Текст книги "Тройка неразлучных, или Мы, трое чудаков"

Автор книги: Гана Боржковцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Рассуждение девятое

Нам хорошо, даже если нам плохо. Потому что, где бы мы ни были, мы возвращаемся к себе домой. Или к теге. У нас есть с кем поделиться, что нам плохо. А может, нам и говорить об этом не надо. Я надеюсь, вы согласны, что наша мама и тетя – лучше всех. И каждая – по-своему. Наша мама, например, хоть голова у нее целиком забита заботами о нас, еще находит силы помогать пани Файтовой. И не просто так, чтобы сунуть подачку – какие-нибудь десять крон. Это каждый сумеет. А тут пани Файтова может похвастаться соседкам, как она работает и что без нее хозяйка словно без рук. Кстати, могли бы вы предположить, что еще сегодня, в обед, мама с Пипом будут так весело смеяться? А потом – вы и сами видели… как пани Файтова сегодня снова нам помогала.

Ярда… Мне что-то не хочется о нем и думать. Вот ведь если уж кому по-настоящему плохо, так это Ярде. Ему некуда деться. Нет, жить ему есть где. А вот деваться некуда. Сегодня я встретила его с этим карапузом. Может, к Ярде сроду никто так хорошо не относился, как он к этому мальчугану. А мяч, который он ему подарил, я ручаюсь, – это тот самый мяч, что пани Комарекова отобрала у Анежки. Но мне на это – тьфу! Ярда боится исправилки, потому что там одни драчуны, а он и драться-то как следует не умеет. Ясно, что он предпочел бы мальчишкам из исправилки не попадаться. Но, видно, все равно он туда угодит, потому что ему уж на все наплевать. А если ему па все наплевать – значит, он опять чего-нибудь выкинет. Увы, но это так.

Чуть было не забыла – мне нужно еще кое-что добавить на тот листок, который я буду перекладывать из одной юбки в другую (помните?). Да, не забывать приходить и надоедать тете. Потому что пока еще она нервничает у себя в редакции, но может случиться, что у нее останется одни мы.

По-моему, теперь об этом никак нельзя забыть. Но, может, с возрастом люди на самом деле так разительно меняются, что сами на себя становятся непохожи?

Неужели тетя думает, что я тоже когда-нибудь изменюсь? У меня отшибет память или еще чего… Иначе как же она могла предположить – «этот» Мартин или кто «другой»? Мартин ведь все-таки лишь один: именно этот.

Спорим, что не заберешься!

– Я тоже еду, – объявляет Данка. Она поджидала нас в парке и издалека наблюдала, как все обсуждают новость. Она знает какую.

– Вы тоже идете в поход в ближайший четверг, а не в следующем месяце. В шестом «А» карантин, поэтому мы идем вместо них.

– Угу, – отзывается Пип.

– А ты думаешь, мама тебя отпустит? – спрашивает Марьяна.

– А вас?

Этого, конечно, никто с уверенностью сказать не может. Собственно, они даже сами не знают, хотят они этого или нет. Сидят на постелях и слушают, как в гостиной папа с мамой обсуждают этот вопрос. И не понимают ни слова. Их дом старый, и стены у него толстенные. Но если знаете людей так хорошо, как маму и папу, то понять можно. Папа ужинает, порой раздается стук вилки, и вдруг – тишина. Значит, мама что-то готовится сообщить. Начинает она абсолютно спокойно, как будто хочет просто рассказать, чем дети занимались целый день, и словно случайно – хотя даже через стену чувствуешь, что никак это не случайно и не мимоходом, – добавляет, что в школе затеяли поход, но что это, разумеется, для нас полная бессмыслица.

Некоторое время в столовой царит молчание. Папа отвечает маме очень тихо. Может, в это время он еще просматривает какую-то книгу и маму слушает вполуха? Так только, кивнул для порядка – и теперь уже решено, что дети никуда не поедут? Внезапно все трое понимают, что папа уже довольно давно рассуждает вслух, только очень тихо, так, что начало они прослушали. Теперь он говорит более отчетливо. Никто ему не отвечает, но дети совершенно явственно представляют маму, сидящую рядом с ним. Вид у нее очень несчастный.

– Может, сказать им, что так и быть, мы не поедем? – шепчет Данка.

Пип с надеждой смотрит на нее, но Марьяна вертит головой. Это можно сделать и завтра. А теперь они ведь спят.

Скрипит стул. Мама поднялась и расхаживает по комнате, объясняя ясно и понятно, почему все трое в этом походе непременно погибнут.

Не погибнут. Папа даже не особенно старается это доказать. Он просто твердит одно и то же: не погибнут.

Голос мамы уже дрожит от сдерживаемых рыданий. Ярда наверняка искалечит Пипа.

Не искалечит. Следует убедительная речь. Но маму она не убеждает. Ее ответ доносится через стену, как вздох. Может, так оно только показалось. Но вот снова говорит папа. А маму уже не слышно. Как будто ее нет. Но она стоит там как столб и смотрит на папу. Либо в окно. Либо просто в никуда. Иногда она так делает.

Вот скрипнули двери. Может, мама рассердилась и уходит? Нет. Поворачивает ключ в шкафу. Так. Несет показать папе Пиповы брюки. «Совершенно никуда не годятся. Посмотри…»

Папа молчит. А потом принимается снова толковать то же самое. Только теперь он ходит по комнате. Мама молчит.

Дальше так дело не пойдет! Это всем ясно и понятно. Так же как и то, что папа испугался, почувствовал, что чересчур разгорячился. Теперь он успокаивает маму. Мама время от времени что-то шепчет ему.

Но вдруг папа умолкает. Потому что мама кивает в знак согласия. Как ни странно, но это отчетливо слышно. Папа уже что-то добродушно бурчит, потом щелкает выключатель настольной лампы. Папа снова уставился в книгу. Мама – в никуда. Значит, мы идем в поход.

– Добавь еще бутербродов, мама, – говорит Данка. – Не жалей. Мы проголодаемся.

– А не будет вам плохо?..

– Да с чего?

– Пусть Пип возьмет порошок, – вспоминает мама. – А то его укачивает в автобусе.

Данка никак не может припомнить, когда Пип в последний раз ездил в автобусе, и, конечно, она бессильна вообразить, что ему там было плохо, но мама уже торопливо роется в ящиках, ищет порошки. И разумеется, не находит. Никто в доме отродясь в них не нуждался.

– Но они где-то тут, – твердит она.

Марьяна помогает искать. Сумка для провизии висит у нее на плече; вот она нагнулась над самой нижней полкой, и на бутерброды пролился лимонад из плохо завинченной бутылки. Хлеб мокрый. Мясо тоже. Булка превратилась в кашу. Мама в отчаянии бежит в кухню делать новые бутерброды. Данка вытирает Марьянин плащ.

– Как будто вместо дождя на тебя с неба падал сироп, – отмечает она.

– В эту сумку хлеб уже не положишь, – беспомощно сетует мама. – Он тут же намокнет.

– Я возьму сетку, – решает Марьянка. – Как будто иду за покупками.

Конечно, сумка через плечо выглядела отлично и была так удобна! Но ничего не поделаешь. Рок. Девочка помалкивает, что у нее мокро в ботинках. И липко. Мама стоит на лестнице и смотрит детям вслед.

– Всего хорошего! – хором кричат все трое.

Мама не отвечает. Шепчет что-то. Марьяна предпочитает не оглядываться на нее. Но сейчас, так же как и раньше, через стену детской, им передаются ее думы: мама боится, как бы с ними чего-нибудь не произошло… еще свалятся откуда-нибудь.

Марьяна еле переставляет ноги. Может, потому что прилипают подошвы?

На углу улицы показался Вашек. Он как-то странно размахивает сеткой. И сумка для провизии тоже висит у него через плечо.

– Что это ты на себя навешал? – интересуется пан учитель.

– В сумке у меня компас и бинокль. Компас мой. Бинокль папин, – объясняет Вашек.

– А в сетке?

– Еда. Есть ведь все-таки нужно.

– Кого мы теперь ждем? – недовольно спрашивает Беранкова.

Она уже сидит в автобусе и нетерпеливо оглядывается.

– Да этих троих, – отвечает пан учитель Штёвичек и опускается рядом с ней. Он хочет немножко отвлечь ее внимание. – Да невозможно, чтоб все трое вдруг заболели! Вчера ведь были в школе. Подождем минут пять.

Остальные предпочитают ждать на улице. Все волнуются, все в нетерпении.

– Ну как, Ярда, ты уже решил вернуть велик? – любопытствует Анежка, чтобы убить время.

– Папа сейчас у нас в командировке. А как вернется, то сходит в полицию, – сообщает Павел.

– Ты лучше серьезно подумай, не вернуть ли, пока не поздно, – спокойно советует Катя. – Все равно он тебе надоест, раз ты на нем не катаешься, – иначе тебя вместе с великом давно бы схватили.

Все с интересом ждут, как Ярда выпутается. Но, ко всеобщему удивлению, он отвечает совершенно спокойно.

– А как он может мне надоесть, если его у меня уже нет?

– Так он у тебя был! – ошеломленно восклицает Павел, как будто такого ответа он вовсе не ожидал. – Где же он теперь? Куда ты его дел?

– Продал, – сообщает Ярда и внимательно разглядывает Павла.

– Кому?

– А это уж не ваше дело.

– Ну, полиция дознается, – говорит Катя.

– Еще бы! За сколько же ты его загнал? – хрипло спрашивает Павел.

– За три тыщи.

Все переглядываются.

– Брось, Ярда, не дури, – говорит Вашек. – Велосипед никогда не стоил больше тысячи четыреста.

– Так, значит, я его не продавал, – отвечает Ярда и садится в автобус.

Ребята изумленно глядят ему вслед.

– А может… может, он и не крал его вовсе? – заикается Анежка.

– А кто же тогда? У нас больше никто не крадет, – говорит Катя. Тем самым вопрос этот для нее исчерпан. В дверях появляется пан учитель.

– Садимся, – приглашает он, подталкивая Вашека в автобус.

Пани Беранкова сидит на переднем сиденье. На ней непромокаемая штормовка и высокие на шнурках ботинки. К спинке сиденья прислонена ее тросточка, изукрашенная металлическими бляхами. Вашек со своими узлами останавливается на ступеньках, загораживая всем проход. Разглядывает палку.

– Вот это спортсмены, – пренебрежительно бросает Беранкова. – Будто в походе главное – булки и мясо, а, Фиала?

Пан учитель легонько подталкивает Вашека сзади. Этот дружеский толчок сразу многое говорит мальчику. Во-первых, дескать, не мешкай, во-вторых – не дерзи, в-третьих – не обращай внимания; по крайней мере, Вашек все это расценивает именно так, молча проходит он мимо Беранковой. Та оглядывается, довольная, и приветливо кивает Анежке, которая только что незаметно засунула свою сумку с хлебом под сиденье. Что, если бы сумка показалась Беранковой слишком объемной… Ярда смотрит в окно.

– Вот они, – хмуро сообщает он. – Небось опять что-нибудь стряслось.

Пип с Марьяной едут одним автобусом, Данка – другим. Поднимаясь на ступеньки, она еще раз весело машет брату и сестре.

– Привет вам – и до встречи!

Толстая пани, в одной руке у которой огромная хозяйственная сумка, а в другой – бутуз-мальчишка, только качает головой.

– Вот как нынче с детьми-то нянчатся. С нами так никто не носился.

Мальчишка испугался ребячьего гвалта, он начинает хныкать и тащит бабушку прочь отсюда.

«Хорошо вам рассуждать, сударыня, – думает Марьянка. – А поменяться со мною не хотите ли? Я бы пошла гулять с карапузом, а вы – скакать через ручей». Но толстая пани с мальчиком уже исчезли из виду.

Вашек, обнаружив, что Беранкова увлеклась разговором с Анежкой, которую пригласила сесть рядом, спокойно вынимает из сумки первый ломоть хлеба.

– Не успел позавтракать, – объясняет он Пепику, – уф, вот это была гонка!

К счастью, учительнице не приходит в голову повернуться, но Анежка оборачивается. Она бросает на Вашека завистливый взгляд, потому что осторожности ради оставила свой хлеб на том месте, где сначала хотела сесть.

Вашек понимающе ухмыляется, поймав ее взгляд.

– Ох, у вас, наверное, страшно болели ноги, – говорит Анежка учительнице, потому что Беранкова только что описала ей свое прошлогоднее путешествие в Татры. – Двадцать километров в день! – ужасается Анежка, успев при этом незаметно обернуться и показать Вашеку язык.

Вашек с важностью вертит перед ее носом двумя слипшимися ломтями хлеба.

– Для туриста необходимы удобные ботинки, некоторая тренировка и выдержка, – скромно отвечает пани учительница. – Немного потренировавшись, ты тоже сумела бы так пройти. Я надеюсь, что сегодня у нас все обойдется спокойно. Только поход по равнине – это все-таки скучно. Анежка кивает в знак согласия.

Шестьдесят два смертельно усталых «туриста» тащатся за пани Беранковой, которая повела на «более длительную» – как она выразилась – прогулку два класса. Учительница, опираясь на свою покрытую бляшками палку, бодро шагает впереди, обогнав всех. Время от времени она оборачивается и шутит:

– Ну подтянитесь, подтянитесь, а то, глядишь, всех вас растеряю. Можно подумать, что мы на оздоровительной прогулке с дедушками и бабушками из какого-нибудь дома престарелых.

Она в самом деле совершенно не устала, и, чем утомленнее выглядит отряд, плетущийся за ней, тем лучше у нее настроение.

– Ну вот мы и у цели, – объявляет она наконец. – И конечно, самые первые. А те, что с паном учителем, наверное, не прошли и половины пути. По крайней мере, мы подольше отдохнем. Хотя я лично охотнее пошла бы и дальше!

Но ребята как побитые уже сидят или валяются на траве.

– Разумеется, это требует некоторой тренировки, – повторяет пани учительница всем в назидание, – и более удобных ботинок, чем эти ваши элегантные – как их? – мокасы. – Тут она презрительно показывает на Катины ноги.

Всегда воспитанная Катя сейчас отвечает ей непроницаемым взглядом, каким она прежде не позволила бы поглядеть на учительницу, но теперь девочка очень обижена. Волосы у нее растрепались (не красиво, а по-настоящему растрепались), брюки в пыли, а новые мокасины почти разбиты. Кто дал учительнице право так обращаться с ней?

– Можете поесть, дети, – добродушно предлагает учительница, опускаясь на камень и развертывая свои бутерброды.

На удивление, меньше всех утомлены Пип и Марьяна. Идти и идти, даже когда ты утомлен, это все-таки не так трудно. Они представляли себе, что это гораздо сложнее. На пути у них встретился только один ручеек, вернее, канавка, как выразилась пани учительница, перепрыгнув через нее без малейшего колебания. Марьяна намочила одну ногу, но этого никто не заметил. Мартин обернулся, когда она уже перебралась на другую сторону. Да и оглянулся ли? И, уж конечно, Мартин не мог видеть, как хлюпает вода у нее в ботинке. Весь липкий лимонад оттуда вымылся. Даже жалко, что не залила оба ботинка. У Пипа и у нее впечатление такое, что поход удался сверх ожидания.

Остальные этого не находят. Всех страшно мучит жажда. Они пили воду уже на марше, несмотря на то что Беранкова посмеивалась над ними. Те, у кого в бутыли осталась хоть капля воды, не могут ее спокойно выпить, потому что все выпрашивают, чтоб с ними поделились. Кажется, сейчас ребята могли бы выхлебать целую Влтаву с Лабой в придачу. Марьяна и Пип, разумеется, тоже. Но они как-то забывают об этом. Могло быть и хуже…

Через полчаса на условленном месте появляется учитель Штёвичек со своим отрядом. Они совсем не устали, несмотря на то что всю дорогу играли в салки. Игра не утомляет ребятишек. Кроме того, пан учитель пригласил их выпить лимонада. И теперь они ухмыляются, завидев фигуры измученных ребят, сидящих и вповалку лежащих на траве.

– Вы как рыбы на суше.

И точно – они и сами чувствуют, что напоминают этих рыб.

Следующий пункт программы – экскурсия в оригинальный музей. Пани учительница наперед объясняет им, что там они увидят интересные коллекции черепов и крест, составленный из человеческих костей.

Но, ко всеобщему удивлению, Беранкова объясняет, что музей – это не для ее нервов, передает детей пану учителю и отправляется посидеть в кафе. Пан учитель, подождав, когда она свернет за угол, устраивает совет.

– Хотим ли мы туда идти? – спрашивает он. И, прежде чем дети собрались с духом ответить, высказывается сам: – Не хотим.

Дети переглядываются. Кое-кто считает, что поглядеть на собрание черепов и костей – очень увлекательно, но пан учитель добавляет:

– Мы хотим выпить в кафе лимонаду.

Это решает дело. В любом случае черепами и скелетами жажду не утолишь.

Пан учитель отлично здесь ориентируется и ведет ребят в кафе кратчайшим путем. Перед низеньким домиком – садик. Большинство столиков – в тени.

– Заказывают внутри, – сообщает пан учитель, – но всем туда идти не нужно. Командируйте по одному от каждого столика. Спросите-ка, чего хотят ваши товарищи. Внутри всем нам не поместиться, да и официант от нашего гвалта сойдет с ума.

– А сколько стоит содовая? – спрашивает Ярда.

– Крона тридцать, – отзывается Пепик.

– Крону тебе потом отдадут, когда вернешь бутылку. Это залог. Будешь пить?

– Нет, – отказывается Ярда.

«Кроны тебе достаточно, – сказала мама, – ведь у тебя такая куча бутербродов».

– Значит, два лимонада и два мороженых, – повторяет Пепик. – Собственно, три. Вот увидите, сам себе я забуду принести. Денег вы мне сейчас не давайте, а то я все перепутаю. Пока заплачу свои, а вы потом мне вернете.

Ярда незаметно прячет свою крону в карман, притворяясь, будто ищет носовой платок, которого, разумеется, у него нет и в помине. Откуда бы взяться у него носовому платку?

– Ты уже договорился, Пепик? – спрашивает пан учитель проходя мимо их столика. – Пошли, не сидеть же нам тут целый день.

Они быстро возвращаются обратно. Пан учитель выглядит скорее как официант, а не учитель, потому что в руках у него два мороженых и открытая бутыль лимонада, на горлышко которой надет стакан.

– Прошу, сударь, – предлагает он Ярде, ставя перед ним лимонад и мороженое. – Ешь быстрее, – добавляет он, поскольку Ярда удивленно уставился на него. – Смотри, мороженое уже растеклось.

Штёвичек отходит на несколько шагов со второй порцией мороженого к своему столику, но поскольку Ярда все еще в смущении и не ест, а только таращит на него глаза, пан Штёвичек оглядывается по сторонам и стремительно направляется к Анежке, перед которой стоит только стакан содовой.

– А это вам, барышня, – говорит учитель и добавляет потихоньку: – У меня зуб разболелся. Будь добра, съешь за меня, а?

– Большое спасибо, пан учитель, – благодарит Анежка и тут же принимается за мороженое.

Пан учитель подмигивает Ярде. Ярда уже взял ложечку, пан учитель садится немного поодаль и, довольный, закуривает. Пепик возвращается с полными руками.

– Ты взял себе сам?

Ярда кивает. Мороженое очень вкусное.

– Не сам, – уточняет Миша. – Ему Штёвичек дал.

Ярда снова откладывает ложку и начинает искать носовой платок.

– Учитель и Анежке мороженое дал! – кричит с соседнего стола Андула.

– Да, – соглашается Миша, – но Анежка хоть сказала «спасибо».

Так и не найдя носового платка, Ярда снова принимается есть. А что еще делать с мороженым? Особенно если оно такое замечательное! А действительно ли оно такое вкусное?

Зато Пип теперь совершенно точно это знает. Мама утром забыла ему напомнить, что мороженое он не должен покупать ни под каким видом, чтоб не подхватить ангину.

– Ну, готовы? – спрашивает учитель. – Тогда пошли. Сыграем в футбол. Кто за?

– А чем играть-то? – спрашивают ребята.

– Держу пари, что вам все равно ни за что не отгадать, – говорит пан учитель и вытаскивает из рюкзака футбольный мяч.

– А мы как же? – спрашивает Андула.

– А что вы? Вы тоже играйте. Ты разве забыла, что у нас равноправие?

Пани учительница находит всех на прежнем месте, там, где они сидели час назад не в силах пошевелить ни ногой, ни рукой. Сейчас дети увлеченно гоняют по траве мяч. Беранкова немножко удивлена, что осмотр музея так замечательно подбодрил ее питомцев.

– Понравилось? – спрашивает она.

– Нет, – коротко отвечает за всех пан учитель.

– Конечно, здесь лучше, – снисходительно соглашается Беранкова. Она выпила чашечку черного кофе и выглядит совершенно умиротворенной.

Игра в футбол, которую затеял пан учитель, несколько необычна, потому что никто, собственно, не знает, у кого теперь мяч. Просто все кувыркаются на траве – особенно с тех пор, как к ним присоединились и малыши. Малыши не так давно приплелись сюда со своей учительницей и чьей-то мамой и решили, что на поле играют в рыбок и рыбаков.

– Ну что, как ты там? – кричит Данка увлеченному чем-то Пипу, который несется непонятно куда.

– Отлично! – восторженно отвечает Пип и падает, потому что Ярда как раз ставит ему подножку.

Данка подождала, пока не убедилась, что Пип поднялся и бежит дальше. Он чуть-чуть прихрамывает. Данка исчезает. Пип не должен знать, что она была свидетелем этой сцены. Немножко похолодало. Который теперь час? Кажется, что гуляют они давно-давно. Маме наверняка их поход представляется бесконечным. Собственно, где Марьяна? И что это там за переполох?

– Ну, попробуй припомнить, когда ты в последний раз видел его у себя? – спрашивает пан учитель удрученного Вашека.

– Как же я могу это знать? – жалуется Вашек. – Мы все шли да шли.

– Но ты же его не бросал?! Скорее всего, куда-нибудь положил, когда вы отдыхали. Вспоминай!

– Да разве мы где-нибудь отдыхали? Я же говорю, мы шли и шли – до одурения.

– Пить хотелось?

– Еще бы!

– Но по дороге ты вынимал бутылку с водой или нет?

– Нет.

– Да как же нет?

– Бутылка у меня была в сетке. В хозяйственной сумке у меня лежали компас и бинокль. И я не смел его потерять. Папа говорил…

– Понятно.

– Ничего не понятно… Я все могу потерять. И сетку, и ботинки, и сумку для хлеба. Только не бинокль и не книжки. Бинокль и компас – папины, а книги я с собой не брал.

– Лучше бы ты и бинокль оставил дома.

– Я же думал, что нам придется чего-нибудь рассматривать. А мы только шли да шли. А папа предупреждал, чтобы я не потерял… Обычно он этого никогда не говорит. Только о книгах… а этот бинокль…

– Так чего же ты забыл о его предостережении?

– А если у меня другие заботы? Не могу я об одном и том же помнить весь день.

Пан учитель вздыхает.

– Ну, пошли. Посмотрим, поищем, раз уж у тебя были и другие заботы. Только надо предупредить пани учительницу. Далеко мы не уйдем. Нам ведь скоро домой возвращаться.

– Вот и ходи с такими на прогулки, – сердится Беранкова, – как будто не известно, что каждый спортсмен прежде всего должен… – Но ни пан учитель, ни Вашек уже не слышат, что прежде всего должен спортсмен.

– Не ждите нас здесь! – уже издали кричит пан учитель. – Мы подойдем прямо к автобусу!

И на всех вдруг сразу нападает усталость.

– Ну, шевелитесь, шевелитесь, – подгоняет Беранкова, – шоферы, наверное, уже ждут. И разделитесь по классам, чтоб мы могли вас пересчитать. Но ребята плетутся кто как может.

– Ты чего это, охромел? – усмехается Ярда. – Не упал, часом?

– Да нет, – отвечает Пип, пытаясь идти ровно.

– Нет? Ну так не падай и теперь! – советует Ярда и снова пробует дать Пипу подножку.

Но Пип настороже. Он незаметно замедляет шаг, рассчитывая, что Ярда постарается догнать остальных. Но Ярда не старается. Они тащатся в самом хвосте. Пип прибавляет ходу.

– Куда спешишь? – останавливает его Ярда.

Сам он вообще никуда не торопится. Напротив, он, кажется, расположен поболтать. Они идут среди виноградников.

– Глянь-ка, – показывает Ярда наверх. – Какой-то болван думал, что посадил виноград, а у него выросла груша. Или что-то вроде этого. Да еще такая хилая.

Пип смотрит. И тоже удивляется – неужели это дерево? На нем нет ни листочка.

– Вот бы залезть, – говорит Ярда.

Пип слабо кивает.

– Да куда тебе. Ты даже до нижних ветвей не дотянешься. Ты только кляузничать умеешь. Да еще трескать мороженое. Что ж, если мамка каждый день пять крон дает. А для похода вон даже купили новую сумку для провизии. Ты и бегать-то не умеешь – тут же растянешься. Ну спорим, что ты не дотянешься даже до этой хилой грушки?

Пристройка, возле которой прилепилась груша, на самом деле довольно высокая. Но Ярда уже залез на нее. Теперь и Пипу делать нечего. Он карабкается за Ярдой. Стенка вблизи вовсе не такая гладкая, как казалось издали. Там, где цепляется Ярда,

Пип тоже может удержаться. Пип даже не смотрит вниз, а только следит за ногами Ярды, которые маячат у него над головой, и вдруг понимает, что по деревьям Ярда лазает не лучше, чем он. Вот Ярде, наконец, удалось укрепиться наверху, и он смотрит вниз. Но Пипа там уже нет. Он – рядом. Ярде невдомек, что в последний момент он чуть было не свалил Пипа, съездив ему ногой по голове. На сей раз нечаянно.

– Ну, – ворчит он, – сюда-то каждый дурак заберется. А вот на дерево…

Пип карабкается дальше. Тут полно ветвей. И лезть вовсе не трудно. Теперь он только следит за тем, чтобы Ярда случайно не угодил ему ногой по макушке. Но Ярда вроде передумал. Что-то затрещало под ним, что-то взвизгнуло, и он очутился внизу.

«Ну, теперь я тебе покажу, – грозит Пип. – Сюда-то не каждый дурак заберется. А редкий…»

Пип даже не знает, что, собственно, этих слов он даже не произнес вслух. Он взбирается все выше и выше. Если бы он раньше знал, что это так легко.

Марьяна с Данкой теперь идут вместе. Они должны были бы присоединиться к своим классам, но Беранкова шагает впереди, не оглядываясь. Может, ей тоже уже хочется домой? Скоро они подойдут к автобусам. В общем, все обошлось благополучно – так оценивает поход Марьянка, – ничего не произошло, мы шли так же, как и все. Скоро мама убедится, что мы живы и здоровы.

– А где Пип? – спрашивает Данка.

Пипа нигде не видать; обе оглядываются.

– А Ярды тоже не видно?

Далеко-далеко позади кто-то взбирается на какую-то пристройку. Неужели это Пип? Мальчик уже стоит наверху. Нет, их там двое. Данка с Марьяной припускаются бежать.

– Вы что, с ума сошли? – кричит им вслед Андула, но Марьяна только отмахивается.

Стоп! Девочки еще бегут немного, потом, словно по уговору, замедляют ход! Некуда им спешить, идут прогулочным шагом. Словом, надоело идти все вперед да вперед. Теперь они вот взяли да повернули обратно.

Ярда не должен почувствовать, как они боятся за Пипа. «Хоть бы у этого Ярды в походе нога подвернулась, – думает Данка, – тогда до каникул он не показался бы в школе. Он это переживет, и школа – тоже… Если этот Ярда всем так надоел… Да ничего страшного, мама, Пип просто поскользнулся и разбил себе коленку. А нос? Ну, шлепнулся носом… Ясно, что Ярда там его колотит». Но Ярда вовсе не колотит Пипа, а мчится им навстречу и делает вид, будто никого не видит и очень спешит. И девочки снова припускаются бежать. Но на пристройке Пипа уже нет.

– Вот он я – тут, – откуда-то сверху раздается его голос Пип сидит на самой макушке дерева, крепко обхватив ствол и не смотрит вниз.

– Слезай! – доносится до него голос – он звучит как-то отдаленно, слабо. Неужели он и впрямь забрался так высоко?

– Иду, иду, – соглашается Пип, – но теперь ты не лезь сюда, чтоб я не стукнул тебя ногой по голове. Эта ветка что-то…

Ветка в самом деле подозрительно трещит. Пип крепко обхватывает ствол. Теперь он уже совсем не обременяет своей тяжестью ветку. Теперь нужно осторожно попытаться нащупать ногой ветку пониже. Но пока Пип ничего не пытается найти.

– Ты бы знал, Ярда, какой вид отсюда… – Голос у Пипа немного дрожит.

– Пип!

Внизу, под навесом, стоят сестры. А никакого Ярды нет. И Пип уже точно знает, что теперь он с дерева свалится. И свалится на землю. Навес страшно высокий. При первом же движении ветка хрустнет. А двигаться необходимо. Ведь даже если он не будет двигаться – ветка все равно обломится. Пип чувствует что она уже не выдерживает. Он еще плотнее прижимается к стволу, но у него устали руки. Долго так не протянешь. Под ногами нет опоры. И искать ее уже не нужно. Ветка обламывается, левая рука Пипа скользит вниз. «Ну и пусть, – думает Пип – Отпустить бы ее… Вот если бы внизу не было девочек»

Марьяна глядит на Данку. Данка туда заберется. Марьяна уже представляет себе, как она бежит к навесу. Но Данка – рядом и широко открытыми глазами смотрит на скользящую по дереву руку Пипа…

Марьяна не помня как, забирается на навес, а с навеса – на ветку. Что-то болтается у нее над головой. Как будто на дереве растут башмаки.

– Обойми ствол и съезжай по нему вниз, тормозя ногами. Здесь вот остановишься, здесь…

Летящая ветка бьет Марьяну по голове, но Марьяна держится цепко. Пип на мгновение нащупывает ногой какой-то выступ, но не удерживается, проскакивает его и скользит дальше Марьяна немножко сторонится, чтоб освободить Пипу место возле себя, и Пип умещается там одной ногой, но другой ступает в пустоту. Марьяна подхватывает его, и они оба кубарем катятся вниз.

Марьянке кажется, что ей удалось обеими ногами встать на выступ стены, и она уже готова порадоваться этому, но вдруг обнаруживает, что нигде она не стоит, однако ощущения падения тоже нет; напротив, кажется, будто ты очень плавно спускаешься с какой-то невероятно высокой лестницы; одной рукой ты скользишь по чему-то, а в другой что-то крепко держишь, и это что-то или кто-то – главное, ты не должна и не можешь его выпустить, и Марьяна довольна, что это ей удается.

На земле валяются уже трое ребятишек, потому что при падении Пип с Марьяной сшибли и Данку.

Но вот Пип заворочался, и Марьянка, которая все еще со всей силой прижимает его к себе, отпускает брата. Пип медленно поднимается, но девочки все еще лежат на земле, немо уставившись на него и все еще не веря – неужто Пип в самом деле цел и невредим?

– А? – непонимающе спрашивает Марьянка.

Рядом с Пипом непостижимым образом очутился Мартин; кажется, он что-то говорит ему.

– Так вы целы? – спрашивает Мартин.

– Целы, – отвечает Пип.

– Ты тоже? – Мартин протягивает Марьянке руку и помогает ей встать.

Марьяна только кивает, все еще не сводя глаз с Пипа. Мартин не отпускает Марьянину руку и легонько теребит ее:

– Правда, ничего страшного?

– Ничего, – наконец отвечает Марьяна.

– Пип…

Данка тоже поднялась с земли и стоит рядом с ними.

– Я увидел, что на дереве кто-то есть, – рассказывает Мартин. – Очень хорошо было видно вокруг. Это ведь ого как высоко! И вдруг мне показалось, что мальчишка не может спуститься. Я пошел было посмотреть, но ты меня опередила. Здорово это у тебя вышло! Я-то думал… Ты много чего умеешь – ну, словом… – Мартин несколько сбился, – много разных вещей, а вот лазать…

– Лазать ты не умеешь, – убежденно повторяет Марьяна. Только теперь он отпускает ее руку и даже отступает на шаг, чтоб лучше ее разглядеть.

– Ну и здоровый же псих из тебя вырос, – изумленно произносит он.

И Марьяна совершенно уверена, что этот «здоровый» вовсе не относится к ее объемам. И теперь она уже со всей определенностью считает, что прогулка удалась на славу.

Мартин подходит к Пипу:

– Мартин.

– А это Филипп и Данка, – представляет их Марьяна.

– Мы – это Тройка, это нас так прозвали, – наставительно добавляет Данка.

– Как прозвали?

– Тройка чудаков, или психов, – заканчивает Данка.

– А, понятно… – Мартин смотрит сперва на Марьяну, а потом на дерево.

– Под тобой сломалась ветка, да?

– Не одна, а две, – отвечает Марьяна.

– Тысяча, – уточняет Данка. Она тоже смотрит на дерево и на мгновение прикрывает глаза. Если бы Пип свалился прямо сверху…

– Данка! – слышит она крик учительницы, которая тоже бежит сюда. – Ты с ума сошла? Мы все тебя ждем. Чего ты здесь делаешь? Кто из вас лазал на это дерево? Не думайте, я все видела!