Текст книги "Фальшивые друзья"

Автор книги: Ганс-Гюнтер Хайден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Еще осталось четверть часа! Я поглаживал тело Петры, она отвечала зовущим движением.

Неожиданно что-то грохнуло.

Это с треском упал рычаг автоматического проигрывателя.

Я пришел в остервенение.

– Ну, иди, иди ко мне, – зашептала Петра.

Но мое возбуждение вдруг исчезло.

– Проклятие! – Я смущенно закашлял.

Часы на соборной башне пробили один раз – все, четверть восьмого, месса окончена.

– Пусти меня, ничего я не хочу! – в сердцах проговорила Петра. Она села на край кровати и начала одеваться. Совсем упав духом, я перевернулся на спину, взял с тумбочки сигарету.

Полное поражение! А что дальше? Ужин, вокзал, Вупперталь. И снова унылая казарма. Разве что завалиться куда-нибудь с Йоргом…

– Кончай мечтать и одевайся. Поторапливайся, – нервничала Петра. – Сейчас вернутся родители.

– Ах так, ты еще давишь мне на психику! Как и весь вечер. Это ты виновата.

– Кто? Я? Как это так?

– А кто все время шипел? Этим ты и вывела меня из себя. А хотелось покоя, уединения. Марко, возможно, порасторопнее меня, вот с ним и займись!

Я отдавал себе отчет в том, какие грубые оскорбления наношу Петре, но сдержаться не мог – просто как с цепи сорвался. Сорвалась и Петра.

– Совсем уже разум потерял, наверное, из-за пива и шнапса! – съязвила она. – Хватит валяться и выдумывать всякие гадости! У меня нет никакого желания пререкаться с тобой, а затем еще вдобавок слушать лекцию твоих родителей о недопустимости добрачных отношений!..

После ужина мать одарила меня пятьюдесятью марками, и мы отправились с Петрой на вокзал. Собственно, она имела полное право не провожать меня после того, что я ей наговорил.

– О чем думаешь? – прервала она молчание по дороге.

– О чем? Естественно, о бункере, в который вернусь через пару часов.

– А о чем-нибудь другом ты не можешь поразмышлять? Бундесвер никуда от тебя не денется всю следующую неделю.

– Но я должен настроиться, понимаешь? Впрочем, тебе этого не понять.

– Ладно, раз мне не понять, – резко бросила Петра, – то будет лучше, если остаток пути ты проделаешь в гордом одиночестве. Сам себя и утешай. Не могу никак сообразить, что я нашла в тебе – в таком ядовитом карлике?

Она развернулась и пошла прочь.

– Сама ты ядовитый карлик, – буркнул я под нос.

Итак, окончательный разрыв? Кажется, я должен был поторапливаться, чтобы успеть к поезду.

Уже в купе я подсчитал, сколько выпил пива: получалось много. Но я был удивительно трезв, во всяком случае, так мне казалось. При пересадке в Кёльне у меня хватило времени, чтобы купить еще три банки и постараться забыть неприятности.

Около 23 часов я был уже в Эльберфельде. Увольнительная – до утра. Отправляться в казарму было еще рано. Я зашел в привокзальный пивной бар. Там застал кое-кого из своей роты. Ребята тоже решили подкрепиться перед сном грядущим. Начали мы с пол-литровых кружек; это показалось более экономичным, да и для владельца бара удобнее, поскольку ему приходилось меньше бегать. В баре кое-где виднелись группки пассажиров обычного гражданского вида, зато заметно прибавилось число коротко стриженных парней с вещевыми мешками. Бернд из третьего взвода, за которым в роте закрепилась кличка Лошак – его подбородок действительно походил на нижнюю челюсть трехгодовалого жеребца, – первым дошел до нормы. Он вызвал на спор владельца бара, утверждая, что может двумя пальцами поднять за ножку стул и держать его над головой. Мы уже знали этот трюк, но хозяин – нет, и бедолаге пришлось выставить за проигранное пари по кружке пива каждому присутствующему военному.

Несколько позже Бернд продемонстрировал еще один трюк для остававшихся в зале пассажиров: он заглотнул цепочку от своего личного знака. Через некоторое время вытащил, обратив внимание зевак на то, что цепочка с одной стороны почернела.

– От воздействия желудочного сока, – сообщил доверительно Лошак, вызвав немалое удивление присутствующих.

С этого началась новая «круговая».

В половине третьего ночи мы сошлись на том, что трех часов сна будет вполне достаточно, и отправились в казарму. Пока ехали в такси, я снова прикинул, сколько за воскресный день выпито пива. Но подсчитать не смог – клонило ко сну.

Утром меня все еще пошатывало, глаза были красными, в желудке урчало. Во время утреннего осмотра выяснилось, что Альфред, владелец БМВ, не вернулся из увольнения. К полудню стадо известно: по дороге в казарму Альфред врезался в дерево. Экспертиза установила, что он выпил вдвое больше допустимой нормы. Фельдфебель поинтересовался, кто был близок с Альфредом и мог бы передать его жене несколько цветочков «от боевых товарищей».

Маршируя на обед, мы, как обычно, пели бравые песни. Но песни не могли отвлечь меня от невеселых мыслей.

Неужели то, что случилось со мной, когда я был с Петрой, произошло от выпивки? Ах, теперь все равно!

Альфред! Какая жалость! Только что женился, правда, из-за денег, которых жена зарабатывала больше, чем он. Как же у них, интересно, строились интимные отношения?

Затем я подумал о том, что тоже мог погибнуть: сошел бы поезд с рельсов или произошла авария такси в Вуппертале.

Газеты сообщили бы: «Тяжелая автокатастрофа произошла в центре Вупперталя. На стоявшее по всем правилам у светофора такси, в котором находились пять человек, вчера ночью наскочил грузовик с прицепом. Погибли водитель такси, а также четверо солдат бундесвера, возвращавшихся в казарму. Среди них и сапер Петер Крайес…»

Вот когда раскаялась бы Петра! Вот когда она вспомнила бы «ядовитого карлика»! Но поздно. Раньше надо было думать, а не снюхиваться с этим Марко. Теперь вот плати по счетам. Эх, попасть бы, что ли, на самом деле в аварию!..

Но только чтобы никаких смертей. Пусть будут ранения, при виде которых Петра возьмет свои слова назад, начнет регулярно приходить ко мне в госпиталь и клясться в вечной верности.

Ах, Крайес, старина, ты размечтался и словно бредишь!

* * *

Вскоре мне пришлось в качестве писаря перекочевать в Остмарк.

Но я хотел бы продолжить учебу, поэтому через несколько дней после перевода написал рапорт об отказе от сверхсрочной службы и получил разрешение вернуться в свою прежнюю часть. Мне показалось, что я попал домой.

Домой ли, старина? Неужели это старое, затхлое здание ротной казармы может стать твоим родным домом? Человек ко всему, конечно, привыкает. Даже к режиму бундесвера.

Пришло время приступить к полной программе обучения саперов-трубопроводчиков. Заправка, насосные станции, трубопроводы. Теперь я чаще навещал Йорга. Мы решили не упускать возможности видеться. Время от времени он предлагал мне книги из своей библиотечки. Я брал, но почти не заглядывал в них. Скука зеленая – международная политика. Куда больше мне импонировала болтовня с Йоргом, просто слушай его, когда он, развалившись на кровати, произносит свои монологи.

– Петер, наш федеральный канцлер производит впечатление способного политика. У него непререкаемый в Европе авторитет знатока экономических проблем. Но у него есть один крупный недостаток: он не умеет увлечь людей. Вспомни дискуссию в программе телевидения. Этот нескончаемый поток слов, который ничего никому не дает, как сотрясение воздуха. К чему я веду? Мы должны стать тесно сплоченным народом, старина. Нам прожужжали уши: старшее поколение сделало невозможное, создало все условия для жизни. Для жизни? Не тут-то было! Немцы отдают пыльную работу иностранным рабочим, а те в большинстве своем просто недоноски. С такими в одном государстве я жить не хочу. Избави бог! Знаешь, что надо сделать? Вначале вышвырнуть их из страны, а затем добиться настоящего сплочения нашего народа. Известно ли тебе, сколько турок умудряются уместиться в одной легковой машине?

– Ну, положим, пять.

Йорг присвистнул:

– Заблуждение. Двадцать девять! Двое впереди, трое сзади и двадцать четыре в багажнике. Сила, не так ли?.. Впрочем, на чем я остановился? Ах да, вспомнил! Со временем и нашим безработным-ночлежникам придется пойти работать. Когда я вижу из окна, как этот сброд толпится у входа в ведомство социальной помощи, меня охватывает гнев. Они выходят с очередной подачкой в кармане, усаживаются на первой попавшейся скамейке в парке и начинают накачиваться спиртным. Нет, они должны работать и только тогда станут людьми.

А иначе это потерянный в борьбе за существование человеческий материал. С этим будет покончено. Наш холмистый социальный ландшафт в один прекрасный день станет идеально гладким. Это я тебе, Петер, обещаю…

– Где ты всего этого набрался? – прервал я Йорга.

– Сам дошел, – последовал ответ.

– Ну, брось, обычно ты распространяешься не так складно.

– Возможно, я это где-то вычитал, – сдался Йорг, – Но здесь имеются и мои мысли. Правда! Тех. кто не способен приноровиться к нашей культуре, необходимо ссылать в негритянские гетто. В Африку, в пустыню. Вот тогда спецслужбам прибавится работки. А если объявится кто-то, кто заноет у нас о правах человека или о чем-нибудь подобном, с таким разговор должен быть коротким – убрать. Ни более ни менее. Усвоил?

Крепко закручено, Йорг. И прямо целая программа. Не то что болтовня иных политиканов, пустая и занудная. Что ж, разберемся. Анекдот о турках? Кто только сегодня не рассказывает анекдоты! А вот что касается конституционных прав, то тут я не соглашусь. Кишка тонка у Йорга изменить эти права. Хотя он все время говорит «мы». Кто это «мы»?

И правда, где он всего этого поднабрался? Раньше я как-то не замечал, что политика занимает его. Возможно, потому, что после общеобразовательной школы мы почти не встречались. Я поступил в гимназию. Теперь Йорг получал другие домашние задания и уже не списывал из моих тетрадей. В гимназию я ездил на велосипеде, Йорг же отправлялся пешком. Когда ему исполнилось 16 лет, он обзавелся мопедом, а я по-прежнему крутил педали. Иногда я заходил в гараж, где Йорг колдовал над своим скороходом. Он сумел выпросить у старого Арнольда вакантное место ученика при заправочной колонке фирмы «Шелл».

Наши встречи возобновились после того, как стало известно, что служить нам предстоит в одной части. Я тут же отправился к Йоргу, и мы от души поболтали. Я не чувствовал разницы между нами, в том числе из-за гимназии. Скорее наоборот. Йорг, пожалуй, даже вызывал у меня восхищение, так как теперь водил тяжелый БМВ и до сих пор не имел ни одного прокола. В бундесвер мы оба шли с охотой. Еще на гражданке четко составили свои планы: Йорг будет служить водителем, разъезжать по всей округе и меня не забудет прихватить при случае, а наша привлекательная форма не оставит равнодушными местных дам. Что же до унтер-офицеров, так ничего они нам не сделают. Будем крепко держаться с Йоргом друг за друга, даже поселимся в одной комнате.

Однажды по дороге в Вупперталь Йорг опять разошелся по моему адресу.

– У тебя пустота в голове! Ты должен многому научиться за время службы в бундесвере! – поучал он.

Его понесло. И с этим идиотом я собирался жить в одной комнате? Ну, нет!

Но вот произошла наша непредвиденная встреча в кабачке Норберта, потом разлад с Петрой, и я снова прилип к Йоргу. Перебрался в его комнату, как планировал с самого начала. Решил: поживем – увидим. Если у нас с Йоргом все пойдет гладко, получится исключительный тандем. Лежа на кровати, я размечтался. Скоро меня сделают новоиспеченным ефрейтором. Уже неплохо. Возможно, на курсах нас обучат и подрывному делу. Голубая мечта Линского. Вот бы устроить фейерверк, рванув заряд тринитротолуола! А потом поднять на воздух самый настоящий мост… Танки противника стремительно приближаются, они уже грохочут по мосту, а тут – бамс! И кончено.

– О чем размечтался, будущий унтер? – иронически прозвучал с соседней койки голос Пауля. – Поди, уже представляешь, как помучаешь нас, как только доберешься до власти? «Ложись!», «Приготовиться к броску!», «Вперед!», «Быстрей! Быстрей!» А я, признаться, надеялся, что ты останешься порядочным человеком.

– Ладно, заткнись! – озлился я. – Ни о какой муштре не может быть и речи. Я стану лучшим командиром отделения в роте. У меня никто не загремит на гауптвахту, потому что я сам знаю, как это случается.

– Надеешься обвести вокруг пальца командира роты, если он кого-то прижмет?

– А почему бы и нет?

– Чуда«, ты и представления не имеешь, что будет, если командир узнает о том, что ты даешь кому-то поблажку. Попадешь в дерьмовую ситуацию. Взыскания так и посыплются.

– Но можно избрать золотую середину! – Я отлично понимал, что имел в виду Пауль, но очень не хотелось, чтобы он меня совсем доконал.

– Какую еще золотую середину? Или на полную катушку, или совсем ничего. Или ты поймешь, или тебя поймут – вот в чем суть, – парировал Пауль.

– Ну, это уж слишком! Сейчас опять пробивает себе дорогу классическая система военной подготовки и обучения.

– В отличие от тебя мне она помогает понять, что за музыку здесь разыгрывают. Старина, ведь заканчивается четвертое полугодие! Выражаясь гражданским языком, четвертый семестр.

– Ты злишься оттого, что не сдал вступительные экзамены на унтер-офицерские курсы! – бросил я ему. – И поплатился. Ведь унтер получает целую сотню марок прибавки! Что ж, оставайся ефрейтором. Ефрейторы тоже нужны.

– Только что ты болтал о том, что никого не обидишь, а у самого высокомерия хоть отбавляй. Так со всеми случается после присвоения званий. И ты не лучше других.

– Ладно, выговорись… О, Вилли! Привет-привет! Зашел на огонек?

– Привет, черти! В нашей будке одиннадцать коек, а у тебя вскоре будет собственное прибежище, – обратился он ко мне. – Правда, без горячей и даже без холодной воды. Кстати, как чувствует себя будущий унтер накануне производства? Что-то мы давно с тобою не грешили. Не пора ли? Или теперь у тебя голубая кровь?

– Просто окончились визитки, которыми я обычно приглашаю друзей на встречи, – парировал я. – Пока типография выполняет мой новый большой заказ, можем посетить одно прелестное местечко.

– Не торопись, старина, сначала скажи: в твоем саперном трубопроводном тайнике достаточно средств, чтобы доставить капралам приятный послеобеденный отдых?

– Моя перегонная станция всегда готова, но вот денежная цистерна несколько опустела. Придется добавить. Ладно, старики, в путь. Ты идешь, Пауль?

– Нет. У меня свидание с Марией.

– Тогда – приятного времяпрепровождения! Пошли, Вилли.

– И не забудь, – бросил вдогонку Пауль, – когда будешь начальником, никакого панибратства со старшими и младшими по званию! Тогда не возникнет конфликтных ситуаций.

В автобусе, который вез нас в Эльберфельд, мы планировали, как проведем этот вечер. Вилли предложил пойти в кинотеатр, но на это у меня не было никакой охоты, ибо я настроился на приключения.

– Слушай, в «Копне» мы можем подцепить пару «мартышек». Они там никогда не переводятся, – предложил я.

– Как хочешь. В «Копну» так в «Копну». Повеселимся на сеновале.

К моему разочарованию, в «Копне» оказалось безлюдно. Мы сидели у зеркальной стены и чертовски скучали.

– Где же твои «мартышки»? – спросил Вилли.

– Ума не приложу. Возможно, увидели тебя и разбежались.

– Понятно, – улыбнулся Вилли. – Что им взять с отца семейства? Вот ты для них – в самый раз. Может, мне исчезнуть, чтобы твои акции повысились?

– Да ты что? Ни в коем случае! Мне может понадобиться солидный стареющий господин.

– О ком это ты?

– Да о тебе, старина. Если к нашему столику подсядет юная «мартышка», она наверняка подумает: вот сидят двое – отец и сын. Тогда я и смогу приступить к делу.

– Не такой уж я старый, – с деланной обидой проворчал Вилли.

– А я этого и не утверждаю. Но и то, что ты из нас двоих выглядишь старше, тоже, как видишь, нам ничего не дает.

– Зато, надеюсь, это послужит мне на пользу при аттестации. И я добьюсь своего.

– А почему, Вилли, ты не хочешь стать унтер-офицером? Ведь у тебя и профессиональное образование, и годы еще позволяют?

– Как тебе сказать? Это не входит в мои планы. И унтер остается человеком, который выполняет приказы взводного, ротного фельдфебеля, командира роты и так далее. Мне это не нравится.

– А ведь ты получил бы заметную прибавку в содержании. Разве это плохо? Мог бы, к примеру, больше покупать игрушек для своих малышей или на неделе ездить поездом домой.

– Оставь детей в покое, – озлился Вилли. – Блевать хочется от этой службы. Раз в две недели вижу малышей, и они уже едва узнают меня. Я ужасно люблю своих детей, но, когда младшенькая видит меня, она начинает реветь. Она действительно не узнает своего отца. Можешь себе это представить?

– Дело дрянь, Вилли. У меня примерно то же самое. Я не о детях, а о Петре, с которой все пошло вкривь и вкось. К тому же…

Стоп, парень, не собираешься ли ты рассказать Вилли о том, как опозорился при последней встрече с ней?

– Что к тому же? – спросил Вилли.

– К тому же, – выдавил я из себя, – весь последний вечер мы глупо проволынили и не сказали друг другу ни одного стоящего слова, разве только «приятного аппетита» да «передай, пожалуйста, соус». Мы были в итальянском ресторанчике, я заказал себе грибы и пару кружек пива. Стоило ли из-за этого ездить домой?.. Фред, повтори!

Мы молчали, пока Фред не принес новые стаканы.

– Будь здоров, Петер! Подзаправим наши цистерны.

– Мне кажется, что мои дела на гражданке не так уж плохи, – сказал Вилли. – На прошлой неделе я встретился со старыми приятелями по работе. Был конец смены, когда я пришел на стройку, и вечер мы провели вместе за кружкой. Как много перемен на заводе за полгода! Когда ходишь на работу каждый день, не замечаешь этого.

Слова Вилли вызвали у меня зависть.

– Тебе хорошо! – буркнул я.

– А у тебя разве не остались знакомые по гимназии, с которыми ты мог бы поболтать? Не сошелся же свет клином на Петре!

– Конечно, остались. Несколько человек. Не с каждым поддерживаю контакт, но вот с Мантлером, его зовут Йорг, мы сблизились. Помнишь, он ехал с нами в машине? Теперь он, как и я, во втором взводе.

– Да, знаю.

– Его спальня рядом с нашей. Когда-то мы играли с ним в ковбоев и индейцев.

– А теперь?

– Может быть, и сварим кашу. Посмотрим.

– Но это же здорово! Спальни рядом, служите в одном взводе – в таком случае нужно держаться друг за друга.

– Ты нас будто сватаешь, – улыбнулся я в ответ.

– Что-то я тебя не пойму, старина, хотя совсем не знаю Мантлера. То ты жалуешься, что не с кем словом переброситься, то дуешься, когда тебе пытаются что-то посоветовать.

– Предпочитаю сам находить себе друзей. Понятно?

– Как тебе будет угодно.

– Знаешь что, Вилли? Не хотел бы выглядеть глупцом, но все же скажу…

– Что, старина?

Я раздумывал, как бы признаться Вилли в том, что общение с ним мне приятно.

– Впрочем, это неважно, – отрезал я. – Забудь.

– Как хочешь. А теперь давай выпьем за дружбу, Еще два стакана! – крикнул Вилли официанту.

– Отлично. И знаешь что? У меня идея.

– Выкладывай, а то скоро ночь.

– Ночь! Вот оно, нужное слово. За ночных красавиц! Мы отправляемся к ним…

Я и сам не знал, почему мне пришла эта идея. Быть может, пиво ударило в голову? Предложение не вызвало особого восторга у Вилли, но он все же решил составить мне компанию. До сих пор мне не доводилось посещать дома ночных фей, но теперь, как казалось, я для этого созрел.

И вот мы оказались в предбаннике, похожем на глубокий гараж. У дверей стояли девицы, полуобнаженные, почти все с сигаретами.

Если вон той блондинке я суну пятьдесят монет, она откроет дверь. А через несколько минут – следующему. И наверняка у нее уже кто-то только что побывал.

Блондинка, видимо, заметила, что я уставился на нее, и сделала шаг в мою сторону. Мне стало не по себе. Я потащил Вилли за рукав:

– Смываемся! Быстрее!

– И это все? – спросил Вилли, когда мы выскочили на улицу. – Может, у тебя пустой кошелек? Могу одолжить.

– Не говори глупости, просто нет желания. В любом случае это не по мне. Не могу же я оставить в этом заведении все свое денежное довольствие!

Хмель как рукой сняло.

– Пошли, Вилли, в «Лисью нору». Успеем еще выпить по стаканчику.

Естественно, одним стаканчиком не обошлось. Уже светало, когда мы, пошатываясь, направились в казарму. Ко мне вернулось хорошее настроение.

– О, пре-прекрасный Ве-Ве-Ве-Вестервальд, эвкалиптовый рай, над твоими вершинами свистит холодный ветер, и все же в сердце, глубоко-глубоко, проникает маленький луч солнца! – заорал я дурным голосом на всю улицу.

– Прекратите! Безобразие! – Одно из окон над нашими головами раскрылось, и в нем показалось перекошенное гневом лицо мужчины. – Марш в постель, и быстро!

– Сам убирайся в постель! – закричал я ему в ответ. – Стоять «смирно», когда я с тобой беседую! Усвоил?

– Убирайтесь, или вызову полицию!

– Пошли, Петер, пошли! Пустое затеял, – наступал на меня Вилли.

– Что, в штаны наделал? – оттолкнул я его. – Я – нет! Буду петь где и когда захочу. И сейчас! Смирно! Запевай!

– Петер, не нарывайся на скандал! Этот наверняка вызовет полицию.

– Болтаешь тут! Он трус, как и ты. Все вы трусы, а если нет, то подпевай. Итак:

 
Все камерады во время войны
Дружбе солдатской честно верны.
В огне и дыму, в жестоком бою
Хранят они ей верность свою!
 

Вилли нахмурил лоб, сверля меня глазами, а я продолжал орать во всю глотку. Окно между тем закрылось.

 
После боя марширует полк в соседнюю деревню,
Чтобы там почистить ружья, закусить
И между делом средь красоток пошустрить!
 

Словно из-под земли возле нас выросла патрульная машина.

– Ну, у кого из вас такой приятный голос? – задал вопрос один из полицейских.

Я молчал, словно воды в рот набрал.

– У меня голос, – нетвердо проговорил Вилли, покачнулся и едва не свалился на тротуар. – Исполнить тебе серенаду, золотце мое? А? Не обижайтесь, господа полицейские. Сегодня вечером мне сообщили, что я впервые стал отцом. Мальчик! Надо же было отпраздновать это. Прекра-асен мир! – тихо затянул Вилли, подходя к водителю машины и пытаясь обнять его.

– Проваливай, только без шума! – отстранил его тот. – Коли такое событие, мы закроем на твои безобразия глаза, но в следующий раз заберем. Понятно?

– Понятно, золотце, – промямлил Вилли и, делая зигзаги, вернулся ко мне.

– А ты, – ткнул в меня пальцем первый полицейский, – получше присматривай в следующий раз за своим дружком. У тебя вроде бы побольше соображения.

– Конечно-конечно, – промямлил теперь я, дал Вилли взять меня под руку, и мы исчезли за ближайшим углом.

– Фу, едва не влипли! – простонал Вилли, когда мы отошли подальше. – Надо взять такси.

– Ну, старина, ты классик! Надо же: «Впервые стал отцом»! Нет, сейчас лопну от смеха!

– Единственное, что во всей этой истории было правдой, так это то, что вечером, когда родился мой первый малыш, я куролесил, как ты сегодня. Что скажешь на утреннем осмотре?

– Моя забота.

* * *

– А ну, любители спагетти, повертите своими животами! Начинай! И раз! И раз! И раз! Эй вы, с бородой папуаса! Команду «Отставить!» я не давал!

Новый лейтенант был строг. Невысокий, подтянутый, короткая стрижка под морского пехотинца. Тонкие губы буквально выплевывали команды. Подобные типы мне встречались раньше только в кинокомиксах. Винтерфельд гонял нас по спортплацу зычными командами:

– Крайес, Янзен и Шредер! На старт стометровки! Давай-давай! Должны пробежать за 13,4. Если будете плестись, как погонщики верблюдов, мы с вами не поладим.

– Господин лейтенант, почему мне снова бежать? Ведь в прошлый забег у меня было 13,3, – осмелился я спросить Винтерфельда.

– Именно потому. Поможете этим клячам показать нужное время. Что, Крайес, устали? А мне командир вашего отделения унтер-офицер Линский представил вас как выдающегося спортсмена.

– Что ж, побегу в четвертый раз, – сдался я. В этот забег я умышленно показал 14,0.

– Вы не на пятикилометровке, Крайес! – отчитал меня Винтерфельд. – Вы должны были потянуть за собой этих двоих, а не разыгрывать на дистанции умирающего лебедя.

«Хорошо, что он заговорил о пятикилометровке», – подумал я. Именно сегодня мне хотелось пробежать ее. Мысленно я уже был на дистанции.

– И знаете что, Крайес? Я пойду на пять километров вместе с вами. Время прохронометрирует кто-нибудь другой. А то и пятикилометровку вы превратите в приятную прогулку.

– Разрешите спросить, господин лейтенант, какой вы показываете результат?

– Лучшее мое время – 17,58, – с гордостью произнес тот в ответ.

Ну и влип! Знать бы об этом раньше! Ведь до сих пор я ни разу не прошел меньше чем за 18 минут. К тому же сегодня я уже пробежал четыре стометровки. Не исключаю, что Винтерфелъд еще раньше принял решение бежать со мной и потому умышленно довел меня до изнеможения.

– Итак, забег через полчаса.

Я использовал это время, чтобы в медленном темпе пройти дистанцию. 12,5 круга соперничества с Винтерфельдом. Тот, конечно, решил меня доконать. Но лейтенант не знает пока, что мой результат – 18 минут. Нас с ним разделяют только 2 секунды. Если поднапрягусь, а Винтерфельд будет не в лучшей форме, то не все потеряно. Надо попытаться. Бег превратится в покер. К тому же ребята поняли, что за итогом забега что-то стоит. Офицер против рядовых, командир против подчиненных, муштрующий против муштруемых. Вот шанс взять верх!..

Первые два круга Винтерфельд дал мне вести бег. Видимо, рассчитывал взвинтить мои нервы. Я сбавил темп, но он не обходил меня, шел буквально в затылок. «С таким темпом, – подумалось мне, – не уложиться и в 18 минут». Но дело было не во времени. Третий и четвертый круг я прошел в еще меньшем темпе. Хотелось увидеть его реакцию. Кроме того, следовало поберечь силы. Винтерфельд пока держался. Но в начале пятого круга нервы его сдали. Ему, видимо, показалось, что я выдохся.

– Что, уже нет дыхания, Крайес? – с самодовольной гримасой на лице бросил он и плавно обошел меня. Попытался оторваться, но я сел ему на пятки. И так весь круг. Он часто оборачивался, в его глазах было недоумение. Я улыбался, потому что чувствовал себя все увереннее. Он взвинтил темп, чтобы окончательно уйти в отрыв. После седьмого круга Винтерфельд, думаю, понял, что недооценил меня. Мы как бы заключили молчаливый союз, что каждый новый круг ведущий меняется. Оба мы готовились к рывку на финише. Вопрос был в том, что считать финишем: весь последний круг или последние сто метров?

Пока я раздумывал, Винтерфельд решился: за 500 метров до финиша он сделал рывок. Ясно, лейтенант не хотел победы на последних метрах, а решил закончить дистанцию с убедительным преимуществом. Неожиданность рывка позволила ему оторваться метров на десять.

Прозевал, черт возьми! Я наддал и тут же вдвое сократил разрыв. Винтерфельд оглянулся снова, разрыв не увеличился. Я заметил, что лейтенант сдает. Видимо, он не рассчитал свои силы и начал финишировать слишком рано.

Последние сто метров. Самочувствие мое было отличным. Если бы мы не ползли на первых кругах, можно было бы пройти меньше чем за 18 минут. Три метра отделяют меня от Винтерфельда, два, один… и вот мы идем, как говорится, ноздря в ноздрю.

Так продолжается примерно десять метров, но эти метры кажутся мне вечностью. Винтерфельд выкладывается, в последний раз пытается уйти вперед. Но мой финиш лучше, с разрывом в два метра.

Все присутствующие кричали. 18,5. Новое лучшее персональное время. Винтерфельд был убит. Он сразу же повел себя по-дружески.

– Ведь я говорил, что вы – выдающийся бегун, Крайес, и потому проиграл без чувства горечи. Спорт есть спорт, и он – не самое главное в жизни. Не так ли?

Мое двоеборство с Винтерфельдом на многие дни стало главной темой разговоров в казарме. Говорили обо мне, Петере Крайесе! «Провел лейтенанта как мальчишку!», «Поставил нашему Лолли клизму!». Таковы были комментарии.

Но возбуждение со временем улеглось, тем более что мы почувствовали, как усилилась муштра. Одна за другой пошли проверки, были отменены увольнения по «дням НАТО», учебные тревоги и занятия в противогазах стали обычным делом. Все было направлено на то, чтобы восстановить дистанцию между командиром и подчиненными. И я уже всерьез подумывал о том, не лучше ли было проиграть?

Сделал я и другой вывод: необходимо перешагнуть восемнадцатиминутную границу. Я решил больше тренироваться и каждый день после занятий не опешить в пивнушку, а делать пробежку по лесу.

* * *

В спортивном костюме я направился к выходу из казармы. Погода была отвратительной, но все же хотелось пробежать в тот день добрых пятнадцать километров. Вначале по дороге, затем, после казармы Гинденбург, свернуть в сторону Гельпеталя. Дорога была самым неприятным участком. Машины проносились, едва не задевая меня.

Я как раз собирался перейти на шаг, и тут возле меня остановился четвертьтонный автомобиль повышенной проходимости. Дверца отворилась, и на сиденье водителя я увидел Винтерфельда.

– В каком направлении, сапер Крайес, держите путь и зачем?

– Зачем, господин лейтенант? Тренируюсь, чтобы улучшить личное время. Не хотите ли составить компанию до Гельпеталя? – Со времени нашего поединка я чувствовал себя перед Винтерфелъдом намного увереннее.

– Дела не позволяют, Крайес, к сожалению, не могу. Я еду в казарму Гинденбург. Могу вас немного подвезти, до леса.

Это было приглашение. Я забрался в машину.

– Помимо того, – продолжал Винтерфельд, – и на мне лежит ответственность за здоровье подчиненных. Я не могу допустить, чтобы вы во время тренировки схватили воспаление легких. Между прочим, не дадите ли мне возможность реванша? Скоро межбатальонные соревнования. Так как насчет сатисфакции?

– Конечно, ваше величество, – дозволил я себе в ответ шутку. – Мой адъютант с удовольствием сообщит вам время и место дуэли. – Тогда я еще полагал, что Винтерфельд, в сущности, хороший боевой товарищ, хотя и носит лейтенантские погоны.

– Вам не приходилось, Крайес, принимать участие в марафоне? Это моя мечта.

– В марафоне? Нет. Кишка тонка. Половину дистанции осилю и сойду.

– Приехали, Крайес. Если хотите, можете подождать здесь. Мне надо кое-что забрать, а потом я подбросил бы вас дальше.

Мне доставляло удовольствие то, что Винтерфельд возит меня, словно кучер.

– О'кэй, подожду. – Сразу же за ближайшим светофором мы должны были свернуть на подъездную дорогу к казарме. Через боковое стекло я смотрел в сторону Гельпеталя. И вдруг едва не врезался в ветровое стекло, так резко нажал на тормоза лейтенант.

– Что случилось?

– Посмотрите, – процедил он. – Коммунисты! Они уже и здесь!

Я увидел кучку людей, раздававших листовки.

– Хотел бы я знать, кто из офицеров сегодня дежурит? – снова процедил Винтерфельд. – Как можно допускать, чтобы этот сброд собирался у ворот казармы и вел агитацию?! Минутку, Крайес, сейчас разберемся! – Он выпрыгнул из машины, прошел мимо людей, раздававших листовки, и скрылся в дежурном помещении.