Текст книги "Тройка неразлучных, или Мы, трое чудаков"

Автор книги: Гана Боржковцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Дверь захлопнулась.

– А ну-ка отвори! – приказывает изнутри женский голос. – Коли ему собирать в потемках, так мы до утра не дождемся.

– Твое дело затопить, пока я не вернусь.

– И чтоб на столе стоял жареный фаршированный цыпленок? И все за те гроши, которые ты отваливаешь нам на хозяйство?

Ярда, в которого неожиданно превратился шаркун-дедушка, громко шмыгает носом. Вот теперь он вытирает нос рукавом спортивной курточки, представляют себе трое притаившихся за забором ребят, хотя они ничего и не видят. Они испуганно переглядываются. Но даже этого не видно в темноте. Тем временем Ярда притащил что-то похожее на ящик. Слышно, как он швыряет туда поленья и волочит ящик в дом. Двери, наконец, захлопываются за ним. И снова светится одно-единственное окно.

Дети долго стоят, боясь пошевелиться. Первой опомнилась Данка.

– Ну, пошли, – говорит она. – Все равно мы дрянь. Нужно было ему помочь.

– Но мы же никак не могли, – бурчит Марьянка.

– Должны были, – лепечет Пип.

– Ну хватит, пошли, – повторяет Данка.

Троица смотрит на освещенное окно. Оно уже не кажется таким приветливым, как раньше.

– Нужно идти, – вставляет теперь уже Марьянка. – Мама наверняка места себе на находит.

Мама… Собственно, как долго они торчат тут? Наверное, уже полночь. Все поворачиваются, словно по приказу, но не успевают сделать и шага, как снова слышится звук открываемой двери. На этот раз света не видно, и шаги доносятся откуда-то издали. А потом слышится дребезжание колес и слабое позвякивание звоночка. Кто-то спускает велосипед с лестницы. Дети бегут врассыпную. Если бы хоть была видна дорога! Девочки, отыскав друг друга, берутся за руки.

– Ты где, Пип? – шепчет Марьянка.

Ярда ни за что не должен обнаружить их здесь! Ни за что!..

– Осторожно! – предупреждает Пип.

Они увидели его прежде, чем он упал. Велосипед начал страшно петлять, а потом остановился. Девочки уже помогают Пипу подняться на ноги.

– С тобой ничего не случилось?

– Нет, – отвечает Пип. – Просто я налетел на этот велосипед.

«Не налетите на трамвай», – предупреждала тетя. Когда это было? Как будто сто лет назад.

– Значит, ты налетел все-таки… Ну как, легко отделался?

Рядом с детьми стоит сухощавая старая пани. На седые волосы нацеплен неприглядный берет, из-под короткого жакета выглядывает кусок цветастого передника.

– Тут ничего не видно, вот в чем беда. А ты, паренек, подвернулся мне прямо на дороге, но, разумеется, это прежде всего моя вина. Если бы я не гнала в такой тьме…

Троица стоит, испуганно вытаращив глаза на старую пани. Бабка держится за руль велосипеда и тоже не сводит с них глаз.

Данка незаметно озирается по сторонам. Кроме них, на улице – ни души. На велосипеде действительно катила эта старуха в цветастом переднике.

– Велосипед-то Карличка, внука моего, – объясняет она. – Он всегда дает мне его вечером.

Дети и без нее видят, что велосипед – собственность внука Карличка. Конечно, это не Павлов велик. Это мужской велосипед, многое повидавший на своем веку.

– Никогда не катайтесь на велосипеде в потемках, – предупреждает старая пани. – Нельзя! Мне-то Карличек привозит его под вечер. Он, Карличек, славный малый, и дал бы мне велосипед даже днем, да, боюсь, люди подымут на смех. Ей, скажут, уже пора на печке сидеть. И они правы, конечно, я стара, но как быть, если я страшно люблю ездить на велосипеде? Вы никому не расскажете? Видно, и в самом деле пора бросать это дело.

– Конечно, мы никому не станем рассказывать, – убеждает старушку Данка. – А вы не бросайте вашего увлечения. Ездить – это же так здорово!

– Пожалуй, я и впрямь не брошу. А ты уж меня прости, – обращается старуха к Пипу.

– Ерунда, конечно, – отвечает Пип, – я сам виноват.

– Ну, тогда прощайте, – кивает им старая пани, ставит одну ногу на педаль, другой отталкивается и великолепно перекидывает ее через седло.

На повороте она ещё раз оборачивается и машет им рукой. Может, это относится только к Данке?

Вот скоро и дом. Окно в гостиной полыхает светом. Приблизившись, они замечают, что окно открыто.

– Мама проветривает квартиру, – говорит Марьянка. Не ужели действительно похолодало или ее просто колотит дрожь?

В тот же миг окно закрывается. Мама стоит на пороге раньше, чем они успевают нажать кнопку звонка.

– Я ничуть не волновалась, – говорит она. – Тетя предупредила, что вы задержались там с этой посудой. Ее как будто накопилось очень много.

Дети переглядываются. Ни о каком мытье посуды в этот раз что-то не было и речи. К счастью, мама вроде и не придает этому ни малейшего значения.

– Проголодались? – спрашивает она.

– Очень! – вырывается у Пипа.

Это правда. Все трое вдруг ощущают такой голод, словно не ели по меньшей мере неделю. Мама удовлетворенно кивает.

– Очень хорошо, что тетя не предложила вам сосисок. Я сию минуту приготовлю вам кашу. С какао или с корицей?

– С какао, – предлагает Данка.

После тех тетиных сосисок очень хочется каши. О сосисках они, к своему удивлению, не забыли. Пип проглотил тогда сразу две.

– А папа где? – спрашивает Данка, размешивая какао с сахаром.

– На собрании, – отвечает мама.

Данка кивает. На столе приготовлены бутерброды и апельсины. Апельсины очень дорогие, так что обычно их получают только дети. У мамы от них болит желудок. Но если у папы собрание, мама всегда оставляет ему один апельсин. Потому что собраний папа не выносит. А апельсины очень любит. И, чтоб немножко его порадовать, мама оставляет ему лакомство.

– Но почему это сегодня оно так затянулось? – спрашивает Марьяна и смотрит на будильник. Стрелки показывают пять минут десятого.

– Будильник остановился, мама, – сообщает она.

Мама смотрит на часы.

– Нет, часы идут верно.

Значит, и в самом деле теперь только девять!

– А настройщик был, мама? – вспоминает Пип.

– Был.

– И ты нам теперь поиграешь, ладно?

В комнате уютно и тепло. Все трое устроились на ковре возле фортепьяно и слушают музыку. Мама забыла, что должна была бы отправить их в постель.

Пип потихоньку поднимается и тащит из соседней комнаты огромную кипу нот. Чтобы выбрать еще что-нибудь. Мама поворачивается на вращающемся стуле.

– Не таскай столько сразу, – говорит она. – Они тяжелые.

Пип держит ноты перед собой и вдруг спрашивает:

– А сколько весит вязанка дров, мама?

Рассуждение седьмое

Видели ли вы такое нагромождение лжи сразу? Вы только посчитайте: мы обманули тетку, сказали ей, что хотим пройтись по темной улице (ложь № 1); тетя позвонила маме, предупредив, что мы задержались (ложь № 2), да еще от себя прибавила что-то про грязную посуду (это ложь № 3). А мы, растяпы, и не догадались ее вымыть. И хотя мы не говорили, что не ели у тети сосисок, но мама все равно так думает (ложь № 4). Да, кстати, разве вы верите, что маме плохо от апельсинов? Да и та старая пани с велосипедом тоже поначалу выдумывала, будто не станет кататься на велосипеде. Но она сразу же отбросила свое вранье. В общем, эта бабуля в самом деле мировая. В будущем надо не забыть об ее примере и не сидеть на печке только потому, что кому-то покажется, что это тебе подходит больше!

Лучше уж буду просить внука Карличка одолжить мне велосипед, правда мне бы хотелось, чтобы внука звали Криштоф, а у меня чтоб поприличнее был берет.

Немножко неприятно, что мы столько вранья обрушили на маму. Но противнее всего, что ко всем этим выдумкам мы не смогли прибавить еще одной, самой грандиозной. Что нам не посчастливилось привезти этот распроклятый велосипед и наврать, будто мы его где-то нашли! Тогда Ярда мог бы успокоиться. Потому что, по-моему, история с великом теперь и впрямь его очень тревожит. И еще, по-моему, дома волнений и забот у него тоже хватает. Так что наша последняя ложь имела бы то преимущество, что мы не должны были бы убеждать в ней маму и всех прочих. Потому что если вы думаете, будто против такой лжи мама стала бы возражать, то вы совсем-совсем ее не знаете.

И снова неприятности

Моросит дождь. Мама несет Пипу свитер.

– Да ведь не холодно, – предупреждает ее Данка.

И, ко всеобщему удивлению, мама сразу ее слушается и снова кладет свитер в шкаф. Словно ее внезапно озарило, что свитером дела не поправишь. Пип засовывает тетрадь в сумку. В ней изложено содержание первой главы «Бабушки»[1]1
  «Бабушка» – повесть известной чешской писательницы Б. Немцовой (1820-1862).


[Закрыть]. Марьянка замечательно пририсовала ему в тетрадку бабушкиных собак – Султана и Тирла. Дети и бабушка хорошо получились и у самого Пипа, а вот животные – нет. Если бы он мог остаться дома, то сел бы у окна и слушал, как по стеклам барабанит дождь, и попробовал бы сам нарисовать этих зверей. Но если один раз останешься дома – этим ведь дела не поправишь.

– Тихо, дети, тихо, – призывает пани учительница. – Я надеюсь, что никто из вас не страдает плохим слухом и все слышали, как прозвенел звонок. У всех хрестоматии вынуты из портфеля и положены на середину парты; разумеется, у Доубравовой тоже все приготовлено, как и следовало ожидать. После урока поблагодарите ее за то, что она опять отняла у нас время.

Доубравова разглядывает содержимое портфеля в тщетной надежде найти хрестоматию, которую она не может найти вот уже целую неделю.

– Откройте страницу пятьдесят семь.

Данка и все прочие ищут страницу пятьдесят семь.

– Мне необходимо отлучиться, – говорит классная Пехова, – а вы в это время можете выбрать нового старосту класса.

Классная выразительно смотрит на Либу. Это значит, что ей хотелось бы, чтоб Либа взяла это дело в свои руки. И не просто взяла.

– Я надеюсь, выборы пройдут благополучно и спокойно. Не забудьте, что рядом занимаются. Кроме того, я думаю, что вы легко обо всем договоритесь. Мне кажется, всем вам вполне ясно, кто больше всего подходит на этот пост.

Либа манерно поднимается и идет к учительскому столу. Классная удовлетворенно кивает головой и делает шар к двери.

– Мать сыра земля дрожмя дрожит, – шепчет Мартин.

Пани учительницу нельзя назвать стройной женщиной. «Если сегодня будут кнедлики, – дает себе слово Марьянка, – съем только половину. Или лучше – четвертую часть».

– Меня не было, – говорит довольный Ярда, – и я знать ничего не знаю.

– Значит, ты был где-то поблизости, – выводит его из заблуждения Тонда, – сейчас литература, а литература в последний раз была неделю назад. А неделю назад ты школу не пропускал.

– А правда, что Немцову задавали на сегодня? Я и не знал.

– Ты вообще никогда ничего не знаешь, – обрывает его Анежка. – Разве что про чужие велики.

– Ну да, кое-кому свистнуть велик легче, чем написать сочинение, – небрежно бросает Катя, накручивая на пальчик колечки золотистых волос. И растерянно смотрит на Вашека.

А Вашек смотрит на ее волосы. Очень красивые волосы. Но вот Ярда…

– Пиши лучше, – ворчит Вашек, – а то опять влипнешь.

– А ты дай списать.

– Это списать нельзя. Тут же поймают.

– У тебя какая глава? – интересуется Андула.

– Как они пошли в замок на вечеринку.

– Ты столько уже прочитал! – изумляется Катя.

– Я только это и прочитал, – отвечает Вашек. – Папа говорил, что нужно бы все прочитать целиком, но у меня нет времени. У Немцовой все не так уж плохо, но там ничего не происходит. Папа говорит, что я, наверное, быстрее прочитал бы эту книгу, если бы та бабушка носила за поясом кольты, но…

– Дай списать, – пристает Ярда.

– Я же тебе говорю, что это сейчас же отгадают.

– Черта с два!

Алена разглядывает собак, нарисованных в тетрадке Пипа.

– Да брось ты его убеждать, – советует Анежка Вашеку. – Мог бы и сам сделать.

Ярда протягивает руку через плечо Пипа и забирает у него тетрадь.

– А ты не лезь не в свое дело, – бросает он при этом Анежке.

– Ярда, правда, это тебе не пройдет. И Вашек говорил, это тут же…

– Заткнись, – советует Пипу Ярда. Не тратить же время на болтовню с Пипом!

Все остальные тоже считают вопрос исчерпанным. Никто уже не замечает ни Пипа, ни Ярды, который вынул из портфеля тетрадь без обложки и теперь старательно, переписывает сочинение.

– Тетради – на правую сторону парты, – приказывает Беранкова. Она дает понять, что сегодня никому пощады не будет.

– Кто из вас изложил содержание какой-нибудь другой главы, кроме первой? – строго спрашивает литераторша, обойдя первый ряд парт.

Анежка быстро поднимает руку и оглядывается на класс.

– И никто больше?

Поколебавшись, поднимают руки Вашек и Миша.

– Хорошо. Остальных я спрошу по всей книге. Если не уложимся в урок, задержимся на перемену. Ты заканчиваешь фразу на слове «когда», Ярда? Многое я видела на своем веку, но такого еще не встречала. – В голосе учительницы начинают звучать угрожающе высокие нотки.

– Это я писал еще позавчера, – оправдывается Ярда, – и позабыл, что недоделал. Но теперь мне осталось дописать два предложения.

– Ты так хорошо все продумал, что точно знаешь, скольких фраз там не хватает? А ведь писал несколько дней назад. Может, только сейчас? Не перед уроком ли? У кого ты списывал?

Голос, звучавший на самых высоких нотах, вдруг падает. Последняя фраза звучит угрожающе спокойно.

– Ни у кого не списывал. Это я дома сочинял позавчера. Ребятам кажется, что Ярде вот-вот снова влепят затрещину. Но Беранкова держит себя в руках.

– Кто дал ему списать? – снова спокойно повторяет она свой вопрос.

Никто не шелохнется. Несколько ребят, искоса взглянув на Пипа, уже уставились куда-то вдаль. Ярда разглядывает свои кеды.

– Ну так как же? – спрашивает учительница. – Я жду. На перемене я буду проверять, как вы знаете содержание, и после уроков – тоже, времени у нас хоть отбавляй.

Алена беспокойно вертится на парте.

– Ты дала ему списать?

– Нет, я не давала.

– Покажи свое изложение.

Взглянув в тетрадь, учительница молча возвращает ее Алене.

– Так кто же? Неужели вы рассчитываете, что я в этом не разберусь? Изложение нельзя списать как задание по математике. Вы же хорошо знаете, что я все выясню до конца. Только зря всех задерживаете. Я сообщу директору, что вы сорвали урок… Комареку этого только и не хватает. А директор наверняка до всего дознается, можете быть уверены. Вы же вынуждаете меня искать виновного.

У Пипа вдруг возникает такое чувство, что еще мгновение – и они на самом деле перестанут слышать Беранкову, но, к своему удивлению, тут же убеждается, что худшее еще впереди. Так бывает, когда у телевизора выключишь звук; Беранкову выключить нельзя, значит, она будет стоять и вопить в абсолютной тишине, прямо у них на глазах превратившись в дельфина или в кого-нибудь похуже.

– И я это сделаю. Отыщу того, кто считает меня идиоткой.

– Это сделал я, – вдруг произносит Пип и, как подобает благовоспитанному мальчику, поднимается из-за парты.

– Как…

– Это я дал ему списать.

Признание тут же оказывает свое действие. Словно Пип произнес заклятье.

Голос Беранковой враз обретает нормальный тон и окраску.

– Дай сюда тетрадь, – спокойно произносит она.

Пип подает.

– Хорошо, – говорит Беранкова, направляясь к своему столу. – Комарек, ставлю тебе двойку и делаю запись в дневнике.

Пип продолжает стоять. Беранкова поднимает глаза от классного журнала.

– Садись. На сей раз я тебя прощаю, потому что, в общем, ты хороший мальчик и провинился впервые. Надеюсь, это в первый и последний раз.

«Хуже быть не могло», – в мгновение ока проносится в голове у Пипа. Беранкова ошибается. Это не в первый раз. Пип всегда дает списывать. Только сегодня это вышло помимо его воли. Но тут уж ничего не поделаешь.

– Так что мы сделаем? – спрашивает Либа, чтобы прекратить разговоры. – Открыто будем голосовать или тайно?

– Тайно, – отзывается Илона.

– Это почему? – раздраженно спрашивает Либа.

– Да потому, – объясняет ей Пепик.

Остальным безразлично. Все знают, что, если в классе что-либо случится, больше других разглагольствует Либа. По привычке. А когда действительно необходимо что-то сделать, это делает Мартин. Тоже по привычке. А старостой будет Либа, потому что так предназначено судьбой и решено классной Пеховой.

Либа разрезает бумагу на изящные кусочки.

– Да нарви ты их, – советует Пепик, – а то мы до утра про сидим, а мне еще нужно историю выучить.

Однако Либа на дает сбить себя с толку. Не торопясь, аккуратно разрезает она бумагу.

Марьяну это выводит из себя. Она за Либу голосовать не собирается. Пусть вместо тридцати голосов окажется двадцать девять. Разве только Либа проголосует за себя сама… Пожалуй, так оно и будет.

Либа собрала листочки и теперь подсчитывает голоса. Зачем? Увы, сосчитать, оказывается, вовсе не так просто, и результат подсчета неутешителен.

Либа считает и перекладывает листочки, как будто разучилась считать до тридцати. Илона идет к ней.

– Давай помогу.

Проглядев три неодинаковые кучки, она объявляет:

– Мартин – девятнадцать, Либа – восемь, я – три. Все ясно. Мартин избран старостой, и мы все можем поиграть во что-нибудь другое. Бери руководство в свои руки, – обращается она к Мартину. – А я сразу же спрошу: ты уже вставил стекла в окна?

Мартин кивает:

– Застеклю в пятницу.

Потом он вынимает историю, так же как и Пепик.

– Погоди, – вступает в разговор Либа. – Мартин, ты не мог бы на минуту выйти из класса? Мы тут должны посоветоваться. Мартин удивленно глядит на нее.

– Это ты серьезно? – спрашивает он, потом поднимается и выходит.

– Ты просто спятила, – замечает Илона.

Остальные согласны с ней. Бара садится на столик, обхватив ноги в безупречных вельветовых брючках.

– Скучно, – жалуется она и оглядывается на остальных, словно ожидая, что теперь кто-то попытается развлечь ее как-нибудь получше.

К ней подходит Петр.

– Смотрите… – начинает Либа.

– А ты сперва позови Мартина обратно, – советует ей Илона.

– Нет, не позову. Классная мне сказала, что у нас, наверное, хватит ума не выбирать его.

– Это почему? – решительно спрашивает Илона. – Кто сей час голосует? И вообще старосту выбираем мы или она? Если она, то нечего нас мучить этими выборами. Пехова тоже могла бы нам объяснить, что мы хотим выбрать тебя, – и дело с концом.

– Ну при чем тут я?

– Как при чем? Кто же тогда еще при чем?

– Пехова ничего не имеет против Мартина.

– А против кого же? Против его бабушки?

Либа мнется.

– Я угадала, верно? Его бабушка ограбила банк.

– Брось, Илона, не глупи. Его отец…

– А что его отец?

– Я точно не знаю. Но Пехова на него страшно сердита из-за культкомиссии. Мама рассказывала, что на последнем родительском… там они всегда много спорят. В молочной тоже говорили, что у них и дома вечно ссорятся…

Марьянка вдруг вскакивает, так что Бара чуть не сваливается со стола. С трудом удерживая равновесие, она переворачивает ногой стул. Петр заливается веселым смехом, а Марьянка несется к кафедре. «Мать сыра земля дрожмя дрожит», – наверное, не преминул бы заметить Мартин, но Мартин – за дверью.

– Кто это тебя укусил? – насмешливо спрашивает Либа.

– Зато вас уже ничего не кусает. Вы – толстокожие. Только малость сплетницы, ты не находишь?

Щеки Либы покрываются ярким румянцем.

– Что ты хочешь сказать? – спрашивает она и тут же угрожает: – Это я передам Пеховой.

Но Марьянка робкая, пока ее не довели. А когда разозлится, способна противостоять целому стаду разъяренных слонов. Пип и Данка, во всяком случае, в этом убедились. Либа до сих пор не замечала в ней этой черты и теперь совершенно поражена. Марьянке, как видно, все нипочем.

– Не сомневаюсь, передать ты, конечно, передаешь, – заявляет она хладнокровно, – но не забудь также и обо всем про чем передать тоже. – Хладнокровие тут же оставляет ее. – Да вы, часом, не спятили? – срываясь, кричит она. – Мы что, выбираем старосту из отцов или из матерей? А я и не знала!

Пепик разжимает уши и смотрит на все раскрыв рот. Собрание начинает его забавлять. Впрочем, теперь классу не помогли бы даже звуконепроницаемые двери.

– Погоди, – останавливает Марьянку Илона, – ты чего так разбушевалась?

«А тебе-то что за дело?» – чуть было не вырвалось у Марьяны. Отношение ребят в классе с давних пор налаживает с помощью Илоны Либа, а для более конкретных дел у нее есть Мартин. Что это Марьяна ни с того ни с сего…

– Если бы речь зашла о ком-нибудь еще, ты бы небось не воспылала столь праведным гневом, – вскользь бросает Бара.

Она снова невозмутимо восседает на столе, как будто недавно не сваливалась оттуда. Но все равно так просто она Марьяне этого не простит. Ведь Петр от души хохотал, когда она летела…

– Погоди… – говорит Илона примирительно, но Бара прерывает ее:

– Все равно Пехова на Мартине едет – так что и для него лучше отказаться от старост, если уж такая ситуация.

Петр снова с удивлением глядит на нее. Вот, оказывается, в чем дело… Но для Марьяны ситуация вовсе не такая ясная.

– Глупости, – бросает она коротко.

Но Бара уже снова на коне. Встряхивает по-мальчишечьи головой, как ни один мальчишка не сумел бы.

– И для него, и для класса лучше, если бы он за это не брался, раз у него такие конфликты. Кризисы сказываются на всем. Даже на почерке. Я читала в учебнике графологии…

Бара втолковывает это Марьяне. У Петра от удивления отвисла челюсть, но он и не замечает этого. Так же как и того, что Марьянка засунула руку в карман юбки и в волнении передвигает ее так, что молния оказывается у нее на животе.

Бара сидит, обхватив руками колени.

– Я принесу тебе почитать, если хочешь, – добродушно предлагает она.

– Черта с два это меня занимает. Мы выбрали Мартина. Мартин согласился, а о графологии иди толкуй своей бабушке.

Все, как по команде, оборачиваются к дверям, в которых стоит Мартин.

– Так, значит, это вышло по ошибке, – спокойно говорит он. – А я думал, что вы сами этого хотите. Если нет – пусть старостой будет Либа. Она следующая за мной по числу голосов. Ну, а теперь я хочу сесть за парту. У меня не готово задание по математике, а в коридоре писать негде…

– Ты сидел на лестнице? – смущенно спрашивает Илона в надежде, что он не все слышал.

– Да, – отвечает Мартин, – но даже там вас было слышно. Вы же не сказали, чтоб я отправился на чердак или в подвал. Вы сказали: выйди в коридор.

Марьянка отвернулась и смотрит в окно. Мартин не спеша подходит к ней; он будто забыл, что надо быстрее выполнить задание.

– А про папу они половину наврали, – говорит он ей тихонько. – Папа у меня молодец. Каждому скажет правду в глаза. Пехова за это на него и разозлилась, но дома мы живем мирно. Марьяна молча кивает. Мартин смотрит на нее.

– Мне и в голову не пришло, что в старосты будут выбирать наших отцов. Правда, нас никто об этом не предупреждал, – добавляет он.

Марьянка краснеет. Она знает об этой своей слабости. Наверное, нос тоже красный… А Мартин, наверное, хочет, чтоб она знала, что он все слышал?

– Мартин, – произносит Бара, которая вдруг оказывается между ними. – Мартин, – повторяет она.

Мартин, как благовоспитанный мальчик, мгновенно поворачивается к ней.

– У меня дома есть очень интересная книга о графологии. Ты не хотел бы ее прочитать?

Звонок. Беранкова стрелой вылетает из класса, даже не посмотрев, все ли поднялись попрощаться с ней. Очевидно, она даже забыла о своем намерении спрашивать содержание всех глав «Бабушки». Глав слишком много.

– Ну, теперь я с тобой рассчитаюсь, – говорит Ярда, наступая на Пипа.

Пип поднимается как во сне. Он знает наперед, что произойдет дальше. Ярда первым наносит ему удар, а Пип, одной рукой прикрывая голову, другой вслепую размахивает во все стороны. Скорее случайно, он крепко стукает Ярду по макушке, слышит, как лязгают у того зубы. Ярда бьет его по носу и одновременно ставит подножку.

Пип больно ударился локтем и теперь не чувствует правой руки. Из коса у него каплет кровь, прямо на рубашку. Этого от мамы уже не скрыть. Но сейчас ему все равно. Кто-то навалился на него, как всегда в драке, и больно бьет.

– Ты не должен был сознаваться, – произносит нежный голос той, кому принадлежат и золотые волосы.

Все молчат, и в полной тишине Пип встает, прежде чем ребята осознают, что он способен драться. В чем он не должен был сознаваться? Все ведь знают, что Ярда выхватил у него тетрадку, и Пип бросается в нападение – теперь уже не только против Ярды, против всех… Хотя все отступили назад и смотрят издали. Чаще всего Пип налетает на парты, но достается и Ярде.

– Да уж плюнь ты на него, – слышит он голос Андулы, но не может взять в толк, кто на кого должен плюнуть.

Пип еще некоторое время молотит руками вокруг себя и только несколько позже до него доходит, что драться уже не с кем. Ярда тащится к своей парте, засунув руки в карманы, и дает понять, что он больше не дерется, потому что ему расхотелось. Остальные решили, что Ярда внял просьбам Андулы. Даже Пип не понимает, что Ярде тоже досталось на орехи. Досталось не только по подбородку. Выходит, драться Ярда не такой уж мастак.

– Вот если Филипп на тебя накапает, хлебнешь тогда, – говорит ему Анежка. – Беранкова тебе ничего не спустит. Все-таки было бы лучше, если бы ты отдал этот велик, – советует ему Анежка.

– Нет, на этот раз Ярда прав, – авторитетным тоном неподкупного судьи заявляет Катя. – Жаловаться не годится. И класс должен быть соли… соли…

– Солидарным, – завершает Вашек со знанием дела, но успевает все-таки добавить: – Только ведь Филипп, собственно…

– Филипп не жаловался, – подхватывает в раздумье Андула. – Он же ведь про себя одного сказал. А тетрадку Ярда у него просто вырвал. Да и Беранкова все равно бы догадалась, что Ярда списал. А про Ярду Филипп вовсе не сознавался. Дело тут совсем не такое простое.

Пип идет к умывальнику. Кровь уже не течет. Но стереть ее мокрым носовым платком с рубашки и брюк не удастся. Только размазать.

– Давай помогу, – предлагает Андула.

– Иди ты куда подальше, – огрызается Пип.

До самого конца урока Марьянка старательно писала задание. Но когда прозвенел звонок, в тетради у нее не было ни одного примера. Только исчерканная промокашка. Даже Мартин всего не сделал, потому что Либа отобрала у него тетрадь. Но при этом ей пришлось объяснить, что она берет тетрадь, потому что так для всех будет лучше.

– Да мне тут все ясно, – пробовал возразить Мартин. – Оставь тетрадь, я доделаю. Все равно потом и тебе захочется сдуть, а понять ты ничего не поймешь.

Только Мартин плохо знает Либу. Когда речь идет об общих интересах, Либа не считается с собственным успехом.

– Времени уже нет. А потом, ты не мог бы передать мне расписку стекольщика?

(Марьянка на промокашке провертела дырку.)

– Ты сама принесешь стекло? Ведь не дотащишь!

– Неважно. Об этом мы потом договоримся. Впрочем, если бы ты хотел принести… Но все документы должны храниться у меня, понимаешь?

«Вымогательница», – начертала Марьяна на промокашке.

Мартин выуживает листок из сумки,

– Вот и хорошо, – довольна Либа. – Благодарю.

(Из дырки на промокашке выглядывает чудовище. В лохматых волосах у него – криво привязанный бант.) Мартин снова принимается что-то считать. Все равно уже не успеть. Звенит звонок.

– А ведь мог сделать! – вздохнул он.

Либа не слышит его слов. С распиской от стекольщика идет на свое место. И вдруг Марьянка, к собственному своему удивлению, подставляет ей подножку. Либа споткнулась, но удерживается на ногах. И даже не оглядывается. Ей даже в голову не пришло, что предмет, о который она споткнулась, была Марьянина нога и что нога эта очутилась на ее пути не случайно.

– Есть же люди, которым никогда не бывает стыдно, – отчетливо произносит Марьяна.

Только теперь Либа оборачивается.

– Ты что-то сказала?

– Да, – ответила Марьяна.

Внезапно у Марьяниной парты возникает Мартин.

– Ты просто псих, Марьяна, – говорит он.

Но Бара тоже не дремлет, она начеку.

– Так ты не хочешь зайти к нам за книгой? – спрашивает она Мартина.

Марьяна спускается вниз по лестнице. Собственно, не зная даже зачем. Делать ей внизу нечего, наоборот, ей положено гулять по коридору лишь на своем этаже. Только остановившись перед 6-м «Б», она осознает, зачем сюда пришла. Ей необходимо увидеть Пипа. Или Данку. А лучше и того и другого вместе. Двери класса распахнуты, Пип повернулся спиной. Возле умывальника. «Вот мама будет довольна, что он так тщательно моет руки перед завтраком. Нужно рассказать ей», – думает Марьяна. За Пипом стоит Андула и дает ему какие-то советы. Марьяна хочет уже помахать им и вдруг слышит голос Пипа, который хрипло бросает девочке:

– Иди ты куда подальше…

Что она ему сделала, эта Андула?

Марьянка входит в класс. Теперь уж она рассчитается с этой девчонкой. И это как раз то, что ей уже целый час, по крайней мере, хочется сделать. С Андулой так с Андулой – все равно. Марьянка смотрит на Пипову спину. И вмиг забывает, что только что с кем-то хотела рассчитаться. Теперь ей только бы схватить Пипа за руку и куда-нибудь увести. Но она знает, что так поступить ни в коем случае нельзя. Нельзя даже окликнуть Пипа по имени. Только исчезнуть, пока он не оглянулся.

Марьяна снова спускается по лестнице – на этаж ниже. Данкин класс в первом этаже. Вот только если их учительница задержится на переменку и станет любопытничать, чего тут Марьянке нужно… Но опасения напрасны. Отсутствие пани учительницы ощущается уже издалека.

«Заскочу хоть на минутку, – думает Марьяна. – Все равно скоро звонок».

Данкин голос она слышит уже с середины коридора.

– Моя старшая сестра тебя из окна вышвырнет, если ты хоть раз еще тявкнешь. До вечера работы хватит, пока все кости соберешь, – доверительно обещает она кому-то.

Рев в классе усиливается. Марьяна бросается к дверям, приготовившись кого-то выбрасывать из окна. И прежде всего этими дверями чуть не сбивает Данку. Сестра стоит рядом. Данка вздрагивает от такого внезапного нападения, но тут же приходит в себя. Хватает Марьяну за руку и тащит в коридор.

– Ты туда не суйся особенно, – говорит она. – Так лучше. Все равно всех-то ты не раскидаешь, но они пока этого не знают. Ничего страшного. Я сама с ними справлюсь.