Текст книги "Праздник Святого Йоргена"

Автор книги: Гаральд Бергстед

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

ПРАЗДНИК СВЯТОГО ЙОРГЕНА

Пролог

«ПОРАЗМЫСЛИТЕ О СЁМ»

Евангелие от Йоргена, 3, 29

На свете есть немало святых мест, где страждущее человечество вот уже многие тысячелетия приобщается к благодати божьей, но одним из самых достославных до сих пор остаётся Йоргенстад с чудотворным плащом святого Йоргена.

Несметными толпами стекаются в Йоргенстад паломники на ежегодный праздник, а потом покидают его с кроткой улыбкой на устах, облегчённым сердцем и не менее облегчённым кошельком (это блаженное ощущение хорошо знакомо всем набожным душам, побывавшим в святых местах).

Не счесть восторженных певцов, которых осеняло здесь вдохновение свыше, и они слагали благочестивые гимны во славу Йоргенстада. Вот хотя бы старый епископ Домпап: последний раз он был тут на восемьдесят девятом году жизни, когда совершал свадебное путешествие со своей седьмой женой, сопровождаемый двадцатью шестью внуками и правнуками. (Правда, голова его уже тогда тряслась на дряхлой шее, словно клапан парового котла, а ветер игриво теребил последние пять волосков на макушке.)

И вот, восседая на старинном стуле белого грушевого дерева, епископ сложил в честь Йоргенстада вдохновенный гимн из тридцати семи строф, который начинается следующими знаменательными строками:

 
О славный Йоргенстад
с корчмой и кабаками!
Хочу, чтоб стар и млад
меня встречал венками.
 
 
Пилигрим, где б ты ни был,
спеши со мной проститься,
И с песнею на небо
умчусь я, словно птица.
 

Но подобно тому как злая ирония, сомнение и коварная рассудочность гнусно проникают в человеческие сердца, преисполненные набожности и веры, и отравляют самые лучшие мгновения нашей жизни, так мерзкие мошенники пробираются иногда в святые храмы и, прежде чем их удастся изгнать оттуда, кощунственно оскверняют наши самые дорогие реликвии.

На страницах этой книги повествуется о том, как Микаэль Коркис, один из самых бессовестных плутов своего времени, более известный под именем «Коронного вора», проник в Йоргенстад на праздник святого Йоргена, жил в божьем храме, как у себя дома, и, этакий злодей, спал с соборной невестой, пока его, к счастью, не изобличили.

Сейчас, когда бесхитростные души сокрушённо наблюдают, как презренные негодяи постыдно топчут их самые светлые верования, а люди благоразумные поддаются искушению – надо думать, самого дьявола – и насмешливо отмахиваются от стародавней простоты нравов и житейских представлений их достопочтенных пра– и прапрабабушек, – так вот, сейчас эта книга должна пролить целительный бальзам на раны тех праведников, что с божьей помощью ещё сохранили детскую наивность и подлинное простодушие, не испорченное здравым смыслом.

Сведения, которые легли в основу настоящей книги, почерпнуты из следующих источников:

Знаменитые «Святцы» епископа Никодима,стр. 239, «Житие святого Йоргена».

Птоломей Правдолюбец,«Жития святых».

Профессор А. П. Бриллеман фон Снупфендорф,«Коронный вор и его время».

Магистр Йенсен,«Анналы мошенничества в средние века. Микаэль Коркис», стр. 87.

«Полезное чтение для народа»,том 5, «Св. Йорген в Йоргенстаде», издано по заказу соборного капитула.

Родовая книга младших Фалькенбергов«Алое солнце», издание рода Фалькенбергов.

Архив собора. Приложение 42-е,«Затаённое донесение о 253-м празднике св. Йоргена».

Евангелие от Йоргена.Здесь использовано 8-е, исправленное издание, подготовленное профессором Толлеманом, который перевёл большую оригинальную работу епископа Тулина, восстановившего текст, написанный на тридцати девяти заплесневелых и сильно попорченных водой пергаментных листах, обнаруженных в 1845 году в пустой пивной бочке в Гейдельберге.

1

Паломники

Кто видел толпы паломников, валом валивших в Йоргенстад, тот знает, что такое валом валить, пишет кардинал Гротиус. С востока и Запада, севера и юга стекаются сюда верующие; одни едут верхом, другие в повозках, третьи идут пешком, иные кашляют, иные прихрамывают, но все неудержимо рвутся вперёд, неистово толкают и давят друг друга, лишь бы не опоздать и узреть чудотворный плащ святого Йоргена, выставленный на паперти собора, а потом услышать, как гроссмейстер трижды воскликнет громовым голосом: «Святой Йорген!.. Святой Йорген!.. Святой Йорген!.. Мы благоговейно храним твой плащ!»

Паломники опираются на длинные посохи. Пыль покрывает их одежду и длинные бороды. Многие ковыляют на костылях, в тележках лежат калеки, больные и страждущие, раненые и умирающие, и у всех лишь одно стремление – прикоснуться к чудотворному плащу, который самым непостижимым образом исцеляет от всех недугов.

В руках у паломников маленькие голубые кружки, так называемые «чашки Йоргена», с пожертвованиями на плащ. Каждый, кто хочет прикоснуться к драгоценной святой реликвии, должен, само собой разумеется, внести свою лепту.

Целый год в жалких хижинах бедняков на оловянной полке стоит такая кружка, украшенная священной синей печатью самого капитула. Бедняки откладывают по грошу от своих жалких заработков, чтобы наполнить до верха святую соборную кружку. Частенько им приходится весьма туго, и, прежде чем опустить монету в кружку, они подолгу крутят и вертят её в руках. Но на какую только жертву не пойдёшь ради спасения души и грешного тела?

Нет, непременно надо попасть на праздник святого Йоргена. Народа там соберётся видимо-невидимо. Ну, а побывать на празднике и не прикоснуться к чудотворному плащу – это уж просто несчастье, хуже ничего и не бывает. Кто знает, а может, ты и исцелился бы? Тому немало примеров. Не помог плащ в этом году, поможет в будущем. Не помог в будущем, значит, на то воля божья: всевышний просто хочет испытать твоё терпенье.

И вот кружка полна. Наконец-то удалось наскрести необходимую сумму. Сначала бедняки считают деньги. Потом начинают считать дни… Пройдёт совсем немного времени, и они с умиротворённым сердцем начнут сладостное паломничество по великому пути; они снова увидят всех своих старых друзей и знакомых, минуют деревни и дремучие леса и вдруг услышат, как далеко-далеко, на холме Йоргена, громыхнут три пушечных выстрела.

Паломников охватит благоговейный трепет, и с пением псалма они ступят на святую землю Йоргенстада, потом они радостно пройдут по святым улицам города и остановятся перед статуей святого Йоргена, постамент которой весь истёрт благочестивыми поцелуями богомольцев, потом они будут созерцать, как святейший капитул величественно шествует по улицам и площадям города, а толпы народа простираются перед ним ниц. Затем паломники направят свои стопы в рощу, где находится собор святого Йоргена. Они остановятся перед белыми ступенями, на которые никогда ещё не ступал простой смертный… и вдруг услышат звуки труб, возвещающие о том, что семь первосвященников выносят из собора чудотворный плащ, и тысячи паломников падут в этот торжественный миг на колени. А на третий день праздника, когда семь первосвященников, облачившись в рубище, скорбно идут к источнику под звуки траурной музыки с таким сокрушённым видом, что… Нет, нет, и ещё раз нет!

Эти деньги не пропали зря! Вы должны, вы обязаны прийти на праздник святого Йоргена и коснуться чудотворного плаща, если в вас осталась хоть капля уважения к самому себе.

И вот наступает долгожданный день, когда вы берёте свой дорожный посох и присоединяетесь к толпе, которая непрерывным потоком движется по дороге; тысячегласный хор поёт псалом паломников:

 
Эй, паломник, живо в путь,
только кружку не забудь.
Ты шагай и в дождь и в град
прямо в славный Йоргенстад!
 

И всяк, кто попадал в эту славную компанию паломников, чувствовал себя на редкость приятно, хорошо и уютно. У всех была одна общая и весьма характерная примета: согбенная спина и испуганные, доверчивые и радостные глаза, на которых не просыхали слёзы. И можете не беспокоиться: здесь вас не оскорбят чья-либо вызывающе прямая осанка или дерзкий, вызывающий взгляд. Ноги паломников грациозно согнуты и искривлены в коленях, а при малейшем шорохе они все сразу вздрагивают и испуганно поворачивают головы в одну сторону, стараясь при этом теснее прижаться друг к другу.

* * *

Там, где Курфюрстова дорога поворачивает на восток, разрезая пополам маленький городок Нокебю, старые, умудрённые опытом паломники начинают проявлять беспокойство: они поглядывают по сторонам и громко выкликают Тобиаса: «Тобиас! Где Тобиас? Не видел ли кто Тобиаса? Пойдёт ли Тобиас с нами и в этом году? Жив ли он ещё?»

«Ну конечно, жив!» – кричит в ответ согбенный седобородый старик, высовываясь из окна своей хижины. Это самая ветхая лачуга во всей деревне.

Возле крыльца проходит сточная канава, перед дверью возвышается целая гора высушенного ветром навоза, но зато само небо сияет в радостных голубых глазах Тобиаса.

Он набрасывает на плечи свои лохмотья, берёт посох, снимает с полки кружку Йоргена и обтирает её рукавом. Пока что кружка пуста, но Тобиас не унывает: добрые друзья всегда наполняют его кружку по дороге в Йоргенстад.

Тобиас – знаменитый паломник. Дома никто из соседей не даст ему и полушки, ибо своих денег он уже не увидит. Во всей округе не сыскать человека, которому бы Тобиас не был должен… Но вот к Нокебю приближается шествие паломников, и для Тобиаса наступает минута торжества. Ведь он их духовный вождь и всеобщий любимец. Это и понятно: Тобиас знает имена всех семерых первосвященников, знает всё евангелие Йоргена от корки до корки, знает все псалмы Йоргена и весь йоргеновский ритуал. Сорок семь раз он был на празднике святого Йоргена, и плохо придётся паломникам в тот год, когда старый Тобиас не пойдёт с ними в Йоргенстад. Все знали, что он умеет и любит поговорить, и охотно платили за него, так что самому Тобиасу паломничество не стоило ни гроша. Харчи у него были даровые – из котомок доброхотных дарителей; в Йоргенстаде он получал стол и кров у своего старого друга и родственника Коркиса, угрюмого церковного сторожа, который жил с дочерью Урсулой в переулке Роз. А потом Тобиас, загорелый, бодрый и весёлый, возвращался к своей старухе и приносил с собой уйму новостей…

Одним словом, старый Тобиас просто не мог не пойти в Йоргенстад на праздник! Да и что ему мешало? Дети? У него нет детей. Вернее, теперь нет. А когда-то у него было двое шустрых мальчуганов, может быть, слишком шустрых… И обоих прибрал господь. Одного повесили, другого сожгли. Дочери его тоже плохо кончили… Впрочем, стоит ли теперь об этом вспоминать… Дело прошлое… А жена? Её замучила подагра; она, бедняжка, лежит в углу на соломе и охает. Что ж, полежать ведь тоже неплохо, а чтобы не было скучно, пусть себе воюет с поросятами и крысами. «Правильно, мать, не давай им спуску! – весело кричит Тобиас. И добавляет вполголоса: – Ведь не сожрут же они её до моего возвращения». Тобиас открывает дверь, обходит кучу навоза и присоединяется к паломникам.

«Молодчина старик!» – восхищаются паломники, окружая Тобиаса. А дорога идёт всё дальше и дальше, через горы и леса, мрачные и дремучие, и так до самого Йоргенстада. Леса эти называются разбойничьими, ведь в старину они так и кишели разбойниками, теми самыми разбойниками, с которыми мужественно боролся Йорген. Вдали виднеются глубокие овраги и тёмные пещеры, которые напоминают прохожему о грабителях и убийцах.

Когда Тобиас присоединился к паломникам, они как раз говорили о разбойниках, вернее, о двух разбойниках: одного из них они называли «Коронным вором», а другого – «Поджигателем». Увидев Тобиаса, все заговорили о нём, – только и слышно было, что Тобиас, Тобиас, Тобиас, но изредка вспоминали и Коронного вора.

– Нашли о ком вспоминать, – презрительно бросает Тобиас.

– Но ведь совсем недавно его видели в наших краях, и, кто знает, вдруг он бродит сейчас где-нибудь неподалёку…

– А, плевать я хотел на вашего Коронного вора, – обиженно заявляет Тобиас. – Он побоится даже близко подойти к Йоргенстаду. Уж если его поймают, так тут же разорвут на куски.

– А говорят, что…

– Да враки это, – возмущается Тобиас. – Забудьте о нём, и всё тут. Не стоит даже имени его произносить, слишком много чести для этого мошенника. Разве мы не паломники? Не паломники самого святого Йоргена? Разве Йорген не с нами? Он живо разделается с любым воришкой или разбойником.

И старый Тобиас затягивает псалом:

 
Коль ты Йоргена признаешь,
бед и страха не узнаешь.
Коль его не позабудешь,
от воров избавлен будешь.
 

Все ему подпевают, и скоро паломники чувствуют себя в полной безопасности.

Да, хорошо иметь такого спутника, как Тобиас, если идёшь через лес, где, может быть, за каждым деревом прячется разбойник.

Вот и сейчас из густого кустарника вдруг вынырнули двое неизвестных. Нет, на разбойников они совсем не похожи, вид у них вполне благопристойный, оба с длинными бородами, как все добропорядочные паломники. Один из них – высокий малый с окладистой тёмной бородой и грустным лицом, простодушным и скромным; такие лица всегда внушают доверие. Только он глухой, бедняга.

Лицо его товарища, чем-то схожее с бульдожьей мордой, сначала производило довольно жуткое впечатление: оно было сплошь изрезано глубокими шрамами, но несчастный еле ковылял, опираясь на костыли, и это сразу расположило к нему паломников… И всё-таки не слишком приятно каждую минуту ждать, что из лесного сумрака вдруг выскочат какие-нибудь лиходеи.

Не успели паломники толком разглядеть глухого и хромого, как перед их взорами предстало нечто гораздо более интересное.

Лес расступился, и вдали, высоко над тёмными холмами, на вершине горы Йоргена, показался озарённый солнцем Йоргенстад. Белокаменный, он возвышался над дремучими лесами, словно Иерусалим, некогда воссиявший над грешной землёй.

Пилигримы шли с запада по Курфюрстовой дороге, и гора Йоргена лежала перед ними как на ладони, позолоченная последними лучами заходящего солнца. У самой вершины были видны дворец гроссмейстера собора и пирамидальный тополь портного Курстена; чуть левее стояла виселица. Ниже, по склону горы, извивались переулок Первосвященников и переулок Роз, где жили друзья Тобиаса: церковный сторож, старый Коркис, и его дочь Урсула. На южном склоне горы раскинулись дворцы первосвященников и роща, над которой высился шпиль собора.

Во все глаза смотрели паломники на святую обитель Йоргена; затаив дыхание они слушали разъяснения старого Тобиаса, и их морщинистые лица сияли блаженством.

Правда, молодые люди и девушки были настроены не столь торжественно, как старики, но и они с любопытством смотрели на город. Вообще среди паломников было довольно много молодёжи, которая держалась особняком, образуя небольшие группы: отдельно парни и отдельно девушки. А позабавиться у них ещё будет время.

И тут нельзя не признать, что праздник святого Йоргена, великий и святой праздник всех паломников, нередко превращался в самый большой праздник любви, какой только можно себе представить. Ночью, накануне великого торжества, большое кладбище на северном склоне горы можно было сравнить разве что с Содомом и Гоморрой.

– Эй, Клаудина, ты тоже собралась на праздник святого Йоргена? – кричит молодой крестьянин с телеги, запряжённой клячей.

– Ты угадал, Клаус.

– А зачем ты едешь на праздник, Клаудина?

– Тебе-то что, Клаус?

– Мне, видишь ли, нужна подружка.

– А может быть, я тебе подойду?

– Вестимо, подойдёшь.

– Да ты-то мне не подойдёшь.

– Хорошо, что вовремя сказала.

– Клаудина! – кричат её родители, богатые и очень набожные крестьяне. – Ты что там разболталась с этим оборванцем? Вот и бери после этого молодых девушек на праздник святого Йоргена!

– Не дай бог! – подхватывает старый паломник. – Мало ли что может случиться!

Поднимается невообразимый шум. Ревут ослы, блеют овцы, кукарекают петухи.

Это приписанные к собору крестьяне везут преподобным отцам всякую живность, сыр, ветчину, яйца и вообще всё, что с них причитается в счёт десятины и других податей, взимаемых во славу святого Йоргена. И вот среди этого шума и гама вдруг прогремели три святых пушечных выстрела, и тотчас же зазвонили все колокола в городе.

А в воздухе уже празднично звучал старый паломничий псалом:

 
Как сладок колокольный звон!
На праздник всех сзывает он!
 

Основная масса паломников двигалась мимо каменоломни, через гранитный мост и затем по переулку Первосвященников к собору. Однако многие поворачивали на север, проходили через предместье Тополиный колодец и поднимались на гору по лестнице Скорби, которую только недавно отстроили заново.

Уже у подножья горы их встречали мальчишки, торгующие паломничьими плащами.

«Плащи! Паломничьи плащи! – неслось со всех сторон. – Купите плащ. Жёлтый, белый, серый или коричневый».

– Добро пожаловать, дорогие гости, – сердечно приветствовали паломников старожилы Йоргенстада, собравшиеся около моста. – А не прячется ли среди вас Коронный вор? Если он проникнет в город, быть беде!

– Коронный вор! – возмутился старый Тобиас, выставив вперёд свою белую как снег бороду. – Пусть бы он только сунулся к нам, уж мы бы задали ему перцу! Но он знает, что со старым Тобиасом из Нокебю шутки плохи!

И Тобиас в сорок восьмой раз перешёл гранитный мост.

– Эй, осторожней, не свались в каменоломню! – кричит он глухому, который вместе со своим хромым другом повернул на север. – Эй! Э-э-эй! Да он же глух, бедняга, глух, как тетерев. И подумать только: я слышу, как рысь, а ведь на благовещенье мне уже, слава богу, стукнет семьдесят пять. Да, вот так. Недаром же я сорок семь раз прикасался к плащу святого Йоргена! – помолчав, Тобиас добавляет: – Господи, уж не кузнец ли это из Самса?

Но Тобиас ошибся. Это и был Коронный вор. Пока колокола благовестили к празднику, он преспокойно вошёл в славный город Йоргенстад.

Коронный вор

Его настоящее имя было Микаэль Коркис, но в народе его прозвали Коронным вором.

Вместе с труппами бродячих актёров он ездил по городам и сёлам и даже прославился как великолепный исполнитель шекспировских ролей. Неизвестно, как сложилась бы его судьба, если бы он не попал в Парму. Там молодой комедиант стал любовником принцессы Пармской и, чтобы спасти её от скандала, похитил коронные бриллианты, заложенные ею у брата.

Эта кража наделала много шуму. Феноменальная ловкость и удивительная отвага юного Коркиса (ему пришлось прыгнуть со шпиля высокой башни, пробежать по остриям железной ограды, переплыть ров с нечистотами) привлекли к нему всеобщее внимание, и он получил прозвище Коронного вора. Но в то же время он был объявлен вне закона, и ему ничего больше не оставалось, как ступить на скользкий и опасный путь, путь преступлений. Благодаря некоторым особенностям своего характера и природным дарованиям, он очень преуспел на этом новом для себя поприще и совершил немало славных деяний, столь же безрассудных, сколь и беззаконных. Вершиной всего явился неслыханный скандал, разразившийся на празднике святого Йоргена, о чём и повествуется в настоящей книге.

* * *

Микаэль Коркис родился в Йоргенстаде. Его мать, Урсула, была дочерью старого Коркиса, церковного сторожа, человека умного, но крайне робкого. От отца она унаследовала какую-то затаённую грусть и душевную чистоту, сочетавшуюся с редкой красотой. Однажды, будучи ещё совсем молодой девушкой, она присутствовала при выносе плаща из собора в священной роще.

Пока верующие слушали длинную проповедь о житии святого Йоргена, главный капеллан, стоявший на паперти, приметил Урсулу в толпе паломников и целую минуту не спускал с неё своих горящих свиных глазок. Смущённая Урсула не знала, куда ей деваться от этого взгляда. Рядом с ней стояла женщина с торчащим вперёд подбородком; звали её Лотта Гвоздика. Она тоже заметила, как пристально капеллан смотрел на Урсулу.

– Вступай домой, дитя моё, – сказала она Урсуле, – сними пояс и жди.

Она была права: на третий день, вечером, когда Коркис с дочерью ужинали, на улице послышались тяжёлые шаги, дверь распахнулась, и в комнату вошёл сам главный капеллан в полном облачении, расшитом красными драконами. Коркис и Урсула пали на колени, как того требовал закон, и обоих объял ужас – они знали, что их ждёт.

По мановению руки капеллана старый сторож, взяв шапку, покорно удалился. Он без устали ходил взад и вперёд по переулку Роз, и глаза его были полны печали. Он говорил с Лоттой Гвоздикой о погоде, о гвоздиках и снова о погоде. А Лотта язвительно ухмылялась.

Потом он зашёл к одноногому токарю. Но и тот злорадно ухмылялся. И снова Коркис бродил по переулку; но вот капеллан со своими двумя служками вышел на улицу, и теперь старый сторож мог наконец вернуться домой.

Урсула лежала на кровати, пылая от стыда, растерянная, измученная и потрясённая великой честью, которая выпала на её долю.

Скоро она встала и снова принялась за работу. Но что-то в ней изменилось. Она как-то ушла в себя, замкнулась, ибо ощущала в своём простонародном чреве благостный плод главного капеллана… Плод зрел, рос и наконец превратился в ребёнка, которого Урсула произвела на свет в первые дни весны. Она нарекла сына Микаэлем в память об архангеле, том самом, что спустился с небес к бедной пряхе.

Микаэль вырос среди людей бедных, но честных. О своём происхождении он довольно рано узнал от сыновей токаря, – негодные мальчишки частенько дразнили его. Однако переулки, где ютилась беднота, так и кишели детьми господ первосвященников, и Микаэль совершенно напрасно принимал это слишком близко к сердцу.

Увы, он был лишён того унылого безразличия, которым уже давно прониклись другие обитатели жалких лачуг. К сожалению, он унаследовал от старого Коркиса его кристально чистую душу, благородство характера и удивительное свойство ко всему относиться серьёзно. Вот если бы добавить ещё к этому смирение и покорность его бедного деда! Так нет же, вместо этого он унаследовал от своего высокородного отца крепкие белые зубы, неутолимую жажду жизни, сильное мускулистое тело, непреклонную решимость и гордое честолюбие.

С горечью смотрел он на почтенных господ первосвященников, и в его упрямой голове зарождались наивные и дерзко фантастические замыслы.

Однажды этот долговязый парень пробрался никем не замеченный во дворец главного капеллана, миновал несколько комнат и, войдя в его кабинет, сказал напрямик:

– Ты – мой отец!

За подобную наглость его наказали на площади плетьми и выгнали из города.

– Я отомщу ему! – сказал Микаэль, прощаясь с родными.

– Не надо мстить, не надо мстить, – уговаривал его добрый старый Коркис, который любил мальчика, но боялся его упрямства и необузданного нрава. Сам он, человек кроткий и мягкий, всегда уступал…

Но в жилах мальчика текла буйная и горячая кровь. Он сверкнул зубами и сказал:

– Я отомщу! Я вернусь как герой… обязательно вернусь…

– Главное, будь добрым и честным мальчиком, – просила мать.

– Честным? – переспросил Микаэль, которого ещё трясло после плетей. – Нет, надо быть сильным! Сильным! И берегитесь тогда, господа первосвященники! Берегитесь! – повторил он сквозь зубы, выходя из дома через задний двор. Потом он прокрался в соседский сад, оттуда перемахнул через забор – прямо в священную рощу, миновал собор и скоро очутился за городом. Он шёл в Разбойничьи леса, тёмные и дремучие; в руках у него был только кулёк с едой.

* * *

Сначала Микаэль попал в цирковую труппу, с которой изъездил много стран, был канатным плясуном и проделывал головокружительные сальто-мортале. Потом он присоединился к труппе бродячих актёров; природная восприимчивость, уменье глубоко и тонко чувствовать, огромная духовная сила в сочетании с юношеской красотой – всё это помогло ему вскоре стать одним из самых вдохновенных исполнителей шекспировских ролей. На сцене он вживался в свою месть и в своё будущее величие, а непомерная гордость духа никак не соответствовала его более чем скромному положению бродячего комедианта.

Труппа ездила из одного города в другой, давала представления при княжеских и королевских дворах и всюду имела большой успех. В Парме Коркису не повезло, и ему пришлось прервать свою столь удачно начатую артистическую карьеру. Впрочем, жизнь на сцене была для него лишь позолоченной нищетой, и не удивительно, что непрерывно растущая в нём злоба на весь мир и страстная мечта о грядущей мести вскоре сделали его лихим злодеем, ищущим опасностей и приключений.

«Когда изучаешь историю преступлений Микаэля Коркиса, – писал профессор А. П. Бриллеман фон Снупфендорф, – сразу бросается в глаза его удивительное презрение к жизни других людей и к смерти, грозящей ему самому. В сущности, он не был ни кровожадным, ни жестоким. Наоборот, есть немало данных, которые свидетельствуют о его большой доброте и даже готовности пойти на самопожертвование. Достаточно припомнить хотя бы тот случай, когда во время чумы, на рождество, он пришёл на водяную мельницу в долине Роз; недаром впоследствии жители долины освободили его из тюрьмы и помогли ему выбраться из города. Зато не менее удивительна и та почти элегантная лёгкость, с которой он отправлял на тот свет досаждавших ему людей, сосредоточенно и спокойно, как тушат свечу, сжав пальцами фитиль. На закон и религию он обращал не больше внимания, чем на тонкую паутину, внезапно преградившую ему дорогу. Однако самая дерзкая из его бесчисленных авантюр – это, несомненно, его появление в Йоргенстаде на празднике святого Йоргена».

…Так пишет профессор Бриллеман.

* * *

В то время Коронному вору было уже тридцать шесть лет. Благодаря своему хладнокровию, презрению к смерти и неустрашимости, он убегал из тюрем с самыми толстыми и крепкими стенами, но кольцо преследователей сжималось вокруг него всё теснее и теснее. Он метался по всей округе, словно лисица, за которой гонятся собаки. После того как Коркис убил курфюрстова зятя и собутыльника графа Кровопийцу (его нашли мёртвым, с ножом в животе, а изо рта торчала гусиная лапка), курфюрст устроил настоящую облаву на знаменитого разбойника; тому едва удалось ускользнуть от ландскнехтов и скрыться в дремучих лесах. В их непроходимой чаще трудно было изловить преступника, зато он сам мог умереть с голоду.

Однако курфюрст твёрдо решил, что на этот раз дичь от него не уйдёт. Кстати сказать, другой знаменитый разбойник, Франц Поджигатель, которого незадолго перед тем курфюрст приказал разорвать на части дикими конями, тоже сбежал из тюрьмы, и оба злодея теперь наверняка скрывались в Разбойничьем лесу. Было решено обшарить весь лес. Девятьсот крепостных крестьян с цепами и косами шли с запада. С юга двигались ландскнехты самого курфюрста, вооружённые ружьями, копьями и сетями для ловли оленей. На востоке была пустошь, а на севере – море. Таким образом беглецов гнали в западню, где рано или поздно их всё равно схватят, если только они сами не умрут с голоду.

А Микаэль Коркис лежал тем временем в лисьей норе в самой чаще леса и грелся на солнышке.

Лицо его заросло бородой, осунулось, одежда превратилась в грязные лохмотья.

Всё ему опостылело. Ему было уже за тридцать, и годы тянулись мрачной и унылой чередой. Казалось, жизнь была прожита напрасно, загублена навеки, впереди – ничего.

Микаэль грустно смотрел на своё красивое гибкое тело, ощупывал грязное лицо, обросшее длинной бородой. Ведь природа наделила его и силой, и умом, и незаурядным талантом. Он сознавал это. А какой ему от всего этого прок? Исполнились ли его честолюбивые помыслы? Как бы не так: пока что он лежит в грязной норе, как паршивая затравленная лиса.

Он влюбился в эту девчонку, принцессу Пармскую… Затеял высокую игру… и так низко пал… прямо в пропасть.

Со стороны дороги до него вдруг донеслись скрип колёс, чьи-то голоса. А потом послышалось пение паломников:

 
Эй, паломник, живо в путь…
 

Коркис привстал. Ему пришла в голову блестящая мысль. Она словно молния сверкнула в голове. Ведь это паломники! А значит, благословенный Йоргенстад, город его детства, находится где-то совсем рядом! Очевидно, скоро будет праздник святого Йоргена. А что, если смешаться с толпой? Ведь этак, никем не замеченный, он сможет побывать в родном городе. Никакой курфюрст не сыщет его в той невероятной толчее, без которой не обходится ни один праздник знаменитого святого, а потом он выберется с толпой паломников из города и, может быть, ускользнёт от курфюрста.

Но тут на него нахлынула тоска, и он снова лёг на землю: в памяти вдруг ожили все мрачные и грустные картины его детства.

Дом в переулке Роз: молчаливая, всегда печальная мать, дед, маленький и словно какой-то неземной, такие же маленькие и словно неземные комнатки, маленький садик с кустами роз и высокой, в человеческий рост, фуксией.

За изгородью переулок Роз. Лотта Гвоздика с торчащим вперёд подбородком, толстый одноногий токарь, его самодовольные лентяи-мальчишки… насмешки… фраза, сказанная всемогущему главному капеллану… плети на площади Капитула… Ужас матери и деда, ужас и ни капли злости, негодования, хотя бы обиды!.. Его уход, гордое обещание вернуться обратно сильным, могучим и отомстить… непременно отомстить!..

И вот он вернулся, нищий, всеми преследуемый, словно затравленный зверь.

Он мечтал о мести. Он поклялся вернуться в родной город не иначе как героем, чтобы все склонили перед ним головы… И что же… Через двадцать лет он тайком, под чужой личиной пробирается сюда, чтобы трусливо спасти свою шкуру. А потом поскорее улизнёт из города, не зайдя даже к матери и деду, чтобы его, чего доброго, не повесили на йоргенстадской виселице.

Он пал духом, на него нашло какое-то странное состояние экстаза, очевидно унаследованное от деда: полная отрешённость от жизни, самозабвенное слияние с окружающей природой, со всей вселенной, бездумное оцепенение, своего рода смерть заживо, когда нет ни страха, ни желаний и только птичий писк, пусть самый слабый, или далёкий шум колёс отзываются в душе чудесной музыкой.

Вдруг он услышал, что где-то далеко-далеко звонят колокола. Колокола Йоргенстада! В тот же миг он вскочил на ноги, снова полный сил и неиссякаемой энергии; это тоже своего рода экстаз, вызванный одиночеством, но экстаз активный, зовущий к действию и борьбе: теперь для него не существовало ничего, кроме цели, которую он перед собой поставил.

Да, он придёт в Йоргенстад, и ещё неизвестно, чья возьмёт. Куда девалась его осмотрительность? Он поклялся, что будет сильным. И сейчас он сильнее и опаснее чем когда бы то ни было, ибо ему нечего терять и ничего не жаль: ни друга, ни надежды, ни мечты, ни самой жизни.

Кольцо врагов сомкнулось вокруг него, но прежде чем его схватят, он ещё раз встретится со своим милым папашей, главным капелланом. Ах, какая это будет встреча! О ней долго будут помнить в Йоргенстаде. Прежде чем умереть, он отомстит за жгучую, грызущую, изнуряющую боль всей своей жизни.

Микаэль выпрямился и как-то сразу помолодел. Он позвал Франца, своего бывшего соседа по камере, а теперь друга и помощника. Франц, грубый и невежественный громила, обмывал в ручье лодыжки, израненные кандалами курфюрста.