Текст книги "Две параллельные (СИ)"
Автор книги: Галина Шатен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)
Встречаешь сотни людей, и никто из них не трогает, а потом
кто-то один меняет всю твою жизнь. Навсегда.
(к/ф Любовь и другие лекарства)
Маргарита.
Я слежу за жестами учителя по риторике, то есть смотрю и не вижу, слушаю и не слышу. Был первый день занятий, очень трудный для меня день.
Артем, мой парень, сегодня утром написал следующее: 'Ты – прелесть. Дело во мне. Давай останемся друзьями'. И это вместо: 'Доброе утро, солнышко!' Оказывается, быть прелестью достаточно, чтобы были перечеркнуты отношения длиною в три месяца. Разве так заканчиваются отношения? Смс с утра и это все, чего я достойна? Я думала у нас с ним все по-настоящему. Хотя, меня крайне удивило, что на меня обратил внимание один из самых популярных и красивых парней нашей школы. Высокий стройный блондин-спортсмен, с приветливым лицом и голливудской улыбкой.
– Забей, – толкает меня плечом моя подруга Кира Маслова, капитан команды по волейбольной секции. Наша школа гордилась двумя спортивными секциями: женский волейбол и мужской баскетбол. У первой капитаном была Кира, второй Артем. С Кирой мы дружили буквально с первых наших шагов, поскольку наши мамы были близкими подругами, ещё в молодости. Поэтому эта девчонка была частью моей семьи.
Я изображаю слабую улыбку на лице, естественно, она не покупается, она знает, как мне погано на душе. Я пытаюсь сосредоточить внимание на монотонном голосе учителя: '...ораторского искусства в России считается Михаил Ломоносов. Он добился того, чтобы предметы в высших учебных заведениях того времени преподавались на русском языке. Именно тогда получили распространение публичные выступления на русском языке. Мастерами публичных выступлений, которые поддерживали российское академическое ораторское искусство, были легендарные писатели Александр Герцен, Виссарион Белинский, Николай Гоголь, Михаил Салтыков-Щедрин, Владимир Короленко. Белинский сказал известную многим фразу, которая со временем превратилась в афоризм, и наиболее полно передает кредо тогдашних ораторов: 'Употреблять иностранное слово, когда есть равносильное ему русское слово, – значит оскорблять и здравый смысл, и здравый вкус'. Также 19 век стал...'
– Нина Петровна – прерывает эту лекцию Петров с последней парты, которому явно надоедает это слушать – это как-то неправильно.
– Что неправильно?– смотрит на него поверх очков учитель
– Ну, мы же толерантная страна и все такое...
– А это здесь причем? – Нина Петровна уже хмурится. Петров в свою очередь лениво разваливается на стуле.
– Просто разные люди, разные языки...понимаете, о чем я?
– Семен, ты городишь какую-то чушь, – выдыхает учитель, – ораторы говорили это...
– Я больше не могу это слушать, – одними губами произносит Кира и подносит к голове пальцы, сложенные в виде пистолета и нажимает на курок. Эффектно. Она чуть наклоняется ко мне, – Ты его уже видела?
– Нет, – я грустно вздыхаю, слезы больно сдавливают мою грудь,– и не уверенна, что хочу.
– Все будет о` кей, он просто долбаный спортсмен,– Кира берет меня за руку, – а у них, как известно, нет мозгов.
– Но ты тоже спортсменка, – напоминаю ей я.
– Везде есть свои исключения, – отмахивается Кира, тряхнув короткой, но идущей ей стрижкой 'каре' из черных крашеных волос. Моя подруга очень красивая и энергичная девушка. Высокая, гибкая и подтянутая настолько, что ее живот, словно гладильная доска, грудь полная, но небольшая из-за занятий спортом. Ее зеленые кошачьи глаза выдавали ее шкодливость и уверенность в себе. Против нее тяжело устоять любому.
– Маслова, Лапушка, – учитель обращает на нас свое внимание и звенит спасательный звонок – с вас доклады про великих ораторов за вашу увлекательную болтовню во время урока.
Наш лицей находится в районе нашего города, 'Изумрудный', где проживают, в основном дети обеспеченных людей. Лицей считается лучшим, поскольку оценивает лишь знания. Здесь за связи не ставят оценки, и многие, кто не тянет – просто отсеиваются. Учеба здесь построена по своей схеме, так, что мы в школе с утра до вечера. Начало занятий в восемь утра. До часа дня идут базовые занятия, с часу до двух перерыв, на котором все группируются в свои компании, с двух до четырех факультатив, который каждый выбирает сам, далее с четырех до шести любая спортивная секция, и для тех, кто не любит спорт, театр. Поскольку именно я отношусь к последней категории, я в театре, но никогда не выступаю, а помогаю с декорациями и костюмами. Мой факультатив – французский, поскольку после школы планировала уехать во Францию и продолжить обучение за границей.
В общем, те самые компании, о которых говорилось раннее, формируются чаще всего по интересам, и тусуются вместе. Спортсмены в большинстве своем считаются элитой школы, самые крутые и красивые ребята.
Но Кира и я нашей многолетней дружбой рушили этот стереотип, она была из элиты, я из самых простых смертных. К нам присоединился ее парень, борец, Максим Егоров. Он, казалось, настолько огромен, что проколи его иголочкой, и он лопнет, но по сути это был добродушный парень. Они с Кирой встречались уже три года, и никто не рисковал идти поперек их дороги.
– Сегодня просто не день, а отстой, – заявляет Максим, присаживаясь рядом со своей девушкой, когда во время большого перерыва мы обедаем в столовой, – начинаешь реально понимать, что каникулы закончились и впереди полная...
– Мы кушаем, – предупреждает его Кира, указывая на свой поднос.
– Это точно отстой, – говорю я, провожая взглядом группу баскетболистов, только что пришедших, с их капитаном, таким красивым и родным, но уже далеким. Егоров, замечая мой взгляд, смотрит на свою девушку вопросительно.
– Этот придурок написал ей смс, типа: 'Эй, ты супер, давай останемся друзьями', – поясняет моя подруга.
Как так получилось, что один из тех, с кем я не должна была пересечься в стенах школы, обратил на меня свое внимание? Это было на вечернике в честь окончания 10 класса. Вообще на подобные сборища я никогда не ходила, но Кира заявила, что пора бы и начинать. На этом празднике жизни я сидела вдали от всего веселья, на лоджии, раздумывая как бы ускользнуть незамеченной. Это было бы не трудно, поскольку все веселились у бассейна во дворе. Но неожиданно возле меня сел Артем, он был явно подавлен, и я не знала как вести себя. Мы никогда не общались, я считала его напыщенным индюком, любящим только себя. Но сейчас он действительно был жалок. ' У меня мама ушла...совсем, понимаешь?' – он смотрит внимательно на меня своими зелеными глазами. 'Собрала вещи, сказала, что ей надоела эта золотая клетка, что она задыхается, и уехала в Италию к Луи...черт! Я, словно, попал в мыло...Ты ведь меня понимаешь? Ты ведь тоже живешь без матери...' – добавляет он. Я тогда лишь слегка покачала головой. Моя мама умерла от рака, когда мне было двенадцать лет, но она никогда не отказывалась от меня добровольно, да и думаю, никогда бы этого не сделала. Но, что жить без нее это трудно, что постоянно внутри пустота, я знала. Мне стало его искренне жаль, мне казалось, что такие люди как Артем не могут чувствовать по-настоящему. Но он был такой ранимый и открытый со мной. А потом он меня поцеловал, и не один раз. Все были в шоке от такой смеси, никто не мог понять, что Артем нашел во мне, а нам просто было хорошо вместе. Мы много говорили о его маме, о его жизни и он раскрывался мне все больше и больше, и я уже не видела красивую обложку, я видела живую душу. Нас многое объединяло, и во всем мы нашли точки соприкосновения, даже вопроса интимной стороны. Мы до многого дошли, но не до секса, я была просто не готова, сама не знаю почему. Но Артем, обещал ждать, сколько нужно и я любила его за это ещё больше. Кира мне говорила, что это случается неожиданно, вспыхивает какая-то химия, и ты не думаешь не о чем. Но до этого мы не дошли, и, получив утром смс, я тоскливо думала, о том, что наверно стоило бы, может, тогда расставания и не было бы.
– Почему? – спрашивает Егоров.
– Я – прелесть – развожу руками я. Максим недоверчиво хмыкает и смотрит на Киру.
– Она шутит?
– Показать смс? – спрашиваю я. Парень качает головой.
– Мне с ним поговорить? – Максим отличный парень и хороший друг, я бы не могла хотеть лучшего для подруги.
– Не надо, – я откидываюсь на спинку. Думаю о том, что, либо Артем действительно меня не видит или делает вид, увлеченно что-то рассказывая своему лучшему другу Борису Игначенко.
– А почему бы и нет, – вмешивается Кира, – давайте надерем его хорошенькую задницу!
– Не думаю, что это выход, – качаю головой я.
– А тебе нравятся ' хорошенькие задницы'? – спрашивает ее парень, недовольно хмуря брови, она нежно берет его лицо в ладони и целует.
– Ты отлично знаешь, меня интересует только твоя большая задница – бормочет Кира, не отрываясь от него.
–Эгей,– улыбается на ее губах Максим, впрочем, вполне удовлетворено.
А я, закусив до боли нижнюю губу, опускаю взгляд в тарелку. Тяжело видеть чужое счастье, когда самому так плохо.
Позже дома я сижу на кухне, по привычке жуя бутерброд, который называется, конечно, в моей голове, 'все-что-было-то-и-запихнула' и пытаюсь решить уравнения по алгебре, которое никак не решается, поскольку мои мысли далеко отсюда. Ну и плюс алгебра это алгебра. Артем так за целый день и не подошел ко мне, ничего не объяснил, возможно, посчитав, что одной смс с утра достаточно. Я понимаю, что это удобный способ, но неужели все, что было между нами, было по-настоящему только для меня одной?
– Опять жуешь черте что – женский голос за моей спиной заставляет меня вернуться в реальность. Это моя бабушка. Она растила меня после смерти мамы, и не было в мире лучшей замены, поскольку она была не только бабушкой, но и моим другом. Она выглядела потрясающе для своих лет: подтянутая, всегда одета с иголочки, ее волосы, выкрашенные в рыжий цвет, были собраны в прическу. Впрочем, глядя на мою бабушку, на ум приходило одно слово 'Леди'. Бабушка также взяла маленький мамин бизнес под свой контроль. Это было уютное кафе, раньше оно называлось 'Маргарита', в честь булгаковской ведьмы из знаменитого романа ' Мастер и Маргарита', в честь нее была названа и я. А после того, как мамы не стало, оно стало носить ее имя 'Остров Лилии', поскольку мама всегда говорила, про свое детище, что это ее маленький островок, ее мир. Это была небольшая забегаловка, за многие года полюбившейся молодежью, за свою простоту, и знаменитые пирожные, по маминым секретным рецептам, которые были выведены методом проб и ошибок.
– Не черте что, а наивкуснейший бутерброд – поправляю я ее, продолжая свою трапезу.
– Маргарита, ты испортишь себе аппетит, нельзя есть всухомятку, да ещё и за час до ужина.
– Не волнуйся, ба, ты же знаешь, ничего не может испортить мой аппетит, я все равно съем за роту солдат.
– Это точно, – бабушка улыбается, слегка потрепав меня по плечу.
– Уже скоро Лешка с папой приедет – говорю я, бабушка кивает. Мой младший брат пошел на плаванье, и крайне увлекся, и сейчас находился в профессиональном бассейне.
– Поможешь мне с ужином? – спрашивает бабушка, я откладываю учебник, готовить я не умею, зато всегда охотно выполняю функцию помощника.
– Как твои дела в школе? – спрашивает бабушка, начиная возиться с большим куском мяса, я берусь за картошку.
– Все как всегда...говорят, к нам пришел новый учитель истории, но сегодня первый день и его никто не видел.
– Как Кирочка с ее странным мальчиком?
– У них все хорошо, даже лучше, они идеальны, ба.
– Как Артем?
Этот вопрос заставляет меня вздрогнуть, похоже, я погорячилась с выводом, что нечто не может мне испортит аппетит.
– Ну, он в порядке, – я закусываю нижнюю губу – а мы расстались.
Бабушка отвлекается от мяса и смотрит на меня всего пять секунд, и снова принимается за работу. А я беру следующую картошку.
– Ты как? – наконец спрашивает бабушка, не поднимая глаз, и я ей за это благодарна.
– Я н-нормально – отвечаю я, сдерживая желание зарыдать, все слезы я решила попридержать для своей подушки этой ночью
Микаэл.
Я просыпаюсь от яркого света. Прямые солнечные лучи падают прямо в мои глаза, они не дают шанса понежиться в постели. Я слегка приподнимаюсь на локти и осматриваю комнату. Обои с большими разовыми цветами, коллекция фарфоровых кукол, какие-то женские глянцевые журналы на столике. Черт, где я? И сколько я вчера перебрал?
Я смотрю на тело мирно спящее рядом. Она спит на животе, ее черные, словно ночь волосы раскинуты по подушке, ее голое плечо выглядывает из покрывала. Как она представилась? ...Марина, кажется, так ее зовут. Одна из элитного района 'Изумрудный'. Она сама меня приметила в клубе. Призывно смотрела, а когда подошел, танцевала только со мной весь вечер, дразнила своим откровенным маленьким платьем, которое едва прикрывало ее сексуальные бедра и большую грудь. Затем она села на мой мотоцикл, и мы поехали к ней. Всю ночь мы кувыркались, и она оказалась горячей штучкой, или я был сильно пьян.
Я встаю с постели и шлепаю в душ. Теплые струи приятно массажируют мою кожу. Я обматываю белое полотенце вокруг бедер и возвращаюсь в комнату. Она уже не спит, ее синие, как небо глаза изучают меня заново.
– Сейчас пол шестого, иди обратно, – говорит Марина, выставляя ногу из одеяла, – без тебя так холодно стало.
Мои губы растягиваются в ухмылке. Вот он, мой приз – богатый, красивый, избалованный и готовый на все. Но по сути, обычная ненасытная шлюшка, просто в дорогой обложке.
– Мне надо бежать.
– Ну, – она хмурит бровки и капризно надувает явно накаченные губы, – ты был просто супер этой ночью.
– Ты тоже, солнце, – говорю я и надеваю свои старые потертые джинсы, начинаю искать глазами свою футболку.
– Ты уверен, что так уж и нужно идти? – вторая попытка с ее стороны. Я наконец-то нахожу свою футболку, натягиваю и ее тоже. Марина тем временем поднимается с постели, совершенно не стесняясь своей голой задницы, подходит ко мне вплотную. От нее до сих пор несет вчерашним перегаром, это заставляет меня от нее отстраниться, вся ее красота в мгновенье меркнет.
– Может, передумаешь? – она захватывает мой рот, а я борюсь с желанием вырвать. Я мягко ее отстраняю, и слегка качая головой, улыбаюсь, такой улыбкой типо 'Я-все-оценил-но-мне-пора-детка'.
– Запиши мой номер, – касается она моего уха, я наконец-то отхожу от нее и достаю свой сотовый и быстро набираю ее номер на экране.
Когда я иду вниз по лестнице, то вижу экономку, которая смотрит на меня взглядом полного презрения, я ей неотразимо улыбаюсь.
– Не волнуйся, сладкая, ты следующая, – бросаю я ей, и слышу нецензурные слова в спину, это забавляет меня.
Я покидаю дом и подхожу к своему мотоциклу. Это моя гордость, 'Хонда', я ее собирал практически год из ничего. Но он того стоит, это мой Амиго. Так я его называл, поскольку он ещё ни разу меня не подводил. Я сажусь на своего железного коня, надеваю шлем и совсем прихожу в себя.
Когда я набираю скорость, ветер свистит мне навстречу и все мелькает. Я еду по гладкому асфальту, а по обе стороны от меня мелькают дома...черт, это целые замки, будто идут соревнования у кого больше, выше, дороже... Этот мир купался в деньгах. Мажорики, я их ненавидел, им все доставалось на готовом блюдечке с золотой каемочкой. Поэтому иногда я трахал их телочек, которые западали на меня без особых моих каких-либо усилий. Я знал, что хорош, от внешности до поведения, девчонки таяли, видимо все мажорские сынки повырастали геями, или неудачниками в постели. Эта мысль вызывает у меня довольную улыбку внутри.
Вскоре пейзаж сменился. Это было через большую дорогу. Это был один из самых криминальных и бедных районов нашего города. Именно здесь я и родился, это был мой район. Я подъезжаю к старой пятиэтажке и стоя у двери, стараюсь тихо войти в квартиру, но моя мама уже стоит перед дверью, воинственно уткнув руки в плотные бока. Она невысокого роста, кареглазая и очень красивая. Ради нее я готов на все.
– Где ты был? – спрашивает она, – опять со своим 'Братством'?
Я смотрю в сторону комнаты, где мирно спит моя сестра, ей только недавно исполнилось десять. Мамин воинственный шепот ее не будит.
–Ма, че ты, – я наклоняюсь целую ее и обхожу. Она следует на кухню за мной.
– Я волновалась, – говорит она, начиная разогревать сковородку.
– Не о чем, ты же знаешь, на этих улицах боятся меня, – спокойно отвечаю я, следя за ее движениями, она качает головой.
– Ты в это втянулся и тебе это нравится...ты ведь умный парень, у тебя есть будущее
– Ты же знаешь, ма, – прерываю я ее, – ты либо за нас, либо против нас.
Мама вздрагивает при каждом слове. Они ненавистны ей, да чего уж, они ненавистны мне.
– Разбуди Софью, вам скоро в школу.
Я, молча, выхожу из кухни, и сажусь на корточки возле моей сестры. Второй человек в моей жизни, за которого я отдам свою жизнь.
– Эй, кянк, – я касаюсь пальцем ее носа. Девочка открывает карие глаза и часто моргает, но понимая, что это я, улыбается.
– Я ещё немножко посплю, – говорит она и переворачивается. Я взбираюсь на ее кровать и начинаю изводить щекоткой, она вырывается, пищит, смеется и умоляет меня перестать.
– Давайте за стол, – прерывает наше веселье мама, и мы чуть ли не наперегонки бежим к столу, на котором уже дымятся блины.
– А как же армянская кухня? – говорю я, стаскивая один блин себе.
– Ты на половину русский, – напоминает мама
– Ма, ты так похожа на армянку, что я просто забываю об этой половине
Мама улыбается и убирает волосы с моего лба. Кто-то звонит в дверь, и она уходит. Возвращается обратно с моим придурком другом Эдо. Вечно со счастливой рожей и дурацкой улыбкой от уха до уха.
– Привет всем! – он присаживается на корточки у моей сестры, – когда ты уже вырастишь, азис, я жениться хочу, а не на ком.
София краснеет, как рак. Все знают о ее симпатии к этому парню, включая его самого.
– Отвали от нее, – говорю я беззлобно.
– Садись, покушай, – предлагает моя мама.
– Спасибо, теть Вера, но мы спешим в одно место.
– Мы? – уточняю я, Эдо смотрит на меня и кивает.
– В какое место? – хмурится мама, хотя я уверен она и так все знает.
– Все, я ушел, – я целую маму, щелкаю по носу сестру, слушая ее возмущенное 'Эй!', и выхожу с другом на улицу.
– Будешь? – Эдо предлагает мне сигарету, я хватаюсь за кончик и вытаскиваю ее из пачки.
– Что хочет Азат? – спрашиваю я
– У него стрелка, просил нас подстраховать.
– Порошок? – спрашиваю я, выпуская дым. Эдо качает головой, – оружие?
– Трава, – отзывается друг.
– А почему в такую рань?
– Может, мы поедем, и ты у него спросишь? – предлагает Эдо, и мы взбираемся на моего Амиго и направляемся на один из складов 'Братства волка'. Это братство было создано для поддержки нерусских в России, оно боролось за наши права, помогало с работой и учило друг друга поддерживать. На самом же деле это просто отморозки, привозящие в страну наркоту, оружие и зарабатывающее деньги на таких как я, Эдо и многих других. Многие вступают в братство добровольно, и это стало крутым, но когда понимаешь, в какое дерьмо ты попал, уже поздно, из братства нельзя выйти, во всяком случае, живым. Я никогда не хотел входить в это братство, мой папа был в нем, и я изначально знал, что это дерьмо. Но есть один негласный закон, который говорит, если на твое шестнадцатилетние приходит главарь и говорит, что братство выбрала тебя и задает один вопрос. ' Ты с нами? Или против нас?' Если ты выбираешь второе, то возможно на следующий день ты и твоя семья будете просто мертвы, поэтому, не колеблясь, я выбрал первое, как, когда-то мой отец.
Плюс того, что тебя выбирали, состоял в том, что ты сам выбираешь, чем будешь заниматься. Я не торговал наркотой и оружие. Я стал выбивала. Я и мой друг. Мы выбивали долги, не спрашивая за что. Но если кто-то должен был братству, он возвращал долг, так или иначе. Поверьте, физический труд, которым я вынужден был заниматься лет с тринадцати, сделал из меня крепыша и выглядел я довольно сурово, украшенный многими шрамами, полученными в драках либо со скинхедами (единственное от чего я получал удовольствие), либо с враждующими другими группировками. Так что одним своим видом, я внушал страх. Именно поэтому Азат Погосян, тот самый глава братства, старался, чтобы я находился во время сделок рядом. Я умен и быстр, особенно в стрессовых ситуациях.
–Барев, – говорит нам Погосян и пожимает наши руки.
– Почему в такую рань? – спрашиваю я, выхватывая еще сигарету у Эдо.
– А ты что боишься в школу опоздать? – хмыкает Азим, еще один головорез и правая рука Азата. И у меня подозрения, что если ему Погосян скажет слизать грязь с его подошвы, то он это сделает.
– Я хотя бы знаю, как это слово пишется, – парирую я, вдыхая никотин через сигаретный фильтр. Когда-то я мечтал конструировать самолеты. Но в шестнадцать – все мечты перечеркнули, напоминая о том, что у таких как я нет будущего. Но в школе я все равно остался, не смотря не на что, учиться мне нравилось, и это мне удавалось. Но даже под страшными пытками я в этом не признаюсь.
– Ты нарываешься, чувак, – тихо произносит Азим, прищурив глаза.
– Заткнитесь, – бросает нам лениво Погосян, прислушиваясь к урчанию мотора подъезжающей машины.
Проверка на оружие, жучков и всякой другой фигни проходит у нас буквально пять минут. Сделка проходит гладко, никаких левых движений.
– Я вам позвоню, – обещает нам Азат и уходит вместе с Азимом. Мы с Эдо остаемся одни.
– Я могу подвезти тебя до школы, – предлагаю я
– На кой она мне, – отзывается мой друг, и мы выходим на улицу, прощаясь с ребятами, многие живут на этом складе. Я пожимаю плечами и сажусь на мотоцикл. На первый урок я явно не успеваю, зато можно успеть на второй. Я и так уже на крючке у начальства школы, но мои хорошие оценки не позволяют им избавиться от меня.
Азат дает о себе знать через три дня. Я с Эдо в клубе оттягиваемся, сидя на диванчиках. Возле нас сидят две хорошенькие длинноногие красотки, вечно хихикающие, мне кажется они под кайфом. Но мне все равно, я все равно получаю удовольствие, каждый делает выбор сам.
– Да, – беру я телефон, отодвигаюсь от рыженькой девчонки.
– Ахпер, дело есть,– говорит Азат, он всегда вставляет армянские слова в разговоре со мной, думая, что это нас сближает. Но это не помогает, он никогда бы не смог мне стать братом.
– Где и когда? – спрашиваю я.
– В одиннадцать, – он диктует адрес, по которому живет очередной должник.
– О` кей, – говорю я и смотрю на часы, только полдесятого, а это значит, время есть. Эдо внимательно смотрит на меня, обнимая льнувшую к нему девчонку.
– В одиннадцать, – отвечаю я на его взгляд, и он кивает, улыбаясь. Затем поворачивается и начинает забавляться со своей цыпочкой.
– И я хочу, – зазывно смотрит на меня рыженькая, и я не заставляю ее просить меня дважды.
В одиннадцать мы у нужной нам двери, я настойчиво звоню в дверь. Тишина. Ну-ну. Азат не будет посылать своих людей в пустую квартиру. Я достаю из кармана штанов отмычку и недолго ковыряю в замке. Щелк! Готово. Мы заходим в темную квартиру, и Эдо, на что-то натыкаясь, матерится себе под нос. Следом я слышу, как на него обрушивается удар, и слышу его сдавленный крик. Его тяжелое тело падает. Я отскакиваю в сторону и тихо вытаскиваю из носка пистолет, ясно различаю фигуру со стулом (им он, должно быть, и огрел Эдо), нащупав, выключатель я резко включаю свет.
– Та Дааам, – холодно говорю я, и вижу, что вид пистолета заставляет дрожать табурет в его руках. Это мужчина лет за пятьдесят, по его глазам я вижу, что он наркоман, и что он до чертиков напуган.
– Кккто вы?! – кричит он истерично, я в два шага оказываюсь рядом с ним и подставляю дуло к его лбу.
– Тебе привет от Погосяна, – говорю я, – если завтра до шести не будет денег, завтра после шести не будет тебя. Ферштейн?
– Прошу вас.. .я все верну, все сделаю, – мужчина начинает плакать, я убираю пистолет. Хватаю его за шею, швыряю об косяк. У него льется кровь из носа, он пытается его зажать. Но кровь не останавливается. Кровь, смешанная со слезами на лице у взрослого мужчины, для меня это уже перебор. Тошнота подходит к горлу.
– Пошел отсюда, ну, – сурово говорю я, он спешит за дверь собственной квартиры. Я наклоняюсь к Эдо и дергаю его за плечо.
– Э, харе спать, – говорю я. Он открывает глаза и часто моргает, приходя в себя. Он садится и хватается за место удара, где наверняка будет шишка.
– Что за хрень? – говорит он, вставая.
– Чувак, тебя уделал старик, – смеюсь я. Он озадачено смотрит на меня.
– Ты заливаешь.
– Ну-ну, – говорю я, усмехаясь, затем пинаю стул, – а вот и орудие преступления.
– Где он? Я его убью! – вскипает Эдо.
– Уже давно наделал в штаны и удрал, – продолжаю смеяться я, – Пошли, нам пора выбираться из этой дыры.
– Если что, этого не было, – предупреждает Эдо, перед тем как выйти из квартиры, – и хватит ржать, идиот!
Похоже, это сильно его задело, поскольку дальше он бубнит себе под нос что-то вроде: ' Хоть бы он не принес денег, чтоб я его смог замочить', а я мысленно отвечаю: ' Хоть бы принес'.
Смерть моего отца была на моих глазах, когда мне едва стукнуло семь. И вот я опять стою за его широкой спиной.
– Не надо, не здесь, я с сыном, – говорит мой отец, – отпусти его.
Я в страхе жмусь к нему, чувствуя только страх.
– Пусть и для него это будет уроком – говорит отдалено знакомый голос. Раздается громкий выстрел, отец падает, его лицо залито кровью. Я вижу его убийцу, но от страха этот образ стирается из моей памяти. А я чувствую дикую пустоту всепоглощающий страх.
Я резко сажусь на кровати и тяжело дышу. Мне нужно сделать глоток воды и немного прийти в себя. Кошмары вернулись. Пять лет они меня не мучили. Я прохожу в кухню. Один и тот же сон все мое детство, убийство моего отца было шокирующим. Почему сегодня кошмар вернулся? Я вспомнил сегодняшнего наркомана в крови. Может, вид крови вызвал старые воспоминания? Только теперь сон был ярче, и я впервые услышал голос убийцы. Значит, все это до сих пор есть в моей голове.
– Что-то случилось? – сонно спрашивает мама, которая появляется на пороге кухни. Я смотрю на нее.
– Кто убил папу? – спрашиваю я. Она явно бледнеет.
– Ты же знаешь, это был скинхед, – отвечает она, и теперь я явно вижу, что она врет. Но зачем маме врать? Стоит это выяснить, – а в чем дело? Ты что-то слышал?
– Ничего не слышал, – медленно говорю я, раздумывая, кто остался в живых, когда папа был в братстве, – просто сон плохой.
Мама обеспокоено смотрит на меня, затем подходит ко мне и прижимает мою голову к своему животу.
– Бедный мой сын, – грустно говорит она, – тебе многое выпало, ты быстро повзрослел, и в этом есть и моя вина...я не уберегла тебя, а ведь я мать...
– Ма,– я мягко отстраняюсь от нее, – иди спать, все в порядке.
– А ты? – спрашивает она.
– И я следом, – обещаю ей. Она глубоко вдыхает и уходит обратно в комнату.
Я действительно иду в свою кровать. Но так за эту ночь и не могу уснуть. Никак не могу взять в голову, почему, если я видел убийцу, я не могу его вспомнить. Ничего. И почему моя мама мне врет? Естественно чтобы уберечь, но от чего или от кого? Теперь у меня взрослого появились вопросы, и я найду ответы. Так или иначе.
Маргарита.
Наш учитель по литературе заболел, и наш класс сажают вместе с 11 'А', тем самым классом, где учится Артем, тот самый, который бросил меня по средствам смс. Прошло две недели скучных школьных будней, и он ни разу не сделал даже маленькой попытки поговорить со мной. И это было мучительно. Как все могло так измениться?
– Хватит жевать губу, – говорит мне Кира, пока мы устраиваемся на задней парте. В кабинете полный хаос. Те, кто вошли, непременно должны поговорить с теми, кто в классе. Гул стоит такой, словно рой пчел спустился в поисках меда. Учительница по литературе хрупкая блондинка с идеальным макияжем, легонько стучит ладонью по столу.
– Ребята, рассаживайтесь быстрее, иначе мы никогда не начнем!
– Большая потеря, – скептически замечает Кира и смотрит на меня, – Милая, если бы от взглядов возникали дырки, то Красавчик давно бы превратился в бублик.
– Я что пялюсь? – спрашиваю я.
– Не то слово...и, кажется, не думаешь останавливаться.
В этот момент Артем поворачивается, и наши взгляды пересекаются, и я заслуживаю легкий кивок головы и едва заметную улыбку. Здорово!
– Я просто идиотка, – выдыхаю я и стараюсь смотреть куда угодно, только не на спортивные плечи капитана баскетбольной команды.
– Это точно, – утешает меня моя подруга. Я смотрю в окно, как гнутся деревья от силы ветра, и снова возвращаются в прежнее положение. Вот бы и мне так, вернуться в привычное русло жизни, как было двенадцать лет моей жизни.
– Ну ладно, я шучу. Забей, – Кира берет мою руку и хочет сказать ещё что-то, но учительница, наконец, добивается относительной тишины и начинает урок про повесть ' Гранатовый браслет' Куприна.
Во время большого перерыва, все как всегда располагаются по своим местам, гул в столовой превышает, тот, что был в кабинете в десять раз.
– Где Максим? – спрашиваю я, когда мы с Кирой садимся за стол.
– У него трехдневные соревнования в Москве.
– В начале года – удивляюсь я.
– Время идет, жизнь движется – говорит Кира. Тут к нашему столику подлетает Аня Звончеко из Школьного Совета, и сует в мои руки листовку.
– Что это? – спрашивает Кира.
– Вечеринка в честь Хелуина – читаю я – школа организует вечеринку для старшеклассников...Великолепно! И это когда у меня нет парня!
– Так до Хелуина еще знаешь сколько времени? Так что еще не вечер!
Я лишь выдыхаю, даже на долю секунды тяжело себе представить, что у меня может кто-то появится.
– Почему этот козел так ведет себя! – не выдерживает Кира, – надо было тогда не останавливать Макса.
– Это бы не решило проблему, ты знаешь я против любых форм насилия – хотя признаться честно мне пару раз хотелось врезать, по этому идеальному лицу. Но папа с детства меня учил все конфликты нужно решать словами.
– О, – говорит Кира и смотрит через мое плечо на вход в столовую, я быстро обвожу взглядом притихшие столики, многие смотрят в то же направление. Я оборачиваюсь. В проеме стоит и улыбается Власова Марина. О.Боже. Мой. Марина Власова была моим кошмаром с младших классов. Когда в первом классе она испустила газы во время перетягивание каната, а это услышала только я. ' Фууу! – заорал тогда Петров – Кто навонял – то!?' ' Это Марина', – любезно ответила я. Смеху тогда было столько, что бедная Марина убежала вся в слезах. История забылась, а эта девочка выросла в настоящую стерву и устраивала мне подлянки в течение всех моих школьных лет. В десятом классе она уехала учиться в Англию и здесь в ближайшее время ее никто не ждал. Во всяком случае, я точно не ждала. И сейчас она, не ее призрак, а она сама стоит в проеме двери и ещё такая красивая, что хоть глаз выколи. У нее прямые длинные по пояс черные волосы с прямой челкой до бровей, ее большие подведенные глаза сверкают, словно небо перед грозой. Длинноногая, с идеальными формами и узкой талией, в общем, год в Англии ничего не изменил. И мои школьные будни теперь станут увлекательнее. В кавычках. Марина в старшей школе стала своеобразным лидером, и, как известно, таким людям нужно какого– то унижать, и этим кем-то была я. Последнее, что она сделала со мной, это вылила какую-то гадость мне в сумку, что пришлось выкидывать вещь, хотя она мне очень нравилась.
