Текст книги "Заложники Петра I и Карла XII. Повседневный быт пленных во время Северной войны"

Автор книги: Галина Шебалдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Пожалуй, самыми резонансными и массовыми случаями нарушения религиозной свободы были насильственные действия царских подданных по перемене вероисповедания рядовым пленным и депортированным. В Швеции хорошо знали о подобных эксцессах, а полномочные представители шведских пленных в России регулярно писали во все властные инстанции и самому царю с просьбой прекратить подобное «варварство». Иногда казалось, что их активность может дать реальные результаты. Например, довольно сильное впечатление на русские власти произвело прошение генерала Адама Левенгаупта от 30 октября 1717 года, в котором он жаловался, что с пленными обращаются, «словно это бессловесные твари и неодушевленные вещи», и что ни в одной христианской стране недопустимо такое поведение по отношению к военнопленным. Ответом стал сенатский указ, запрещающий среди прочего насильственное крещение. Но не прошло и нескольких месяцев, как выяснилось, что действенной силы запрет не имел, так как массовые нарушения свободы вероисповедания по-прежнему активно происходили на частном уровне.

Субъектами таких действий в первую очередь становились депортированные жители прибалтийских провинций, которые с негласного согласия властей рассматривались в качестве законной «добычи войны». Их положение было по-настоящему бесправным.

В Москве и Новгороде на некоторых рынках существовали специальные места, где торговали пленными «свейской» или «чухонской породы». В Москве этот торг шел на Ивановской площади. Резидент Книперкрона часто сообщал царю и московским властям конкретные случаи, как, например, в 1703 году, что некий «грек по имени Заб… купил 2 женщин, Марью и Варвару, и 3 девок, Елену, Анну и Софью, и намерен в турецкую землю и вечное порабощение провести». Он же в 1707 году сообщил, что, несмотря на запреты, «персидский купец уже 20 шведских пленников держит на своей службе и хочет увезти с собой».

Факт насильственного крещения стал особенно заметен после подписания мирных кондиций в Ништадте и начала возвращения пленных на родину. Тогда, по требованию шведской стороны, Сенат распорядился предоставить подробные росписи депортированных и военнопленных, находящихся в частном владении. Оказалось, что большая их часть уже стала православными и за истечением лет доказать насильственность перевода их в православную веру практически невозможно: многие были вывезены в малолетнем возрасте и ничего другого уже и не помнили, их дарили, продавали, передавали по наследству. В конечном итоге получив при крещении русские фамилии, они быстро и бесследно растворились в море Ивановых, Петровых или в лучшем случае Шведовых.

Не вызывает особого удивления то, что часть иностранцев обеих армий, оказавшись в плену, не только принимали новую службу, но и меняли религию. Так поступили в начале войны несколько человек из свиты главнокомандующего русскими войсками при Нарве герцога де Круа. Уже в 1704 году они перешли в лютеранство и, по словам Хилкова, «уволены из аресту и службу ищут». Довольно много прибалтийских дворян после того, как Петр взял Прибалтику, поступили на русскую службу, а некоторые даже сменили вероисповедание [39]39
  Кстати, среди них были предки знаменитых людей русской истории: Крузенштерн, Толь, Энгельгардт, Врангель и пр.


[Закрыть]. Следует отметить, что власти обеих стран очень строго оценивали решение соотечественников о перемене веры. «Изменивший своему королю й отечеству» – так писал один из шведских мемуаристов. Примечательно, что царь Петр учел это и, приглашая каролинов на службу, не настаивал на обязательном переходе в православие.

Смена вероисповедания между тем была одним из немногих законных способов выйти из статуса военнопленного. В России дальнейшее положение таких пленных было более благополучным и перспективным, чем в Швеции. Доброволец, выразивший желание поступить на царскую службу, не только получал жалованье больше, чем у русских равночинцев, но и имел право выбора службы. Например, некий Эрик Друандер, который в 1717 году принял православие и женился на русской, первоначально был определен сборщиком дани, но в 1720 году он попросил перевести его на службу по военной части, что и было удовлетворено вышестоящими инстанциями.

Добровольно принимали решение о смене вероисповедания те пленные, которые пытались защититься от каких-либо неприятностей. Так поступил, опасаясь мести товарищей, адъютант Бринк, донесший русским властям о крупном заговоре в Казани, после чего многие из его однополчан провели несколько лет в тюрьме в кандалах, на хлебе и воде. «Плут и бездельник» крестьянин Филипп Никитин, причинивший, по словам Хилкова, немало бед русским купцам, также из страха перед разоблачением и наказанием сбежал на шведскую территорию, чтобы стать «за королем и перенять веру».

И еще один любопытный факт. Религиозная толерантность русских властей способствовала распространению среди пленных каролинов сравнительно нового течения – пиетизма. Последователями взглядов профессора Франка из немецкого города Галле были многие офицеры. Особо активную деятельность пиетисты развернули в Сибири. Капитаны Врех, Страленберг, Крейц, лейтенант Пальм вели регулярную переписку с Галле. Особую актуальность и популярность среди сибирских пленных получили идеи необходимости испытаний как средства приближения к Богу и обязательной практической деятельности. Эти постулаты создавали основу для поддержания духа, столь необходимого в тяжелейших условиях многолетнего плена. Не стоит забывать и о щедрой материальной помощи, которая приходила из Германии. На присланные 2 195 рублей 79 копеек в Тобольске были построены кирха, школа и больница, которые стали заметным явлением в жизни не только пленных, но и самих сибиряков.

С кафедры открывшейся в ноябре 1713 года в Тобольске кирхи проповедники призывали приспосабливаться к условиям плена, актиризировать все резервы для того, чтобы выдержать ниспосланное свыше испытание. И каролины искренне старались выполнить указания. Пытаясь войти с местными жителями в контакт, они не препятствовали тому, чтобы их дети играли с русскими детьми, учились вместе в новой школе. Многие военнопленные с благодарностью принимали помощь и охотно делились своими знаниями. За годы плена появилась не одна русско-шведская семья, родились дети. Вступили в брак с русскими женщинами секунд-лейтенант Гертель, капитан фон Хаакен, лейтенант фон Витте и другие. Любопытно, что вступление в брак шведского пленного с русской подданной не влекло за собой обязанности по перемене им веры. Но выходившая замуж русская женщина и дети, родившиеся в этом браке, считались православными. Данное положение было закреплено синодским указом от 23 июня 1721 года и специальным посланием Святейшего Синода к православным «О беспрепятственном их вступлении в брак с иностранцами». Законодательно оформленные ограничения привели к тому, что после заключения мира во многих смешанных семьях происходили трагедии, вызванные тем, что жены с детьми не могли уехать из России вместе со своими мужьями.

Фридрих Вильгельм Берхгольц в своих мемуарах описал историю молодого гвардейского прапорщика по фамилии Тернер, который во время плена женился на русской и у них родилась дочь. Он был очень опечален фактом того, что по царскому приказу его семья не могла с ним уехать в Швецию. Только многократные просьбы тайного советника Бассевича, обращенные к князю Меншикову, помогли тогда благополучно разрешить ситуацию. Но история Тернера была скорее исключением, так как большинство шведских мужей оставляли своих русских жен, уезжали на родину, где вскоре женились на соотечественницах.

Противоположной была ситуация в Швеции, где власти обязывали пленного менять вероисповедание при вступлении в брак. Кстати, с 1716 года для заключения такого брачного союза требовалось личное разрешение короля.

Материальное положение

Материальное положение пленных в России и Швеции в годы Северной войны было очень непростым, а временами совершенно непереносимым, так как часто приводило несчастных к болезням, а то и к смерти. Фундамент их материального положения составляли несколько правил, которые были традиционными для всех европейских войн, как предшествующего Средневековья, так и текущего – Нового времени.

1. Офицеров и высших статс-служителей, находившихся при армии, должно содержать их собственное правительство путем перевода им жалованья (как правило, половины).

2. Рядовой и унтер-офицерский состав пленных находился на попечении «принимающего» государства путем выплаты им кормового содержания.

Безусловно, эти правила не были догмой; время и конкретные обстоятельства вносили свои коррективы. Это очень хорошо заметно на примере положения русских и шведских пленных в годы Северной войны.

Правительствам России и Швеции понадобилось несколько месяцев после начала войны для того, чтобы активизировать историческую практику и регламентировать порядок материального содержания пленных. Петр I сделал все чуть быстрее, а Королевский совет потратил несколько месяцев на согласование с Карлом XII. Одним из первых важных шагов по организации материального снабжения было назначение уполномоченных лиц из числа пленных. С русской стороны обязанность получения и распределения денег последовательно выполняли резидент А.Я. Хилков, князь Я.Ф. Долгорукий, а после его бегства в 1711 году – князь И.Ю. Трубецкой, затем, после отъезда Трубецкого на родину в 1718 году, – майор Григорий Фустов.

Со шведской стороны решением материальных вопросов занимался резидент Книперкрона; после 1704 года к нему присоединился нарвский комендант генерал-майор Геннинг Рудольф Горн, а после Полтавы все перешло под контроль специально созданного по приказу короля органа, Фельдт-комиссариата, во главе которого были походный министр граф Карл Пипер и фельдмаршал граф Карл Густав Реншельд. Когда умер Пипер в 1716 году и был обменен Реншельд в 1718-м, Фельдт-комиссариат ненадолго возглавил генерал Адам Людвиг Левенгаупт, а после его смерти в Москве в 1719 году руководство перешло к генералу Карлу Густаву Крейцу. На местах пребывания крупных групп шведских пленных этим вопросом занимались утвержденные королем старейшины – ольдерманы. Такая четкая структура, по сути, была копией системы шведской армейской централизации и помогла многим шведам выжить в плену. В функции таких старейшин выходили сбор и передача писем каролинов, наблюдение за порядком жизни колоний и соблюдением прав пленных. Но главное – получение и распределение денежных средств. Со временем шведские уполномоченные получили разрешение приезжать в Москву для того, чтобы ускорить процесс получения пленниками денег. У русских пленных не было такой четкой структуры, но князь Долгорукий, а затем и Трубецкой использовали другую схему. Якову Федоровичу удалось создать целую сеть из своих доверенных лиц, которые по его доверенности получали деньги для пленных «московитов».

Один из таких случаев был зафиксирован властями и стал предметом специального разбирательства. Князь Долгорукий, проезжая Евле в феврале 1711 года по дороге к русско-финской границе, куда его везли для запланированного обмена, дал местному пастору Шэферу денег с просьбой передать их русским пленным в Евле и Упсале. Власти беспокоились, что некоторые из таких помощников могли передавать какие-то запрещенные сведения.

На протяжении всей войны и российское, и шведское государства столкнулись с большими трудностями, выполняя обязательства по содержанию своих подданных – попавших в плен офицеров и статс-служителей. Их положение, как известно, напрямую зависело от того, насколько оперативно будут поступать деньги с родины. Какова была технология самого процесса поступления и распределения денег? Безусловно, никто не возил через границы коробки и чемоданы с деньгами. В Европе уже довольно давно существовали банки и торговые дома, а в России активно работали их представители. Именно купцы и банкиры прежде всего иностранного происхождения стали посредниками, через которых происходило движение денежных средств. Установить имена тех, кто участвовал в этом процессе, довольно просто, так как сохранилось большое количество выписанных векселей, кредитных договоров и отчетов.

В отчетах князя Долгорукого названы имена тех, кто участвовал в переводе денег по векселям для русских пленных; это, в частности, английский консул К. Гутвель, голландский банкир Д.Гутман, голландский купец Д. Артман, гамбургский банкир М. Поппе. Переводами для шведских пленных в России активно занимались шведский банкир Густав Харделоф, английский банкир в Стокгольме Роберт Кембел и его поверенные.

Большинство переводов проходили через Амстердам и Гамбург, банковские столицы тогдашней Европы, а основным инструментом таких финансовых операций были векселя. Конечно, кредиторы шли на определенный риск, но с лихвой компенсировали его, получая проценты по займу, да и стоимость самих векселей все время росла.

Стоит сразу отметить следующее: с начала войны до 1709—1710 годов (то есть до Полтавы) более сложным было материальное положение русских пленных, а затем, вплоть до 1721 года (Ништадтского мира), с б ольшими трудностями столкнулись шведские пленные. И дело тут было не только в увеличившемся в десятки раз количестве пленных. Основным препятствием на пути своевременного и достаточного финансирования стало тяжелейшее состояние экономики Швеции. Затянувшаяся война бесконечно требовала новых людских и сырьевых ресурсов.

Кстати, об этом прекрасно знали в Москве, в частности, из сообщений Хилкова. Он уже в самом начале войны писал, что шведское «государство от податей разорилось» и у многих приходится брать деньги в долг. В частности, «у голандцев взяли в долг 200000 рублей».

То, что в шведской казне катастрофически не хватает денег, скоро ощутили на себе пленные каролины, которые годами не получали денег с родины. Этот факт подтверждается не только их многочисленными письмами и прошениями, но и сделанными позднее подсчетами. Пленный секретарь Иоаким Дитмер, через которого проходили деньги в Сибирь, писал, что более или менее регулярно деньги из Швеции поступали только в 1712, 1714, 1715 годах. В 1716 и 1717 годах их вовсе не было.

Составленные по возвращении капралом Бруром Роламбом отчеты в получении жалованья во время плена свидетельствуют, что в 1709, 1711, 1713, 1719 и 1722 годах он не получил ни одного эре, а полученные в остальные годы крохотные суммы могли обеспечить лишь убогое существование. Жалованье его за все годы плена должно было составить 960 далеров, а получил он чуть более 374. Подробный отчет, составленный лейтенантом Упландской кавалерии Олофом Хордом, позволяет выяснить, что общая сумма полученных им с 1708 по 1721 год денег от шведского правительства составила 15,01 процента от тех средств, которыми он располагал в эти годы. Капитан Карл Фридрих Толь, попавший в плен под Переволочной, подсчитал, что за проведенные им в плену годы он должен был получить не менее 1000 далеров, а получил всего 179 далеров 18 эре.

Ситуация с материальным положением русских пленных развивалась неоднозначно. С одной стороны, финансовые отчеты о переводимых суммах показывают постоянный их рост. По сохранившимся, хотя и не совсем полным, данным в 1704 году из России в Швецию переведено 11 853 ефимка, 28 белых [40]40
  Белыми называли талеры бранденбургско-прусского происхождения.


[Закрыть]. Далее идут более регулярные записи и, возможно, переводы: за 1707 год – 8300 рублей, за 1708 год – 9056 рублей 16 денег, за 1709 год —9796 рублей 16 денег, за 1710 год – 11317 рублей, 23 алтына 2 деньги, за 1711 год – 17642 рубля, за 1713 год – 1253 человекам «в Свею» было переведено 13 338 рублей, за 1714 год – 1226 человекам – 13625 рублей 15 алтын 2 деньги. В то же время прошения о материальной помощи, поступавшие в русские инстанции от бывших пленных, свидетельствуют о сложности положения тех, кто зависел только от жалованья с родины.

В челобитной одиннадцати русских пленных, освободившихся из шведского плена в 1720 году, сказано, что в 1714, 1715, 1717 и 1718 годах «жалование» им давали неполное или вообще его не было. Каптенармус Веригин не получал жалованье девять лет, а сержант Малышев, находившийся в плену с 1713 года, получил жалованье из Москвы только на полгода в 1713, 1716, 1719 годы.

Многократно увеличившиеся после Полтавы трудности в материальном снабжении своих соотечественников заставили шведские власти вернуться к практике взаимозачетов. Взаимный зачет противниками выданных денежных средств пленным практиковался с самого начала войны. Доказательства этого встречаются начиная с 1701 года. Предполагалось, что этот способ должен был избавить несчастных пленных от многомесячного ожидания денег, а казну от переплаты процентов посредникам. Инициатива могла исходить как от властей, так и от самих пленных. Как правило, это были представители состоятельных и аристократических фамилий. Например, полковник Г. Эншельд и ротмистр Р. Ливен, попавшие в плен при Эрестфере в 1701 году, практически сразу обратились к шведским властям с просьбой о выдаче денег князю Долгорукому в Стокгольме, чтобы они смогли бы получить столько же в Москве для удовлетворения насущных нужд. При этом власти с обеих сторон строго следили за тем, чтобы деньги для визави выдавались вовремя и в том же количестве, иначе столь важная финансовая артерия могла прерваться. Князь Долгорукий, оповещая Москву в письме от 7 декабря 1704 года о том, что взял «королевских денег» 2460 ефимков, так как «многие пленные воду пьют, даже квасу купить не на что», настойчиво просил выдать такую же сумму резиденту Книперу, чтобы «слезы шведских невольников на него не пали».

И все же довольно скоро обнаружилось, что практика взаимозачета не дала ожидаемого ускорения в процессе выдачи денег: обе стороны регулярно жаловались на многомесячные задержки – и поэтому ею стали пользоваться все реже. Но после Полтавы Россия предприняла попытку к ней вернуться: 9 февраля 1710 года министры (сенаторы) Его Царского Величества направили через Пипера и Реншельда письмо королевским советникам, в котором выразили готовность выдавать деньги из царской казны в том количестве, которое потребуется пленным каролинам. Несмотря на очевидную привлекательность этого предложения, шведские власти отвергли его. Причиной этого стало основное условие сделки: русским пленным в Швеции надо было бы выдавать такую же сумму, что было неприемлемо, так как шведов в России к этому времени было в несколько раз больше, чем русских в Швеции, а это автоматически влекло за собой неравенство в выдаче средств. Тогда же Петр, пытаясь заставить графа Пипера как главу Фельдт-комиссариата согласиться с предложением, на несколько месяцев запретил проводить любые финансовые операции со шведами, но это не дало желаемого результата. В конечном итоге каролины стали искать другие источники финансирования.

Обычный перевод денег как государством, так и частным лицом был довольно длительным и затратным делом. Наглядно это видно на таком примере. В 1717 году русские власти отправили через Амстердам вексель в Швецию на 7120 рублей. Но после того как был сделан перевод денег из одной валюты в другую, оплачен сам вексель (в документах «за вычетом Кембела»), 1125 пленным должны были выдать в качестве жалованья за 1716 год всего 6799 рублей 22 алтына 4 деньги. Но даже эту сумму, по сообщению Трубецкого, им выдали только в марте 1718 года.

Очень часто получение пленными денег зависело от субъективных факторов. Например, от добросовестности и лояльности чиновников разного уровня. Иногда проблемы удавалось решать на месте своими силами, как это сделали каролины в Соликамске в 1710 году, дав взятку «немецкими чулками» местному воеводе, который всячески затягивал выдачу денег. Но нередко приходилось обращаться за помощью в более высокие инстанции. Хил ков в июле 1705 года написал специальный мемориал в Королевский совет с жалобой на полковника Гамильтона, который своим бездействием препятствовал получению денег. В 1705 году вексель Книперкроны на 2000 ефимков, который предъявил Долгорукий, шведские власти отказались оплатить, так как случайно или умышленно резидент не поставил на него личную печать. А в начале 1703 года русские генералы, получив письмо из России о переводе 10000 рублей, несмотря на острую потребность в деньгах, задержали их раздачу и попросили прислать дополнительные указания, как распределить эту сумму.

Очевидно одно: деньги поступали весьма нерегулярно и их всегда не хватало для того, чтобы купить еду в достаточном количестве, необходимую одежду и платить за жилье.

С 1705 года шведские власти поставили русских офицеров в Стокгольме перед дилеммой: либо самим оплачивать проживание, либо быть готовым к переселению в провинцию. Стоимость аренды была довольно большой. Русский канцлер Ф.А. Головин несколько раз порицал своего двоюродного брата генерала А.М. Головина, что тот снимает, как ему казалось, слишком дорогое жилье. Хилков в качестве ответной меры просил русские власти ввести оплату жилья для шведских офицеров, что, кстати, не было сделано.

Не стоит забывать и о том, что поступающие с родины средства распределялись неравномерно. Например, в поступившем в 1712 году в Сибирский приказ вместе с денежным переводом предписании от Фельдт-комиссариата было велено выдать «подполковникам и майорам по 3-месячному содержанию, остальным за 2 месяца». Да и русские генералы в Швеции получали переводы более регулярно, чем их товарищи ниже рангом. Во многом это было оправданно, так как они оплачивали аренду жилья, в котором вместе с ними проживали их однополчане.

Определенные материальные проблемы, особенно в первые годы плена, испытали иностранцы, заключившие контракт на военную службу в русской армии и не имевшие собственности, а часто и родственников в России. Их жизнь и жизнь их семей зависели только от жалованья, которое они получали. Некоторые не выдерживали тягостей плена и вновь меняли место службы. Остальные же надеялись на помощь. Русским уполномоченным приходилось неоднократно брать деньги в долг для оказания помощи именно этой категории пленных. Несколько раз небольшие суммы выдавали соотечественникам английский и голландский резиденты в Швеции, но денег все равно не хватало.

«Окажи милость, призри жену и детей… живучи на бархатовом дворе [41]41
  Бархатный двор был построен в Кремле при царе Михаиле Федоровиче как шелковая мануфактура, но к началу XVIII века превратился в мастерскую по изготовлению оружия.


[Закрыть]от незнаемых разбойников все свое имение потеряли» – такими словами описал Петру I положение своих родных в Москве Леонард фон дер Стам [42]42
  Фондерстам – под этой фамилией он фигурирует в русских документах.


[Закрыть]. Иногда, для придания прошениям большей действенности, пленники обращались за поддержкой к дипломатическим представителям своих стран в Москве. Так, в апреле 1702 года прусский резидент Г.И. фон Кейзерлинг ходатайствовал перед Ф.А. Головиным о том, чтобы власти ускорили перевод денег для плененного под Нарвой артиллеристского капитана Альбрехта де Кордеса и его подчиненных. Это возымело действие, и спустя несколько дней по распоряжению царя Кейзерлингу было выдано из Новгородского приказа 300 рублей для перевода в Швецию.

С 1703 года русские власти стали выдавать иноземцам «полное» жалованье, часть которого оставляли в России для их семей, которые не меньше своих кормильцев нуждались в деньгах. Любой сбой в этой практике грозил обернуться для них большими проблемами, как это случилось, например, в 1706 году. Тогда в Посольский и Челобитный приказы поступило несколько прошений от родственников пленных, которые жаловались на то, что жалованье за предшествующий год полностью ушло в Швецию, а они ничего не получили и им пришлось закладывать «дворы и животы».

В результате в следующем 1706 году по приказу Головина не выплаченные ранее деньги получили родственники иноземцев: «за полковника Иваницкого – жена Варвара, Петра Лефорта – тетка, жена генерал-майора Франца Лефорта Алена, дочери полковника Фон Делдина – Катерина, Марья и Александра, жена Вестова – Алена, жена Александра Гордона – Катерина, жена Гулица – Анна, жена Фандервиуса – Александра, жена Гордона – Акулина, жена Балсыря – Варвара, за Менезиуса – мать, вдова Марья, за Якова Гордона взяла тетка, жена полковника Гордона Катерина, за Эленгузена – дядя золотарь Яган Коллер, за Базиря – жена Алена, за Гомона – мать вдова Анна, за Петра и Матвея Абрамовых – отец».

Опасаясь неприятного резонанса от невыплат денег для «иноземцев», русские власти стали особо внимательно относиться к их переводу, иногда даже ущемляя интересы русских пленных. Например, в соответствии с отчетом Военной канцелярии за 1712 год, жалованье было выдано только офицерам-иностранцам, а русские его не получили совсем.

Еще одна категория оказавшихся в плену требовала особого внимания властей – прежде всего шведских. Речь идет о вдовах, которые даже после гибели их мужей, офицеров и рядовых, продолжали оставаться в военных обозах. Особенно много их оказалось в плену после Полтавы. Именно о них беспокоился граф Пипер, направляя в совет и самому королю просьбы об оказании им государственной поддержки. В результате вдовы стали получать небольшие суммы вплоть до того момента, пока в Фельдт-комиссариат не приходили известия об их новом замужестве. В этом случае поддержка немедленно прекращалась.

В соответствии с практикой войн того времени расходы по содержанию большей части унтер-офицерского и рядового состава пленных ложились на государство, которое держало их в плену. В Швеции и России пособие, выдаваемое им, называлось по-разному: «кормовое содержание», «корм», «кормовые деньги», «королевское» или «царское» жалованье и т.д. В зависимости от конкретных обстоятельств, как объективного, так и субъективного свойства, размер пособия менялся. Так, если каролины в России до 1709 года получали от 4 до 3 денег на день, то после Полтавы, когда их количество выросло в десятки раз, кормовое содержание сократилось до 2 денег надень. Русские пленные, напротив, сначала получали от 3 до 4 копеек, а после – от 5 до 8 копеек в день. Тем не менее это вовсе не означало, что материальное положение русских пленных было лучшим; постоянная нужда была вызвана, например, более высокой стоимостью продуктов питания в Швеции, чем в России, а тем более в Сибири.

Регулярное поступление кормового содержания для рядовых пленных было предметом постоянного внимания со стороны уполномоченных. На протяжении всей войны и русские и шведы обвиняли своих оппонентов, что выплаты для их соотечественников поступают нерегулярно или не поступают вовсе, а размер их не соответствует принципу взаимности. Их озабоченность вполне понятна, так как для пленных, которые в большинстве своем не получали переводов из дома и не могли брать деньги в долг, пособие было жизненно необходимым.

Примечательно, что в первые годы войны в России и в Швеции такое государственное пособие получали не только рядовые, но и часть офицеров. В условиях, когда жалованье с родины поступало крайне нерегулярно, это давало дополнительный, пусть небольшой, но реальный шанс выжить. В 1702 году, по записям русского резидента, шведские власти стали давать кормовое содержание тем офицерам, которые не получали помощи из дома. Речь идет, судя по всему, об иностранцах на русской службе. После Полтавы состав тех, кто получал содержание из шведской казны, вновь расширился: в него вошли некоторые русские капитаны, поручики и адъютанты. Такое послабление было попыткой помочь своим соотечественникам в России. Увеличился и размер содержания для русских пленных, достигнув пяти, а для некоторых шести денег на день. При этом у рядовых размер королевского пособия был больше, чем у офицеров.

Любопытно, что после Полтавы русские власти стали присылать деньги и для рядовых пленных, хотя и не в тех же объемах, как для офицеров. В частности, в предписании, отправленном князю Долгорукому в 1711 году вместе с переводом 6898 рублей 16 алтын, было указано раздать «офицерам за полный год, а унтер-офицерам и рядовым за полгода».

Третьей группой лиц, оказавшихся в плену, были гражданские лица, большинство из которых случайно оказались втянутыми в эту страшную историю: купцы, студенты, работные люди, крестьяне и матросы. Именно их положение было наиболее уязвимым и требовало принятия специальных решений властями России и Швеции. Решение шведского короля было более категоричным: в начале 1701 года Карл прислал в Стокгольм четкие указания, что русские подданные могут рассчитывать на деньги от шведских властей только в качестве платы за определенный труд. Русский царь был не так строг: всех шведских подданных переписали, поставили на учет и разрешили жить под поручительство известных лиц в своих или съемных дворах. Со временем они смогли довольно свободно заниматься своими делами и перемещаться в рамках определенного населенного пункта. Многие из них обосновались в Немецкой слободе в Москве и активно помогали соотечественникам-военнопленным.

Несравненно более тяжелым оказалось положение русских купцов и работных людей, которым пришлось тяжело трудиться, чтобы получать содержание от шведского правительства. Работы, на которых были заняты пленные, были самые неквалифицированные: разгрузка и погрузка в порту, строительство крепостных стен и разработка каменоломен. Хилков неоднократно сообщал в Москву, что они «каждый день работают и зело много мрут» [43]43
  Хилков отвечал за положение гражданских лиц, а Долгорукий – военных.


[Закрыть]. Те из них, кто грузил шведские корабли зимой 1700-1701 годов, работали «в одних рубахах, а морозы великие». В конце декабря 1701 года Хилков написал, что из 70 гражданских пленных, находящихся в Выборге, 40 умерло от голода, потому что в сутки им дают «полфунта сухарей и воду».

Необходимость тяжело трудиться особенно угнетала тех, чье имущественное положение до войны было более чем благополучным. Речь идет о состоятельных купцах, которых новость о начале войны застала в Швеции или в Балтийском море по пути домой. По указу короля их товары и все имущество, включая иконы и одежду, было конфисковано. В результате положение «купецких людей» быстро стало критическим, несмотря на помощь Хилкова, который время от времени передавал им небольшие суммы и одежды из собственного гардероба. Ситуация стала меняться к лучшему только с 1703 года. К этому времени сами купцы, воспользовавшись своими связями в торговом и банковском мире, не только поправили свое материальное положение, но и стали помогать русскому резиденту и генералам в переводе денег. Скоро финансовое состояние некоторых из них улучшилось настолько, что они решили отказаться от королевских денег, то есть от физической работы. В 1703 году 46 наиболее авторитетных купцов подписали соответствующее прошение на имя короля, которое, к слову сказать, было удовлетворено.