355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Галина Манукян » Ученица чародея » Текст книги (страница 6)
Ученица чародея
  • Текст добавлен: 6 сентября 2016, 23:38

Текст книги "Ученица чародея"


Автор книги: Галина Манукян



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 13

Сверчок завел ночные песни, а я принялась судорожно соображать: остаться возле окна или вернуться в постель? Или попробовать все же встать с гордым видом? А вдруг растянусь где-нибудь между полом и кроватью – с моими ногами станется. Святые угодники, то-то будет зрелище! Зато Этьену удобно, если соберётся меня придушить.

Нет уж, буду сидеть, где сижу. В окно хоть покричать можно, если что. Голос у меня, кстати, громкий – однажды, когда в покои аббатисы влез воришка, я завопила так, что стекла затряслись. Истинный крест. Вроде дед моего отца командовал кавалерией, оттого и я… Ну, да ладно, не к неизвестному прадеду бежит сейчас ополоумевший красавец. Хотя кто сказал, что он бросился ко мне? Может, пить захотелось или папеньке в лоб врезать – что даром по тюку бить, никакого удовольствия…

Прислушалась. Э, нет. Все-таки стучат каблуки сапог по винтовой лестнице. Я поправила рубашку, завернулась как следует в шаль и придвинула поближе кувшин с сиренью – в нос пахнуло ароматом, рук коснулись нежные листья. Нет, я вовсе не думала о том, чтобы выглядеть романтично в лунном свете, глиняный сосуд может пригодиться для самозащиты.

Дверь распахнулась, скрипнув в петлях. Этьен, взмокший, как заезженный жеребец, ворвался в комнату и остановился, чуть не перевернув стул. Спасибо, тётушка не поставила его на место.

– Вы… – запыхавшись, буркнул Этьен, глядя на меня исподлобья.

– Чего изволите, сударь?

– Почему это вы рассматриваете меня, как в зверинце? Я вас спрашиваю! Шпионите?

Мда, судя по недовольному рыку и гримасе на его лице, ни с кем он меня не спутал. А ведь было что-то приятно-пугающее в том, чтобы на пару минут возомнить себя призраком чьей-то возлюбленной… Жаль, никто до сей поры в меня не влюблялся. Обстоятельство это казалось весьма досадным. Пусть и не дано мне выйти замуж или вскружить голову какому-нибудь мальчишке с тонкими усиками, а почему-то хотелось, чтобы меня любили. И обязательно так же безумно, как в сплетнях о гувернантке.

Я склонила голову, рассматривая злое лицо Этьена с ходящими туда-сюда желваками и сжатые кулаки со сбитыми костяшками. Подумалось, что такой человек в гневе запросто может убить и совершенно в том не раскаяться. А ведь я даже начала его жалеть… Вот дурочка! Отчаянно захотелось, чтобы где-то за спиной оказался тот белокурый верзила из ресторации – Голем, или как его там?

– Шпионить? – холодно переспросила я и все-таки встала с бюро. Наверное, возмущение мое было столь велико, что ноги меня удержали. – Бог мой, да как вам такое в голову взбрело? Мне просто ничего другого отсюда не видно. А лежать целый день, знаете ли, не очень увлекательное занятие. К тому же душно.

– Черт бы вас побрал! – Этьен стукнул кулаком по притолоке. – Я и забыл, что вы в этой комнате.

– Позвольте вам не поверить, – скромно потупилась я. – Интересно, с чего вы сами решили выбивать пыль из несчастного мешка именно под моим окном? Может, наоборот, жаждете, чтобы за вами шпионили?

Он со скрежетом отодвинул стул и шагнул ко мне, встав почти вплотную. От близости разгоряченного мужского тела, от ощущения опасности и чего-то еще, совершенно мне непонятного, но чрезвычайно волнующего, меня захлестнула удушливая волна, и я почувствовала, как кровь приливает к щекам.

Этьен посмотрел на меня сверху вниз и сказал:

– Не люблю быть должным. Я не просил о помощи, но раз так вышло… Чем я могу отплатить ваш долг? И что вам нужно, мадемуазель выскочка, чтобы вы убрались отсюда подобру-поздорову?

Я задрала подбородок, хотя это и не слишком помогло при нашей разнице в росте, и с величием королевы или как минимум придворной дамы, ответила:

– Хорошо. Насчет долга я подумаю и сообщу вам позже.

– Когда? – прорычал он.

– Скоро. И не торопите меня, раз уж сами предложили. Если я назову вам перечень проблем, которые была бы рада решить, вы наверняка пожалеете о своем предложении. Позвольте мне выбрать наиболее достойную вас неприятность. И отойдите, наконец. Вы заслоняете собой весь воздух.

Он отшагнул и протянул вперед сбитый в кровь кулак:

– Излечить не желаете? С пылу с жару, пока свежее.

Тут я уж рассердилась не на шутку.

– Я с бóльшим удовольствием поставлю вам новых шишек, чем стану лечить. Вы, сударь, – олицетворение неблагодарности и хамства.

– Не жалую ведьм, – ухмыльнулся он.

– Не люблю негодяев, – вспыхнула я. – Тем более не уважаю пьяницу, который живет за чужой счет и мнит себя большим героем.

Он вцепился пальцами в мои предплечья.

– Да как ты смеешь!

– Отпустите, сударь! Больно же!

Я вознегодовала и попробовала представить жар внутри, чтобы как-нибудь врезать негоднику. Увы, так быстро восстановиться я не могла. Этьен приблизил лицо к моему так, что почти коснулся кончиком носа, и прошипел:

– Ты ничего не знаешь и не имеешь права судить! Ты никто здесь! И надеюсь, так и останешься никем!

Я вспомнила о кувшине с сиренью и со всего маху столкнула его на ноги лекарского сына. Кувшин разбился вдребезги, забрызгав мне водой подол, а Этьену сапоги и штаны. Тот ойкнул и отскочил, схватившись за ногу. Я же побоялась, что упаду, поэтому лишь громко втянула в себя воздух.

– И если хотите знать, я бы сама с радостью сбежала из вашего сумасшедшего дома, где творится черт знает что, откуда люди пропадают, а потом их находят в реке! Где живут одни ненормальные! Где воняет мертвецами, разит холодом и делаются странные вещи! Я бы сбежала, если вы только изволите раз и навсегда избавить меня от дурацкого дара, чтобы я не смогла больше лечить таких кретинов, как вы, сударь! И чтобы не чувствовать, как сейчас, что у вас, ай-яй-яй как разболелся большой палец ноги, когда по нему стукнул кувшин.

Этьен вытаращился на меня.

– Да-да, я и сейчас чувствую. Не хочу, а чувствую! – вопила я, чуть ли не захлебываясь. – И почему-то только ваш папенька умеет хоть на некоторое время избавить меня от этих прекрасных ощущений, когда рядом со мной у одного поясницу ломит, у другого под мышкой чешется. Вот научитесь делать, как он, и меня просветите, тогда и уберусь отсюда, только вы меня и видели! Ну-ка, можете научить?

– Нет.

– Так идите, выясняйте!

– Не терплю указов, – угрожающе сказал Этьен. – Не стоит так со мной разговаривать.

– А то что? Разбежитесь и лоб себе об стену разобьете, чтоб и мне неповадно было? Я же все почувствую. Захотите отомстить мне, калечьтесь скорее и приползайте, поболеем вместе. Ха-ха. Мне вообще так весело жить!

– Сумасшедшая.

– Неблагодарный кретин.

Этьен, надутый, как лягушка в период брачных песен, почему-то остыл и покачал головой.

– Интересно, что заставило отца взяться помогать такой несносной особе?

Я только фыркнула в ответ. Сама бы хотела знать. Уже давно понятно, что не по доброте душевной и не из христианских побуждений.

Этьен внимательно рассматривал меня некоторое время и, наконец, произнёс:

– Так и быть. Я выясню, что и как делает отец. И можно ли вам обойтись без него.

– Буду премного благодарна, – совершенно неблагодарным тоном буркнула я.

Этьен пошёл к выходу, у двери обернулся небрежно и бросил, будто сплюнул:

– Надеюсь, вскоре мы с вами расстанемся.

– Жду не дождусь!

* * *

Моник вернулась, когда я уже начала видеть третий сон. Она разделась торопливо и примостилась к моему боку:

– Подвигайся.

Спросонья я выхватила из-под подушки кружку и чуть не огрела тётушку.

– Ты что? – отскочила она. – С ума сошла?

Поняв, наконец, кто посягает на суверенность моей кровати, я выдохнула с облегчением:

– О, как хорошо, это ты.

– А ты кого ждала?

– Бегают тут всякие ненормальные.

– Неужто поклонники?

– Лекарский сын. Я бы дверь подпёрла стулом, если бы не знала, что ты вернешься. Жаль, засова нет.

– Да он к тебе, похоже, неровно дышит, голубка моя, – хихикнула тетя, выкладывая горкой подушки.

– Моник! – укоризненно оборвала я тётушку. – Он не чает выставить меня отсюда! Моё присутствие отравляет ему жизнь. Ты-то где пропадала всё это время?

– Были дела, – таинственно шепнула Моник и почему-то причмокнула. – Тебе знать не обязательно. Давай спать.

Она повернулась на другой бок, свесив колено с узкой кровати, и обхватила руками верхнюю подушку. А я подумала: что за дела у неё такие? В чужом городе? И откуда она так хорошо знает лекаря? В голове мелькнула догадка – а что, если лекарь и моя тётя… Нет, не может быть! Так не бывает! Но по спине побежали мурашки, и сон как рукой сняло.

Впрочем, если Моник собирала для мсьё Годфруа травы, может, ещё как-нибудь помогает? Недаром она говорила, что у всех женщин в роду понемножку есть магии.

Я попыталась представить давнюю нашу прародительницу. Ведьму. Интересно, какая она была? Толстая, худая, добрая или сварливая, гадости делала или лечила… И вдруг я чуть не подскочила с кровати, несмотря на всю свою муторную вялость: а ведь у неё были муж, дети! И если я, как она… Значит, мсьё Годфруа солгал! Зачем? Что же такого он хочет от меня?

Святые угодники! Пусть я скорее верну силы и начну ходить. Наверное, надо потребовать у Этьена в качестве возврата долга прочитать ту книгу, исписанную непонятными знаками. Да, я попрошу прочитать мне всё! Если, конечно, этот олух умеет…

Дверь скрипнула и приотворилась. Я со страхом уставилась в чёрную щёлку. Кого ещё принесло? Там была лишь темнота, в которой пропадал дрожащий свет луны. Сквозняк?

– Кто там? – напряжённо шепнула я.

Никто не ответил. Во что бы то ни стало, нужно подпереть дверь. Я так не засну.

– Моник! – позвала я, но тётя ответила сладким храпом и натянула на плечи одеяло.

Кое-как я подползла по кровати к двери, потянулась к ручке и застыла. С лестницы в комнату струился невидимый холод, словно кто-то выдул в тёплый воздух облако крошечных льдинок. Сглотнув, я всмотрелась в черноту узкого прохода.

– Кто здесь?

Готова была поклясться, что чувствую чьё-то присутствие. Или схожу с ума… Дрожащая кисть сама начала осенять меня крестным знамением, а губы зашептали «Отче наш». Скрипнули едва слышно перила, скользнули вниз шорохи, коротко свистнул ветер. И тишина. Изо всех сил я хлопнула дверью и с громким скрежетом подтащила по полу стул, ухватившись за спинку. Подсунула ее под ручку двери. И с выскакивающим из груди сердцем добрую сотню раз перекрестила её.

Глава 14

Тётя посапывала и крутилась, толкаясь задом, а я лишь льнула к ней, к её теплу, такому обычному, уютному, без всяких потусторонних штучек, и боялась закрыть глаза.

«Святая Дева! Спаси и сохрани меня от колдовства, привидений и прочих напастей. Научи, как поскорее уйти из этого дома…», – бормотала я то про себя, то громким шёпотом. За ночь вспомнились все молитвы, которые мы твердили в монастыре, имена святых и архангелов. Не раз поминала я за ночь и отпущенного мной на четыре стороны Огюстена. Ведь если не привидение прилетало под мою дверь, вполне может быть, кто-то из здешних являлся с недобрыми помыслами. Мало ли, вдруг они владеют заклятием невидимости? К примеру, мсьё Годфруа. Не зря же у его покоев ледяная жуть витает.

Лишь под утро сон смежил мне веки, и я забылась. Моник разбудила меня, когда солнце светило вовсю, и сообщила, что сегодня уедет, иначе Николя разжалует её из жён и как пить дать устроит взбучку.

С помощью тётушки я умылась и привела себя в порядок. В крошечном зеркальце отразились тёмные круги под глазами и болезненная бледность. Как с погоста, – подумалось мне, и я тут же сплюнула через плечо, едва не попав на Моник. Она ничуть не рассердилась, усердно растёрла мне щёки и вплела в волосы пару бутонов яблоневого цвета, будто в том был какой-то смысл.

Ещё дрожащая и нестойкая, как лист осенний на ветру, я спустилась вместе с ней в кухню. Нас радостно встретила Софи и продолжила суетиться, обслуживая Этьена. Я осторожно присела подальше от лекарского сына, ожидая от него всего, чего угодно, кроме благоразумия. Этьен на удивление спокойно кивнул, с аппетитом поглощая луковый суп с гренками.

На столе, как всегда, имелись колбаса, сыры, оливки и много всякой всячины. Софи поставила перед нами с Моник миски с пахнущей сыром похлёбкой. Но в присутствии Этьена даже столь ароматный суп и поджаренные ломтики белого хлеба шли не очень. Моник восхваляла прекрасное утро, умницу-красавицу Софи и чудесный завтрак. Кухарка расцвела от комплиментов и охотно болтала с тётушкой. Этьен жевал. Я же молча поглядывала на круассаны с джемом и мёд в крошечных розетках, что стояли ближе к Этьену, и, робея, вяло ковырялась ложкой в супе.

Вдруг послышался яростный стук в ворота, выкрики Себастьена, заливистый лай пса, возбужденный голос лекаря и снова мощные удары по дереву, будто орудовали тараном.

Позабыв о завтраке, мы все высыпали во двор и тут же почувствовали себя жителями крепости, которую берут штурмом. Нашим глазам предстала отчаянная картина: Себастьен налегал на калитку со двора, а с другой стороны кто-то вышибал ее так, что ворота ходили ходуном и начали крениться. Пес кидался на них, захлёбываясь лаем. Взбаламученный мсьё Годфруа всплескивал руками и бормотал проклятия. При виде меня усы на его побагровевшем лице встопорщились, и он заорал:

– Абели, чёрт тебя забери, сюда скорее!

– Я?

– Нет, китайская императрица. Сюда, говорю. Маршем.

Моник сделала круглые глаза, Этьен поперхнулся недожёванной колбасой и с любопытством взглянул на меня, а я, покачиваясь, шагнула к лекарю. Честно говоря, торопиться не хотелось: разве я похожа на катапульту? Или на котёл с кипящим маслом?

Но лекарь не позволил мне манкировать, шустро подхватил под локоть и потащил к воротам.

– Твой Голем ломится, тебе и разбираться. Я велел его не пускать, но сама видишь, что получается.

Я лишь смущённо пробормотала:

– Скажите мсьё Огюстену, что я занята. Или больна. Что никак не сегодня. Нет, лучше пусть совсем не приходит.

– Вот сама и скажи! – проговорил разгневанный лекарь и указал пальцем на калитку. – Давай-ка.

Этьен сзади присвистнул и нагнал нас.

– А я как раз с утра заскучал …

– Пшёл вон, – прошипел лекарь. – Он один раз тебя на кусочки разнёс, ещё раз хочешь?

Этьен нахмурился и потянулся за поленом, валяющимся у забора, но мсьё Годфруа встал у него на пути:

– Отставить сейчас же! Говорю тебе: тут Абели нужна, А-бе-ли. Ее привязка, она только и разберётся. Этот волопас её не тронет. Скажи ему что-нибудь, Абели! Ну же…

Я шагнула к шатающимся воротам и громко спросила:

– Огюстен, это вы? – Калитка перестала трещать, удары прекратились. – Это я, Абели. Вы меня искали?

– Госпожа хотела меня видеть, – раскатисто промычал нарушитель спокойствия. – Я пришёл к госпоже.

Я растерянно оглянулась в поиске поддержки, но лица всех присутствующих вытянулись, выражая полное недоумение. Лишь Этьен почесал за ухом и хохотнул:

– Госпожа…

– Мне можно открыть калитку? – шёпотом спросила я мсьё Годфруа.

Тот задумался, потом кивнул:

– Только мы все отсюда уйдём и в доме закроемся.

Этьен попробовал было возразить, но лекарь дрожащей рукой чуть не впился сыну в лицо, снова зашипел, и через секунду всех со двора, как потопом, смыло.

Я распахнула покосившуюся дверцу. На пороге стоял Огюстен: в руках дрын величиной с дерево, белокурые волосы взлохмачены, добротная одежда неряшливо торчит во все стороны, покрытая какими-то листиками и травинками, будто костюм лесного эльфа. Раскрасневшийся верзила расплылся в улыбке:

– Госпожа.

– Заходи, раз пришёл, – вздохнула я и впустила его.

Он зашагал, будто громадная деревянная кукла с негнущимися коленями. Отмаршировал до колодца и замер, глядя на меня с восторгом полоумного добряка.

Я почувствовала, как подкашиваются ноги. Присела на пень, отодвинув ведро, и подпёрла подбородок ладонью:

– И что мне с тобой делать, Огюстен?

– Не знаю, – счастливо ответил тот. – Готов служить госпоже.

– А чего так вдруг явился?

– Госпожа велела.

– Разве?!

И вдруг вспомнилось, что и вечером при разговоре с Этьеном я припоминала Огюстена, и ночью, когда было страшно. «Привязка», – сказал лекарь. Я же вроде её отвязала, опрокинув ему на голову ведро холодной воды. Не сработало? Ведь убежал же потом. И вдруг в голове мелькнула догадка:

– Ты пьян, Огюстен? Ты пил чего-нибудь вчера к ночи: вино, сидр или кальвадос?

– Так точно, госпожа. Четыре бутылки красного вина.

– Один столько выпил? – удивилась я.

– Так точно, госпожа.

– Перестань называть меня госпожой.

– Как скажете, госпожа.

Я закатила глаза и заметила торчащую из окна физиономию Этьена. Он широко скалился и прикрывал рот рукой, чтобы не хохотать в голос. Из окна кухни, наполовину прикрытого шторой, выглядывали Моник, Софи, Себастьен и собака. С балкончика на втором лекарь в черном балахоне делал мне какие-то знаки: похоже, предлагал выставить Огюстена вон. Мда, а я сегодня – звезда ярмарочного представления. А где Женевьева? Этой грымзе даже поглумиться надо мной неохота.

Я вздохнула.

– Огюстен, а почему ты пришёл только утром? Я, кажется, думала о тебе ночью…

– Сразу пошёл, госпожа, только упал в яму и заснул. Как проснулся, пришёл.

У меня засосало под ложечкой от разыгравшихся угрызений совести. А он ведь мог, пьяный, и шею себе свернуть… Я была бы виновата. И говори после этого, что не ведьма.

Верзиле я велела сесть на землю и, приложив все свои немногие силы, шлепнула ему на голову чуть больше кружки колодезной воды – сколько сумела вытянуть.

Блондин встряхнул головой и уставился на меня. Странно, но после кратковременного изумления на его лице вновь появилась улыбка. Счастливая. Может, не такая безумная… Не помогло?

Огюстен встал и галантно взял из моих рук ведро:

– Милая мадемуазель, – скромно начал он. – Вот уже второй раз я встречаю вас после какого-то странного затмения. Словно ото сна пробуждаюсь. Признаюсь, меня это сильно смущает. Но… видеть вас при таком пробуждении столь приятно, что не могу и передать.

Теперь уже я утратила дар речи: полоумный верзила умел, оказывается, любезно разговаривать.

– Позвольте представиться, ибо не помню, имел ли я честь в прошлую нашу встречу… – он выпрямился и потянулся к отсутствующей шляпе, снова смутился, одёрнул сюртук и склонился передо мной: – Огюстен Марешаль, помощник купца первой гильдии.

– Абели Мадлен Тома, – присела я в реверансе, пытаясь сгладить внезапную хрипоту в голосе.

– Очарован, мадемуазель, – проговорил Огюстен и припал к моей трепетной руке.

Я чуть было не отдернула её, потому как в моей голове промелькнули самые противоречивые мысли. Святая Дева! Кто бы подумал, что одно прикосновение мужчины к моей коже приведёт к такому смятению чувств. Стыд, приязнь, страх, кокетство, замешательство.

– Сударь… – промямлила я, поспешно пряча руки под передник, чтобы ему вновь не пришло в голову их целовать. – В некотором роде я тоже… рада. Видите ли, сударь…

Не успела я придумать пространную речь, как раздался ужасающий скрип, треск, и покосившаяся калитка с грохотом обрушилась на землю.

Я подскочила. Огюстен вытаращился на сиротливо болтающиеся в воздухе железные петли. С балкончика послышались проклятия. Я виновато посмотрела вверх: лекарь упёр руки в боки. И затем, уничтожающе глядя на меня, показал пальцем на сломанную калитку. Краем глаза я увидела гримасничающего Этьена. При виде его ужимок во мне вскипело желание надавать ему тумаков. Но я тут же взяла себя в руки – Огюстен рядом, кто знает, вдруг опять превратится в ходячего Минотавра…

С посеревшего неба мне на нос упала одна капля, вторая, и хлынул ливень. В дом бежать было нельзя, двери наверняка заперли, потому я поманила Огюстена в беседку.

– Куда-а-а? – взревел с балкончика мсьё Годфруа.

Но мы уже скрылись от дождя и любопытствующих глаз за пышной зеленью розовых кустов, увивающих ажурные стенки беседки. Мы остановились, вытирая мокрые лица и отряхивая одежду.

Огюстен всё ещё ничего не понимал. Не скажу, что я понимала многим больше его. Я лишь была изумлена тем, что выйдя из состояния Голема, Огюстен совсем не выглядел идиотом. Оттого мне стало стыдно – до чего довожу приличного человека. Продолжая вытирать платком щеки и лоб, я украдкой рассматривала его крупное лицо, покрытое каплями, добрые глаза и фигуру, достойную Геракла. Он даже показался мне привлекательным.

– Какое насыщенное утро, мадемуазель! – улыбнулся Огюстен. – Необычное пробуждение, встреча с вами, ливень, калитка. Странно, скажу я вам, она соскочила с петель. Неужто в таком достопочтенном доме не следят за воротами или… что-то случилось?

– Боюсь, случились вы, – сказала я.

Его брови взметнулись вверх.

– Что – я, милая мадемуазель?

– Это вы выломали калитку, – вздохнула я и не стала признаваться, что отчасти была в том и моя вина. Кто знает, не возопит ли этот добрый на вид человек в праведном гневе о том, что его околдовали и заставили плясать под чужую дудку, как мартышку на ярмарке.

Челюсть Огюстена отвисла. Он высунулся снова под дождь, чтобы увидеть брешь в воротах уже другими глазами. Вскоре он вернулся и посмотрел на меня с недоверчивой улыбкой.

– Мадемуазель, должно быть, шутит. Такую массивную конструкцию? Я один? И зачем? Разве у меня был таран? И притом я ничегошеньки не помню.

– Увы, мой мэтр наверняка не считает это шуткой. Ему ситуация кажется скорее трагичной. Он уже беснуется на своем балконе, и, пожалуй, сегодня всем будет мало места в этом, как вы выразились, достопочтенном доме. Особенно мне как помощнице мсьё, ведь вы громогласно объявили, что ищете именно меня.

Ошеломленный Огюстен потёр рукой подбородок, а я продолжила:

– Боюсь, что на вас дурно сказывается выпитое вино.

– Мда, признаюсь, вы меня огорошили такой новостью. Не скрою, я думал о вас, о том странном пробуждении, но поспешно удалившись из-за неловкости ситуации я не помнил, где вас искать.

– Возможно, выпитые четыре бутылки вина напомнили вам дорогу.

Огюстен вскинул на меня удивленные глаза:

– Откуда вы знаете, что их было четыре?

– Вы сами сказали.

Великан всплеснул руками и сокрушенно произнес:

– О боги! Представляю, какое мнение сложилось обо мне у вас – отъявленный пьяница и безумец.

На его лице так явственно выразилось отчаяние, что я не сдержалась и, пытаясь, утешить, положила ему руку на кисть и сказала:

– Ничуть. Я не думаю о вас плохо.

– Правда? – обрадовался Огюстен.

– Я вижу, что вы достойный молодой человек, только… – думая совсем не о вреде для здоровья Огюстена или грехе чревоугодия, а о моем проклятом воздействии на беднягу, добавила на всякий случай: – Я осмелюсь посоветовать вам не пить в таких количествах Монтаньё или Бургундского. Видимо, вы человек тонкой душевной организации.

– Увы, милая мадемуазель, настоящий француз станет пить молоко только, когда коровы начнут доиться вином.

– Я нисколько не хочу разубедить вас в этом, только в заботе о вас…

– Благодарю, мадемуазель!

Он снова проворно подхватил мою кисть и прижался к ней горячими губами. Я тут же отдёрнула ее, потому что за спиной послышался тихий, но злой голос лекаря:

– Вот как! Мсьё изволит любезничать, а кто починит мне ворота?! Кто возместит ущерб?! Кто, я вас спрашиваю?

И тётушкино звонкое:

– Ах, цела!

Я обернулась. Изрядно вымокший лекарь и Моник чуть позади него вопросительно взирали на нас.

Щеки Огюстена залились краской:

– Мсьё… не имею чести знать вашего имени…

– Мсьё Годфруа, – вставил лекарь.

– Вышло досадное недоразумение, которое я обязуюсь исправить.

– Надеюсь на это, иначе мне придется обратиться в полицию.

Огюстен не растерялся и тотчас предложил:

– Я сегодня же приведу бригаду мастеровых и проконтролирую, чтобы все было сделано на лучшем уровне.

– И кто будет за это платить? – скривился лекарь.

– Сударь, все будет сделано за мой счет.

Мсьё Годфруа осклабился:

– Тогда другой разговор. Полагаю, в таком случае мы не будем беспокоить городскую полицию.

– Буду премного благодарен, – вытянулся в струнку Огюстен. – Позвольте откланяться?

– Да, сударь, – снисходительно кивнул лекарь. – Но жду вашего возвращения. И надеюсь, вы не станете больше ломать моё имущество.

Огюстен расшаркался, бросил на меня многозначительный взгляд и стремительно ушёл в дождь.

Моник кинулась ко мне и обняла:

– Ах, девочка моя. Я так испугалась!

Не успел Огюстен скрыться, на ступеньках беседки показался Этьен. Неужели подслушивал и прятался?

– Итак, этот мерзавец будет тут околачиваться весь день? Или два? – мрачно спросил он.

– Уж не хочешь ли ты сам чинить ворота? – съязвил отец.

– И вы хотите, чтобы ради этой… мадемуазель «сплошные неприятности» я продолжал скрываться ото всех?

– Таков был уговор.

Этьен задумчиво посмотрел куда-то на потолок.

– Отец, пошли за Софи, пусть принесёт сковороду потяжелее. Или лучше взять наковальню в конюшне.

– Зачем? – не понял мсьё Годфруа.

– Стукнуть меня по голове ещё раз, чтобы не обманывать публику. Поверь, всем будет проще.

Лекарь недовольно сморщил нос, и усы снова пришли в оживление, как щетка, которой елозят по башмакам, чтобы блестели.

– Уволь меня, Этьен, от твоих шуточек. Лучше займи себя чем-нибудь.

И тут Моник вышла в центр, одарила всех примиряющей улыбкой и торжественно объявила:

– Друзья мои, дождь кончился! Надеюсь, и все неприятности на этой благой минуте тоже завершатся.

Этьен пожал плечами, затем перевел на меня выжидающий взгляд, который вдруг стал серьёзным – неужели вспомнил об обещании?

– Хорошо, отец, ты прав. Но раз заняться мне нечем, не позволишь ли тебе помочь? Хотя бы сделать отвар для твоей пациентки, мадемуазель Абели? Я же перед ней в долгу…

– О! Наконец-то слышу разумные слова! Буду рад твоей помощи, – удивился лекарь внезапной перемене настроения в сыне, а мне сказал: – Ты уже, как я посмотрю, оправилась.

– Да, мсьё, – промямлила я.

– Тебе тоже найдется работа, пошли в дом.

Солнце выглянуло из-за тучи, и мы гуськом пошли по выложенной камнем дорожке в особняк.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю