Текст книги "Охотники до чужих денежек"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 2

Архитектурное решение дома, в котором проживала Эльмира со своими родителями с первых дней своей жизни, являло собой изыски взбесившегося градостроителя. Вернее, с самим домом все было в порядке. Уродством был их подъезд, возведенный через два года после сдачи дома в эксплуатацию.

А началось все с того, что между их домом и домом, стоящим напротив, образовалось некое подобие аэродинамической трубы. Там даже в жаркий летний полдень гулял жуткой силы сквозняк. Кому-то из высших чинов, проживающих в доме напротив, этот самый разгул ветров жутко действовал на нервы, и пришлось архитектурному отделу их района начать почесывать лысины. Слишком долго они голов не ломали.

Дом, где проживал этот самый недовольный чин, имел П-образную форму. Дом, в который впоследствии заселились родители Эльмиры, стоял торцом к нему. И вот эти самые недолго думающие градостроители ничего лучшего не придумали, как пристроить еще один подъезд, чтобы перекрыть буйные потоки воздуха.

И на свет божий появилась семиэтажная округлая башня, уродливым придатком прилепившаяся к торцу дома. Существовала она как бы обособленно. Двери подъезда выходили совсем на другую сторону, нежели все прочие подъездные двери дома. Планировка жилых комнат также была отличной от общего плана. Здесь на одной лестничной клетке мирно уживались и варианты хрущоб, и просторные комфортабельные квартиры с большими кухнями и широкими лоджиями. И все бы устраивало въехавших в эту башню жильцов, кабы не вид из окна. Об этом горе-проектировщики не удосужились подумать.

Устранив проблему ветродуя, они воздвигли дополнительный подъезд таким образом, что он буквально вклинивался во двор П-образного дома. И бедным новоселам открывался из окон лишь вид на окна соседнего дома и его жильцов, если те забывали задергивать шторы.

Квартира, куда въехали родители Эльмиры с новорожденной дочерью, располагалась на четвертом этаже и имела лишь одно-единственное окно, выходившее на соседнюю улицу, – кухонное. Все остальные смотрели во двор.

Мать Эльмиры, высокая стройная блондинка с глубоким контральто, очень часто выражала возмущение по этому поводу. Но отец, высокий мужчина с округленьким животиком и копной темно-русых волос, посеребренных сединой, посмеиваясь, говаривал своей супруге:

– Ну, Ангелиночка, полноте... Хорошо же живем! Весь мир как на ладони...

На что Ангелиночка, театрально потирая виски, стенала:

– Алик, дорогой, я не могу с тобой согласиться... – В этом месте она делала трагическую паузу и затем, бесовски блеснув глазами, заканчивала: – Ну на кой черт мне видеть, какого цвета панталоны у этой толстухи со второго этажа третьего подъезда?! А этот парень!.. Он же не носит трусов!..

Алик подхватывал «дирижерскую» палочку домашнего театрализованного представления и, удовлетворенно потирая руки, как бы мечтательно ронял:

– Да?.. Не знаю, дорогая, не знаю... Меня лично размер груди этой томной молодой леди с четвертого очень даже вдохновляет...

Они принимались дурачиться, хохотать, бегать, словно дети, друг за другом по комнатам (благо разбежаться было где), а Эльмирке в эти моменты хотелось мурлыкать от счастья.

Родителей своих она очень любила. Все ее детство, отрочество и юность прошли под лозунгом – люби ближнего, как самого себя. Ангелина и Алик были великолепной парой. Она не помнила, чтобы они когда-нибудь всерьез ругались. Единственным камнем преткновения было имя дочери. Нет, выбрали они его быстро и без споров. Но вот потом...

Мать, упорно не признавая никаких других производных от имени дочери, называла Эльмиру – Эммой. Отец, не желая ничего слушать, – Мирой. Подруги, не мудрствуя лукаво, – Элкой. Ну, а соседи, склоняясь из уважения к мнению опереточной певицы, величали ее Эмкой...

Так и жила она, откликаясь сразу на несколько имен. Совершенно не переживая по этому поводу и никогда не задаваясь вопросом: какое же из этих имен ей больше нравится. Должно быть, все. Главное, чтобы произносилось имя с должным теплом, уважением, любовью. В чем, в чем, а в этом она ущемлена не была никогда.

В школе ее неформальное лидерство было признано едва ли не с первого класса. В университете вокруг нее мгновенно возникали тусовки. И соседи по подъезду ласково глядели ей вслед. Ну, а о родителях и говорить нечего: они свою дочуню боготворили.

Эльмира была благодарным ребенком и старалась предков не огорчать. Отличная учеба, почти примерное поведение, веселый нрав. Было только одно маленькое но... Девочка совершенно не интересовалась мальчиками. Минула ее шестнадцатая весна, затем восемнадцатая. Все подружки, как говорится, давно разобрались по парам, а Эмма сидела одна.

Мать частенько ночами усаживалась на дочкину кровать и пыталась вызвать на откровенность, но та лишь хохотала ей в ответ:

– Ма, со мной все в порядке. Я не лесбиянка, не извращенка, не педофилка. Просто мое время еще не пришло...

– Как же так?! – Мать непонимающе скользила взглядом по фигуре дочери, позавидовать которой могла любая кинодива. – Ты созрела...

– Физически – да. Но нравственно... Нет, ма, я не хочу, как девчонки мои: целоваться и тискаться по углам с ровесниками, а потом глотать пригоршнями гормональные противозачаточные или бежать, округлив глаза, в аптеку за тестом на беременность. Это не мое. Я мечтаю, чтобы все было красиво! Как у вас с папой.

Ангелина притворно вздыхала, совершенно не собираясь посвящать дочь в их с папой маленькие семейные тайны. Отец появился на горизонте опереточной артисточки в тот момент, когда она была близка к мысли покончить жизнь самоубийством после очередного громкого романа, закончившегося жутким скандалом для обоих любовников.

Алик возник в ее жизни внезапно и как бы ниоткуда. Проработав в их труппе с год театральным художником, он пришел однажды к Ангелине в ее маленькую комнатку в коммуналке с букетом роз, да так там и остался. Более того, он прочно обосновался в ее жизни и сердце. Она просто жизни себе не представляла без милого Алика.

Алик на самом деле был милым. Более того, он был надежным, качество крайне редкое у современных мужчин. Он был верным. И до одури любил свою малышку Миру. Все материнские страхи по поводу ее запоздалого развития отец отметал со смешком:

– Мирка в меня. Я полюбил поздно, единожды и на всю жизнь. У нее будет так же, вот увидишь...

Поэтому Эльмира не особенно переживала по поводу вздохов матери. Она верила отцу. К тому же он почти всегда был прав.

Оказался он прав и в другом...

– Мы умрем с тобой, дорогая, в один день, – говаривал он, усаживая свою любимую Ангелиночку на подлокотник своего кресла и целуя ей ладонь. – Будем жить долго и счастливо и умрем в один день.

Жили они действительно счастливо, но недолго.

Тот страшный день, восьмое марта прошлого года – суматошный праздничный день, Эльмира запомнила отлично.

Спала в тот день она допоздна. Разбудил ее запах пирогов с корицей, особенно хорошо удававшихся матери. Потом над ухом раздался родной голос отца, оповестивший ее о том, что «солнце встало, что оно горячим светом по листам затрепетало». Эльмира сладко щурилась, улыбалась и все никак не хотела открывать глаз.

– Эммочка, кисуня моя, – промурлыкала мать с другого бока. – Вставай. Нам с папой нужно отлучиться ненадолго.

– Куда? – Эльмира приподняла голову и сонно заморгала. – Как отлучиться? Мы же собирались в гости к Симаковым!

– Будут и гости, вставай. – Мать ласково потрепала ее по розовой со сна щеке.

– Спать хочу, – обреченно выдала Эльмира и вновь уронила голову на подушку.

– Мирка, ну давай же попьем вместе чаю с пирогами! – слегка обиженно пробормотал отец, пощекотав ее за пятку. – А то уедем сейчас, а ты все пышки слопаешь.

– Не слопаю, я вас дождусь, – пообещала Эльмира. – Я вас дождусь. С чего это вдруг вам приспичило уезжать ни свет ни заря...

Родители рассмеялись, указав ей на то, что время давно перевалило за полдень. Попытались еще минут пять поднять упрямое чадо и, наконец взяв с нее твердое обещание не садиться без них за стол, укатили за каким-то непонятным сюрпризом.

Сюрприза не получилось.

Эльмира давно встала. Убрала постель. Привела себя в порядок. Даже решила ради праздника принарядиться, надев маленькое черное платье – подарок отца к Рождеству. А родители все не возвращались.

Час, второй, третий. Ожидание затянулось. Настроение начало понемногу портиться. Волны тревоги и раздражения на необязательных предков попеременно накатывали на нее, заставляя метаться по квартире в поисках занятия. Но оно не находилось. Книги не читались – строчки прыгали перед глазами. Телевизор невозможно было смотреть, настолько противными казались улыбающиеся счастливые лица телеведущих. К компьютеру подойти она не успела – раздался телефонный звонок.

Эльмира с поразительной четкостью помнила, как она шла к телефонному аппарату. Помнила, как обтерла трубку от муки, видимо, мать в процессе приготовления пирогов кому-то звонила. Помнила звук, раздавшийся, когда она сняла трубку, – какой-то резкий, металлический, щелчок. И голос...

Встревоженный... Нет, не то, обезумевший от чего-то страшного голос Симакова Геннадия Ивановича – друга отца и их общего друга. Он больно ударил в ушную перепонку.

– Эмма! Девочка моя, беда!!!

– Что? – Ей казалось тогда, что она говорит спокойно. Это только потом дядя Гена рассказал, что она, как и он, заорала в трубку жутким, не своим голосом.

– Машина... Их «Ауди» взлетела на воздух!!! – Дядя Гена отчего-то заплакал и затем, с трудом выдавливая из себя каждое слово, произнес: – Они мертвы, Эмма! Их больше нет, бедное дитя...

Все... На этом прежняя жизнь оборвалась, и все для Эльмиры закончилось...

Она не закричала, не забилась в истерике. Она аккуратно положила трубку на место. Минуту смотрела на нее с недоумением. И потом рухнула в обморок, причем пробыла в забытьи неделю. Нашел ее лежавшей на полу все тот же Симаков. Он спустя час взломал входную дверь. Он же вызвал и «Скорую помощь».

Похоронами занимались всем миром. Родственников не было, но друзей оказалось много, и каждый норовил внести посильный вклад в совершение этого печального ритуала. Эльмира на похоронах не присутствовала, поскольку была прикована к больничной койке.

Из больницы ее встречала верная Зойка с распухшим от слез лицом, дядя Гена и его жена Лариса. Она так же, как и Зойка, то и дело шмыгала носиком, а на кладбище, не выдержав, разревелась в голос. Сам Симаков тоже не смог сдержать слез, встав у могилы своих друзей.

Не плакала только Эльмира. Пустыми глазами она смотрела на памятник, который в кратчайшие сроки выполнили на заказ. На сером мраморе была запечатлена чета супругов Потехиных в день серебряной свадьбы. Они были счастливы, улыбчивы и на удивление красивы. Ниже шли какие-то строки о боли утраты, о незабвенном следе, оставленном на земле, и еще что-то сердцещипательное, что Эльмира никак не могла ни прочитать, ни понять.

Они выпили по сто граммов водки, поминая ее родителей, так как шел девятый день с момента их гибели. Оставили на могиле охапку желтых роз, любимых цветов Ангелины. И, стараясь не смотреть друг другу в лицо, двинулись прочь с кладбища.

Эльмира все время молчала. Она не плакала, не стонала, не говорила ни слова. Она просто инерционно двигалась в указанном ей направлении, и все.

Зойка надеялась, что, вернувшись домой, подруга наконец-то сможет разрыдаться, но этого не произошло. Девушка словно окаменела. Она вошла в квартиру. Не снимая обуви и пальто, прошла в комнату родителей и, широко раскинув руки, рухнула лицом вниз на их широкую кровать.

Зойка, следовавшая за ней незримой тенью, осторожно сняла с нее сапожки. Вытянула ее руки из рукавов. Накрыла пледом и пошла в кухню приготовить подруге бульон.

Вернулась она в спальню минут через сорок с дымящейся пиалкой густого куриного бульона. Эльмира спала. Ровное дыхание вырывалось из ее груди. Это немного успокоило взвинченную до предела Зойку.

Спит и спит. Пусть так. В конце концов каждый переживает горе по-своему. Пусть она молчит. Пусть не плачет. Глядишь, со временем все и утрясется. Время все лечит.

Но с Эльмирой дело обстояло иначе. Чем больше проходило времени, тем более странным казалось ее поведение. Ну нервозность – это понятно, некоторая замкнутость – это само собой разумеющееся после такого потрясения, но любопытство... Это, по мнению Зойки, не лезло ни в какие ворота.

– Зачем тебе это?! – кричала она на подругу, возмущаясь очередным желанием той разузнать что-то о ком-то. – Что это изменит?!

– Понимаешь, – при этом Эльмира склоняла головку набок, устремляла взгляд куда-то внутрь себя и говорила: – В нашей жизни не может быть мелочей. Не может быть никаких случайностей. Все, буквально все имеет смысл. Каждая букашка должна выполнить при жизни определенную миссию. И если вооружиться знанием о происходящем вокруг, можно управлять событиями. Можно предотвратить что-то. Или, наоборот, способствовать ускорению чего-то долго-жданного...

– Элка, перестань! – молила ее Зойка, пугаясь всякий раз такого вот странноватого взгляда подруги. – Умоляю тебя! Что произошло, то произошло. Изменить что-либо мы уже не в силах. Да, даже вернув тот день, что ты смогла бы сделать?!

– О-о! – В этом месте лицо Эльмиры обычно искажала гримаса дикой боли. – Все было бы по-другому, понимаешь?! Я бы встала пораньше. Я бы узнала, что за сюрприз они собирались преподнести. Кто звонил моей матери, или кому звонила она. Может, в этом звонке и заключался смысл того, что случилось...

– Почему ты не хочешь признать, что эта трагедия – случайность?! – Тут Зойка обычно принималась плакать. – Тебе же было сказано в милиции, что рядом стоящая машина – точно такая же «Ауди» (марка, цвет, год выпуска), которая лишь слегка пострадала при взрыве, – была напичкана наркотиками. И что, по всей видимости, взрыв предназначался хозяину той машины, а не твоим родителям! Кто-то просто ошибся, и все...

– А если бы я проснулась и села пить с ними чай, то они, возможно, припарковались бы в другом месте... – задумчиво предположила Эльмира, зябко обхватывая себя за плечи. – Никто бы тогда не взорвал их «Ауди». Они были бы сейчас со мной...

– Их нет! – стараясь быть жесткой, обрывала ее Зойка, и разговор заходил в тупик.

Эльмира после этого, как правило, сворачивалась комочком на кровати родителей, замирала на какое-то время и минут через пятнадцать-двадцать засыпала.

Зойке это с каждым днем нравилось все меньше и меньше. Однажды она, не выдержав очередной такой беседы, сделала анонимный звонок психоаналитику.

Тот внимательно выслушал ее, задал несколько наводящих вопросов и затем, печально вздохнув, посоветовал:

– Вам нужно сделать так, чтобы ваша подруга разрыдалась.

– То есть? – не сразу поняла его Зойка.

– Понимаете, стресс не находит выхода, если можно так выразиться. Она замкнулась в себе.

– Но она говорит об этом! – возразила Зойка.

– Это понятно, но она замкнулась в своей боли. Она никого не допускает к ней. Она, возможно, не хочет, чтобы кто-то видел, как сильно она страдает. А может, просто сама не осознает всю глубину этой боли. Мне очень тяжело диагностировать этот случай по телефону, но тем не менее я бы посоветовал вам довести свою подругу до слез...

И Зойка начала планомерно и целенаправленно изводить подругу душещипательными рассказами. Та слушала ее какое-то время молча. Но однажды перебила, посмотрела на нее глазами раненого животного и попросила:

– Зой, не нужно этого. Мне очень больно.

– Да заплачь ты наконец!!! – И Зоя сама разревелась. – Заори на меня, избей, разрыдайся, только не молчи и не спи так страшно!!!

– Как страшно? – непонимающе склонила головку Эльмира.

– Как... как мертвая... – Зойка уже ревела в голос.

Эльмира же внешне оставалась спокойной.

И вот теперь... Шестого марта... Почти год спустя после трагедии это произошло.

Подруга рыдала. Слезы текли по ее щекам. Губы кривились, не в силах сдержать вопли, прорывавшиеся из глубины ее души. Крики были неосознанными, бессвязными, но они несли с собой освобождение. Во всяком случае, Зойка на это очень надеялась. Она готова была расцеловать в обе щеки неведомого ей Данилу, пробудившего Элкино горе ото сна и помогшего ей наконец-то излить его на кого-то. Пусть это будет она – Зойка. Пусть ей почти так же тяжело, как и Элке, но она все выдержит. Ради нее она все выдержит, потому что она любила подругу. Любила как сестру родную, не дарованную ей судьбой. Любила, как любила бы родную мать, если бы та не была кукушкой. И еще Зойка знала, что вдвоем они способны вынести все. Преодолеть и победить любую боль и горе. Лишь бы только быть им рядом. И лишь бы не было между ними недосказанности, что непременно воздвигнет рано или поздно преграду.

Лишь бы не было этого «лишь бы», а все остальное им по плечу...

Глава 3

Эльмира, взвизгнув тормозами своего «Форда», уткнулась бампером в ступеньки крыльца и резко распахнула дверцу. Тетя Зина со своей старушкой-сестрой, вечные сторожа подъездной двери, мгновенно подобрались и подобострастно заулыбались.

– Чегой-то рано? – прошамкала старушка, подслеповато щурясь в сторону девушки. – Чегой-то не на работе?

«Тебе-то что?!» – чесался язык для грубого ответа, но Эльмира сдержалась. В конце концов ее же салом ей же, как говорится, и по... Н-да, ну неважно. Сестры были ни при чем. Это Верка Васильевна устроила ей вчера выволочку, а не они.

Она коротко улыбнулась женщинам и невнятно пробормотала что-то о вынужденном отпуске. Не посвящать же их в то, что с работы она ушла. Причем ушла совсем и возвращаться туда больше не собирается. Глупо было бы и объяснять им истинную причину ее ухода.

Эльмира тяжело вздохнула и открыла багажник. Большая яркая коробка, оклеенная бумажным скотчем. Теперь бы еще донести ее как-то...

– Помочь? – раздалось у нее над ухом.

От неожиданности Эльмира вздрогнула и едва не выронила свою ношу, но быстро справилась с замешательством.

Оборачиваться на голос смысла не было. Она и так знала, кому он принадлежит. И как только наглости хватает после того, что произошло, навязываться с чем бы то ни было, пускай даже и с помощью?!

– Эльмира, давай помогу. Лифт не работает...

– Черт! – выругалась она, представив себе подъем по лестнице с громоздкой коробкой.

– Эльмира, не капризничай. Давай сюда коробку.

Тут уж она не выдержала и оглянулась. Ну, во-первых, для того, чтобы своим уничижительным взглядом дать понять наглецу, что не такая уж она немощная и в помощи не нуждается. А во-вторых...

Во-вторых, придумать не получилось. Как и взгляда уничижительного не вышло. Потому как Данила... простой русский парень, совдеповский до мозга костей, невзирая на его новомодный прикид от «кого-то там», смотрел на нее виноватыми из виноватых глазами и делал робкие попытки растянуть свои губы в улыбке.

– Чего тебе? – все же сумела она охладить его пыл ледяным тоном.

– Помочь хочу, – последовал незамысловатый ответ.

– Маме своей иди помоги, – попыталась съязвить она и тут же устыдилась.

Нет, ну в самом деле, чего крыситься? Он-то разве виноват, что мамаша его рождена от Гарпии Мегеровны? Он вон даже и не похож на нее нисколько. А если приглядеться, то очень даже и симпатичный. И если бы не его взгляд, то с большой натяжкой, конечно же, но мог бы сойти за современного городского денди.

Взгляд Данилы заслуживал особого внимания. Вчера Эльмира его помнила полным боли и скорби какой-то непонятной. Несколько месяцев назад, когда он, карабкаясь на четвереньках по лестнице, соблаговолил поднять голову и взглянуть на проходившую мимо него девушку, ничего, кроме ненависти и отчаяния, в его взгляде не было. Сейчас же его глаза были непроницаемы. Полное отсутствие чувства, мысли и какого бы то ни было смысла. Холодный, пустой, скорее даже застуженный какой-то взгляд глубоко посаженных светло-голубых глаз. Попробуй разберись, что там в нем, в этом парне, что таится за его доброжелательностью?

– Эльмира, – окликнул он ее хриплым голосом, занервничав от ее пристального взгляда. – Так что?

Она буквально швырнула коробку ему на руки, буркнула невнятно: «Неси». Сама же задержалась у раскрытой двери машины.

Данила скрылся в подъезде, а тетя Зина, заговорщически ей подмигнув, ходко потрусила в ее сторону.

– Эмка, не нужен он тебе, девка! Не нужен! – зашипела она ей почти в ухо. – Дурной парень, поверь! Как вернулся с Чечении своей, так головой совсем тронулся.

– Да? – вроде как рассеянно обронила Эльмира, протирая панель машины фланелевой тряпочкой. – Может быть, может быть...

– Не может, а точно! Ты на меня зла не держи, что я Верке сказала. Да я и не со зла! Говорю ей, Эмка, мол, твоим малым интересуется, может, просватаем молодых? А она, вишь, образина лысая, чего удумала!!! Ой, нечисто здесь, Эмка. Ой, нечисто...

– Чего нечисто-то, теть Зин? – Эльмира захлопнула дверцу машины, поставила ее на сигнализацию и медленно двинулась к подъездной двери.

Медлительность ее, конечно же, была нарочитой. Шутка ли разжиться сведениями вот так вот, за здорово живешь! Не раскрывая рта, не опускаясь до мелочных расспросов. А тетя Зина, к чести ее болтливости сказать, сведения выплескивала из себя бурными потоками.

Оказывается, Данила стал объектом внимания не только ее извращенного любопытством ума. Многие, очень многие интересовались: с чем же на самом деле связана такая метаморфоза? Откуда у парня, зимой и летом ходившего в одних и тех же кроссовках, вдруг такие деньжищи? Клад нашел? Черта с два! Богатый родственник в Америке умер? Ага, у них никого, кроме мамашиного брата-алкаша, отродясь не было. И преставился тот уже года два тому назад, не оставив им ничего, даже девяти метров в коммуналке, которые успел пропить еще при жизни.

Наркотики!

Произнося это страшное слово, тетя Зина едва не забилась в конвульсиях.

– Сама видела! – продолжала она шипеть, удерживая Эмму за рукав куртки и не давая той войти в подъезд. – На машинах к нему ездють и ездють. С чего, спрашивается?! Криминал смотрю, не дура! Ясное дело – оружие и наркотики.

– А может, он работает где? – сделала все же девушка робкую попытку вступиться за Данилу, который сейчас где-то наверху терпеливо ждал ее появления.

– Ага, министром! – злобно фыркнула тетя Зина. – У него же десять классов да ПТУ. Кем он может работать-то? Так что, девка, держись от него подальше! Мы все за тебя очень сильно переживаем.

– Кто это мы? – опешила Эльмира, удивленно взирая на соседку.

– Общественность, – авторитетно заявила та и стукнула себя кулаком в грудь, упакованную в камуфлированный ватник. – Родители твои умерли, царствие им небесное. Вот мы за тебя теперь в ответе. Ты у нас всю жизнь перед глазами. Любим мы тебя.

– Чего же тогда вчера не вступились? – недоверчиво хмыкнула Эльмира, уже нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

– Да не было меня в тот момент! За хлебом черти меня унесли! – Тетя Зина в сердцах плюнула себе под ноги. – А эта злобная старая калоша накинулась на тебя. Ох, я ей потом выдала!.. По полной выкладке, Эмка, получила она от меня. Говорю, если еще раз девку тронешь, парня твоего в каталажку засажу. Испугалась, аж побелела вся...

– Ладно вам, теть Зин, пойду я. Заждался он там, наверное.

Соседка любовно оглядела девушку с головы до пят и удовлетворенно произнесла:

– Такую-то кралю да под этого бирюка!.. Да не в жисть! Ладно уж, иди, голуба...

Эльмира уже успела подняться на три ступеньки первого лестничного пролета, когда в спину ей полетело:

– А чегой-то купила-то? Чего в коробке-то?

«Зойка права», – обреченно подумалось ей в тот самый момент. – С любопытством пора подвязывать. Не очень-то это... приятно».

Но не ответить любопытной соседке она не могла, поэтому, смущенно прокашлявшись, крикнула первое, что пришло ей в голову:

– Утюг.

– Это такой-то большой? – недоверчиво заморгала тетя Зина и закрутила головой. – Коробка-то как с телевизором. Да тяжелая. Данилка-то еле унес!

– А он это... – принялась соображать на ходу Эльмира. – Он прямо с гладильной доской упакован.

– Чегой-то доска-то маленькая? – все не унималась соседка.

– Складная она, тетя Зина, складная...

Поскольку вопросов больше не последовало, Эльмира скорыми шагами принялась взбираться к себе на четвертый этаж.

Да... Быть объектом чьей-то излишней любознательности не такой уж это и кайф. Пора, пора завязывать с расспросами. К тому же лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Чем, собственно, она и собирается заняться. Времени для наблюдений у нее теперь предостаточно. Подручными средствами для этого она разжилась, так что теперь надоедливых «а где», «а почему и для чего» от нее никто не услышит. Можно, можно обойтись и без расспросов. Вот уж никогда бы она не подумала, насколько раздражает чье-то пристальное внимание к твоей собственной персоне.

Но на этом интерес посторонних к ее личности не иссяк...

Данила сидел на корточках, опершись спиной о ее дверь и пристально разглядывал английские буквы яркой этикетки, наклеенной на коробку.

– Знакомую букву ищешь? – не удержалась от колкости Эльмира, рыская в сумочке в поисках ключей.

– Да нет... А зачем тебе подзорная труба с такой оптической мощностью? – вдруг выпалил Данила, чем едва не заставил ее присесть от неожиданности.

– Открывал коробку?! – прищурилась она подозрительно.

– Зачем? – совершенно спокойно пожал он плечами. – Просто... Ну... Видел я такие коробки. Знаю, что в них.

– Молодец, если знаешь, – ворчливо пробормотала она, открывая дверь в свою квартиру. – Поставь у порога, и спасибо тебе.

Эльмира по наивности своей полагала, что ее слов окажется достаточно для того, чтобы Данила проникся пониманием, откланялся и закрыл за собой дверь. Но не тут-то было.

Держа в руках тяжелую коробку так свободно, словно это был спичечный коробок, он огляделся в прихожей, скинул ботинки и без приглашения двинул в глубь квартиры.

Вторжение это было Эльмире более чем неприятно. И не потому, что Данила вызывал в ней болезненное любопытство, и этот интерес подпитывался смутным подозрением в его связях с криминальными структурами. И даже не из-за вчерашнего инцидента. А скорее всего потому, что за минувший год Эльмира усиленно старалась свести число визитов за порог ее квартиры до минимума.

Но Даниле было глубоко плевать на ее нежелание пускать его, потому как, водрузив коробку в гостиной на инкрустированный столик, стоящий у окна, он пошел гулять по комнатам. Сначала обошел по периметру гостиную. Особое внимание уделил картинам на стенах.

– Копии? – заинтересованно блеснул он глазами в сторону Эльмиры.

– Нет, а что? – Она с подозрением взирала на соседа, но попросить его уйти отчего-то стеснялась.

Он почему-то удовлетворенно хмыкнул и пошел в спальню родителей. Там он долго не задержался, сразу перейдя в соседнюю комнату. Та служила Эльмире, как и ее покойным родителям, кабинетом. Стены сплошь заставлены стеллажами с книгами, двухтумбовый письменный стол. Компьютер в углу на специальном столике. Пара офисных кресел на колесиках. В углу мольберт с набросками отца. Рядом с мольбертом стол с красками и кистями. Ничего заслуживающего внимания там для гостя также не оказалось, и он по-хозяйски распахнул дверь ее комнаты.

Только тут она вспомнила, что так и не убрала постельные принадлежности с широченной софы, торопясь на работу. Пижама, состоящая из коротенькой кофточки и легкомысленных шортиков, также валялась поверх скомканного одеяла.

– Проспала? – догадливо хмыкнул Данила и, взяв двумя пальцами пижамную кофточку, поднес ее к лицу. – Пахнет ребенком...

– Фетишизмом страдаем?! – гаденько разулыбалась Эльмира, смерив с головы до ног кряжистую фигуру парня. – Или чем?

– Или чем, – кивнул Данила, совершенно не обидевшись.

– Слушай, – вдруг ни с того ни с сего вспылила Эльмира, выдергивая предмет своего туалета из его рук и отшвыривая на постель. – Ты все посмотрел?!

– Нет. – Он целенаправленно двинулся далее, на ходу приговаривая: – Остались кухня, ванная и туалет.

Места общего пользования вызвали у него восторженное восхищение. Данила долго гладил нежно-розовые мраморные стены ванной комнаты, таращился в зеркальный потолок и без устали щелкал выключателем, пытаясь понять, где же все-таки спрятаны светильники.

– Наигрался? – поинтересовалась Эльмира, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не выставить гостя вон.

– Почти... – весело ответил он и пошел в кухню. На пороге он остановился и пробормотал ошарашенно: – Вот это да!!!

Эльмира проследила за его взглядом, шарящим по стенам, и так и не смогла понять, что же так его поразило. Ну кухня карельской березы. И что? Стойка, разгораживающая восемнадцатиметровую комнату надвое. У стойки высокие стулья с никелированными ножками. Обеденный круглый стол со стульями. Все как будто бы обычное. Наверное...

– Шикарно живешь, сиротка, – еле слышно вымолвил Данила и, переступив порог кухни, двинул к стойке. – Можно бокал вина?

Эльмира фыркнула возмущенно, но комментировать наглость соседа не решилась. Кто его знает, что у него на уме? Может, он на самом деле с криминалитетом дружбу водит. Не резон ей, живущей одной в такой большой квартире, на рожон лезть и вызывать неудовольствие таких опасных парней, как Данила. А в том, что Данила опасен, она почти уже и не сомневалась. Вернее, стал опасным. И стал, судя по всему, совсем недавно. Разве же позволил бы он себе подобную вольность по отношению к ней в прежние-то времена? Три «ха-ха»! Прежде, встречаясь с ней у лифта или на лестнице, когда подъемное устройство отказывалось служить, Данила старался слиться со стеной и сделаться как можно незаметнее, а сейчас...

– Красное, белое? – угрюмо поинтересовалась девушка, открывая дверцы бара.

– Мне все равно, – последовал ответ, в котором она почти не сомневалась. Станет он выбирать – как же, если от него самогонкой за версту воняло совсем не так давно...

Эльмира достала фужер, наполнила его до краев и молча поставила его перед гостем.

– Пей! Пей и уходи!

– А что так? – Парень исподлобья уставился на нее, хватая тонкую ножку бокала узловатыми пальцами.

– У меня дела, – коротко отрезала девушка и уселась на высокий стул напротив соседа. – Важные...

– Ага... – Данила пригубил вино в бокале и, сделав глоток, вновь поставил его на стойку. – За кем следим?

Она сделала глубокий вдох, округлила глаза, покрутила головой, возмущенная поведением обнаглевшего донельзя гостя, и лишь затем с шумом выдохнула.

– Понял, – хмыкнул он коротко. Поставил локти на стойку. Сцепил пальцы в замок и уложил свой подбородок на них так, что большая часть его лица оказалась скрытой от глаз хозяйки. Он помолчал несколько мгновений и вдруг глухим голосом позвал: – Эмма... Эльмира, посмотри на меня...