Текст книги "Ночь Дон Жуана"

Автор книги: Ганс-Йозеф Ортайль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Глава 8

Констанция проснулась среди ночи. Внезапная тревога лишила ее сна. Констанция прошла по темным тихим комнатам и зажгла свечу в его кабинете. Ей хотелось, чтобы он был здесь, сидел за клавесином и работал. Она легла бы в соседней комнате и прислушивалась к звучащим аккордам.

Когда она была рядом, Моцарт писал лучше всего. Он хотел, чтобы супруга всегда находилась рядом с ним, чтобы он мог чувствовать ее. Но не совсем рядом – возле открытой двери. Тогда он терпеливо записывал ноты и не вскакивал время от времени. Все-таки перед тем как приступить к работе, маэстро часто ходил из угла в угол, искал развлечений и цеплялся к каждой мелочи, лишь бы не работать. Он отвлекался, пил кофе, дурачился. Предлагал жене сыграть в карты, подражал птицам, хотя прекрасно понимал, что лишь тянет время.

Если же Моцарт садился за работу – чаще всего это происходило внезапно, то его уже было не остановить. Он писал так быстро, что тяжело себе это представить. Однако ему удавалось писать так быстро потому, что Моцарт заранее все продумывал. Когда он писал, то даже не вставал, чтобы поесть или чего-нибудь выпить. Сначала Констанция очень беспокоилась, приносила ему во время работы ликер и засахаренные фрукты, но потом поняла, что ему это не нужно. Это только отвлекало и мешало писать быстрее, и из-за этого Моцарт начинал злиться…

Этой ночью Моцарт не вернется, не сядет за клавесин. Он переночует в гостинице и ляжет очень поздно. Наверняка он тайком улизнет с приема, как часто это делал. Моцарт всегда сбегал. Маэстро начинали искать, выкрикивая его имя. В это самое время он сидел, притаившись, там, где его никто не мог найти. Перед сном он проведет некоторое время в полном одиночестве, за бокалом вина. Без этого одиночества Моцарт не мог уснуть. Эта тяга к одиночеству была одной из его тайн. Только Констанция знала о ней. Однажды Моцарт объяснил жене, что одиночество успокаивало его. Он забывал обо всем, что слышал, и погружался в свое одиночество, пока в его душе не воцарялось полное спокойствие и он не засыпал.

Может, в такие минуты маэстро думал о своей работе? Может быть. Но он не говорил об этом. Вообще-то Констанция не могла сказать, когда он думал о работе. У Моцарта никогда не было задумчивого вида. Нет, Моцарт был тайной за семью печатями, человеком, о мыслях которого невозможно догадаться. Только о его любви. Да, о его любви можно было судить по одному лишь виду. Это действительно так.

Констанция пошла в соседнюю комнату и прилегла на диван. Как будто Моцарт вот-вот вернется. Она посмотрела на мерцающую свечу, осветившую клавесин. Ш-ш-т, ш-ту – в темноте Констанция почувствовала поцелуй. Нежный поцелуй любимого. Ш-ш-т, ш-ту – как она устала!

Констанция закрыла глаза. Когда она засыпала, ей показалось, что она до сих пор чувствует поцелуй. В первые минуты сна Констанция видела, как кто-то задул свечу.

Часть 5

Глава 1

На следующий день поздним вечером Йозефа Душек отправилась за город, чтобы проведать Констанцию. Они выпили горячего шоколаду, затем прогулялись на верх холма, к беседке. Йозефа никак не могла успокоиться. Ей нужен был человек, который смог бы ее выслушать, кто-нибудь, кому можно было подробно рассказать о событиях последней ночи.

– И… представь себе, Лоренцо да Понте действительно хотел совратить малышку Иоанну! Незаметно, так, что это никому не бросилось к глаза, он пробрался к ней в комнату. Что только пришлось пережить бедной девочке! Какого страху она натерпелась! Честно говоря, мне никогда не нравился синьор да Понте. Я просто на дух его не переносила. В нем есть что-то порочное, темное. Видно, что он думает только о себе и ни о ком больше. Странно, что твой супруг смог найти с ним общий язык. Но твой муж – сама доброта. Ему никогда не пришло бы в голову пожаловаться на Лоренцо да Понте. Однако теперь песенка этого негодяя спета. Не поможет даже терпимость Вольфганга. Синьору да Понте пришлось уехать. Конечно, он был вынужден покинуть Прагу, потому что не мог здесь больше оставаться.

– Так-то оно так, но кто же допишет либретто и отрепетирует сцены с актрисами?

– Сначала следует сделать первый шаг, дальше все устроится. Да Понте уехал сегодня утром. Он сказал, что ему пришло письмо из Вены, в котором требуют его возвращения. Якобы он должен написать еще одно либретто. Да Понте помчался в театр и попрощался со всеми. Он проливал слезы и превратил свой отъезд в сентиментальную комедию. Кем он себя возомнил? Неужели он действительно верит, что без него опера не будет иметь успеха? Я считаю иначе, ведь в Праге есть кому заменить его. Синьор Джакомо допишет текст и продолжит репетиции с актерами.

– Ты полагаешь, что он справится?

– Справится? Я еще ни разу в жизни не встречала мужчины, который мог бы справиться с этим лучше, чем он. Если бы ты побывала на его приеме, то согласилась бы со мной. Синьор Джакомо ничего не упускает из виду. Он прекрасно разбирается в том, как расположить к себе людей. Его присутствие сопровождается всеобщим весельем! Синьор Джакомо добавит в оперу то, чего ей недоставало – блеска, красок и темперамента!

– Откуда тебе известно, чего не хватало опере? Разве ты была на репетициях?

– Нет, Боже упаси! Я ни за что не пойду на репетиции, несмотря на то что умираю от любопытства. Буду ждать премьеры. Но я предчувствую, что синьор Джакомо сможет изменить оперу. Уже сегодня он должен снова встретиться с твоим супругом. Кстати, вчера вечером, после этого ужасного происшествия, Моцарт куда-то пропал. Мы всюду искали его. Видимо, он сбежал с приема. Может быть, ему было тяжело слушать, что говорят о да Понте. Но пропал не только он. Со вчерашнего вечера никто не может найти молодую графиню. Я рассказывала тебе о ней? Это младшая дочь графа Пахты. Очень мила и необычайно красива. Отец поместил ее в женский монастырь в Градчанах, но вчера она пришла на прием. К счастью, граф сейчас в Вене. Я ее сразу узнала, хоть графиня и была в маске. Ее красоту не скроет никакой карнавальный костюм. Думаю, что она понравилась и твоему супругу. Они разговаривали так, словно давно знакомы.

– Они не знакомы. Когда мы в начале года заезжали к графу Пахте, его младшая дочь была в Вене. В гостях у братьев.

– Неужели? Я могла бы поклясться, что они давно знакомы. Они болтали, смеялись и все время перешептывались. Ну конечно, Анна Мария так молода и прекрасна. Ей не хватает опыта и новых впечатлений. Монастырь не для нее.

– Что ты хочешь сказать, Йозефа? Ты намекаешь на то, что вчера вечером они сбежали вдвоем?

– Нет, дорогая Констанция. Конечно же, нет. Некоторые поговаривают об этом, но нет никаких доказательств. Ты же знаешь, что на таких приемах много сплетничают. И чаще всего главной темой этих сплетен становится твой супруг.

– Может, он и исчез вместе с графиней. Может быть. Может, Вольфганг хотел поговорить с ней наедине, чтобы им никто не мешал. Почему бы и нет? Ему нужно немного развеяться. Он очень устает.

– Ты права, дорогая. Ему нелегко. Опера, и к тому же новые заботы! Разве не удивительно, что он и тебя взял с собой в Прагу? Супруг носит тебя на руках. Наверное, вы с нетерпением ждете рождения ребенка. И все-таки Моцарту непросто. В конце концов, это его обременяет. Ему было бы намного легче, если бы он приехал сюда один.

– Ты плохо его знаешь, дорогая Йозефа. Один он не справится. Вольфганг очень беспомощен. Он с детства привык, чтобы о нем заботились, кормили и сопровождали. Ему легче творить, если я рядом. Он хочет, чтобы я сидела возле него – так ему легче успокоиться.

– Ты сидишь рядом с ним, когда он пишет музыку?

– Не совсем рядом. Вольфганг должен слышать, что я недалеко. Тогда он доволен.

– Слышать тебя? Что именно он хочет слышать?

– Как стучит мое сердце, дорогая Йозефа. Вольфганг должен слышать биение моего сердца и ничего более. Только мое сердце может его успокоить. В целом мире для него не существует ничего другого. С тех пор как умер отец.

– У него есть сестра.

– Его сестра… Да, у него есть сестра. Но когда он виделся с ней в последний раз? У Вольфганга нет времени, чтобы проведать сестру. У нее тоже свои заботы… Куда мы идем? Мы действительно собираемся так высоко подняться? К самой беседке?

– Тебе не слишком, тяжело, моя дорогая? Мне так хотелось показать тебе беседку, ведь я могу рассказать о ней интересную историю. Но если тебе очень тяжело, то мы поднимемся туда в другой раз.

Констанция остановилась на несколько минут и положила руку на живот. Вообще-то она ожидала, что Моцарт вернется еще утром. Она велела накрыть завтрак в небольшом салоне и с нетерпением ожидала его рассказа. Он умел великолепно подражать людям, их движениям, голосу, речи. Порой ее муж так правдоподобно показывал ход приема, что, казалось, он все это увидел в театре.

Но вместо Моцарта приехала Йозефа! Йозефа, которая так любила вдаваться в подробности. Ей доставляло удовольствие во время болтовни делать колкие замечания. Какое ей дело до всего этого? Она навязывалась, ждала, когда ее спросят и заметят. Позже она начнет сплетничать о Констанции, которая гостила у нее. Или о желании Моцарта проводить время в одиночестве. По ночам, в городе.

– Осталось совсем немного, милая Йозефа. Я справлюсь. В конце концов, ты заинтриговала меня своей историей.

Дальше женщины поднимались молча. Наверху Йозефа открыла дверь беседки и пропустила Констанцию вперед.

– Посмотри, моя дорогая. Неужели ты когда-либо видела более живописный вид?

И это все? Неужели Йозефа хотела показать Констанции этот вид? Вольфганг не переносил, когда при нем воспевали природу. И она, Констанция, не любила этого.

– Вид великолепен, Йозефа. Я уже несколько раз просила Вольфганга, чтобы он поднялся со мной сюда, где мы могли бы насладиться пейзажем. Но он не хочет – вместо этого ему нравится спускаться в долину. Вольфганг сказал, что никто не заставит его подняться наверх. Все дело в том, что ему не нравится любоваться природой. Я открыла тебе его тайну. Ты понимаешь, что мне не хотелось бы, чтобы об этом узнали. Вряд ли кто-нибудь сможет понять, почему великий композитор не любит природу.

Йозефа безмолвно уставилась вдаль. Что с ней? Неужели все из-за этого вида?

– О Боже, мне кажется, что я допустила ошибку. Я привела твоего мужа сюда, потому что очень горжусь своей беседкой. Я построила ее с единственной целью – чтобы Вольфганг мог творить здесь и наслаждаться этим видом. Для него же это ровным счетом ничего не значит. Он забивается в самый темный угол и прислушивается к биению твоего сердца.

– Но Йозефа! Кто бы мог подумать? Ты построила беседку ради Вольфганга? Это должно ему польстить. Он будет приятно удивлен. И я даже знаю, как нам заставить его прийти сюда!

– Нет, Констанция, я не хочу. Я не хочу заставлять твоего мужа быть счастливым. Иначе позже скажут, что Йозефа Душек заставила Моцарта писать для нее.

– Он должен что-то написать для тебя?

– Это моя заветная мечта. Я хочу, чтобы Вольфганг написал для меня здесь небольшую композицию, арию, когда пройдет премьера. Больше мне ничего не надо.

– Дорогая Йозефа, Вольфганг сделает это. Позволь мне помочь тебе! Тем самым он сможет отблагодарить тебя за дружбу и гостеприимство. Если бы твое имение не находилось в такой глуши, Вольфгангу было бы легче что-нибудь написать. Ему нужен покой для работы, ему нельзя мешать. Но вокруг может быть и шумно. Вольфганг любит шум. Больше всего ему нравятся смех и чьи-нибудь громкие Шутки.

– Тогда мы можем пригласить для него гостей.

– Было бы неплохо пригласить пару человек. Мне они тоже по душе. Например, молодую графиню и синьора Джакомо. Почему бы им не приехать на кофе, шоколад и чай?

– Дорогая Констанция, как ты разумна и предусмотрительна! Теперь я понимаю, что допустила еще одну ошибку, оставив Вольфганга в полном одиночестве. Наедине с тобой. Спасибо, что ты подсказала мне, что для него лучше. Наверное, я постоянно ошибаюсь. Вы будете недовольны Йозефой Душек.

– Это не так, дорогая Йозефа! Пойдем же. Давай спустимся вниз и выпьем хорошего ликеру. Потом мы можем немного спеть дуэтом. Это заинтересует Вольфганга и вернет его в нашу компанию.

Они медленно спустились с холма. Констанция взяла Йозефу под руку. Следовало сделать ее своей подругой. Да, правильно, не стоит заводить себе таких врагов, как Йозефа Душек. Она могла испортить все одним махом – их пребывание здесь, оперу, все без исключения! Такие женщины именно этого и хотели. Они кипели и бушевали, не могли найти покоя и при этом сами не понимали, что с ними происходит. Немного интриговали, то тут, то там говорили колкости. И внезапно начинали извергать огонь. Они просто не могли быть другими! Горе тому, кто слишком близко подходил к ним – такие женщины испепеляли. В целом Йозефа сама мучилась от своих эмоций – слишком бурных эмоций, которые становились тем сильнее, чем больше было в жизни разочарований.

Констанция подошла к двери в салон загородного дома.

– Что сказал напоследок да Понте? Какими были его последние слова? Расскажи мне еще раз поподробнее. Мне так нравится слушать тебя.

Женщины заходили в дом, когда Йозефа снова начала рассказывать всю историю с самого начала. Ей это доставляло удовольствие. Было видно, какое наслаждение испытывала Йозефа. Лоренцо да Понте стал первой жертвой. Йозефа втайне радовалась этому, как будто великое творение требовало жертвоприношения.

Глава 2

После обеда Казанова сидел в салоне и наслаждался своим триумфом. Он победил: да Понте исчез. Старания последних дней увенчались успехом!

Казанова закрыл глаза и прислушался к голосам слуг. Те все еще продолжали убирать комнаты. В воздухе по прежнему витал запах сгоревших свечей. Пахло костром, и это навевало мысли о преисподней. И действительно, злой дух снова изгнан в преисподнюю! Паоло не спускал глаз с да Понте, провел его в гостиницу и стоял у дверей в его комнату, чтобы Лоренцо не мог сбежать.

Рано утром Паоло отвел да Понте в театр. Либреттист проливал горькие слезы и умолял Луиджи сделать все возможное для оперы. Луиджи, худой, хилый юноша, оказался последней соломинкой, за которую цеплялся да Понте. В конце концов, он подарил актеру свое золотое кольцо с изображением льва, как будто перстень обладал магической силой и мог заставить Луиджи играть в стиле Лоренцо да Понте.

Но актрис невозможно было разжалобить. Тереза Сапорити и Катарина Мичелли кричали вслед да Понте, что он чудовище. Что он не соблюдал договоренностей и превратил репетиции в ад. Пускай проваливает навсегда. Они стояли у окон, когда да Понте выходил из театра. Женщины хотели непременно увидеть, как Лоренцо сядет в карету. Паоло закрыл за ним дверцу, кучер взмахнул плетью. Не было никого, кто попрощался бы с господином да Понте и помахал ему вслед. Прочь, пускай возвращается в Вену и там ведет беспутную жизнь!

И наконец-то Джакомо Казанова держал в руках текст! Видимо, да Понте давно его закончил. Финал тоже был завершен: Дон Жуан проваливался в преисподнюю, на сцену выходили его преследователи и ликовали! А серенада Луиджи? Неужели он написал и ее? Да, вот она. Да Понте вложил ее в текст. Она состояла всего из нескольких строчек. Что же он написал? «Подойди к окну, моя милая, и излечи мою боль… Твои медоточивые уста, твое нежное сердце…» О Боже, как это отвратительно! Неужели Моцарт уже сочинил для нее музыку?

Об этом Казанова спросит маэстро позже, когда тот придет к нему. Да, Моцарт собирался зайти к Джакомо Казанове, чтобы поговорить об опере. Наверное, композитор работал над финалом. Значит, в нем можно еще что-то изменить. Остальной текст можно лишь осторожно подправить: слово, слог, небольшие нюансы, но ведь именно от них зависит все впечатление…

Казанова потянулся. Вчерашний прием был его шедевром, захватывающим представлением, галантной драмой с эффектным финалом! Когда Казанова думал об этом, он уверял себя, что не нарушил своих жизненных принципов. В который раз синьор Джакомо обратился к ним, о чем никто даже не догадывался! Эти жизненные принципы затрагивали три основные потребности человека: еду, продолжение рода и стремление победить врагов и соперников. Любая из перечисленных потребностей может опуститься до уровня животного инстинкта. Но если руководствоваться разумом, каждая из них способна превратиться в наслаждение, определяющее стиль жизни. Еда становилась огромным удовольствием, продолжение рода – эротической игрой, а победа над врагами – искусно сплетенной интригой.

Едва ли кому-то удавалось соединить вместе все эти потребности на высочайшем уровне. Вчера вечером Казанове впервые это удалось. Это было настолько неповторимо, что наслаждение от блюд повлекло за собой эротические игры и пробудило желание так стремительно и сильно, что под конец его враг потерял над собой контроль. Он, Джакомо Казанова, победил своего врага не на поле брани. Казанова и пальцем не пошевелил, не вытащил шпаги из ножен и не сказал ни слова… Он выждал, когда да Понте сам допустит ошибку. Из-за своей слабости Лоренцо попался в ловушку, а его нерешительный характер не позволил ему сопротивляться. Нужно было просто привлечь внимание к ужасному падению Лоренцо да Понте!

Но ничего бы не вышло без верных помощников. Разумеется, без Иоанны игра не удалась бы! Она превосходно сыграла свою роль. Казанова поблагодарил девушку еще вечером и велел отвести ее в комнату, чтобы она могла прийти в себя после ужасной сцены. Пришел врач и сказал, что у Иоанны небольшой жар, ушибы на руках и бедрах и ей придется какое-то время оставаться в постели. Так даже лучше, ведь благодаря этому ее можно защитить от нескромных вопросов. Позже Казанова зайдет к девушке. Нужно побольше говорить с ней. Невозможно догадаться, что происходит у нее в душе. Одиночество еще никому не шло на пользу. Кроме того, Казанове следовало пообещать Иоанне вознаграждение. Все люди хотят получить вознаграждение. В конце концов, она рисковала собой не просто так.

И конечно же, Паоло. Он тоже помог Казанове. Без него все не прошло бы так гладко. Казанова попросит графа Пахту послать Паоло в Дрезден, к наилучшим валторнистам, чтобы юноша смог пойти по стопам Пун-то. Паоло не возьмет с собой Иоанну. Нет, такие, как Паоло, не связывают себя узами брака. Он встал на защиту этой девушки, потому что да Понте оскорбил его первую неокрепшую любовь и задел самолюбие. Но теперь, после всех перипетий, это чувство начнет ослабевать и терять свою силу. Бедный Паоло, он даже не подозревал, что изо дня в день любовь станет ускользать от него. Он уедет в Дрезден и будет обливаться слезами по своей Иоанне, но уже на половине пути заметит, какое это облегчение – не видеть ее.

Любовь… Никто не знал о ней больше, чем Джакомо Казанова. Ему знаком каждый нюанс этого жестокого, немилосердного чувства. Всю свою жизнь Казанова изучал сотни, тысячи его вариаций и мог бы сказать, что любовь всегда иная. Каждый раз все происходит по-другому. И каким бы мудрым человек себя ни считал, любовь всегда казалась ему новым, неизведанным, свежим чувством. Она раскрашивала мир в яркие цвета. Неужели каждый раз это было что-то новое? Вовсе нет. Любовь всегда оставалась тем же, чем и была. Этим чувством упиваются, а затем кажется, что вас обманули. Обвели вокруг пальца, поманив сомнительными обещаниями. Неужели так и было? Нет, люди любят иллюзии. Ничто не может быть приятнее, чем наблюдать за рождением иллюзии, взращивать ее и снова отдаваться ее власти. И при этом верить, что на этот раз наконец-то удастся стать счастливым.

Именно в этом и было счастье. Да, именно в этом. Нет большего счастья, чем любовь. Она – вершин; человеческих страстей. Когда мы любим, мы ликуем, если чувство взаимно. Мы на седьмом небе от счастья. Казанова постоянно повторял себе эту истину и при знавал ее неоспоримость. Он смеялся над скучными моралистами, утверждавшими, что истинное счастье невозможно познать на земле. На земле! Как будто можно найти его в другом месте!

Чем старше становился Казанова, тем больше он думал о любви. Он никогда не верил, что это чувство может быть мимолетным или тщеславным. Любовь похожа ил безумие, на испытание, с которым не смог справиться разум. Она была болезнью, которую ничем нельзя им лечить, разве что самообманом. Любовь представляла для Казановы наибольшую опасность в его возрасте, потому что именно сейчас она стала бы поистине неизлечимой, Джакомо уже давно боялся влюбиться. Ему нельзя было попадаться в любовные сети, ведь уже первые волнения начнут с ним фатальную игру. Игру, в которой Казанова потерпит поражение.

Вчера вечером Джакомо снова почуял опасность. Втайне он прошел семь кругов ада с семью женщинами. Восьмым стал он, Джакомо Казанова, – предмет всеобщих вожделений. Это и было тайным смыслом числа восемь. У него было именно такое значение, нет, это было его предназначением. Изысканные блюда олицетворяли женщин, присутствовавших на этом вечере, окруживших одного избранного – Казанову! Раньше синьор Джакомо страстно увлекался такими играми. Он по очереди или одновременно делал комплименты нескольким женщинам и наблюдал, где загорится огонь любви.

Молодая графиня Анна Мария! Если бы Казанова был помоложе, он выбрал бы ее! Ему нужно быть очень осторожным и не прикасаться к ней! Как велика была иллюзия, что ему удалось повернуть время вспять, когда Казанова закрыл дверь, чтобы посмотреть вблизи на се лицо! Прекрасный и волнующий миг. Другие поверили, что Казанова действительно сорвал цветок! Он видел беспокойство в глазах графини. Ожидание, тайный блеск… Он понял, что ей не терпелось утолить свое желание. Анна Мария не догадывалась об этом, но Казанове было достаточно одного взгляда, чтобы все понять.

Затем она исчезла. Наверное, с Моцартом. Казанова мог поспорить, что так и было! Но Моцарт вряд ли мог се понять. Маэстро умел шутить и внушать симпатию, однако дальше этого дело не пойдет. Такие люди, как Моцарт, не скупились на чувства. При этом они совершенно не могли владеть собой и руководить другими. Это удавалось им только в искусстве. Зато как! Отрывок «La ci darem…» был идеален. В нем были все особенности любви: растущее желание, покоряющая иллюзия, соединение чувств! Разве мог написать Моцарт такую музыку, не понимая ее? Неужели это возможно? Неужели жизнь и искусство настолько далеки друг от друга? В дверь постучали. Наверное, это Моцарт. Он пришел, как и ожидалось, чтобы поговорить о совместной работе. Вошел Паоло и доложил о посетителе. Начался последний акт.

– Синьор Джакомо, доброе утро! Вы уже знаете, что произошло?

– Маэстро, какая радость, что вы меня навестили! Доброе утро! Выпьете со мной кофе? Вы уже пришли в себя после праздника?

– Да, синьор Джакомо, я чувствую себя великолепно. Но, судя по всему, вчерашний прием пришелся не по вкусу нашему другу Лоренцо да Понте. Не будем вспоминать неприятное происшествие, свидетелем которого мы стали. Намного хуже, что синьора да Понте вы звали в Вену. Он уехал сегодня утром. Теперь у нас нет либреттиста! Я уже договорился с Бондини и Гвардазо ни, что мы в очередной раз перенесем премьеру на несколько дней. Объясним все болезнью одной из певиц. Но что будет с либретто? И кто заменит да Понте на репетициях? Я пришел к вам и смотрю на вас с мольбой. Могу ли я просить вас, смею ли надеяться, что вы ока жете мне эту услугу?

– Дорогой маэстро, честно говоря, я был уверен, что вы попросите меня об этом. Рано утром мне сообщили об отъезде Лоренцо, поэтому у меня было время, чтобы подумать о вашей просьбе. Для меня большая честь помочь вам, если вы позволите воплотить мои замыслы и идеи. Возможно, вы помните, что однажды мы уже говорили об опере. Я был искренен с вами и откровенно высказал свое мнение. Представление еще не закончено. В нем не хватает некоторых деталей, которые сделают его совершенным.

– Разумеется, я помню наш разговор. Я также не забыл, что во всем был согласен с вами. Разве я не готов был что-то менять? Неужели я не поинтересовался, как улучшить оперу?

– Дорогой маэстро, ваши слова вселяют надежду на то, что я действительно смогу вам помочь. Поэтому я заранее прошу предоставить мне свободу действий, прежде чем мы станем работать вместе. Если вы согласны и пообещаете мне это, я всегда буду в вашем распоряжении, когда бы вам ни понадобился.

– Велите принести кофе, синьор Джакомо. И бокал великолепного пунша, который подавали вчера вечером. Пусть моя просьба ознаменует начало нашей совместной работы.

Казанова подал знак Паоло, стоявшему у двери, И что-то прошептал ему. Затем взял текст и принялся листать его, покачивая головой.

– Мой друг, да Понте прислал мне либретто, поэтому я подготовлен. Я полагаю, Что вы давно написали музыку для всех сцен?

– Да, для всех, кроме финала.

– И для серенады?

– И для серенады. Почему вы спрашиваете?

– Вы действительно написали музыку на этот простенький текст?

– Это было несложно сделать. Именно потому, что текст настолько прост.

– Разве вам не мешали «медоточивые уста» и «нежные сердца»?

– Слишком наивно и по-детски. Конечно, порой слова меня отвлекали.

– Да, именно по-детски. Напрашивается вопрос: почему Дон Жуану приходит в голову только глупая болтовня? Что же делать? Так как мы уже не сможем изменить текст да Понте, нужно заставить Луиджи петь иначе, чем предполагалось. Мы сделаем так, будто чувства нахлынули на Дон Жуана. Из-за этого он станет запинаться.

– Тогда серенада будет почти трогательной…

– Она будет трогательной и в то же время немного забавной. Я думаю, это то, Что нужно. На примере серенады мы поймем, как можно изменить всю оперу Лоренцо испортил решающие моменты. Он мысли» слишком просто, прямолинейно и наивно. Дон Жуан С этой минуты назовем его дон Джованни…[14]14
  Точное название оперы – «Наказанный распутник, или Дон Джованни». (Примеч. ред.)


[Закрыть] Дон Джованни не будет обычным распутником. Кому интересно чудовище, насилующее женщин? Такой образ внушит лишь отвращение. Он не покорит публику, Дон Джованни заставит публику поверить, что женщины любят его. Он станет льстить дамам и ухаживать за ними. Его очарование должно быть настолько явным, что публика задастся вопросом: не потому ли женщины преследуют дона Джованни, что хотят быть с ним? Например, донна Эльвира… Она ходит за ним по пятам, мечтая только о том, чтобы снова оказаться в его объятиях.

– О, великолепно. Я вас понимаю.

– А Церлина! Нужно создать впечатление, что Мазетто не для нее. Что она считает его простоватым парнем. За таких выходят замуж, но не любят.

– Вы хотите сказать, что она втайне любит Дон Жуана?

– Она любит дона Джованни!

– Простите, дона Джованни. Она любит его, но сама еще не уверена…

– Она любит иллюзию, которую он создает для нее: восторги любви, желание, предвкушение праздника. Ей нравятся его ухаживания.

– О, я понимаю. Тогда она не любит дона Джованни. Вернее, не только его. Она любит… Что же она любит? Она любит больше, чем человека…

– Маэстро, мы на правильном пути.

– Ах, теперь я догадался, о чем вы. Что нам сделать, чтобы превратить Дон Жуана в дона Джованни, который так нам нужен?

– Давайте сначала поедим и выпьем, дорогой маэстро! Насладимся жизнью. Ведь публике нравится лишь тот, кто умеет сполна наслаждаться жизнью. О чем писал господин да Понте в либретто? Дон Жуан ест, пьет. Больше ничего. Мы же подадим дону Джованни «Марцемино», а на обед сервируем…

– Фазана. Ах, пусть ему подадут фазана, синьор Джакомо!

– Пожалуйста. Дону Джованни подадут фазана и кроме того…

– Немного ветчины…

– Вы говорите «ветчины»?

– Порадуйте меня. Пусть дону Джованни и его гостям подадут ветчину.

– Я записываю: дон Джованни заказывает cioccolata, caffe, vini[15]15
  Cioccolata, caffe, vini – шоколад, кофе, вино (итал.). (Примеч. пер.)


[Закрыть] и – только ради вас – prosciutti[16]16
  Prosciutti – ветчина (итал.). [Примеч. пер.)


[Закрыть].

– Почему ветчина в конце? Странная последовательность.

– Пусть такой и будет!

– Пусть будет. Ну да, почему бы и нет? Необычный человек заказывает блюда в необычной последовательности.

– Это привлечет внимание зрителей.

– Верно. Кроме того, это рассмешит их. Синьор Джакомо, мне нравится ваша идея. Я даже не могу выразить словами, насколько она мне нравится. Запишите все это в текст, чтобы я мог изменить музыку. Дон Джованни умеет наслаждаться. Только тот, кто наслаждается жизнью, способен любить. Вы совершенно правы. Я поражен, как этот простой прежде текст меняется прямо на глазах. Меня беспокоит лишь финал…

– Что именно вас беспокоит?

– Последняя сцена. Дон Джованни пригласил на праздник Каменного гостя и ждет его в замке. Да Понте заставил его ждать. Мы слышим только разговор испуганных слуг. Сцена затягивается. Она невыразительна. Какая музыка сможет преодолеть это ожидание?

– Вы совершенно правы. Я разделяю ваше мнение. Поэтому я давно нашел решение, как исправить этот огромный недостаток.

– Вы уже нашли решение?

– Вы удивитесь, насколько это просто.

– Говорите, не превращайте мое ожидание в муку!

Казанова улыбнулся. В это время Паоло зашел с напитками в салон. Он поставил поднос на круглый стол и хотел удалиться, но Казанова задержал его.

– Ах, маэстро, взгляните-ка еще раз на Паоло, нашего виртуозного валторниста. Разве его игра вчера вечером не произвела на вас ошеломляющего впечатления?

– Это было превосходно. Я уже похвалил его, общее впечатление было непревзойденным. Что еще можно сказать? Мы отходим от темы…

– Нет, мы не отошли от темы. Мы возьмем игру Паоло за образец.

– За образец? Что вы имеете в виду?

– Дон Джованни сидит в столовой своего дворца и ждет Каменного гостя. Он будет не просто сидеть, он… Вы еще следите за моей мыслью?

– Он будет есть и пить…

– Бокал «Марцемино» и фазан. Ими начнется леденящий душу пир. Не хватает одной мелочи, чтобы праздник стал настоящим…

– Не хватает музыки…

– Не хватает музыки, которая сопровождает трапезу. Она доносится издали. Публика удивлена. Следует оказать честь пражанам, позволив музыкантам Праги принимать участие в опере. Значит, играет духовой оркестр. Один из тех, которые мы встречаем на улицах Праги.

– Конечно, идея великолепна.

– Оркестр мог бы играть отрывки из хорошо известных здесь произведений…

– Это еще лучше. Намного лучше. Я мог бы вспомнить что-нибудь общеизвестное. Музыку, которую напевает весь мир…

– Тогда не забудьте вашего «Фигаро». Пусть и эту музыку сыграет оркестр…

– Прекрасно, синьор Джакомо, это изменит всю сцену. Лишит ее сухой прозаичности. И поможет справиться с ожиданием!

– Я так и предполагал. Но этого недостаточно. Дон Джованни пьет, дон Джованни ест. Доносится приятная музыка. Слуга отпускает остроты. Вдруг приподнятое легкомысленное настроение нарушает донна Эльвира. Она начинает умолять дона Джованни раскаяться и хочет в последний раз признаться в своей любви…