Текст книги "Ужасы"

Автор книги: Ганс Гейнц Эверс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Рагуза. Март 1907

Египетская невеста

Я видел в свете много чудесного

Вальтер фон дер Фогельвейде

Искать комнату! Что может быть неприятнее этого занятия! Вверх по лестнице, вниз по лестнице, из одной улицы в другую, всегда одни и те же вопросы и ответы… Боже ты мой!

Я отправился на поиски в десять часов, а теперь уже три. Разумеется, я устал как карусельная лошадь.

Однако еще раз наверх – третий этаж.

– Нельзя ли посмотреть комнату?

– Пожалуйста.

Хозяйка повела меня через темный коридор и открыла дверь.

– Здесь.

Я вошел. Комната была высокая, просторная и не очень скудно меблированная. Диван, письменный стол, кресло-качалка – все как следует!

– А где спальня?

– Дверь налево.

Хозяйка отворила дверь и показала мне помещение. Даже английская кровать. Я был восхищен.

– А цена?

– Шестьдесят марок в месяц.

– Прекрасно! А на рояле у вас играют? Маленькие дети у вас есть?

– Нет, у меня всего только одна дочь. Она замужем в Гамбурге. На рояле тоже никто не играет. Даже внизу.

– Слава Богу, – сказал я, – в таком случае я снимаю комнату.

– Когда хотите переехать?

– Если вам удобно, то сегодня же.

– Конечно, удобно.

Мы снова вошли в первую комнату. Я увидел еще одну дверь.

– Скажите, пожалуйста, – спросил я хозяйку, – куда ведет эта дверь?

– Там еще две комнаты.

– Там живете вы?

– Нет, я живу по другую сторону. Комнаты эти сейчас не заняты. Они тоже сдаются.

Меня вдруг озарило:

– Но те комнаты, надеюсь, имеют отдельный выход в коридор?

– К сожалению, нет… Господин доктор уж должен согласиться на то, чтобы другой жилец проходил через одну его комнату.

– Что? – воскликнул я. – Благодарю покорно! Я должен пускать через свою комнату чужих людей? Нечего сказать, прекрасно!

Итак, вот почему квартира так дешево стоила! Поистине трогательно. Я едва не лопнул от досады, но так устал от беготни, что даже не мог как следует выругаться.

– Снимите, если хотите, все четыре комнаты, – предложила хозяйка.

– К чему мне четыре комнаты? – проворчал я. – Черт бы побрал их.

В это мгновение позвонили. Хозяйка пошла открывать и оставила меня одного.

«Здесь сдаются меблированные комнаты?» – услышал я.

«Ага, еще один!» – подумал я. И заранее радовался тому, что скажет этот господин в ответ на милое требование хозяйки. Я быстро вошел в комнату направо, дверь в которую оставалась открытой. Это было средней величины помещение, служащее одновременно и спальней и жилым помещением. Узенькая дверь на противоположной стороне вела в маленькую, пустую комнатку, скудно освещенную небольшим окном. Это окошечко, как и другие окна этой комнаты, выходило в огромный парк, один из немногих, которые еще сохранились в Берлине…

Я вернулся в первую комнату. Предварительные переговоры были исчерпаны, и новый наниматель должен был сию минуту увидеть обратную сторону медали. Но я ошибся. Не спросив даже о цене, он объявил, что ему эта комната не годится.

– У меня есть еще две другие комнаты, – сказала хозяйка.

– Не можете ли вы показать мне их?

Хозяйка и новый наниматель вошли в комнату, в которой находился я. Он был мал ростом, в коротком черном сюртуке. У него был совершенно бесцветный вид – один из таких людей, мимо которых проходят не замечая. Окладистая светло-русая борода и очки.

Не обращая на меня никакого внимания, хозяйка показала ему обе комнаты. К большой комнате он не проявил почти никакого интереса, но маленькое помещение, наоборот, он осмотрел очень внимательно, и оно, по-видимому, ему весьма понравилось. А когда заметил, что окна выходят в парк, у него на лице даже появилась улыбка.

– Я хотел бы взять обе комнаты, – объявил он.

Хозяйка назвала цену.

– Хорошо! – сказал маленький господин. – Я сегодня же привезу сюда вещи.

Он поклонился и повернулся к выходу.

– А куда выйти?

У хозяйки вытянулось лицо.

– Вам придется проходить через предыдущую ком нату.

– Что? – спросил господин. – У этой комнаты нет отдельного выхода? Я должен всегда проходить через чужую комнату?

– Снимите в таком случае все комнаты! – простонала хозяйка.

– Но для меня это слишком дорого – четыре комнаты… Господи Боже! Значит, опять приходится начать беготню.

У бедной хозяйки появились на глазах слезы.

– Я никогда не сдам комнаты! – сказала она. – За последние две недели приходило до ста желающих: всем им нравились комнаты, но все отказывались брать их, потому что глупый архитектор не сделал двери в коридор. Этот господин тоже совсем было уж остался.

Она указала на меня и вытерла глаза фартуком.

– Вы тоже хотели снять эти комнаты? – спросил меня маленький господин.

– Нет, другие. Но я, конечно, отказался от удовольствия постоянно пускать к себе в квартиру посторонних людей. Впрочем, вы можете утешиться: я уже тоже с десяти часов утра в поисках.

Наше короткое собеседование возбудило в хозяйке опять некоторую надежду.

– Господа так хорошо понимают друг друга, – промолвила она. – Может быть, господа нашли бы возможным взять четыре комнаты сообща?

– Покорно благодарю! – возразил я.

Маленький господин внимательно посмотрел на меня и затем сказал:

– Я совершенно изнемог от поисков. А эти две комнаты подходят мне как нельзя более. Что, если бы мы попытались…

– Но ведь я вас совсем не знаю! – произнес я раздраженно.

– Мое имя Фриц Беккерс. Я очень тихий человек и почти не буду вам мешать. Если же окажется, что вам это неудобно, вы можете всегда уехать. Ведь это не брак.

Я молчал. Он продолжал:

– Я предложу вам следующее: общая цена за все эти комнаты девяносто марок. Будем класть на каждого по половине. Я беру эти две комнаты, вы берете две другие. Я должен иметь право свободного прохода через вашу комнату, а кроме того, я хотел бы по утрам пить кофе в вашей комнате. Я не люблю завтракать в той комнате, в которой сплю.

– Пейте кофе в том маленьком помещении.

– Оно будет мне служить для… для другой цели. Но я еще раз уверяю вас, что я никоим образом не буду вам в тягость.

– Нет! – промолвил я.

– Ну тогда, – возразил господин Беккерс, – тогда, конечно, ничего не поделаешь. Тогда нам обоим не остается ничего другого как отправиться на охоту.

Снова вверх по лестнице, вниз по лестнице… Приятнее разбивать камни на большой дороге…

– Погодите! – обратился я к нему. – Давайте попытаемся.

– И отлично!

Хозяйка сияла:

– Сегодня счастливый день.

Я подписал условия и попросил ее послать за моими вещами. Затем распрощался. Я чувствовал адский голод и отправился где-нибудь пообедать.

Но уже на лестнице стал сожалеть о принятом решении. Всего охотнее я вернулся бы и взял свои слова обратно.

На улице я встретился с Паулем Гаазе.

– Куда? – спросил я.

– Я не имею жилья. Я ищу.

У меня сразу улучшилось настроение. По крайней мере у меня было жилье. Я отправился с художником в ресторан, и мы очень основательно поели.

– Пойдемте сегодня вечером на праздник художников, – предложил мне Гаазе. – Я приду за вами.

– Хорошо!

Когда я вернулся в мое новое жилище, мои чемоданы уже были там. Хозяйка с помощниками помогли мне, и часа через два все было благоустроено: картины и ненужные безделушки были убраны, и комната до некоторой степени приобрела характер нового жильца,

В дверь постучали.

Вошел художник.

– А у вас здесь очень недурно… Вы устроились с толком и со смыслом, – решил он. – Но пойдемте. Уже девять часов.

– Что? – Я взглянул на часы. Он был прав.

В это мгновение в дверь снова постучали.

– Войдите!

– Извините, это я.

В комнату вошел Беккерс; двое носильщиков тащили за ним огромные ящики.

– Кто это такой? – спросил Пауль Гаазе, когда мы уже сидели в трамвае.

Я раскрыл ему секрет своей квартиры.

– Ну вы, кажется, сели в лужу… Впрочем, нам здесь выходить…

На другое утро я поднялся довольно поздно. Когда хозяйка принесла чаю, я спросил ее, завтракал ли уже господин Беккерс.

– Еще в половине восьмого, – ответила она.

Это было очень приятно. Если он всегда встает так рано, то не будет мне в тягость. И в самом деле, я вообще не видел его. Я прожил в своем новом жилище две недели и почти совсем позабыл о своем сожителе.

Однажды вечером, часов около десяти, он постучался в дверь, разделявшую наши владения. Я крикнул: «Войдите», и Фриц Беккерс вошел в мою комнату.

– Добрый вечер! Я вам не мешаю?

– Ничуть. Я как раз только что покончил с моим писанием.

– Значит, я могу на минутку зайти к вам?

– Пожалуйста. Но только при одном условии: вы курите: длинную трубку, а у меня душа не переносит ее. Сигар или сигареток я могу предложить вам сколько угодно.

Он вернулся к себе, и я слышал, как он выколачивал трубку о подоконник. Затем он вошел и закрыл за собой дверь. Я пододвинул к нему ящик с сигарами.

– Пожалуйста.

– Благодарю. Короткую трубку вы тоже не можете переносить?

– Напротив, переношу очень хорошо.

– В таком случае, позвольте, я набью ее.

Он вытащил из кармана короткую английскую трубку, набил ее и зажег.

– Я в самом деле не мешаю вам? – снова спросил он.

– Да нет же, ничуть. Я дошел в своей работе до мертвой точки и так или иначе, но должен прекратить ее. Мне требуется описание праздника Озириса. Завтра утром я схожу в библиотеку. Там я, наверное, найду что-нибудь.

Фриц Беккерс улыбнулся:

– Может быть, я мог бы вам помочь?

Я задал ему несколько вопросов, и он дал мне на них весьма подробные и обстоятельные ответы.

– Вы ориенталист, господин Беккерс?

– Немного, – ответил он.

С этого дня он иногда стал заходить ко мне. Он приходил по большей части поздно вечером выпить стакан грога. Иногда я сам звал его. Мы очень охотно беседовали друг с другом о самых разнообразных предметах. Фриц Беккерс, по-видимому, был сведущ во всех областях. Только о себе он ничего не рассказывал, и когда я заговаривал, переводил разговор на другую тему.

Что-то в нем было таинственное. Перед дверью, которая вела в мою комнату, он повесил тяжелый персидский ковер, который совершенно заглушал шум. Когда он выхо дил из дома, то крепко запирал за собою дверь, и хозяйка могла входить к нему в комнату для уборки только по утрам, пока он завтракал в моей комнате. Во время суббот ней всеобщей чистки он упорно оставался дома, садился в кресло и курил трубку, пока хозяйка не кончала своей возни, При этом в его комнате не было ничего такого, что бросалось бы в глаза. Конечно, за исключением маленькой комнатки, где могли скрываться самые невероятные вещи. Дверь в эту комнатку тоже была завешена тяжелым ковром, но кроме того, он сделал в ней два крепких железных засова, которые запирал американскими наборными замками.

Хозяйка, разумеется, проявляла ужасное любопытство к таинственной комнатке, в которой Беккерс работал. В один прекрасный день она отправилась в большой парк на против. С большим трудом завела знакомство с садовником только для того, чтобы хоть разок взглянуть из парка на окно в маленькой комнате.

Может быть, она увидит в нем что-нибудь?

Но она ничего не увидела. Окно было открыто, чтобы дать большой доступ свежему воздуху, но изнутри оно бы ло все-таки завешено черным платком.

Однажды при случае хозяйка задала своему жильцу вопрос:

– Почему, собственно, вы всегда завешиваете окно в маленькой комнате, господин Беккерс?

– Я не люблю, чтобы за мной наблюдали посторонние.

– Но ведь напротив никого нет. Никто не может вас видеть.

– А вдруг кто-нибудь в парке залезет на высокий вяз?

Вне себя от удивления, хозяйка передала мне этот раз говор. Что ж это был за таинственный человек, который мог думать о подобных возможностях?

– Вероятно, он фальшивомонетчик? – сказал я.

Начиная с этого дня каждая марка и каждый грош, вы ходившие из рук господина Беккерса, подвергались хозяйкой тщательному исследованию. Она с умыслом попросила его разменять несколько ассигнаций, и все деньги, которые он ей дал, отнесла показать знакомому банковскому чиновнику. Их рассматривали под лупой, но между ними не оказалось ни одной фальшивой монетки. К тому же господин Беккерс каждое первое число получал, с почты двести марок и никогда не тратил этой суммы. С производством фальшивой монеты, таким образом, было покончено.

Посетителей у господина Беккерса вообще не бывало. Но он постоянно получал большие и маленькие ящики самых разнообразных форматов. Их приносили ему всегда посыльные. Что в них было – хозяйка не могла узнать несмотря на все свои усилия. Беккерс запирался, вынимал из ящиков содержимое и потом отдавал пустые ящики ей на растопку.

Однажды после обеда ко мне пришла моя маленькая подруга. Я сидел за письменным столом, она лежала на диване и читала.

– Послушай, там раза два позвонили.

– Пускай, – проворчал я. – Однако не открывают.

– Не беда…

– Твоей хозяйки, должно быть, нет?

– Нет. Она ушла.

В этот момент снова позвонили очень энергично.

– Я пойду открою. – сказала Анни. – В конце концов, это, может быть, что-нибудь для тебя?

– Ну открой, если это доставит тебе удовольствие. Но только будь осторожна.

Она вскочила.

– Не беспокойся! Я сначала загляну в замочную скважину.

Минуты через две она вернулась;

– Это посылка для тебя. Дай мне немножко мелочи. Надо дать посыльному на чай,

Я дал денег, посыльный поставил в моей комнате четырехугольный ящик, поблагодарил и ушел.

– Посмотрим, что там такое! – воскликнула Анни и захлопала в ладоши.

Я встал и посмотрел посылку. На ящике не было ника кого адреса.

– Я совершенно не знаю, от кого это может, быть? – промолвил я. – Быть может, ошибка.

– Как так? – воскликнула Анни. – Посыльный имел при себе записку, и в ней было написано: «Винтерфельд-штрассе, 24, третий этаж, у госпожи Петерсен». А кроме того, он сказал: «Для господина доктора». Ведь ты доктор?

– Да! – сказал я. Неизвестно почему, но я совершенно не подумал в эту минуту о Беккерсе.

– То-то и есть. Давай распаковывать ящик. Там, наверное, какие-нибудь вкусные вещи!

Я попробовал вскрыть крышку ящика старым кинжалом. Но клинок сломался.

– Ничего не выходит! – сказал я.

– Ты глуп! – рассмеялась Анни.

Она побежала на кухню и принесла молоток, щипцы и долото.

– Все это лежало в ящике кухонного стола. Ты ничего не знаешь.

Она опустилась на колени и принялась за работу. Но это было нелегкое дело: крышка сидела крепко. Бледные щеки Анни покраснели, а сердце стучало так, что почти слышны были удары.

– Возьми! – сказала она, передавая мне инструменты и прижимая обе руки к груди. – Ах, глупое сердце!

Это было самое милое создание во всем мире, но такое хрупкое! С ней нужно было обращаться крайне осторожно: ее сердце было в большом беспорядке.

Я вытащил несколько гвоздей и приподнял крышку. Трах! Она наконец соскочила. Сверху лежали опилки. Анни проворно засунула обе руки внутрь, а я в это время повернулся, чтобы положить инструменты на стол.

– Я уже нашла! – вскрикнула она; – Это что-то мягкое!

Вдруг она испуганно вскрикнула, вскочила и повалилась навзничь. Я подхватил ее и положил на диван. Она лежала в глубоком обмороке. Я торопливо расстегнул ей блузку и расшнуровал корсет. Ее бедное сердечко опять дало знать о себе. Я взял одеколон и стал растирать ей грудь и виски, и мало-помалу сердце стало опять стучать нормально.

В это время в наружную дверь постучали.

– Кто там?

– Это я.

– Войдите, но только проходите поскорее! – крикнул я, и Беккерс вошел.

– Что такое? – спросил он.

Я рассказал ему, что произошло.

– Этот ящик прислали мне, – сказал он.

– Вам? Но что же в нем такое? Почему малютка так испугалась?

– О, Ничего особенного.

– Там мертвые кошки! – воскликнула Анни, приходя в себя. – Весь ящик битком, набит мертвыми кошками!

Фриц Беккерс взял крышку, чтобы снова накрыть ящик. Я подошел и бросил беглый взгляд внутрь. Действительно, там были мертвые кошки. Сверху лежал большой черный кот.

– Черт возьми, на что они вам?

Фриц Беккерс улыбнулся и медленно промолвил:

– Знаете ли, говорят, что кошачий мех очень помогает против ломоты и ревматизма. У меня есть старая тетка в Уседоме: она очень страдает ревматизмом, и вот я хочу послать ей кошачьи шкуры.

– Ваша противная старая тетка в Уседоме, наверное, чертова бабушка! – воскликнула Анни, которая уже сидела на софе.

– Вы думаете? – промолвил Беккерс.

Он учтиво раскланялся, захватил ящик и ушел в свою комнату.

Неделю спустя снова пришла посылка на его имя, на этот раз по почте. Хозяйка пронесла её через мою комнату и многозначительно кивнула мне. Вернувшись затем, она подошла ко мне, вынула из кармана записку и протянула мне.

– Вот что в посылке! – объявила она. – Я списала это с почтовой декларации.

Посылка была из Марселя и содержала двенадцать кило… мускуса! Количество совершенно достаточное для того, чтобы обеспечить этим продуктом всех жриц Венеры в Берлине лет на десять.

Поистине замечательный человек был этот господин Фриц Беккерс!

В другой раз, когда я, вернувшись домой, только что переступил порог, хозяйка, крайне взволнованная, кинулась ко мне:

– Сегодня утром он получил огромный ящик – метра в два длиной и полметра вышиной. Наверное, там гроб!

Но Фриц Беккерс через несколько часов вытащил ящик из комнаты и отдал его на дрова. И, несмотря на то что хозяйка во время уборки комнаты самым старательным образом совала свой нос всюду, она не могла открыть ничего такого, что имело бы хотя бы отдаленное сходство с гробом.

Мало-помалу наш интерес к тайнам Фрица Беккерса пропал. Он продолжал получать иногда таинственные ящики, по большей части маленькие – вроде того, в котором были мертвые кошки. Порой появлялись и длинные ящики, но мы отказались отгадывать эту загадку, тем более что Фриц Беккерс не имел в себе решительно ничего бросающегося в глаза. Иногда поздно вечером он заходил ко мне часа на два, и я должен сознаться, что беседовать с ним было очень интересно.

И вот тогда произошла в высшей степени неприятная ис тория.

Моя маленькая подруга становилась все капризнее. Памятуя о ее больном сердце, я принимал по отношению к ней всевозможные меры предосторожности, но она с каждым днем становилась все раздражительнее. Фрица Беккерса теперь она совсем не переносила. Если он заходил ко мне на минутку в то время, когда она сидела у меня, то каждый раз происходила сцена, кончавшаяся тем, что Анни падала в обморок. Она падала в обморок так же часто, как другие чихают. Она постоянно падала в обморок по всякому поводу, а очень часто и без повода. И обмороки эти становились все продолжительнее и внушали все большие опасения. Я все время боялся, что она умрет на моих руках. Бедное милое создание!

Однажды под вечер она пришла ко мне веселая и довольная.

– Тетя уехала в Потсдам! – промолвила она. – Я могу пробыть у тебя до одиннадцати часов.

Она заварила чай и уселась ко мне на колени.

– Дай мне прочитать, что ты написал.

Она взяла исписанные листки и прочла их. И осталась очень довольна написанным, а в награду за это крепко поцеловала меня. Наши маленькие подруги – самая благодарная публика для нас.

Она была весела и здорова.

– Ты знаешь, я думаю, что моему глупому сердцу гораздо лучше. Оно стучит совсем спокойно и правильно.

Она взяла мою голову обеими руками и прижала мое ухо к своему сердечку, чтобы мне было слышнее.

Вечером Анни занялась составлением меню нашего ужина. Она записала все, что надо: хлеб, масло, ветчину, франкфуртские сосиски и яйца, и позвонила хозяйке. – Вот! Ступайте и принесите все это! – приказала она. – Но только смотрите, чтобы вам дали свежие продукты.

– Вы останетесь довольны, барышня, я позабочусь обо всем как следует, – ответила хозяйка. И ласково погладила мозолистой рукой атласную ручку Анни. Я нахожу, что все берлинские квартирные хозяйки без ума от подруг их жильцов.

– Ах, как славно сегодня у тебя! – смеялась Анни. – Если бы только, этот отвратительный Беккерс не приходил сюда!

И вот как раз в этот момент он явился. Тук-тук…

– Войдите!

– Я мешаю?

– Да, конечно, мешаете. Разве вы не видите, что вымешаете! – воскликнула Анни.

– Я сию минуту уйду.

– Ах, вы уж все равно помешали нам… Едва только вы просунете сюда голову, как уже становится противно. Уходите же… Уходите же, наконец! Чего же вы еще ждете? Вы – убийца кошек!

Беккерс уже взялся за дверную ручку, чтобы уйти. Он не оставался в комнате и минуты, но для Анни и это был слишком долгий срок. Она вскочила, ее белые руки схватились за край стола.

– Разве ты не видишь, что он хочет силой остаться здесь, этот человек. Вышвырни его вон! Защити же меня! Выгони его, эту гадкую собаку!

– Пожалуйста, выйдите отсюда, – обратился я к Беккерсу.

Он остановился в дверях и кинул на Анни еще один взгляд. Долгий, странный взгляд.

Анни пришла в неистовство.

– Вон! Вон, собака! – кричала она. – Вон!

Ее голос оборвался, глаза остановились. Судорожно сжатые пальцы медленно выпустили край стола, она безжизненно повалилась на диван.

– Ну вот и готово! – воскликнул я. – Опять обморок! Эти истории с сердцем становятся совершенно несносными. Извините, господин Беккерс, она ведь серьезно больна, бедная малютка.

Как всегда, я расстегнул блузу и корсет и стал растирать ее одеколоном. Она не приходила в сознание.

– Беккерс! – позвал я. – Принесите, пожалуйста, уксусу из кухни.

Он принес уксус, но и растирание уксусом не помогло.

– Постойте! – промолвил он. – У меня есть кое-что другое.

Он ушел в свою комнату и вернулся с пестрой коробкой.

– Зажмите себе нос платком, – сказал он.

Затем взял из коробки кусок персидской камфары и поднес его девушке к носу. Камфара пахла так сильно, что у меня побежали по щекам слезы.

Анни вздрогнула. Продолжительная судорога свела ее тело.

– Слава Богу, помогает! – вскрикнул я.

Она приподнялась, глаза ее широко раскрылись. И она увидела над собой лицо Беккерса. Ужасный крик вырвался из ее посиневших губ, и тотчас же она снова потеряла сознание.

– Новый обморок! Вот еще несчастье.

Мы снова пустили в ход все средства, какие только знали: воду, уксус, одеколон. Мы держали под самым ее носом персидскую камфору, запах которой заставил бы расчихаться мраморную статую. Она оставалась безжизненной.

– Черт возьми, история!

Я приложил ухо к ее груди и не мог расслышать ни малейшего удара. Легкие тоже не работали: я взял ручное зеркало и приложил его к полуоткрытым губам – его поверхность оставалась чистой,

– Я думаю… – сказал Беккерс. – Я думаю…

Он прервал сам себя:

– Надо вызвать врача.

Я вскочил:

– Да, конечно. Сию же минуту. Напротив в доме есть врач… Ступайте туда. А я побегу на угол, к моему приятелю, доктору Мартенсу. Он, наверно, дома.

Мы вместе кинулись вниз по лестнице. Я слышал, как Беккерс уже звонил у подъезда напротив. Я побежал со всех ног и через минуту стоял у двери доктора Мартенса, нажимая кнопку звонка. Никто не отзывался. Я позвонил еще раз. Наконец я нажал кнопку и продолжал держать ее пальцем, не отпуская. Никого. Мне казалось, что я стою здесь уже тысячелетия.

Наконец показался свет. Мне открыл доктор Мартене в рубашке и туфлях.

– Что значит этот набат?

– Да я жду тут без конца…

– Извините. Прислуга ушла, я был совершенно один и, как видите, занимался туалетом, Я собираюсь уходить в гости. Что у вас случилось?

– Пойдемте со мной, доктор! Сию же минуту!..

– Как? В рубашке? Я должен, по крайней мере, надеть брюки. Зайдите. Я буду одеваться, а вы в это время расскажете, что случилось.

Я прошел за ним в спальню:

– Вы ведь знаете маленькую Анни? Вы, кажется, встречали ее у меня. Так вот…

И я рассказал ему, в чем дело. Наконец он был готов. О небо!

На улице навстречу нам попался Беккерс.

– Ваш врач уже там, наверху? – спросил я его.

– Нет, но он должен прийти каждую секунду. Я поджидаю его здесь.

Когда мы подходили к дому, из противоположного дома вышел господин – это был другой врач. Мы все поспешили вверх по лестнице.

– Ну, где же наша пациентка? – спросил Мартенс, который вошел в мою комнату первым.

– Там на диване, – сказал я.

– На диване? Там никого нет!

Я вошел в комнату – Анни там не было. Я онемел…

– Может быть, она очнулась от обморока и легла на постель? – заметил другой врач.

Мы вошли в спальню, но и там никого не было. Кровать была совершенно нетронута. Мы прошли в комнату Беккерса, но Анни не было и там. Мы искали в кухне, в комнате хозяйки, по всему этажу – повсюду… Она исчезла…

Мартенс смеялся:

– А ведь вы напрасно всполошили нас… Она преспокойно ушла домой, пока вы рассказывали нам, мирным гражданам, ваши страшные истории.

– Но в таком случае ее должен был видеть Беккерс. Ведь он все время был внизу на улице.

– Я прогуливался у самого подъезда, – сказал Беккерс. – Могло случиться, что она проскользнула за моей спиной.

– Но это же совершенно невозможно, – воскликнул я. – Она лежала без движения, в состоянии полного оцепенения. Сердце не работало, легкие не действовали: Никто в таком состоянии не сможет ни с того ни с сего встать и уйти домой.

– Она разыграла перед вами комедию, ваша Анни, и, наверное, от души хохотала над вами, пока вы носились в полном отчаянии по лестницам за помощью…

Врачи, смеясь, ушли, вскоре вернулась хозяйка.

– Ах, барышня уже ушла?

– Да, – сказал я, – она ушла домой. Со мной будет ужинать господин Беккерс. Могу я вам предложить, господин Беккерс?

– Благодарю! – промолвил он. – С удовольствием.

Мы ели и пили.

– В высшей степени интересно было бы знать, что все это значит?

– Выбудете ей писать? – спросил Беккерс.

– Да, конечно. Всего охотнее я сам бы сходил к ней завтра же. Предлог можно найти всегда. Если бы знал, где она живет.

– А вы не, знаете, где она живет?

– Не имею никакого представления. Я не знаю даже, как ее фамилия. Я познакомился с ней месяца три назад в трамвае, а потом несколько раз встречался в выставочном парке. Я знаю только, что она живет в ганзейском квартале, что у нее нет родителей, но зато есть богатая тетка, которая адски за ней надзирает. Я зову ее Анни, потому что это имя очень подходит к ее фигурке. Но она может называться Ида, Фрида, Паулина – почем я знаю.

– Как же вы в таком случае переписываетесь с ней?

– Я пишу ей, впрочем, довольно редко, – на имя Анни Мейер, почтамт, 28. Не правда ли, какой хитроумный адрес?

– Анни Мейер, почтамт, 28, – задумчиво повторил Фриц Беккерс.

– Итак, ваше здоровье, господин Беккерс. За наши дружественные отношения. Хотя Анни терпеть вас не могла, все-таки сегодня вечером она уступила вам место.

– Ваше здоровье!

Мы пили и болтали, и было уже очень поздно, когда расстались.

Я вошел в спальню и подошел к открытому окну. Внизу под окном расстилался большой сад. Лунный свет играл на листьях, слегка трепетавших под порывами легкого ветра.

И вдруг мне показалось, будто там внизу кто-то позвал меня. Я внимательно прислушался – и вот опять послышалось это… Это был голос Анни.

– Анни! – крикнул я в ночную тишину. – Анни!

Но ответа не было.

– Анни! – еще раз крикнул я. – Ты там, внизу?

Никакого ответа. Как она могла попасть в парк? И в такое время?

Несомненно, я был пьян.

Я лег в постель и в одно мгновение заснул. Часа два я спал очень крепко, но затем что-то произошло, я начал грезить. Я должен заметить, что со мною это бывает редко. Очень редко.

Она снова позвала меня…

Я увидел Анни: она лежала; над нею склонился Беккерс. Она широко открывала испуганные глаза. Маленькие ручки поднимались, чтобы оттолкнуть его. И вот бледные губы пошевелились, и из ее уст с несказанным усилием вырвался крик… мое имя.

Я проснулся. Вытер со лба пот и прислушался. И снова услышал: тихо-тихо, но совершенно ясно и отчетливо она позвала меня. Я вскочил с постели и подбежал к окну:

– Анни! Анни!

Нет! Все тихо. Ия уже хотел снова лечь в постель, как она в последний раз позвала меня – громче, чем прежде, и как бы в безумном страхе.

Не было никакого сомнения – это был ее голос. Но на этот раз он доносился не из сада. Мне показалось, что он раздавался где-то в комнате.

Я зажег свечу и стал искать под кроватью, за драпировками, в шкафу. Но напрасно. Там никто не мог бы спрятаться. Я вошел в кабинет. Но нет, ее нигде не было.

А если Беккерс… Но эта мысль была уж слишком абсурдна. Впрочем, разве это невозможно? Не раздумывая долго, я подошел к его двери и повернул ручку. Она была заперта. Тогда я со всей силой навалился на нее: замок сломался, и дверь широко распахнулась. Я схватил свечку и ворвался туда.

– Что случилось? – спросил Фриц Беккерс.

Он лежал в кровати и протирал заспанные глаза. Мое подозрение оказалось поистине ребяческим.

– Извините меня за эти глупости! – промолвил я. – Я потерял рассудок из-за дурацкого сна.

И я рассказал ему, что мне приснилось.

– Замечательно! – промолвил он. – Я видел во сне совершенно то же самое…

Я взглянул на него: в его взгляде сквозила высокомерная насмешка.

– Вам совершенно не для чего поднимать меня на смех! – проворчал я и вышел.

На другое утро я написал Анни длинное письмо. Фриц Беккерс вошел ко мне, когда я писал адрес. Он поглядел через мое плечо и прочитал: «Анни Мейер, почтамт, 28, до востребования».

– Если б только вы получили ответ! – рассмеялся он.

Но я не получил никакого ответа. Спустя четыре дня я написал еще раз, а еще через две недели – в третий раз.

Наконец я получил ответ, но написанный совершенно чужим почерком:

«Я не хочу, чтобы отныне у вас в руках были письма, написанные моей рукой, и поэтому я диктую эти строки моей подруге. Я прошу вас немедленно возвратить мне все мои письма и все, что остается еще у вас на память обо мне. Вы можете сами догадаться о причине, почему я ничего не хочу более о вас знать: если вы предпочитаете мне вашего отвратительного друга, то мне ничего не остается другого, как уйти самой».

Подписи не было. К письму были приложены нераспечатанными мои последние три письма. Я написал ей еще раз, но и это письмо получил спустя несколько дней обратно нераспечатанным. Тогда я решился… Я уложил все полученные когда-либо мною от нее письма в большой конверт, положил туда же еще кое-какие мелочи и послал все это по ее адресу до, востребования.

Когда я вечером сообщил об этом Беккерсу, он спросил меня:

– Вы все возвратили ей?

– Да, все.

– Ничего не оставили у себя?

– Нет, решительно ничего. Почему вы спрашиваете об этом?

– Просто так. Так гораздо лучше, чем таскать с собой всюду всевозможные воспоминания.

Прошло месяца два, и однажды Беккерс объявил, что он съезжает с квартиры.

– Вы уезжаете из Берлина?

– Да, – отвечал он, – я еду в Уседом, к моей тетке. Это очень красивая местность этот Уседом.

– Когда, вы уезжаете?

– Я, собственно, уже должен был бы уехать. Но послезавтра один мой старый друг празднует юбилей, и я обещал прийти к нему. Я был бы очень рад, если бы вы доставили мне такое удовольствие и пошли вместе со мной.

– На юбилей вашего друга?

– Да. Вы там увидите нечто совсем особенное. Совсем не то, что вы представляете себе. Впрочем, мы прожили вместе почти семь месяцев в полном мире, и я надеюсь, что вы не откажете мне в моей маленькой просьбе провести последний вечер вместе со мной.