Текст книги "Тюльпан"

Автор книги: Гари Ромен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

IV
Ночь – все, чего мы заслуживаем

– Кто-то должен указывать путь, – сказал Флапс. – Миру не хватает великой и прекрасной фигуры.

– Фюрера, – сказал Гринберг.

– Ростра, – сказал Флапс.

– Когда я был маленьким, – сказал Костелло, – я ловил мух и запихивал их в бутылку. Потом затыкал ее. И слушал, как они жужжат.

– Милый ребенок, – сказал Гринберг.

– Теперь мухи отомщены. Все, что мы можем, это жужжать.

– Не преувеличивай, – запротестовал Флапс. – У нас есть снега Гималаев, теплые моря, коралловые рифы…

– Бззз, – отозвался Гринберг, – бззз.

– У нас есть пенициллин, собаки, которые нас любят, Гомер, Христос, Ленин…

– Бззз, – отозвался Гринберг, – бззз.

– Грязный еврей, – сказал Флапс.

– Грязный негр, – сказал Гринберг.

– Бззз, – отозвался Костелло, – бззз, бззз, бззз.

Он поднялся и пошел открывать окно. Свежий воздух влился в комнату, точно новая кровь.

– День начинается.

– Это можно остановить? – осведомился Гринберг.

– Нет.

– Ночь, – сказал Гринберг, – вот все, чего мы заслуживаем.

– Вера, – сказал Флапс, – ему не хватает веры. Нельзя жить без веры.

– Грязная ночь, – сказал Гринберг, – холодная, черная и без запаха, как кофе в поганой забегаловке…

Он тяжело встал и дотащился до окна. Накинутое на плечи пальто с повисшими, точно усталые крылья, рукавами, печальный нос и палевые глаза делали его похожим на старую сову. Он высунулся из окна. Гарлем начинал вывозить мусор. Тусклый день выползал на тротуары.

– Я хотел помочь, – сказал Флапс.

– Вечно ты со своим христианским милосердием, – сказал Гринберг.

– День начинается – вот и все новости, – сказал Костелло. – Жидковато для первой полосы.

– Можно исправить маленько… – сказал Гринберг и предложил: – День поднимается, точно белый флаг над руинами.

– День возвращается и рыщет по бандитским окраинам, – выдал Костелло.

– Он хочет убедиться, что все мертвецы мертвы как положено, – продекламировал Гринберг.

– И все раны кровоточат как положено.

– Бззз, – торжественно высказался Флапс. – Бззз.

– Он торопится. Ему нужно в банк, – сказал Гринберг.

– И поискать в мусорках хлеба насущного.

– И отплатить своим угнетателям, – сказал Гринберг.

– И расстрелять кого-нибудь, – сказал Костелло.

– Бззз, – зудел Флапс, – бззз.

– Он грядет со своим величием и своей духовной миссией.

– Он грядет со стаканом рома и атомной бомбой.

– Бзз, – зудел Флапс. – Бззз.

– Грязный негр, – сказал Гринберг.

– Грязный еврей, – сказал Флапс.

– Бззз, – выдал Костелло, – бззз, бзззз.

В контору вошел мальчишка-лифтер с подносом.

– Он грядет с теплым кофе, тостами и «Лаки Страйком», – сказал Гринберг.

Кофе пах великолепно. Они пили, обжигая губы. Мальчишка повернулся к Флапсу:

– Там один негр внизу, он спрашивает вас, сэр.

– Что за негр?

– Очень старый негр, сэр, очень, – восхищенно сказал мальчишка. – Самый старый живой негр, какого я видел, сэр. Приятно посмотреть на такого негра, сэр, это доказывает, что все-таки можно жить долго, сэр, если постараться, сэр.

– Чего он хочет?

– Он говорит, что хочет продать вам новость мирового масштаба, сэр. Очень старый негр, сэр. Даже удивительно видеть такого старого негра в такую рань, сэр.

– Ну ладно, – сказал обескураженный Флапс, – пусть войдет.

Мальчишка вышел, унося на подносе переполненную пепельницу.

– Всюду негры, – заметил Гринберг, уткнувшись носом в кофе.

– Нужно говорить «черные», – проворчал Биддль. – Так пристойнее. Или «афроамериканцы» – это все меняет, понимаешь? Сам себя не уважаешь – никто не будет.

Дверь незаметно отворилась, и в бюро проскользнул дядя Нат, который в своей прекрасной зеленой куртке походил на сушеного кузнечика.

– Добрый день, господа, – сказал он, снимая фуражку.

Он понизил голос и принял вид важный и конфиденциальный.

– Я узнал, господа, об одном сенсационном происшествии, которое наверняка заинтересует ваших читателей, господа. О происшествии абсолютно сенсационном и эксклюзивном, господа.

– Убийство? – встрепенулся Флапс, подбадривая.

– В Гарлеме есть человек, – сказал дядя Нат, – в Гарлеме есть человек, который умирает с голоду.

Флапс скорчил гримасу. Гринберг издал насмешливое карканье.

– На свете миллионы людей умирают с голоду, – сказал он, – и если вы думаете, что о каждом из них будут писать в газетах…

– Но он умирает от голода в Нью-Йорке, – настаивал дядя Нат. – В самом центре Нью-Йорка.

– Неинтересно, – отрезал Флапс. – Тысячи людей умирают от голода в Нью-Йорке. Я сам умираю от голода в Нью-Йорке. Это никого не волнует.

– В Нью-Йорке всегда так: сначала сами начинают голодать, а потом заставляют умирать с голоду других, – сказал Гринберг. – И это называют «добиться успеха».

– Но он, – сказал дядя Нат очень тихо, – он умирает от голода ДОБРОВОЛЬНО.

Воцарилась тишина. Биддль вдруг проснулся.

– То есть как добровольно? – пролепетал Флапс.

– А вот так, – сказал дядя Нат. – Он объявил голодовку.

– Почему? – хрипло спросил Гринберг.

Дядя Нат открыл рот, но ничего не сказал, а принялся усердно рыться в кармане.

– Послушайте, я записал, где же… Вот.

Он важно надел очки.

– «В знак протеста против нищеты в мире, – прочел он. – Чтобы вернуть наконец людям вкус бескровной жертвы и показать им дорогу. Чтобы в нашу эпоху унижений пробудить великое эхо братства и солидарности человеческой…»

– Ганди, – прошептал Костелло. – Нью-йоркский Ганди. Звучит хорошо. Он черный?

– Белый, – сказал дядя Нат.

– Белый Махатма Гарлема! – взревел Флапс.

Биддль рывком поднялся. Гринберг поймал его шляпу.

– Идем? – взвизгнул он.

V
Белый Махатма Гарлема

Тюльпан сидел посреди чердака на коврике перед кроватью и прял. Металлические очки вздрагивали на кончике его носа, череп был обрит наголо, простыня окутывала Тюльпана, как тога. Перед ним стояла миска с пеплом – время от времени он брал щепотку и библейским жестом посыпал голову.

– Вылитый папаша, – сказал Флапс чуть взволнованно.

Он снял шляпу. Гринберг ничего не сказал, Биддль восхищенно вздохнул. Костелло щелкнул фотоаппаратом.

– Пресса, патрон, – возвестил дядя Нат.

Тюльпан обернулся к визитерам.

– Посмотрите на меня, хорошенько посмотрите, – заявил он. – Я – холст Творца. Я – портрет современного Запада во весь рост. Я тот, для кого тщетно пел Гомер, ваял Микеланджело, считал Ньютон и думал Маркс. Да, я тот, для кого напрасно были рождены Гомер, Микеланджело, Ньютон и Маркс. Я предстаю перед вами таким, каким за двадцать веков христианства ускользнул от Баха, Иисуса и Рафаэля, как и ото всех прочих отчаянных попыток замять дело и сохранить лицо. Смотрите на меня хорошенько: я стал стройнее, на роже и на груди у меня теперь меньше растительности, чем двадцать тысяч лет назад, но, несмотря ни на что, убожество мое осталось прежним. Быть может, милосердная коммуна чернокожих Гарлема захочет сделать что-нибудь для бедного Белого, бесконечно осмеянного в своих скромных нуждах, растоптанного в своих самых мирных мечтах, ограбленного в элементарных правах, презренного по крови, эксплуатируемого до седьмого пота и такого одинокого в море вселенской ненависти, что каждого пса, вильнувшего перед ним хвостом, он почитает братом? Есть ли у вас вопросы ко мне?

– Что вы думаете о белой проблеме в Штатах? – спросил Костелло.

– Думаю, она приняла тревожные размеры.

– Вы считаете, ее можно решить?

– Да. Я твердо уверен, что со временем эта проблема сама исчезнет во всем мире.

– А что вы думаете о черной проблеме?

– Можете сказать вашим читателям, что как европеец я безгранично восхищаюсь деликатностью, с которой этот вопрос решают в Соединенных Штатах, никогда не доходя до бесчинств Дахау, Бельзена, Бухенвальда или Сталина.

– Так с нашими читателями нельзя, – запротестовал Биддль. – Мы – газета респектабельная. Нас выписывают даже несколько белых.

– Скажите им, что я – чрезвычайный посол Европы в Новом Свете, – с готовностью предложил Тюльпан. – Скажите, что я – современный человек, новый человек, порождение войны: свободный, могущественный, победитель до мозга костей, хорошо упитанный, независимый, достойный, полный веры в будущее и счастливую жизнь. Скажите им, что я – голубь, ветвь оливы, что я прилетел к берегам Америки, как голубь к ковчегу после потопа, с сердцем смягченным и духом, успокоенным крепким запахом зверинца и братскими воплями, которые возносятся ко мне над потоками…

– Только что, – угрюмо сказал Биддль, – только что он был холстом Творца. И вот пожалуйста – стал голубем, а теперь еще и возносится над потоками…

– В конце концов, – заявил Тюльпан, – у меня самого американская кровь в жилах. Можете объявить своим читателям, что я – прямой потомок того отважного американского капитана, который в 1499-м с борта судна «Оклахома» открыл Европу.

– Над кем он тут издевается? – с негодованием вскричал Биддль.

– Над пшеницей, налитой, словно грудь кормилицы; над тимьяном, остролистом и миррой; и над бледным светом дня; над океанами и таинственными островами; и над летучими рыбами; и над своим родным городишком; и над гималайскими неграми; и над низамом [10]10
  Низам – титул, который носили средневековые правители индийского города Хайдарабада.


[Закрыть]Хайдарабада; и над странными цветами, которые распускаются, как говорят, на Килиманджаро. Над великими морскими глубинами, где каравеллы, полные несметных сокровищ, по сей день безмятежно покоятся в песках, нежных, словно тело первопричастницы, и там же прячутся гигантские рыбы и затонувшие бутылки, в которых скрыта тайна абсолюта. Над древними папирусами; и над всеми скрипками, которые когда-либо плакали на земле; и над всеми кораблями, опьяненными людскими надеждами; над воздетыми руками; надо всеми крестовыми походами; над ребенком; над старухой, которая бормочет: «Абракадабра!» – и бросает темный пепел в глиняный кувшин, когда кот мурчит, крыса пищит и паук плетет паутину; над Пастером и над пенициллином; над золотыми волосами и острыми грудями; и над тем, кто голыми пятками ступает по горящим углям; и над тем, кто первым сказал: «Я люблю тебя!»; и над тем, кто первым возвел собор; и над тем, кто перед смертью первым крикнул: «Да здравствует свобода!»; и над тем, кто тонул со своим кораблем; и над той, что умерла на костре; над материнской любовью, и над энциклопедиями, и над городами, стертыми с лица земли, и над каплями утренней росы…

– Хорошенький способ развлечься, – волновался Биддль.

– Не изводите себя, патрон, – вступил дядя Нат.

– У вас есть девушка? – спросил Биддль, чтобы тактично сменить тему.

– Она погибла в Тихом океане.

– Что она делала в Тихом океане?

– Вот и я себя спрашиваю. Может, вы сможете мне ответить?

– Она была в W.A.A.C.? [11]11
  W.A.A.C. – Womens Army Auxiliary Corps – Женский армейский вспомогательный корпус, действовал в США в 1941–1946 гг. Задачей его была материальная и моральная поддержка солдат.


[Закрыть]– с надеждой предположил Биддль.

– Нет, в морской пехоте.

– Что она делала в морской пехоте? – вскричал Биддль.

– А что, по-вашему, делает молоденькая женщина в морской пехоте? – сказал Тюльпан с необычайным достоинством. И посыпал голову пеплом.

– Каково точное значение вашего жеста? – спросил Гринберг.

– Мои действия не есть жесты. Я – не интеллигент.

– А кто же?

– Точно не знаю. А вы?

– Единственное, что я знаю точно, – сказал Гринберг, – это мой номер телефона. Но бывает, и он вылетает у меня из головы. Что вы думаете о будущем цивилизации?

– У цивилизации нет будущего. И настоящего тоже больше нет. Все, что осталось, – это прошлое. Цивилизация есть нечто, втиснутое человечеством, в берега посредством течения. То, что люди оставляют после себя посредством умирания.

– Ничего не понял, – сказал Биддль.

– Тут нечего понимать, – сказал Махатма. – Нужно лишь течь.

– Цивилизация… – повторил Биддль, который с большим трудом воспринимал идеи, как все те, у кого идеи редки, – цивилизация – это мы.

– Это след, – сказал Тюльпан, – непрочная капля росы, трепещущая под лучами рассвета… Я – след. Я – капля росы.

– А только что, – сказал Биддль, – вот только что он был холстом Творца, потом голубем и оливковой веткой. Потом – следом чего-то. А теперь он уже роса, он уже трепещет под лучами…

– Какова ваша цель? – спросил Флапс.

– Она проста, – ответил Тюльпан, взяв щепотку пепла. – Я хочу привлечь внимание чернокожих Гарлема к моей европейской родине. Я хотел бы, чтобы каждый черный брат, достойный этого имени, присоединился к моей смиренной жертве, к моему смиренному протесту. Нам в основном не хватает пищи, теплой одежды и мелочи на карманные расходы. Все дары будут приняты с признательностью. Прилагайте почтовый конверт для ответа. Моя цель – свобода для Европы, независимость для моейевропейской родины без всяких условий…

Он посыпал свою голову пеплом.

– Сначала объединитесь, – сказал Биддль, – удивите всех, и независимость тут же придет. Почему бы вам для начала не разделить Европу на два больших дружественных Штата: Пакистан на востоке, а на западе – грозный такой анти-Пакистан?

– Мы просим независимости немедленно и без всяких условий, – веско изрек Тюльпан.

– В Гарлеме нет такого черного, – сказал Костелло, – который признал бы вас способными к самоуправлению. Вас, которые еще поклоняются Священной корове в ее наиболее гнусной форме – Суверенного государства. Вас, которые лижут ее божественный навоз под видом всех золотых эталонов и всех ценностей предков. Вас, которые низвели своего знаменитого Господа Милосердного и Справедливого до факира, прилипшего к доске с гвоздями, до шпагоглотателя, до ярмарочного шарлатана. Вы думаете, в Гарлеме найдется негр, готовый протянуть вам руку?

– Не изводите себя, патрон, – быстро проговорил дядя Нат.

– Это не я, это он меня изводит. И он прав – дайте ему палку, пусть бьет сильнее.

– Палок на всех не хватит, – сказал Костелло.

– Цивилизация, – настаивал Биддль, – цивилизация – это очень просто: достаточно иметь сердце. У вас есть сердце?

– Огрызок.

– Никакой у него не огрызок, – заметил дядя Нат, – не огрызок, а соловей.

– Не обращайте на него внимания, – сказал Тюльпан. – Ему всюду мерещатся соловьи.

– Вы умеете плакать? – спросил Биддль.

– Все мои слезы мертвы.

– То есть как – мертвы? Отчего?

– Слезы – дети достатка. У них слишком слабое здоровье. Им нужна крыша над головой, наваристый бульончик на обед, и тапочки, и грелка в кровать. Тогда они бывают прекрасны и пухлы, и довольно пустяка – зубной боли, любовной тоски, – чтобы заставить их покинуть гнездышко. Но дайте им две войны между отцом и сыном, разрушьте их дом, бросьте их в концлагерь – и они делаются вдруг мелкими и редкими и мрут как мухи.

– А ваши слезы – отчего они умерли?

– Одну убили в Испании, в Сопротивлении. Другую – в Греции: старую слезу-идеалистку. Несколько миллионов умерли в Польше: это все слезы евреев. Одну линчевали в Детройте, потому что у нее была негритянская кровь. Другие погибли под Сталинградом и в RAF [12]12
  RAF – Royal Air Force – Королевские военно-воздушные силы Великобритании.


[Закрыть], некоторых расстреляли с заложниками в Мон-Валерьен… [13]13
  Мон-Валерьен – форт, у стен которого расстреливали участников французского Сопротивления.


[Закрыть]и вот теперь я совсем один, без единой слезинки, точно я не человек, а кусок сухого дерева.

– Ну вот, он опять начал, – забеспокоился Биддль. – Сначала был холстом Творца, потом голубем, веткой, следом, каплей росы. Потом стал огрызком, помнится, и соловьем. Теперь он кусок дерева. Чем он будет в следующий раз?

– В следующий раз, – сказал дядя Нат, – он станет камнем – камнем, который бросают в пропасть, чтобы узнать, глубока ли она.

VI
Молитва за Победителей

– «Белый Махатма Гарлема», – прочел дядя Нат, триумфально потрясая «Гласом народа». – Клянусь силой, которая сделала меня негром, вы, патрон, теперь знамениты.

– На какой странице? – осведомился Тюльпан, слегка краснея.

– На шестой. Первые пять полностью посвящены реконструкции трущоб.

– Читайте.

– «Белый Махатма Гарлема, – с удовольствием начал дядя Нат. – Вот уже восемь дней молодой интеллигент, беженец из Европы г-н Тюльпан упрямо отказывается от любой пищи. Как заявил он одному из наших корреспондентов, „нынешнее состояние человечества вызывает ужас и отвращение у каждого, кто достоин звания человека. Мы только что одержали победу в войне, угрожавшей цивилизации, а над руинами наших городов уже витает тень нового крестового похода в защиту цивилизации. Однако цивилизация, которая за две тысячи лет своего существования не научилась истреблять насилие в зародыше, не заслуживает ничего, кроме насильственной смерти. Пришли трагические времена. Необходимы немедленные действия. Малейшее промедление будет гибельно. И потому я объявляю голодовку в знак протеста против цивилизации и требую ее немедленного уничтожения и замены чем-то другим. Да, но чем? Все предложения будут приняты, не медлите – пишите мне. Долой Соединенные Штаты Америки! Да здравствуют Соединенные Штаты Мира! Гарри Трумэна в президенты!“».

– Как?

– «Гарри Трумэна в президенты». Так и написано. Не изводите себя.

– Не буду.

Тюльпан задумчиво посыпал голову пеплом. После обеда восторженная статья, появившаяся в «Бунд», приветствовала, как в ней говорилось, «этот первый знак нового времени». «Мы – свидетели возрождения индивидуума, – с энтузиазмом провозгласил этот печатный орган. – Не будем же равнодушны к величию. Пример благородного юноши, высоко и решительно поднявшего знамя борьбы за истинно демократическое общество, за мир, лучший и справедливый…»

– Хорошо сказано, – одобрил Тюльпан, жуя гамбургер.

– Не перебивайте меня! «..лучший и справедливый, имеет особое значение для нас, цветных граждан Америки. Слишком долго страдали мы под бичом расистов, чтобы медлить с ответом на этот волнующий призыв. Мы легко могли бы сказать, что и без того достаточно заняты судьбой наших чернокожих братьев и гонениями – экономическими, моральными и социальными, – которым их постоянно подвергают. Но такое заявление было бы недостойно американских негров. Мы не допускаем никакого изоляционизма убеждений и объявляем подписку, чтобы предоставить все необходимые средства Постящемуся Европейцу и его великому гуманистическому движению „Молитва за Победителей“». Вы нашли хорошее имя для своего дела, патрон, – одобрил дядя Нат.

– Ничего я не находил, – проворчал Тюльпан. – Это они нашли. Оно само оказалось у них на устах, как улыбка.

Тут же «Глас народа» откликнулся передовицей, которая и привлекла наконец внимание цивилизованной общественности к Белому Махатме Гарлема. Издание доводило до сведения читателей, что, дабы ответить на призыв Постящегося Европейца, редакция газеты, которая всегда в первых рядах, если речь идет о добром деле, открывает подписку в пользу движения «Молитва за Победителей», «само название которого, – говорилось в заключение, – залог справедливости, сострадания и солидарности человеческой. Редакция: 30 долларов». Следом несколько частных пожертвований: «Флапс: один доллар. Плуто: пятьдесят центов и ни центом больше».

– Клюют, – заметил дядя Нат, приступая вместе с Тюльпаном к скромной трапезе: неизвестный поклонник прислал им из деревни дикого фазана. – Они клюют!

Они клюнули. В Гарлеме немедленно заявили о себе еще несколько постящихся. Все причисляли себя к Тюльпану и называли его Свами [14]14
  Свами Даянанд Сарасвати (1824–1883) – создатель религиозного неоиндуистского патриотического движения «Арья Самадж» – «Общество Ариев» (1875).


[Закрыть]. Самое солидное негритянское издание «America first», которое всегда призывало к объединению всех американцев независимо от расы перед лицом поднявшегося европейского варварства, сначала, чтобы наверстать упущенное время, откликнулось презрительной заметкой «Афера голодающего». Оно опубликовало длинную передовицу, озаглавленную «Новая форма европейского саботажа». Тюльпана там выставили социалистом и членом пятой колонны. «Если в Америке увеличится число голодающих, – писала газета, – система потребления будет разрушена. Наше производство упадет до нуля, поскольку рабочие, которые не едят, будут неспособны работать. Мы скатайся в бездну». И газета закончила требованием немедленно арестовать Махатму и всех его сообщников.

– Они выставят меня подыхать в Европу! – ужаснулся Тюльпан.

Утром новость о «Голодном крестовом походе, начатом молодым беглецом из Бухенвальда», появилась во всех газетах Гарлема, и ее тут же перепечатали основные издания Нью-Йорка. А на следующий день «Глас народа», совершенно ошалев от мысли, что делает scoop [15]15
  Сенсация (англ.).


[Закрыть], опубликовал на первой полосе под заголовком «Белый Махатма Гарлема» фото Тюльпана в простыне и с прялкой. «Мы присутствуем при уникальном явлении нового сознания, – писал Флапс, – историческом моменте, когда сумма совершенных обществом преступлений внезапно легла невыносимым грузом на плечи индивида и пробудила в нем душераздирающее чувство его личной ответственности…»

– Лени.

– Патрон?

– Скоро у нас будет машина, радио, холодильник. Мы будем счастливы.

– Да, патрон.

– Мы уедем отсюда.

– Да, патрон.

– Мы поедем жить куда-нибудь в Голливуд, подальше от цивилизации.

– Да, патрон.