Текст книги "Фальшивые друзья"

Автор книги: Ганс-Гюнтер Хайден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

Гм, стараться мне при выполнении задания или нет? Какой смысл проявлять старание, если я свой выбор профессии считаю неправильным? Набирать очки? Может быть, лучше попроситься с тем взводом, который выделен для чистки и приведения в порядок техники и оборудования?

Командир прервал мои мысли:

– Итак, возьмем первое и второе отделения. Пусть наши молодые унтер-офицеры попробуют свои силы на серьезном задании. Ефрейтору Юргенсу, ефрейтору Крайесу явиться к капитану Климчеку для получения у него задания. Вопросы есть?

– Нет, – промямлил Юргенс, удивленный не меньше моего.

Спустя полчаса я стоял у склада и следил, как нагружали автомашину. Юргенс уже уехал со своим отделением на разметку и прокладку трубопровода. За ним с небольшими интервалами отправились грузовики с шестиметровыми трубами.

Мое отделение тоже тронулось вслед за солдатами Юргенса помогать при стыковке. Нам повезло, потому что на сей раз сооружение насосной станции не было предусмотрено – источник находился примерно на 20 метров выше уровня расположения домов деревни, куда нам предстояло тянуть трубы. Работа была в общем-то несложной, хотя и спешной.

– Каким ядом отравлен колодец? – спросил Момбах. – А тебе не все ли равно?

– Да кто-то, наверное, бросил порошок или капсулу с ядом, – не унимался Момбах. – Может быть, из мести. В деревнях такое часто случается. Я вспоминаю, как у нас Шмитц насыпал Каленбергу сахарного песку в бензобак трактора за то, что на празднике стрелков его старуха танцевала с Каленбергом.

– Ерунду ты городишь, хотя и сам не веришь тому, что говоришь, – заявил Оффергельд. – Кто будет отравлять колодец из-за каких-то дурацких танцулек?

Но фантазия Момбаха увлекла многих. Действительно, интересный сюжетик он выдал. В теперешней ситуации с отравлением колодца, которая имела место на самом деле, были виноваты люди, недосмотревшие за утечкой ядовитой жидкости из бочек с химикалиями. «Бочки хранились не так, как положено», – объяснил позднее командир роты.

За все время моей девятимесячной службы в саперах это была первая работа, которая доставила моральное удовлетворение. Мы знали, что делаем, ради чего работаем. Действительно, колодец был отравлен, пришлось до самого вечера прокладывать трубы, но люди получили хорошую питьевую воду, могли кипятить ее, варить кофе, стирать, купаться. Наша работа имела смысл.

В 22.15 включили водопровод. Обрадованные и смертельно усталые, мы улеглись спать в сарае.

– Дорогие жители деревни Хаспе! Благодаря героическим усилиям двух отделений по прокладке трубопроводов 540-го саперного батальона удалось в кратчайшие сроки восстановить снабжение вашего населенного пункта питьевой водой. Наше общее спасибо самоотверженным строителям, особенно унтер-офицерам Крайесу и Юргенсу, возглавлявшим рабочие группы!

Жители Хаспе с энтузиазмом захлопали в ладоши.

– Но это еще не все, – продолжал командир батальона. – Случай с ремонтом водопровода послужил поводом для того, чтобы превратить батальон саперов-трубопроводчиков в специальную часть по восстановлению и прокладке водопроводов, о чем я и имею честь сегодня объявить. Все солдаты батальона с сегодняшнего дня поступают в подчинение министра внутренних дел земли Северный Рейн – Вестфалия. Будет образован спецотряд гражданского назначения, и этот факт еще раз подчеркивает мирный характер нашего бундесвера. Позвольте объявить о производстве унтер-офицеров Крайеса и Юргенса в лейтенанты. Ура, ура, ура!

Крестьяне разразились восторженными криками, подняли нас на плечи и пронесли по деревне.

Итак, мне таки удалось сделать карьеру. Я теперь военный специалист по снабжению питьевой водой. Но работа эта носит сугубо гражданский характер. Военные задания не придется выполнять. Наверное, теперь решится и проблема моих отношений с Йоргом – ведь мы будем в разных местах, на разных объектах и заданиях. Нас как почетных гостей доставили в палатку, украшенную цветами. Здесь для всех был приготовлен кофе с пирожными.

– Не хотите ли еще чашечку, господин лейтенант Крайес?

– Хватит попивать кофеек, в восемь надо отправляться к себе в казарму! – Юргенс многозначительно надавил мне на ногу носком своего сапога.

– Ах, черт возьми, как жалко! Все здесь было так здорово.

– Что здорово?

– Ничего, я просто так сказал.

* * *

Наш успех в Хаспе обошел все газеты. Правда, упоминали не наши имена, а только командира батальона. Меня это нисколько не удивило. Когда мы вернулись из Хаспе домой, меня, честно говоря, никакие дела, связанные с бундесвером, уже не интересовали. Я ждал Анну, которая должна была приехать в конце недели, а у меня опять были поручения по службе. Не сбрасывал я со счетов и тот вариант, что нам с Йоргом придется смыться. Кроме того, я хотел обсудить с Анной самый неприятный из вариантов – может быть, мне придется на какое-то время сесть в тюрьму.

– Скажи-ка, Крайес, – просипел в телефонную трубку дежурный у проходной, когда я сидел в унтер-офицерской комнате, – ты не знаешь такую даму, которая хочет пройти к мистеру Питеру Крайесу из второй роты?

– Конечно, это Анна. Знаю, пропусти ее!

– Оставь ее нам в караулке, она наверняка станцует нам танец живота. А то здесь так скучно. Да заваливайся и сам к нам, вместе повеселимся!

– Кончай болтать всякую гадость, пропусти ее. Это моя невеста! – прорычал я.

– Ах вот что, невеста! Тогда ничего не поделаешь. Пусть она достается тебе. Желаем кучу удовольствий.

Я бросил трубку на рычаг и побежал к двери. Анна уже выходила из-за угла. Ей эта сцена была так же неприятна, как и мне. За последние недели Анна сделала большие успехи в изучении немецкого языка, многое понимала, только с устной речью были пока еще трудности. Конечно, она поняла слова дежурного о танце живота, намеки и взгляды.

– Я сказал им, что ты моя невеста, иначе тебя не пропустили бы, – сообщил я ей.

– Невеста – это так здорово! – обрадовалась Анна.

– Разве ты не считаешь, что мы с тобой жених и невеста?

Я знал твердо: как только разделаюсь со службой в бундесвере, мы поженимся, хотя с Анной на эту тему я пока не говорил. А потом уедем за границу. Будем жить вместе. Разве это не семья?

Я послал дежурного ефрейтора в столовую проверить, как там обстоят дела, взял кофеварку и стал готовить кофе. Сейчас, в субботнее утро, вряд ли нас кто-нибудь побеспокоит.

Но тут появился гость, которого я ждал меньше всего. Это был Йорг.

– Чего тебе здесь надо? – буркнул я в сердцах, когда он демонстративно прислонился к дверному косяку.

– Понимаешь, не было охоты ехать домой, там меня всякая собака знает. Хотел осмотреться немного в Эльберфельде. Ведь в последний раз! – При этом он подмигнул мне, делая прозрачный намек на нашу договоренность. – А это, надо полагать, твоя невеста, да?

Я был ошеломлен. Йорг говорил таким елейным тоном, словно это не он совсем недавно мешал Анну с грязью. Видно, он преследовал какую-то свою цель.

– Не хочешь представить меня подруге? – спросил он.

– Что-о?

– Представить меня своей невесте, познакомить нас. Разве непонятно? – Йорг подмигнул Анне: – Привет, меня зовут Йорг, я старый добрый приятель Петера.

Девушка приняла его за шутника, ответила с улыбкой:

– Мое имя – Анна.

– А мое – Петер, – включился я в шутку, поклонившись им обоим.

– Ты здесь останешься на весь конец недели? – спросил Йорг у Анны.

– Что вы спросили? – Анна непонимающе взглянула на меня.

– Конечно, – ответил я за гостью. Только какое ему дело? – Конечно, она останется на конец субботы и на воскресенье. До воскресного вечера. У нас много дел, которые надо обсудить.

Йорг умел скрывать свои планы, а я что, не сумею?

– Ну, раз так, не буду вам мешать. Может, еще увидимся в Эльберфельде или завтра утром. Пока!

Йорг исчез. И все же почему, почему он был так любезен по отношению к Анне?

– Это твой хороший друг, да? – спросила она.

– Знаешь, друг-то он друг, да не такой уж хороший. Как видишь, он не без задней мысли всегда лезет в чужие дела.

– Что такое «не без задней мысли»?

– Нечестно он поступает. Не говорит прямо, что думает.

– И ты говоришь, Йорг такой?

– Да, иногда он бывает такой, а иногда и похуже.

Анне не верилось, что за симпатичной внешностью шутника может скрываться совсем другой человек, не такой добрый, каким он показался ей с первого взгляда.

– О наших отношениях с Йоргом я расскажу тебе в следующий раз. А сейчас давай пить кофе…

Я увел Анну в унтер-офицерскую столовую. Здесь мы никому не мешали и нам никто не мешал.

Анна на ломаном немецком языке рассказывала мне о своих мечтах: вот бы иметь маленький домик, какой она видела в одном фильме. Как хорошо нам жилось бы в нем!.. Я слушал Анну и всё пытался найти повод осторожно поделиться с ней мыслью о том, что в следующий уик-энд, может статься, в это же самое время я буду сидеть в полицейском участке и давать показания. Но сказать об этом я не решился. Ведь завтра еще будет целый день, можно сделать это и потом. Нечего пороть горячку. Поэтому я добавил от себя, что хорошо нам было бы завести кур – можно сэкономить кучу денег, питаясь продуктами со своего двора.

В воскресенье мы решили: хватит жить экономно, пора разгуляться – и отправились обедать в город. Да и что нам было делать в казарме? Сидеть рядышком и обсуждать планы, планы, планы? Я чувствовал, что становлюсь для Анны все ближе. Ближе, чем когда-либо раньше. Но мне еще предстояло сказать ей правду. Решил: скажу, когда пойду провожать на вокзал. Нет, лучше напишу ей. Напишу завтра же утром и отправлю, в среду она получит письмо. Так не хотелось портить наше отличное настроение…

* * *

Как много всего случилось в январе! И у нас, и вообще в батальоне. Не успели газеты написать об истории с водопроводом, как снова мы стали объектом печати: 19 января утонули трое солдат из третьей роты. В Вордене. В канале Везер-Даттельн. Мюллер рассказал мне:

– Лейтенант Аксен из третьей роты решил передохнуть во время учений на местности. Перекусить. Его роте предстояло еще пересечь канал – самый важный пункт учений. Но пересечь его надо было не по мосту, а переплыть – так предусмотрено программой. Переплыть в полном обмундировании, с оружием, в сапогах. Вода была ледяная. На другом берегу ждала санитарная машина. Это тоже было предусмотрено. Аксен послал на форсирование канала четверых. Они попытались было протестовать, но Аксен успокоил солдат, показал на санитарный автомобиль, стоявший на противоположном берегу: мол, в крайнем случае… Солдаты как будто успокоились и решились. Один утонул на самой середине канала. Другой пытался ему помочь, нырнул – и не вынырнул. Третьего силы оставили почти у противоположного берега. Только четвертый сумел переплыть канал. Аксен тотчас же дал команду начать спасательные работы. Но все было напрасно. Санитарная машина не могла пробиться к госпиталю вовремя – на автостраде была пробка, и оставшегося в живых бедолагу доставили в госпиталь с переохлаждением и обморожением пальцев на руках. Трупы остальных спасательная команда достала из канала уже потом.

Все мы были под впечатлением трагедии. В комнате толпились солдаты, обсуждали это происшествие.

– Мы же для них не больше чем пушечное мясо, – сказал кто-то из третьей роты, присутствовавший при форсировании канала.

– Вот именно, пушечное мясо!

– Они не соблюдают предписания, которые сами же разработали. Приказ 3/703 предусматривает, что при форсировании водной преграды сапоги надо снимать. Это самое меньшее, о чем должен был распорядиться начальник.

– Думаешь, этого было бы достаточно? Без сапог они могли бы доплыть? А ледяная вода?

– Нечего было им лезть в воду!

– Спасательных шлюпок или лодок не было, что ли?

Вопросы так и сыпались один за другим. Бонзак взял на себя роль председателя собрания:

– Что будем делать?

– Скандал, на весь мир скандалище!

Я сидел, соблюдая внешнее спокойствие, думал: «Почему бы мне не остаться с этими ребятами? Почему мне в конце недели, когда пятница идет к концу, кое-кто предлагает расправляться с красными и прочими «недовольными»? Делай для себя выводы! Если раз совершил ошибку, не вечно же за нее расплачиваться».

Вилли взял слово:

– А вот последние батальонные новости. С сегодняшнего дня у нас в казарме появился новый деятель. Это адвокат Фенкляйн, защитник Аксена.

– Что ему здесь надо? Будет вести допросы?

– Ребята, тихо! Фенкляйн – майор бундесвера, его назначили заместителем командира батальона. На время обучения офицеров запаса.

– Что-что? Он хочет защищать Аксена? Пусть только попробует! – Сандерс из третьей роты вошел в раж. – Это не защита, это укрывательство виновных!

– Парни, предлагаю поставить в известность об этом деле средства массовой информации. Замять скандал им не удастся.

– Как, Петер, поможешь нам сформулировать заявление? – спросил Вилли. – Ты хорошо владеешь пером.

– Я?

– Конечно, ты же закончил гимназию, учился в институте. Сами мы долго проваландаемся с формулировками, а тебе ничего не стоит.

Итак, мне на долю выпало выступить сочинителем листовок ОДС. Для кого? Для Вилли? Пожалуй, для него я постарался бы. Он же помог тогда мне выбраться из лап полицейских.

– Ладно. Но сделаю это только для тебя лично, – сказал я ему.

– Принято, – засмеялся он.

Два часа я пропотел над сочинением. Через два часа текст был готов. «Мясо для пушек» – гласил заголовок. Внизу, под статьей, ребята поставили подписи. Я тоже подписал статью.

* * *

Дверь камеры открывается.

– Вас вызывают на срочный телефонный разговор. Пройдите вперед.

– Кто там еще?

– Не имею ни малейшего представления. Мне приказано доставить вас к телефону.

Может быть, Анна? Конечно, это Анна. Кто еще, кроме нее, мог бы позвонить сюда?! Начальник передает мне трубку:

– Говорите побыстрей, не занимайте линию долго. У нас много срочных переговоров.

Я весь горю, как в огне.

– Анна?

– К сожалению, старик, это не Анна, – слышу голос Вилли. – Но я хотел бы переброситься с тобой парой слов. Ты не ответил на мое письмо.

– Ну и что? Я ведь не обязан отвечать всем, кто мне пишет.

– Старик, не делай глупостей. Мы поможем тебе выкарабкаться. Слушай внимательно: завтра после обеда я зайду к тебе с защитником, и мы сможем все спокойно обговорить.

– Нет, мне адвокатов не надо!

– Не будь дураком!

– По-твоему, я дурак?

– А кто же? Ты все время нам мешаешь. Мешаешь даже помочь тебе. Впрочем, я сам знаю, что делать. Будь здоров! – Вилли повесил трубку.

– Разговор у вас действительно получился короткий, – говорит начальник и приказывает: – Проводите арестованного в камеру.

* * *

В пятницу, 4 февраля, должны были начаться «учения» неонацистов группы Винтерфельда, и мы с Йоргом хотели воспользоваться случаем, чтобы удрать. Все было запланировано. Я написал письмо Анне и бросил его в почтовый ящик. Все объяснил ей в своем послании.

После окончания рабочего дня Йорг должен был заехать за мной. Мы вместе отправились бы в Эльберфельд, на вокзал, как это не раз уже бывало. Йорг и я подготовили анонимное письмо. Один экземпляр для газеты «Генеральанцайгер» и один для полиции. Я должен был передать экземпляр в газету, Йорг – в полицию. В письме было подробно описано, где и когда проводит свои «занятия» Винтерфельд. Сам Винтерфельд с пятницы занимался «военной подготовкой». Парни из других казарм, расположенных поблизости, должны были после окончания службы незаметно собраться в условленном месте. Раньше 17.00 Винтерфельд вряд ли обратил бы внимание на то, что ни меня, ни Йорга на его «военной подготовке» нет. А по нашему плану полиция к тому времени уже должна была вмешаться в делишки, проводимые винтерфельдовскими ребятами.

– На кой дьявол оповещать полицию и газеты? – спросил я у Йорга. – Смылись бы по-тихому, и баста.

Йорг засмеялся:

– Петер, ты наивный человек. Винтерфельдовские парни пострашнее полиции. Если они узнают о наших планах, нам конец – и тебе, и мне. Вот почему надо сразу поставить их под удар. Выйдет – хорошо, не выйдет – очень жаль. Как главные свидетели, мы имеем козыри в руках. Национал-социалистское движение живет! Мы его ячейка. Развалим организацию, в которую входили раньше. Наш мотив – раскаяние! А газетные сообщения используем как прикрытие против Винтерфельда и его парней. Понял? Бросив письма в почтовый ящик, мы уедем на попутных машинах в Пассау. Там у меня есть местечко, где можно переждать какое-то время, а потом отправимся в полной безопасности в Австрию.

С самого начала я относился к этой затее скептически. Не верил, что дело у нас выгорит. Все думал: не лучше ли сразу явиться в полицию. Потом я разработал свой собственный план. В письме Анне я написал, что попробую уехать в Америку, а она должна будет последовать за мной. Собственно, я планировал сначала удрать в Австрию и, если все пройдет благополучно, добраться до Вены, а уж там взять билет в Нью-Йорк.

Однако, чем ближе подходила пятница, тем больше меня охватывало беспокойство и чувство неуверенности. Перед глазами вставали газетные сообщения – «Неонацисты пытаются спастись бегством! Военнослужащие бундесвера Йорг М. и Петер К. в пятницу вечером были арестованы при попытке нелегального перехода границы между ФРГ и Австрией. На допросе оба заявили, что являются членами фронта действий вуппертальской группы солдат-националистов, которая в прошлом не раз совершала акции, вызывавшие беспокойство общественности. Йорг М. выдал полиции место, где находилось значительное количество стрелкового оружия, боеприпасов, противогазов и касок, похищенных со складов НАТО».

Не исключено, что в понедельник в газете «Генеральанцайгер» появится такое сообщение. Йорг, ничего не выйдет у нас! Меня наверняка сцапают на венском аэродроме. Нет, Йорг, я боюсь. И я думаю не так, как ты. Сорваться, бежать за границу – разве это выход из положения? Я остаюсь.

Но еще надо было пойти к Йоргу, сказать ему о моем решении.

Было четыре утра с небольшим, когда я подошел к комнате, где стояла кровать Йорга. В половине пятого он сам собирался зайти за мной. Может быть, еще спит?

– Мантлер у себя? – спросил я.

– Он в прачечной, – ответил кто-то из дежурных солдат.

«В прачечной? – подумал я. – Но ведь я же проходил мимо прачечной. Там никого не было. Почему я его не видел? Что-то тут не то: может, Йорг изменил свои планы, не предупредив меня? Хочет остаться с людьми Винтерфельда и уже сообщил им о том, что я собираюсь сделать? Или винтерфельдовские ребята сами заметили, что в нашем треугольнике – я, Йорг и они – не все обстоит, с их точки зрения, благополучно?»

Я спросил о Йорге Мантлере солдата из второй роты. Попытался объяснить дежурному, как он выглядит. Вышел ли этот человек за ворота? Дежурный кивнул:

– Только что. Мне показалось, что ребята очень торопятся.

– Ребята? Какие ребята? Что это были за ребята?

– Не имею ни малейшего представления, – ответил дежурный. – Тот, о ком ты говорил, был не один. Может, с парнями из казарм Гинденбурга. Во всяком случае, он выходил не с нашими. Но они друг друга знали. И здорово цапались. Речь, по-моему, шла о какой-то девчонке, которую Мантлер отбил или собирался отбить у одного из них. Но, думаю, все уладится.

– Уладится! – рявкнул я на дежурного. – Что тут может уладиться?

То, что Йорга прихватили его и мои, конечно, сотоварищи, если можно назвать их так, было мне ясно. Но за что? Узнали о плане побега? И что они собирались с ним сделать? А мне как быть? Пойти в полицию? Или ехать домой, как будто ничего не случилось? И тут мне пришло в голову, что если Йорг оказался в опасности, то не меньшая опасность грозит и мне. Она может подстеречь меня уже за воротами казармы. А если Йорг проговорился, то люди Винтерфельда ждут, сидя в автомобиле, когда я выйду за ворота…

Я вызвал такси по телефону от дежурного.

– Неплохо, наверное, зарабатываешь, – заметил он.

– Заткнись, много ты понимаешь!

– Ничего себе, еще новенькие лейтенантские погоны не обносил, а уже задаешься!

Парень действовал мне на нервы. Я лихорадочно ждал, когда придет такси. Дождался наконец-то! Когда мы проезжали мимо первого переулка, я увидел старый серый дизельный автомобиль, так знакомый мне. Значит, я был прав! Люди Винтерфельда хотели взять меня на остановке автобуса. Им, к счастью, не пришло в голову, что я вызову такси. Когда мы ехали с таксистом, я с удовлетворением отметил, что нашу машину никто не преследует.

На вокзале тоже все обошлось благополучно. В вагоне мне стало как-то поспокойнее. Может, я переоценил их способности? А Йорг, наверное, сидит сейчас у Марии. В караулке спор в самом деле мог зайти из-за какой-нибудь девчонки. А старых серых дизельных автомашин полным-полно в Эльберфельде. Все это я представлял себе как возможные варианты, они проносились перед мысленным взором подобно кинокадрам.

И в дневных газетах ничего такого не оказалось. Я открыл выпуск новостей дня. Все спокойно. По радио – никаких сенсационных известий, указывавших на то, что с Йоргом что-то случилось…

– Петер, для тебя тут вечерняя почта, – сказала мне мать, когда я уже собирался ложиться в постель.

– Почему же ты мне сразу не отдала? – возмутился я. – Ведь я уже три часа болтаюсь дома!

– Да ты и успел только телевизор посмотреть, даже не поужинал, – ответила мать.

Мне тут же пришло в голову, что письмо Анне, в котором все пытался ей объяснить, я успел отправить. Стало быть, можно было ждать ответа. Значит, утром надо послать новое. Или лучше отправить телеграмму, будет быстрей.

Письмо в самом деле оказалось от Анны. От возбуждения я не сумел как следует распечатать конверт, разорвал кое-как, и тут из него посыпались фотографии и газетные вырезки. А вместе с ними выпал листочек бумаги с несколькими словами, написанными рукой Анны.

К моему ужасу, это оказались те самые гнусные фотографии, которые были сделаны, когда нас с Вернером принимали в эту проклятую ассоциацию национальных солдат. Полюбуйтесь: я, в форме солдата бундесвера, пожимаю руку Винтерфельду на фоне великолепно выполненной фашистской свастики. И еще один мой снимок, с перекошенным ртом, на том же фоне. Или это ухмылка? Черт его разберет! Потом шли газетные вырезки о Поджоге в общежитии для иностранцев и о годовщине «кристальной ночи» «великого рейха». Предположения журналистов о связи всех этих событий с бундесвером были подчеркнуты красным карандашом. Мое имя – Крайес – было вынесено даже на поля вырезанных цитат из газет и заметок. Ах, свиньи поганые! Анне они, конечно, тоже послали это «досье».

А что же написала в своей записке Анна? Она не сочла нужным даже перевести свои слова на немецкий: «Нацистский выкормыш».

В понедельник за мной явились из полиции.

– Вы – Петер Крайес, дата рождения – 1 апреля 1961 года, место рождения – Аахен, служили в 540-м саперном трубопроводном батальоне?..

…Да, ребята Винтерфельда, а именно они заправляют делами в бундесвере, отделали Йорга, как свинью на бойне. Когда я уезжал на такси, он еще, возможно, был жив.

Но мне-то как теперь быть? Что за материал у винтерфельдовских людей против меня? Не знаю. Может оказаться что угодно – действительно имевшие место или сфабрикованные фотоснимки и документы заседаний, фальсифицированные протоколы. Против меня они используют теперь любую зацепку.

И Вилли мне уже не поможет. Он тоже не всемогущ, хотя в руках ОДС имеется довольно сильное оружие. Но те, кого они называют своими противниками, пока сильнее, потому что, в частности, есть среди них такие, как я. А ведь я, по сути дела, никакой не нацист и не неонацист. Меня просто использовали из-за моей трусости, нерешительности, непоследовательности. В какие преступления они меня только не втянули! Хищение оружия, поджог, повлекший за собой гибель людей, диверсия со взрывами и пожаром. Но ведь я же не хотел во всем этом участвовать!

На сколько же лет теперь меня засадят? Впрочем, все равно. За любое из этих дел мне может грозить пожизненное заключение.

Да, если я и выкарабкаюсь из заварухи, на государственной службе мне никогда уже не бывать.

И тебя, Анна, они обманули, подлецы. Вот где они нанесли мне самый болезненный удар. Недаром Йорг был так любезен с тобой. Его друзья-соперники – а между Йоргом и ними разница-то только в методах террористических действий и в отдельных деталях так называемой «программы с культом сильной личности», с рейхом в границах 1937 года и т. д. – довели до логического конца игру, начатую ими со мной. Анна, почему ты мне не позвонила по телефону, когда получила их письмо, почему поверила этим мерзавцам? Да что я жалуюсь, я же тоже один из них, если не хуже!

Теперь я понимаю, отчего у меня здесь, в полиции, забрали ремень. Повесился бы, право, да ведь они предусмотрительные. Даже шнурков в ботинках не оставили. Но у меня есть простыня! Порву ее на ленты: одна, другая, третья, четвертая… Теперь поставить стол поближе к окну с решеткой, подвязать самодельную веревку – а там черт побери вас всех!

Еще узел, еще завязка на решетке…

Простите, мама, Анна. Ну, прыгай же со стола, Крайес, чего ждешь? Самодельные веревки из простыни царапают горло.

…И тут вдруг передо мной появляется Вилли. Я вижу, как он стоит рядом с моим гробом, качает головой. «Глупый ты парень, Крайес», – говорит он.

– Послушай, Вилли, неужели я и вправду такой дурак?..

– Если не дурак, слезай со стола, – отвечает Вилли или его призрак – такой явственный, что я не могу отличить его от живого человека. – К сожалению, я слишком поздно получил твое письмо, Петер, в котором ты объяснил мне все, что с тобой произошло за это время. Вот почему меня тоже ввели в заблуждение снимки, только что опубликованные в газетах. Увы, Петер, бывает…

– А ты, Анна? Я доставил тебе такую боль, такие огорчения. Ты будешь ждать меня?..

Анна кивает:

– Да, да, я буду ждать.

– Ну, старик, – говорит Вилли, который действительно вошел ко мне в камеру, ему разрешили повидать меня как посетителю от солдат, – слезай-ка со стола! Ты ведь умеешь хорошо владеть пером, умеешь писать…

Да, он прав. Веревкой на шее делу не поможешь. Ну, держись, Винтерфельд! Я начинаю давать показания. Расскажу все, как было и как есть на самом деле. Я начинаю наконец против тебя осмысленную борьбу!