Текст книги "Тюльпан"

Автор книги: Гари Ромен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

– Будьте благословенны, – выдохнул он.

И упал.

– Патрон!

Вдвоем они подняли его под руки.

– Эй, патрон! – позвал дядя Нат. – Вы же не собираетесь окончательно… извести себя?

– Ныне и присно, – проскрипел вдруг Тюльпан, – все места заняты…

Он выпрямился.

– О предательский род человеческий, – вскричал он, – столь вероломный, раболепный, глупый! Я пригрел тебя на своей груди… пусть радость твоя пребудет в мире мира! Пусть никогда не умолкнет смех твоих детей!

– Он благословляет, – метался дядя Нат, – говорю вам, он благословляет, когда надо проклинать.

– Пусть заберет тебя чума! Пусть худшая судьба станет твоей судьбой! Пусть женщины твои сделаются волосатыми и лысыми… Пусть никогда не хватает хлеба твоим устам, света твоим очам, силы твоему телу! Да пребудешь ты в ночи времен и в мистерии миров как самый чистый свет, который когда-либо представал перед лицом солнца!

– Вы благословляете, патрон, – стонал дядя Нат, – вы всегда благословляете там, где надо проклинать!

– Пусть океан поглотит твои города и поля, пусть утонет последний Ной вместе со своим ковчегом и пусть лишь один осел выплывет, чтобы воспеть твой конец! О стерильная проституция, чьи недра точит гнилая болезнь, пусть этот затерянный в веках осел горланит твою историю, и в будущих мирах никогда не замолкает смех!

– Так, патрон, так, – радовался дядя Нат, – разделайтесь с ними, и покончим с этим…

– Пусть в ночи твоей всегда с избытком хватает кошек и соловьев, – шипел Тюльпан, – и да будет тебе прощение и отпущение… Я не могу! – прохрипел он. – Я слишком люблю его!

Он сделал огромное усилие. На висках и на шее у него набухли вены:

– Да забудешь ты греческий и латынь, и да будет родным твоим языком немецкий!

И тогда что-то лопнуло в его сердце с оглушительным треском. Он посинел, потом сделался фиолетовым, потом зеленым. И вдруг зловещая победная улыбка скривила его губы.

– Они не потанцуют!

…Невероятный шум поднялся на улице, когда окно чердака широко распахнулось и появился молодой идеалист, который на минуту повис в воздухе с желтым котелком на голове и первоклассной парой белых крыльев за спиной. Левой рукой он прижимал к себе буханку хлеба, а правой отщипывал крошки и бросал их в толпу, будто кормил голубей. Он изящно проплыл над толпой, кроша хлеб, потом вдруг взмыл с невероятной скоростью, точно небо вдохнуло его в себя. Мгновение еще было видно, как старается он удержать на голове котелок, потом его силуэт удалился, стал малюсенькой точкой и наконец пропал совсем, но долго еще крошки хлеба, точно слезы, падали на мир человеческий.

– Это все, друг мой? Вы закончили?

– Pukka Sahib! Не прерывайте же меня все время в самый патетический и торжественный момент. Пока Тюльпан поднимался, он пролетал над странными местами, мимо небывалых облаков. И маленькие птички сначала следовали за ним, но слишком быстро их маленьким крылышкам перестало хватать воздуха. А Тюльпан все поднимался, и на лице его читалось живое любопытство. И он миновал тогда страны еще более странные, чем первые, и облака еще более небывалые, чем раньше. И вот тогда он услыхал знакомый глас очень старой шарманки. И он вошел вдруг в великое сияние, и сердце его билось очень сильно, и он огляделся вокруг, и ОН ЖИЛ.

И открыл он рот, дабы говорить, но совершенно не нашел, что сказать, и стал он подыскивать слова, приличествующие этому историческому моменту. И откашлялся слегка, чтоб выиграть время, и сделал еще шаг вперед, и обнажил голову, и поднял глаза, и сказал:

– Доктор Ливингстон, я полагаю? [42]42
  «Доктор Ливингстон, я полагаю?» – фраза, произнесенная в 1871 г. американским журналистом Генри Стэнли при встрече со знаменитым шотландским миссионером Дэвидом Ливингстоном, которого он отыскал в джунглях Центральной Африки.


[Закрыть]

1944–1945