Текст книги "Ночь Дон Жуана"
Автор книги: Ганс-Йозеф Ортайль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)
Глава 4
Констанция как раз вспоминала вчерашнюю ночь и свой разговор с молодой графиней. Анна Мария ей очень понравилась, но такой тип женщин больше всего нравился и ее Вольфгангу. Констанция была в этом уверена. После репетиций он редко сразу возвращался домой. Почти все время, пока шли репетиции, Моцарт пропадал и часто возвращался поздно ночью. Констанция подозревала, что ее супруг что-то скрывал, и спросила его об этом, однако он рассказал лишь о ночных встречах с пражскими музыкантами, безудержных пьянках и любимом бильярде. Констанция ему не поверила, потому что Моцарт не любил разговоры с музыкантами, во время которых речь шла о знаменитостях, представлениях и пьесах. Нет, вряд ли он встречался с ними каждый вечер. Судя по всему, Моцарт виделся с одним и тем же человеком, с женщиной, потому что ему быстро надоедали беседы с мужчинами. С тех пор как Констанция познакомилась с Анной Марией, она была уверена, что Моцарт встречался с молодой графиней. Констанции хотелось спросить об этом Анну Марию, но она не осмелилась. Хотя искушение задать этот вопрос было очень велико.
После премьеры Констанция настоит на том, чтобы поскорее уехать из Праги. Сошлется на свое здоровье и плохое самочувствие. В конце концов, ребенок должен родиться в Вене. Придется пережить еще два или три представления. Это займет пару недель, две опасные недели, когда Моцарт без дела будет шататься по городу. Теперь, когда Вольфганг закончил всю работу, Йозефа станет преследовать его, приглашать к себе и умолять написать романс, арию или небольшое произведение для органа. Моцарт слишком добродушен и не сможет противостоять ее наглости. Кроме того, его не нужно долго просить. Вообще-то маэстро льстили подобные просьбы. Импровизации на клавесине и небольшие концерты возвращали его в детство, когда он блистал своими искусными произведениями и мог очаровать кого угодно.
Но из-за этого они потеряют время, драгоценное время. День будет идти за днем, а они не заработают ни единого дуката. Вскоре Констанция покажет мужу счета и упрекнет за то, что они не поехали в Вену. Им придется спешить, потому что только Вена, а не Прага – город, в котором Моцарт сможет чего-то достичь, хотя в Праге все относились к маэстро сердечно и не завидовали ему. К сожалению, он не умел привлекать к себе внимание. В Вене он выходил из себя и забывал о вежливости, если публике не нравилась его музыка. Венская публика обязательно найдет в опере какие-нибудь недостатки. В этом нет никакого сомнения, поэтому Моцарта нужно было подготовить, чтобы он не упустил свой шанс получить место при дворе.
А как же опера? Понравилась ли она Констанции? Порой произведение казалось ей новым, незнакомым. Констанция не узнавала музыку. В ней появились темные, пугающие нотки, какой-то шелест, словно она родилась из глубин ночного кошмара. Кроме того, опера сложная, очень сложная. В Вене певцы будут выбиваться из сил и постоянно спрашивать, зачем их так мучают колоратурами. И наконец, самый значительный недостаток оперы в том, что женские роли не вызывали симпатии у зрителя с самого первого взгляда. Не хватало веселых женщин, таких как Сюзанна или графиня в «Фигаро». В подходящий момент Констанция обязательно скажет об этом Вольфгангу.
– В опере не хватает чувствительной графини, которая в то же время не прочь пошутить, – скажет Констанция и посмотрит прямо в глаза своему супругу. Между Вольфгангом и Анной Марией была некая связь, неясная тайна. Она все равно обо всем узнает, пусть даже в Вене…
Вчера ночью Моцарт вел себя очень странно. Они договорились подшутить над собравшейся компанией, и им действительно удалось все время переводить разговор на другую тему, избегая упоминания об увертюре. Но через какое-то время даже Констанция стала беспокоиться. Когда все разошлись, ее супруг настоял на том, что нужно допить содержимое бутылок, одну за другой. Моцарта было не удержать. Констанция еще не видела своего супруга таким здесь, в Праге. Они впервые танцевали, словно был повод для праздника. Затем она заснула на небольшой софе в соседней комнате, а когда проснулась утром, Моцарт лежал рядом с ней в туфлях с пряжками и в одежде. Словно прилег вздремнуть после обеда в гостинице «У трех львов». Констанция разбудила его. Вольфганг немного потряс головой и тотчас поспешил вниз к переписчикам, чтобы поторопить их.
Закончился первый акт. «Фигаро» понравился Констанции больше, гораздо больше. Да, Йозефа поцеловала ее, словно они были лучшими подругами, понимавшими друг друга с полуслова. После премьеры Йозефа станет много говорить. Констанции не нравилась ее разговорчивость, хотя Вольфгангу порой льстили подобные речи. Ей же было не по себе от преувеличений и хотелось услышать ясную и четкую оценку. Констанция спросит мнение синьора Джакомо. Он наверняка не будет скрывать своего впечатления. Что за таинственный ореол окружал этого человека, из-за чего все стремились приблизиться к нему? Казанова вел себя так, будто происходящее его не касалось, и смотрел на все с видом постороннего наблюдателя. Все желали знать, о чем он думал. Да, это интересовало многих, но при взгляде на Казанову было понятно, что он не готов делиться своими мыслями.
– Констанция, моя дорогая, я тебя поздравляю! Твой супруг превзошел самого себя!
– Благодарю, дорогая Йозефа! А что думаете вы, синьор Джакомо? Как вам опера?
– Если говорить честно, дорогая Констанция, мне тяжело непредвзято судить о представлении. Конечно, я знаю оперу лучше всех, знаю каждое движение и каждый шаг. Но меня беспокоит не это, а нечто другое.
– Что же, синьор Джакомо?
– Воспоминания, дорогая Констанция. Когда я смотрю на представление со стороны, словно впервые вижу его, мне тяжело следить за сюжетом. Оно так напоминает мне мою молодость, что… Как же это выразить?..
– Вы не находите слов, синьор Джакомо? Неужели именно вы не можете найти слов?
– Дорогая Констанция, будьте снисходительны ко мне. Мне кажется, только не смейтесь надо мной, что следует переписать оперу.
– Переписать? Всю оперу?
– Да, переписать, но по-другому. Я бы начал с само го начала, с того момента, с которого начинается моя история. История моей долгой жизни.
– Ваша история, синьор Джакомо? Где же начинается ваша история?
– Она начинается в Венеции, дорогая Констанция, недалеко от театра Сан-Самуэле. Она началась тогда, когда мне было восемь лет и четыре месяца[21]21
Вот как об этом пишет Казанова в своих «Мемуарах»: «Орган памяти развился у меня к августу 1733 года: мне было тогда восемь лет и четыре месяца. До той поры я ничего не помню». (Примеч. ред.)
[Закрыть]. С этого времени я перестал жить, как раньше. Маленьким я просто плыл по течению, хотя меня и принимали за недоумка. Я ничего не помню о времени, предшествовавшем пробуждению моего духа и чувств. Прежде я жил в тесном, замкнутом мирке, в коконе, в котором мог бы остаться до конца своих дней, если бы обо мне кое-кто не позаботился и не освободил от столь жалкого существования.
– Синьор Джакомо, неужели это правда? Я не могу в это поверить. Я еще никогда не встречала такого галантного и красноречивого человека, как вы…
– Благодарю вас, дорогая Констанция. Всем своим красноречием – да и расцветом моего духа – я обязан одному молодому священнику из Падуи, доктору Гоцци[22]22
Антонио Мария Гоцци – сначала священник в Кантарано, а затем пропресвитер в Падуе. (Примеч. ред.)
[Закрыть]. Моя бабушка, заботившаяся обо мне больше, чем мои родители, привела меня к нему. Он преподавал в школе для мальчиков, которые когда-то достигнут немалого в своей жизни. Меня посадили к пятилетним, которые потешались и издевались надо мной, намного отставшим в учебе переростком. Да что там говорить? Вскоре я стал лучшим и в конце концов единственным учеником доктора Гоцци. Он преподавал мне теологию, философию, астрономию и даже научил играть на скрипке. Я делал успехи и всего в одиннадцать лет ошеломлял все общество, цитируя стихи на латыни.
– Ваша история поистине забавна, синьор Джакомо. Почему бы вам ее не записать и не дать нам почитать? Да, действительно, это интересная и поучительная история, и мне хотелось бы услышать ее продолжение. Только, честно говоря, я не могу понять, каким образом она связана с оперой.
– С оперой? Ах, верно, как она связана с оперой? Опера – начало моей собственной долгой истории, Констанция. И эта история – драма из многих, очень многих актов. Это тоже drama giocoso, точнее говоря, комедия с большим количеством исполнителей. В центре – определяющий, основной образ, который во многом походит на нашего дона Джованни. Однако кое в чем они отличаются друг от друга. Мне трудно это объяснить, ведь…
– Синьор Джакомо, вы сможете мне поверить, если я скажу, что подозревала об этом? После всего, что я услышала о вас, полагаю, вы питаете особый, глубокий интерес к опере.
– Вы очень умная женщина, дорогая Констанция. И вы смогли понять то, что у нас внутри, пока мы бились над постановкой оперы.
– Благодарю вас, синьор Джакомо, вы правы. У меня было достаточно времени, чтобы о многом поразмыслить.
– И каков ваш вывод?
– Нам с Вольфгангом нужно как можно быстрее уехать в Вену.
– Ах да, я вас понимаю.
– Ему следует показать своего «Дона Джованни» венской публике.
– Да, следует.
– И не следует оставаться в Праге дольше, чем это необходимо.
– Вы на удивление практичны, дорогая Констанция. Вы только что говорили с моей совестью. Вы даже представить себе не можете, что в своей речи взывали к моей совести.
– Неужели? К вашей совести?
– Вы попросили меня записать свою историю, попросили всерьез отнестись к творчеству.
– Сделайте это, синьор Джакомо! Вы в долгу перед теми, с кем свела вас жизнь. Для многих из них вы остались загадкой. Наверное, они не прочь узнать, что творилось в голове у Казановы.
– Другие части тела тоже могут быть интересны, дорогая Констанция.
– Вы это сделаете? Ладно, как бы там ни было, вам стоит как можно быстрее последовать моему совету и приступить к мемуарам.
– Для этого понадобятся годы, дорогая Констанция.
– У вас есть время, синьор Джакомо! У вас есть время…
– У меня есть время, да, дорогая Констанция. Теперь у меня есть время… Пойдемте выпьем бокальчик шампанского, и не переживайте об опере. Поверьте мне, синьору Джакомо из прекрасной Венеции, об этом доне Джованни еще будут говорить двести лет спустя.
– Я верю вам, синьор Джакомо. Только через двести лет нас уже не будет и мы не сможем этого услышать. Это меня немного беспокоит.
– Нам нужно поскорее отправляться в путь. Вам – в Вену, а мне – в Дукс, в мой одинокий приют на старости лет.
– За ваше здоровье, синьор Джакомо! Мы никогда не забудем друг друга!
– Нет, не забудем.
Они чокнулись. Казанова чувствовал, как подрагивает его правая рука. Это была удивительная женщина, она смогла подсказать ему единственно верный путь. Нельзя более ждать, нужно приступать к мемуарам. Пора, да, пришло время.
Глава 5
Все началось в Падуе, в доме доктора Гоцци. У падре была сестра тринадцати лет, с которой он, Джакомо Казанова, проводил много времени[23]23
Беттина Мария Гоцци (1720–1777). (Примеч. ред.)
[Закрыть]. Поначалу они играли в обычные детские игры. Невинные игры, например прятки, салки и другие, однако со временем девочка стала играть роль более взрослой и опытной, чем Казанова. Она первой приблизилась к нему с определенными намерениями. Сначала в шутку раздела Казанову, вымыла, переодела и во время этой игры, казавшейся сперва безобидной, пробудила его желание. Хотя тогда Казанова и смог его скрыть.
Он невольно полюбил ее, и когда девчонка позже отдала предпочтение другому, старшему ученику падре, некоему Кордиани, Казанова впервые испытал ревность– страстное, причинявшее боль стремление расквитаться с этим Кордиани и его юной подругой…
Для молодого человека гораздо лучше, если с подобными чувствами его познакомит опытная женщина постарше. Казанова же еще в юном возрасте испытал любовь, ревность и ненависть. Еще тогда, когда не мог их преодолеть или ответить на них.
Необходимый опыт можно было приобрести только в светском обществе. Казанове удалось это сделать, когда он вернулся из Падуи в Венецию! Ведь только в Венеции ему удалось научиться нравиться не одной, а сразу нескольким женщинам. Синьор Джакомо стал фаворитом одного из сенаторов[24]24
Альвино Гаспаро Малипьеро (1664–1745). (Примеч. ред.)
[Закрыть] и получил право участвовать в вечерних ассамблеях. Так Казанова смог набраться опыта, научился со вкусом одеваться и выгодно преподносить себя. Он пользовался успехом у женщин в возрасте и научился искусно делать прическу и напомаживать волосы в соответствии с модой.
В Падуе и Венеции началась долгая, полная приключений история ненасытной и неспокойной любви Казановы к женщинам. Он был… Да, он был рожден для служения прекрасному полу. Ни для чего иного, только для того, чтобы нравиться и доставлять удовольствие женщинам так, как не умел ни один другой мужчина. Всю свою жизнь Казанова посвятил тому, чтобы любить женщин и завоевывать их любовь. Неужели дон Джо-ванни мог сравниться с ним?
Казанова попытался вдохнуть в оперного героя немного личного опыта, привил ему свое жизнелюбие, изысканные манеры и, наверное, чуточку элегантности, приобретенной за долгие годы жизни. Но, несмотря на все старания, дон Джованни оставался неживым, театральным персонажем, странным сочетанием многочисленных фантазий и снов. Скоро он исполнит свою серенаду, а пражцы с восторгом ее послушают. Их очарует слияние сентиментальности и легкой иронии, которой Луиджи научился разбавлять сентиментальность.
Дон Джованни станет под окном и заиграет на мандолине. У него на поясе шпага Моцарта, на руке – кольцо да Понте, а на голове – шляпа Казановы с белыми перьями. Получился достаточно привлекательный, красивый образ с покоряющей улыбкой и милыми чертами лица некоего Луиджи Басси. Это театр, колдовство, а волшебные превращения могли восхитить людей и надолго задержаться в их мыслях и мечтах. Да, мечтах об этом образе, о доне Джованни, которого никому не удержать. Его придется охранять даже в преисподней, чтобы он не смог вскружить голову смазливым дьяволицам!
Колдовство, да, так и было. Казанова любил это слово с самого детства. Колдовство. Запутанные отношения родителей, которые были актерами и оставили своего сына на попечение бабушки. Джакомо был тихим, замкнутым ребенком, о котором говорили, что он долго не протянет. Когда Казанова очнулся, ему было восемь лет и четыре месяца. Он помнил события именно с этого момента, однако впервые рассказал об этом только сейчас.
Вчера Констанция спрашивала его о приключениях и путешествиях, но еще не настал тот час, когда следовало поведать о них. Кроме того, Казанова задавался вопросом, можно ли рассказывать свои истории. Простой рассказ, в котором синьор Джакомо не ведал себе равных, быстро забывался. Нет, такая форма не подойдет. Констанция подала Казанове хорошую идею, да, натолкнула его на мысль записать эту историю, записать…
Ведь всё колдовство на сцене не могло сравниться с реальной, пережитой историей другого дона Джованни – венецианца, который еще в молодости решил приносить женщинам счастье.
Чего же он ждет? У него много дел, нужно писать…
– Синьор Джакомо, о чем вы так задумались? Уже начинается второй акт. Пойдемте, пойдемте же!
– Дорогая Констанция, позвольте мне еще немного побыть здесь, в салоне. Мне слишком хорошо знакома опера, поэтому ее просмотр не доставит мне подлинного наслаждения. Мне хотелось бы послушать музыку, чтобы не мешали образы, костюмы и декорации.
– Вы хотите побыть один?
– Совсем немного, дорогая Констанция. Незадолго до финала я присоединюсь к вам, чтобы не пропустить, как дон Джованни отправится в преисподнюю.
– Опера заканчивается тем, что дон Джованни отправляется в ад?
– Не совсем. Да, дон Джованни попадет в ад, но в самом конце его преследователи ликуют.
– Что следует за всеобщим ликованием?
– Донна Эльвира уходит в монастырь. Мазетто и Церлина отправляются обедать, а слуга дона Джованни ищет себе нового господина.
– Невеселый финал, вы так не думаете, синьор Джакомо?
– Разумный финал, дорогая Констанция.
– До скорого, синьор Джакомо.
– До свидания, Констанция.
Когда публика вернулась на свои места и заиграла музыка, Джакомо Казанова, шевалье де Сейнгальт[25]25
Шевалье де Сейнгальт – титул, который Казанова присвоил себе сам. (Примеч. ред.)
[Закрыть], стоял у огромного окна в салоне. Он смотрел на широкую прекрасную площадь, где все еще толпились люди, пытаясь услышать музыку. Они умирали от нетерпения и внимательно прислушивались. Вся площадь обратилась в слух, даже торговцы перестали сновать туда-сюда.
Из театра на улицу вырывались звуки этой неповторимой, чарующей мелодии. Продолжалось самое прекрасное обольщение, которому не мог противостоять даже он, Джакомо Казанова.
Синьор Джакомо провел рукой по глазам и распахнул настежь окна салона.
Глава 6
Во время антракта Анна Мария не сдвинулась с места – ее сдавила со всех сторон толпа зрителей на галерее. Все только и говорили что об опере, восхищаясь незабываемым зрелищем. Никто не подозревал, что увидела графиня – сцены и образы из ночного кошмара. Ужасные и опасные образы, которые последние несколько недель не выходили у нее из головы.
В течение нескольких недель Анна Мария пыталась бороться с ними, и постепенно ей удалось забыть о них, вытеснить хотя бы на какое-то время. Но волнение осталось, потому-то Анна Мария и не могла находиться наверху, в монастыре. Ужасный ночной кошмар выманил ее оттуда в город, по следу зловещего незнакомца…
Начался второй акт, но графиня не была уверена, что сможет выдержать его до самого конца. Она попыталась закрыть глаза и прислушаться к музыке – жгучим, надолго запоминавшимся звукам. Ей никогда их не забыть, никогда.
Он прыгал, танцевал и пел на сцене, словно играл и двигался только для нее одной. Казалось, что с каждым жестом он становился все ближе. Ближе к Анне Марии. Каждая насмешливая улыбка незнакомца вызывала бурю эмоций в душе графини.
Теперь он остался один на сцене. Стоял у окна, в руках – мандолина, на руке – перстень, а на голове – эта шляпа! Это уж слишком, Анна Мария не могла перенести такого зрелища, ее сердце бешено билось в груди. Графиня едва переводила дыхание, но по-прежнему изо всех сил держалась за металлические прутья, словно они были ее последней опорой.
Графиня хотела выйти на свежий воздух. Ее разум стремился на улицу, но тело отказывалось повиноваться. Анну Марию со всех сторон сдавили ликующие зрители, которым безумно понравилась серенада. Они восторженно приветствовали Луиджи Басси. Казалось, что многие сошли с ума, некоторые, даже стали напевать мелодию, как будто им доставляло удовольствие мучить ее, Анну Марию.
Хорошо, что в опере были преследовательницы: донна Эльвира, донна Анна. Своей настойчивостью они немного успокаивали графиню. Женщины неотступно преследовали его, не отставая ни на шаг, пока не застали врасплох. Но незнакомец защищался и не сдавался. Да, он даже глазом не моргнул, когда донна Эльвира попыталась в последний раз указать ему путь истинный. Смеясь, он оттолкнул ее от себя и своим смехом вызвал дух усопшего командора, словно не боялся ничего, даже ада. Подобно надвигающейся грозе, из самых глубин прозвучал голос Каменного гостя. Затем все до самых небес охватило пламя. Начался финал. Да, огонь поглотил распутника.
Внезапно все закончилось. Преследователи вышли на сцену, осмелившись заглянуть в глубокую, темную пропасть. Он действительно исчез. Музыка ликовала, а компания снова ожила после спасения. Звучали последние аккорды… Затем хлынуло море оваций, раздались крики «Браво!», и Анна Мария снова пришла в себя и разжала пальцы.
Нужно бежать, бежать как можно быстрее. Нельзя, чтобы ее узнали. Графиня хотела самой первой выйти из театра! Она энергично пробилась сквозь толпу. К счастью, лестница оказалась пустой, здесь шум аплодисментов напоминал ураган. Снаружи тоже доносились ликование и овации – музыка очаровала людей, собравшихся у театра.
Он исчез, пламя поглотило его! Каким освобождением был финал для Анны Марии, словно она лично дала ему пинок на последнем пути в преисподнюю! Она увидела собственными глазами, как он упал и растворился во всепоглощающем пламени. Раз и навсегда. Да, графиня никогда с ним не встретится!
В ее голове все еще звучали предсмертные крики командора: «Дон Джо-ван-ни…», когда Анна Мария спускалась к Карловому мосту. Дождь закончился, воздух стал влажным и тусклым. Она попыталась глубоко вдохнуть, но сердце продолжало бешено колотиться. «Дон Джо-ван-ни…» – Господи, почему не удавалось выбросить из головы этот крик? Он же растворился в адском огне! Анна Мария хотела забыть этот образ, пусть в голове останется только музыка, ее еще долго не забудешь.
Графиня перешла по мосту на другой берег. Впервые в жизни она шла так быстро, несмотря на то что темный плащ опутывал ноги. Графиня мчалась по городу, похожая на молодого парня. Казалось, музыка придала ей сил. Мелодия продолжала звучать у Анны Марии в ушах – ее упрямство, подъем, гром преисподней и тихие стенания тех, кто мучился в аду.
Всего в несколько прыжков Анна Мария поднялась по лестнице, ведущей к Градчанам. Ей нравилось так быстро двигаться, чувствовать себя свободной и незаметной, словно она превратилась в ночной фантом, призрак, который никому не догнать. Скоро она вернется назад, в свою комнату, к тому, кто до сих пор ждал ее…
Паоло долго не открывал глаз, словно благодаря этому мог стать невидимым. Он не посмел покинуть постель. Да, он даже не двигался, неподвижно лежал под одеялом. Больше всего ему хотелось подойти к окну и посмотреть на раскинувшийся внизу город. Может, ему удалось бы рассмотреть театр… Однако Паоло пугала сама мысль о том, чтобы подняться.
Юноша в мыслях повторял спектакль, все сцены одну за другой, напевал про себя мелодию и имитировал движения актеров. Вдруг он заметил, что знает оперу наизусть, каждую ноту – настолько часто ему приходилось слышать музыку в последнее время.
Это открытие обрадовало Паоло, и ощущение счастья постепенно вытеснило грусть из-за того, что ему не удалось увидеть премьеру. Внизу зрители в течение нескольких часов наслаждались оперой, хлопали, говорили о ней и снова возвращались к своим делам. У Паоло все иначе. Опера оставалась в его голове, да, все его тело было наполнено этой музыкой. Он мог сыграть ее в любое время в любом месте.
Жаль только, что Паоло не смог понаблюдать за синьором Джакомо и не услышал разговоров после оперы. Ему не терпелось узнать, что говорили по поводу постановки, и посмотреть на толпу у театра, ликующую при виде маэстро и громко приветствующую его прибытие. Настолько сильно и громко, что ее было слышно даже здесь, наверху.
Неужели эти крики можно услышать? Паоло прислушался. Нет, в обители царила гнетущая тишина. Ничего не слышно, разве что… Вот снова раздались тихие торопливые шаги, словно кто-то поспешно поднимался по лестнице.
Кто это? Графиня? Его сердце забилось быстрее. Что будет, если его здесь найдут? Шаги неумолимо приближались!
Паоло лежал неподвижно и даже не смел вздохнуть. Дверь действительно открылась! Волнение и беспокойство охватили все его существо, а затем он увидел очертания молодой, сильной фигуры, которая из темноты подошла совсем близко к постели.
Она отбросила шапку еще у двери и одним решительным движением сняла плащ. Затем нагнулась к постели и крепко обняла Паоло. Она неистово обнимала его, и Паоло отдался во власть этой ласки. При этом ему казалось, что издалека доносится музыка, которую он еще недавно слышал в своих мыслях. Мелодия вырвалась на свободу и зазвучала громче, постепенно достигнув апогея, словно обещала влюбленной паре бесконечное ликование.
