Властные и взыскательные северяне по-прежнему были несомненными представителями власти чингизидов. К тому же победоносными.

Татарские эмиры в окрестностях Самарканда привыкли подчиняться военным вождям. Они были не фанатичными мусульманами, а воспитанными для войны людьми, и кроме нее их почти ничто не интересовало. Они были бы верны любому, кто сумел бы поднять их, подчинить себе и дать им вкусить победы. Но джелаиры подчинились Ильясу – Хуссейн был изгнанником, в его кабульском дворце сидел потомок Чингиза. И пока что они не видели смысла в следовании за юным барласом.

Они сообщили Тимуру, что о его присутствии известно джете. И вновь наследник дома барласов был вынужден седлать коня и бежать под покровом ночи.

Уехал Тимур не один. Вокруг него собралась небольшая группа приверженцев – вольных людей, наемных воинов, любителей риска и наживы, диких туркменов и авантюристов-арабов. Для службы в войске они мало годились, но партизанами на дороге были великолепными.

Они весело смеялись, когда Тимур привел их в окрестности Зеленого Города и расположил лагерем на заброшенном летнем пастбище над белым куполом своего дворца, откуда было видно, как джете выезжают на его поиски. С гордостью рассказывали о его подвигах бар-ласским багатурам, которые узнав, что он здесь, приехали приветствовать его. То были Илчи-багатур, тот самый, кому Тимур рассек тетиву лука, и седой Джаку, нюхом чуявший приближение больших событий.

Эти ветераны казганова лагеря осушили с юным изгнанником не одну чашу.

– Если земля так просторна, – сказали они, – с какой стати жить за стенами?

– Что за слова я слышу? – воскликнул Тимур. – И какими будут ваши дела? Вороны вы, питающиеся крохами со стола джете, или соколы, забивающие добычу?

– О Аллах! – ответили оба барласа. – Мы не вороны.

Когда к ним присоединилась Улджай, они почтительно приветствовали ее. Разве она не принимала участия в

сражениях своего повелителя? Осенью, когда Тимур покинул лагерь и отправился к южным горам на встречу с Хуссейном, они пошли с ним.

То была дорога не для слабых. Она пятьсот миль вилась среди горных хребтов, служащих опорой небу – по нынешнему Афганистану, лишь отчасти исследованному до сего дня. Шла вверх по ущелью реки, покуда река не превратилась в ледяное полотно, и им пришлось двигаться по колено в снегу.

Дорога привела их под ледники Отца Гор и продолжала подниматься к продуваемому ветрами плато, где они ставили тонкие палатки под вызывающими эхо утесами. Днем они ехали в ярком блеске высокогорных снежных полей, лишь в редких местах ветер расчищал перед ними каменистое дно распадка.

Лошади были покрыты войлочными попонами, всадники кутались в волчьи и собольи меха. Оказываясь у лесистых участков, они рубили дрова и грузили на сани. Иногда проходили под сторожевыми башнями племенных крепостей, невидимые охранники окликали их, а собаки облаивали в тысяче футов над головой.

Несколько раз на них нападали афганцы, не знавшие, с кем придется иметь дело. После этих налетов Тимур и его люди стали богаче. Они миновали перевал на высоте двенадцати тысяч футов между заснеженными вершинами Гиндукуша, потом, оскальзываясь, спустились по ущелью, приведшему их в долину Кабула.

Это не дало им передышки, поскольку требовалось обогнуть город. Купив в деревнях овец и свежих лошадей, они двинулись в путь по кандагарской дороге, она была почти без снега и потому не такой трудной. Достигли более низких долин юга и нашли там поджидавшего их эмира Хуссейна с войском, состоявшим из таких же людей, как у Тимура, но более многочисленным.

До весны они отдыхали, потом их воодушевил посол, привезший дары от правителя близлежащих земель.

Его подданные, сеистанцы, взбунтовались, и он лишился большей части своих горных крепостей. Он обещал Тимуру и Хуссейну награду, если они помогут изгнать оттуда бунтовщиков. Союзники приняли это предложение – Хуссейн задумал подчинить себе эту южную провинцию, Тимуру не терпелось снова сесть в седло.

Когда дороги стали проходимыми, они присоединились к правителю Сеистана и отправились воевать за его интересы – став просто-напросто наемниками. Тимуру война доставляла удовольствие. Они захватили большинство мятежных крепостей, одни – внезапными ударами, другие – штурмом с помощью лестниц.

Хуссейн, однако, создавал осложнения, грабя деревни, а потом размещая там свои гарнизоны. Тимур относился к этому безразлично, однако правитель Сеистана был недоволен, и оставшиеся мятежники, пользуясь этими натянутыми отношениями, отправили послание своему повелителю. «Вражды мы к тебе не питаем; смотри,

если будешь позволять татарам занимать наши деревни, они захватят всю страну».

Правитель Сеистана снялся однажды ночью, ничего не сказав союзникам, и объединил силы с бывшими мятежниками. Это было типичное вероломство горных племен, вечно подозрительных и не верящих чужакам. Они атаковали Тимура, тот отбил нападение и врезался в их ряды. .

В этом бою, где его подчас окружало не более дюжины воинов, Тимур представлял собой хорошую мишень для лучников противника. Одна стрела пробила ему кисть руки, другая угодила в ступню. Он лишь обломил и вытащил стрелы, не придав значения ранам, но они оказались серьезными, и ему потом пришлось отлеживаться в шатре.

Сеистанцы потерпели поражение, союзники приобрели в результате победы новые земли и новых воинов. Хуссейн с большей частью своего нового войска отправился на север, оставя Тимура отдыхать в холмах, залечивать раны.

Туда к нему приехала Улджай. Чернокосая хатун на какое-то время получила возможность быть неразлучной с вождем барласов, из этого лагеря никто не мог призвать его на войну. Их шатры стояли среди виноградников, воздух там всегда был прохладным, лошади блаженствовали, отъедаясь буйной, сочной травой. Ночами при полной луне месяца шаввал¹¹ они возлежали на коврах, глядя в темноту долин. В лунном свете Улд-жай созерцала Тимура, сидящего со своим сыном, Повелителем Мира.

И она считала дни, пока Тимур неустанно шагал по лагерю, испытывая поврежденную ногу. Болела нога сильно, однако держался Тимур прямо, как прежде. И когда – слишком рано для любви Улджай – он потребовал коня и кольчугу, Улджай принесла саблю и опоясала Тимура ею, темные глаза ее смотрели бесстрастно, так как молодая жена не должна выказывать горя перед своим повелителем.

– Да хранит тебя Аллах, о муж мой.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

У КАМЕННОГО МОСТА

Тимур был нужен на севере. Чрезмерно самонадеянный Хуссейн ввязался в бой с ближайшим войском джете и был разбит, люди его разбежались. Поступил он так вопреки совету Тимура, и барлас был вне себя. Это означало, что ему предстоит обращаться к горным племенам, дабы собрать приверженцев Хуссейна и привлечь к себе новых людей. А рука его еще не зажила, поэтому он не мог одновременно править конем и действовать оружием.

Тимур ехал со своим маленьким отрядом в мрачном настроении, питались они дичью. Он разбил лагерь у верховьев Аму, стал ждать Хуссейна, и его отыскали. Хроника представляет нам отчетливую картину этого события.

Шатры Тимура стояли у самой воды, под крутым склоном холма. После нескольких дней ожидания нетерпение мешало ему заснуть. Ночь была ясной, луна яркой, и он пошел вдоль реки – у него появилась привычка расхаживать больную ногу, которая окончательно так и не заживет. С этой раной он никак не мог свыкнуться.

Когда Тимур вернулся к холму, луна потускнела, на востоке засветилась желтая полоска зари. Он опустился на колени, совершил утренний намаз, а когда поднялся, увидел вооруженных всадников, ехавших по другую сторону холма на расстоянии полета стрелы. Двигались они со стороны Балха, в то время оплота джете. Тимур немедленно пошел к своим шатрам, поднял людей и приказал подать коня.

Затем в одиночку поехал окликнуть незнакомцев. Увидя его, они остановились и воззрились в тусклом свете не приближавшегося.

– Откуда вы? – окликнул их Тимур. – И куда направляетесь?

– Мы слуги эмира Тимура, – последовал ответ, – и едем на поиски своего повелителя. Никак не можем его найти, однако слышали, что он покинул Кумруд и поехал в эту долину.

Тимуру этот голос был незнаком, не мог он и разглядеть каких-то отличительных признаков воинов.

– Я тоже один из слуг эмира, – ответил он. – Если хотите, проведу вас к нему.

От колонны отделился всадник и поскакал к ждущим предводителям.

– Мы нашли проводника, – донеслись его слова до Тимура, – который поедет вместе с нами к эмиру.

Тимур медленно поехал вперед и наконец смог разглядеть лица предводителей. То были трое барласских беков, каждый возглавлял отряд всадников. Они велели этому странному проводнику приблизиться, но, узнав Тимура, спешились, преклонили колена и поцеловали его стремя.

Тимур тоже спешился и, не удержавшись, тут же одарил их – одного своим шлемом, другого уздечкой, третьего халатом. Он и приехавшие воины привезли дичь и тут же на месте приготовили пиршество. Они разделили хлеб-соль, и вскоре Тимур получил доказательство их верности, из числа прибывших он отправил за реку разведчика выяснить, как ведут себя джете. Воин попытался переплыть Аму, лошадь его утонула, но он достиг песчаной отмели и вышел на противоположный берег. Вернулся он с сообщением, что войско джете численностью

Всадники Тамерлана

около двадцати тысяч находится неподалеку от Зеленого Города и опустошает страну.

Этот человек проезжал мимо своего дома, но не остановился, хотя дом стоял на пути грабителей.

– Нет, – сказал он, – когда у моего эмира нет дома, как мне заходить в свой?

Эта весть вызвала у Тимура жгучее нетерпение. По своей давней традиции джете, узнав о выступлении противника, предавались грабежу; он знал, что племена за рекой возмутятся этим и встанут под его знамена. А пока что его силы были едва ли не впятеро меньше, чем у монгольского военачальника – Бикиджука. Старый монгол был мастером степной войны и двинул войска на северный берег Аму, чтобы закрыть все броды.

Пытаться форсировать реку при таком соотношении сил было немыслимо даже для отчаянного Тимура. Но он все-таки переправился через нее.

Целый месяц Тимур вел Бикиджука вверх по течению, покуда Аму не стала узкой и мелкой. Там он остановился у каменного моста; джете, на стороне которых были все преимущества, не захотели пробиваться по мосту на другой берег, и Тимур демонстративно удалился в лагерь. Той ночью он отсчитал пятьсот человек и поставил их под начало Муавы, сотника, на которого мог положиться, и эмира Мусы, самого способного из военачальников Хуссейна.

Эти пять сотен Тимур оставил оборонять лагерь и мост, а сам с основными силами отъехал. Неподалеку от лагеря джете переправился через реку и сразу же ушел в холмы, образующие дугу неправильной формы, обращенную концами к реке.

На другой день разведчики джете обнаружили его следы, и Бикиджуку стало понятно, что переправились большие силы. Обороноспособность Тимурова лагеря явно не ослабла. Если Бикиджук стал бы атаковать мест, Муава и эмир Муса смогли бы его удерживать, а Тимур тем временем ударил бы на монголов.

Однако проницательный Бикиджук учуял опасность и весь день ничего не предпринимал. Ночью Тимур разослал своих людей по холмам, приказав разжечь как можно больше костров с трех сторон вражеского лагеря.

Зрелище такого количества огней испугало осторожных северян, и они спешно покинули сбою позицию еше до рассвета. Тимур собрал своих людей и ударил по отступающим. Джете не выдержали удара и обратились в бегство, Тимур упорно преследовал их.

Эмир Хуссейн, не принимавший участия в битве, присоединился к Тимуру с большой свитой и сразу же принялся давать советы.

– Преследовать побежденного врага, – заявил он, – совершенно незачем.

– Враг еще не побежден, – ответил Тимур и продолжал свое дело. Приветствовал племена, выходившие из укрытий, воины радостно кружили на конях, женщины размахивали платками. Спал мало, так как требовалось назначать новых военачальников еще не окончательно сформированного войска, мирить старых врагов, делить отбитую у джете добычу, платить возмещение семьям погибших и пособия раненым. Постоянно находился в седле, направляя движение своей конницы не север, спеша к любому очагу сопротивления.

Беспощадно преследуемые по пятам войска дже-те покинули земли между реками Сыр и Аму. К Ильясу, собравшему свои ту-мены на северной равнине, подъехали два всадника из лежащей за горами родной земли. Они спешились, приветствовали его как хана и сообщили, что его отец Туглук покинул этот мир и пребывает в мире духов на небесах. Взяли его коня под уздцы и повели к шатру.

Тимур наносит поражение Туглуку

Ильяс-хан был вынужден удалиться в Алмалык, свой город на дороге в Китай. Бикиджука и еще двух монгольских военачальников Тимур взял в плен в личном столкновении – бешеной круговерти сверкающих клинков и нещадно подгоняемых коней. Новый повелитель Мавераннахара был донельзя доволен. Приказал устроить пир для заслуженных военачальников в своем шатре – похвалил их за верность хану и с любопытством спросил, как бы они хотели, чтобы он поступил с ними.

– Это тебе решать, – спокойно ответили пленники. – Если предашь нас смерти, многие будут стремиться тебе отомстить; если мы останемся живы, многие будут относиться к тебе дружески. Нам все равно – опоясываясь саблей и надевая кольчугу, мы были готовы расстаться с жизнью.

Эмир Хуссейн предостерег Тимура, что отпускать пленного врага – ошибка, но юному победителю было приятно после того, как он самолично взял в плен этих монголов и устроил в их честь пир, дать им коней и отпустить на волю.

Затем Тимур освободил Зеленый Город с помощью хитрости, которую перенял у жителей пустыни. Придя в пределы видимости с городских стен, он приказал воинам рассыпаться и носиться на конях во всех направлениях. Некоторые, воодушевясь, нарубили ветвей в тополиных рощах, и поднялись громадные тучи пыли. Монгольский гарнизон, учитывая донесения разведчиков и грабителей о приближении многочисленной колонны, тут же снялся, и Зеленый Город был избавлен от осады.

Автор одной из хроник о Тимуре отмечает, что «Эмир Тимур, неизменно удачливый на войне, в том году победил войско с помощью костров и занял город при помощи пыли».

Успех, как всегда у неугомонных татар, оказался горше неудачи. Хуссейн, раздосадованный неудержимостью Тимура, потребовал в виде утешения денег и привилегий, а Тимур угрюмо привел кабульского эмира к одной из святынь и заставил поклясться оставаться верным их дружбе. Хуссейн повиновался, однако требование клятвы его обидело. Оба они были донельзя усталыми, угнетенными ответственностью и ссорами своих приверженцев.

Автор хроники добавляет, что «в их лагерь приехала прославленная Улджай-хатун и ухаживала за больными эмирами».

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

БИТВА ПОД ДОЖДЕМ

Что Ильяс-хан вернется, сомнений не вызывало, и Тимур выступил ему навстречу – на равнину к северу от реки Сыр, где монголы откармливали и холили коней перед тем, как вторгаться в татарские земли. Ильяс-хан пришел со всей военной мощью севера, с дисциплинированным и опытным войском, посаженным на лучших коней Азии, с хорошими командирами, с хорошим оружием – их знамена с бараньими рогами блестели над сплоченными сотнями затянутых в кожу всадников.

Монголы были не столь многочисленны, как татары, но Тимур знал им цену, и его разведчики не сводили с них глаз, пока не прибыл эмир Хуссейн со своими горными племенами.

Впервые на поле были собраны все силы татар – барласы и всадники пустыни, джелаиры, войско большого племени селдузов, воины Хуссейна с гурскими племенами и афганскими добровольцами, издалека чуявшими войну. Люди в шлемах и багатуры собрались под знамена.

Почти все были на конях – кроме слуг и нескольких сотен копейщиков и пастухов, охранявших лагерь за траншеями, и не представляли собой легкую иррегулярную кавалерию, которую современное воображение ассоциирует с Азией.

Они носили доспехи, персидские кольчуги из мелких колец, островерхие шлемы со спадающей на затылок и застегивающейся под носом или подбородком стальной сеткой для защиты горла. Плечи покрывали двойные

Монгольские воины

кольчужные наплечники или стальные пластины. Некоторые кони были покрыты кольчужными или кожаными попонами и легкими стальными наголовниками.

Помимо непременных лука или луков, усиленных рогом или сталью, у них были кривые сабли, длинные талвары или прямые обоюдоострые персидские клинки. Копья были у кого легкими, десятифутовыми, с маленькими наконечниками, у кого более короткими и тяжелыми, с железным -шаром на заднем конце, предназначенным для пробивания кольчуг. У большинства всадников были железные палицы.

Их подразделениями были сотня, хазара, и тысяча, которой командовал минбаши, полковник. Эмиры были рассеяны по всему войску, на них лежало бремя руководства в бою. Вокруг Тимура и Хуссейна были собраны эмиры их личной свиты, таваги, и придворные – адъютанты.

Тимур разделил войско на правое крыло, центр и левое крыло, все они в свою очередь состояли из ядра и резерва. Правым крылом, которое он специально сделал самым сильным, командовал Хуссейн. Тимур принял под свое командование слабое левое крыло, где опасность была наибольшей. При нем находились бар-ласские вожди, эмир Джаку и его сотоварищи.

Тимур был окрыленным, восторженным в этом решающем испытании сил. Татары, видя многочисленность и бравость своего войска, преисполнились уверенности. И вдруг хлынул дождь. Настоящая весенняя гроза в открытой степи хлестала струями людей и землю, вела в небесах собственную битву, полыхая молниями и грохоча громами. Мягкая земля превратилась в грязевое месиво, озябшие и ослабевшие лошади проваливались в него по брюхо. В довершение всего вышедшая из берегов река затопила овраги и низины. Вымокшие до нитки воины укрывали от воды оружие как только могли.