Текст книги "Мастера натюрморта"

Автор книги: Галина Дятлева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Джорджо Моранди
(1889–1964)

Огромную роль в становлении Моранди-натюрмортиста сыграли представители метафизической живописи – Джорджо Де Кирико и Карло Карра, с которыми художник познакомился во время пребывания в Риме. В натюрмортах, созданных Моранди в конце 1910-х годов в Болонье, отразилось его собственное понимание метафизического искусства.

Итальянский живописец и график Джорджо Моранди родился в Болонье. Художественное образование он получил в Болонской академии художеств. С юношеских лет его привлекали живописные традиции итальянского искусства. Моранди внимательно изучал творчество Джотто, Мазаччо, П. Учелло, Пьеро делла Франчески. И в то же время он не остался чужд современной живописи, в частности его привлекали французские импрессионисты, П. Сезанн и представители европейского авангарда. Ранние работы Моранди выполнены под влиянием П. Сезанна («Пейзаж», 1911, частное собрание, Милан; «Снежный пейзаж в Болонье», 1913, частное собрание, Рим). К сожалению, большую часть своих первых самостоятельных произведений Моранди сжег в 1913 году.

К натюрмортам художник обратился позднее, в 1916 году. Написанным в это время картинам свойственны четкие ритмы и тонкость цветовых нюансов.

1918 год ознаменован знакомством Моранди с мастерами метафизической живописи – Дж. Де Кирико и К. Карра. В этот период появились метафизические натюрморты художника, в которых предметы, теряющие свою индивидуальность, похожи на модели определенных вещей. На картинах мастера можно увидеть странные, безликие образы: гладкую голову манекена, вытянутые бутылки, коробки, рулоны бумаги. Они лишь отдаленно напоминают реальные вещи и выглядят, скорее, как их муляжи («Натюрморт», 1918, Эрмитаж, Санкт-Петербург; «Большой метафизический натюрморт», 1918, собрание Джези, Милан; «Натюрморт», 1918–1919, частное собрание, Флоренция).

^{Дж. Моранди. «Натюрморт», Эрмитаж, Санкт-Петербург}

Интересны два натюрморта, находящиеся в собрании Р. Джукера, на которых изображены разнообразные предметы: шары, линейки, обручи. Показанные повисшими в пространстве открытой витрины, они кажутся такими же бесплотными, как и их тени. Коробку, где пересекаются линейные силуэты и тени, Моранди превращает в некий пространственный лабиринт.

В начале 1920-х годов художник отошел от приемов метафизической живописи и начал создавать пейзажи и натюрморты, напоминающие его ранние работы. Эти картины показывают, насколько внимательно Моранди изучает пластические свойства однотипных предметов.

Тонкостью цветового решения отличаются пейзажи, выполненные в Роффено и Гридзане, куда живописец отправлялся каждое лето. Очень выразительны и поэтичны картины, передающие серебристые краски освещенной южным солнцем зелени, золотистые стены зданий, светлые, почти белесые в солнечных лучах лужайки и дороги («Пейзаж», 1928, частное собрание, Флоренция; «Пейзаж», 1936, частное собрание, Болонья; «Белая дорога», частное собрание, Милан).

В период Второй мировой войны Моранди писал простые и ясные по композиции ландшафты, полные тревожного чувства («Снежный пейзаж», 1941, частное собрание, Флоренция; «Пейзаж с домами», 1943, частное собрание, Рим).

Наиболее ярко созерцательность живописи Моранди проявилась в его натюрмортах, изображающих обычные предметы: коробки, бутылки, графины, вазы, чашки. Художник объединяет их в группы или выстраивает рядами на столе. Ровный нейтральный фон позволяет направить все внимание зрителя на первый план, где сосредоточены ничем не примечательные предметы, тем не менее показывающие все многообразие мира вещей («Натюрморт», Эрмитаж, Санкт-Петербург).

Натюрморты, исполненные художником в 1920–1930-х годах, свидетельствуют об интересе мастера к передаче светотеневой среды. Бутылки, графины и кувшины, окутанные сумрачной дымкой, напоминают мраморные изваяния («Натюрморт», 1930, частное собрание, Рим; «Большой натюрморт», 1935, собрание Маттиоли).

Чтобы придать изображению обыкновенных вещей монументальность и торжественность, Моранди чередует разные по высоте предметы, использует вертикальные блики и светотеневые контрасты («Натюрморт», 1938, частное собрание, Милан; «Натюрморт», 1949, частное собрание, Турин; «Композиция из бутылей», 1949, частное собрание, Милан).

Натюрморты 1950–1960-х годов, показывающие тесно сгруппированные вещи, восхищают гармонией цветовых градаций. Тончайшими оттенками переливаются хрупкие стеклянные сосуды, окрашенные в холодные тона кувшины, кружки; коробки на нейтральном фоне кажутся отчужденными и замкнутыми («Натюрморт», 1946, галерея Тейт, Лондон; «Натюрморт с чашками», 1953, частное собрание; «Натюрморт», 1957, частное собрание, Париж; «Натюрморт», 1960, частное собрание). От погруженных в тишину и спокойствие обыденных предметов на картинах Моранди веет какой-то тайной. Проникнутые созерцательностью, непритязательные и простые композиции показывают стремление мастера выразить чистую, поэтическую красоту мира вещей.

^{Дж. Моранди. «Натюрморт», частное собрание}

Настроение спокойного размышления, наполняющее натюрморты Моранди, сближает его творчество с искусством таких художников, как Ж. Б. Шарден и П. Сезанн. Обладавший замкнутым характером, Моранди не принимал участия в бурной жизни интеллектуальных кругов. На короткое время обратившийся к метафизической живописи, он никогда больше не интересовался экспериментальными начинаниями художников своей эпохи.

Большую известность Моранди принесли и его офорты. В 1930–1956 годах художник руководил кафедрой гравюры в Академии художеств в Болонье. В 1948 году он стал членом римской Национальной академии Св. Луки.

Амеде Озанфан
(1886–1966)

Делом своей жизни Амеде Озанфан считал воспитание молодых художников. Живя в Лондоне в 1935–1938 годах, он создал собственную школу. В 1938 году, переехав в США, мастер основал Школу изящных искусств Озанфана, где изложил весьма оригинальную теорию преформизма, заключающуюся в том, что образы великого искусства заложены в подсознании человечества.

Французский живописец, график и теоретик искусства Амеде Озанфан родился в Сен-Кантене. Образование он получил в сенкантенской художественной школе, а затем в Париже, в академии живописи Ла Палет, куда поступил в 1906 году. Здесь Озанфан изучал не только живопись, но и архитектуру.

В 1910–1912 годах молодой художник побывал в Италии, Голландии, Бельгии и России. В течение двух лет (с 1915 по 1917) занимался изданием журнала «Элан» («Порыв»). Озанфан стал теоретиком нового направления в искусстве – пуризма, основанного на убеждении, согласно которому формы в живописи должны быть ясными и четкими, похожими на очертания различных устройств современной техники. Идеи пуризма Озанфан изложил в сочинении «После кубизма», написанном в соавторстве с Ле Корбюзье (Ш. Э. Жаннере). Произведениям Озанфана свойственны простота живописных средств, графичность, стремление к монохромности, художественный схематизм. Таковы его предметные композиции «Натюрморт. Посуда» (1920, Эрмитаж, Санкт-Петербург), «Графин, гитара, стакан и бутылки на сером столе» (1920, Художественный музей, Базель, «Перламутр № 1» (1922, Национальный музей современного искусства, Париж), «Графика на черном фоне» (1922, ГМИИ, Москва), «Фуга» (Художественный институт, Чикаго)).

^{А. Озанфан. «Натюрморт. Посуда», 1920, Эрмитаж, Санкт-Петербург}

Пытаясь объединить в одном произведении разнообразные виды искусств, Озанфан создал несколько своеобразных настенных композиций, наиболее интересными из которых являются «Четыре расы» (1928) и «Жизнь» (1933–1938), исполненные для Национального музея современного искусства в Париже.

Произведения, созданные мастером в 1950-х годах, свидетельствуют о том, что Озанфан отошел от прежних строгих принципов пуризма. Его живопись этого периода отличается воздушностью, богатством цветовой гаммы, тонкостью передачи композиционных элементов.

Пабло Руис Пикассо
(1881–1973)

Первоначально обращение Пикассо к жанру натюрморта было связано с угнетенностью его психического состояния, когда возникало желание найти в этом мире нечто прочное и опереться на что-то реальное и незыблемое, а позже таким образом возник новый способ образного мышления, получивший название кубизма. Надо сказать, что именно поэтому натюрморт стал излюбленным жанром кубистской живописи.

Французский художник испанского происхождения Пабло Руис Пикассо родился в Малаге в семье учителя рисования. Первые уроки живописи он получил у своего отца. В 1895 году Пикассо поступил в Академию художеств «Ла Лонха» в Барселоне. Экзамен высшей ступени обучения Пабло выдержал блестяще. Ему было всего 16 лет, но уже в этом возрасте юный художник демонстрировал поистине совершенное владение приемами академической живописи, о чем ярко свидетельствовали полотна «Первое причастие» (1895–1896, музей Пикассо, Барселона), «Знание и милосердие» (1897, музей Пикассо, Барселона). В 1897 году Пабло успешно выдержал экзамен на старший курс Мадридской Королевской академии Сан-Фернандо. Однако в Мадриде художник оставался недолго и предпочел вернуться в Барселону, где мог общаться в богемных обществах художников и литераторов.

^{П. Р. Пикассо. «Арлекин и его подружка», 1901, ГМИИ, Москва}

В 1900 году Пикассо в первый раз попал в Париж. До 1904 года он жил то в Париже, то в Барселоне, пока наконец окончательно не выбрал Париж. В ранний, парижский, или «голубой», (1901–1904) период творчества он исполнял работы под несомненным влиянием импрессионистов – А. Тулуз-Лотрека, П. Сезанна, П. Боннара, Э. Дега. В это время мастер создал такие выдающиеся полотна, как «Арлекин и его подружка» (1901, ГМИИ, Москва) и «Пьяница (Любительница абсента)» (1901, Эрмитаж, Санкт-Петербург). В подобные «витражные» произведения, названные так из-за сильного и гибкого темного контура, делящего пространство картины на крупные планы, мастер включает элементы натюрморта, создающие и концентрирующие настроение полотен. Натюрморты воссоздают конкретную и реалистичную вещественность той эпохи. Так, на столе перед артистичным и нервным Арлекином стоит большая, наполовину недопитая рюмка абсента – горького ликера с привкусом полыни и такого же, полынного, ярко-зеленого цвета. Это не просто изображение предмета, а аллегория горечи обманутых надежд и неудавшейся жизни. Напиток символизирует непонятость, отверженность Арлекина как художника-творца.

^{П. Р. Пикассо. «Пьяница (Любительница абсента)», 1901, Эрмитаж, Санкт-Петербург}

^{П. Р. Пикассо. «Натюрморт с порроном», 1906, Санкт-Петербург, Эрмитаж}

Как в «Пьянице», так и в «Арлекине» Пикассо понял смысл спиртного, во-первых, как способ сублимации и замены отвратительной реальности призрачной внутренней духовностью, во-вторых, как идентичность алкоголя и «проклятых» артистов (например, Аполлинер, близкий Пикассо по духу, назвал один из сборников своих стихов «Алкоголи»), в-третьих, напитка прозрения и глубочайшей меланхолии. Что же касается «Пьяницы», то здесь сюжет приобретает особенно универсальный, поистине обобщающий и символический аспект, который концентрирует в себе зеленый абсент в рюмке, – зеленая горечь и скорбь. Женщина, изображенная на картине, кажется погруженной в беспамятство, галлюцинации и депрессию, о чем красноречиво свидетельствует ее поза, словно завязанная узлом. Перед ней возвышается как воплощение мирового зла или некий алхимический атрибут ядовито-зеленый, горький напиток, зловеще мерцающий на дне рюмки.

Следующий период творчества художника (1904–1906) называется «розовым». В это время мастер преимущественно изображает странствующих акробатов и комедиантов. Его колорит становится теплым, почти солнечным. Золотистые тона удачно сочетаются с бледными голубыми и пепельными оттенками. Фигуры, написанные жидкой краской, кажутся тонкими, почти призрачными.

Силуэты артистов словно колеблются, что вызывает у зрителя ассоциации с дрожащим пламенем свечи или вьющимся побегом растения («Актер», 1904, Метрополитен-музей, Нью-Йорк; «Девочка на шаре», 1905, ГМИИ, Москва; «Семья акробатов с обезьяной», 1905, Художественный музей, Гётеборг). Особенно выразительной представляется работа «Семья бродячих акробатов» (1905, Национальная галерея, Вашингтон), которая буквально пронизана ощущением одиночества и отрешенности несколько странных персонажей, облаченных в артистические костюмы среди безлюдных пустынных дюн.

^{П. Р. Пикассо. «Композиция с черепом», 1908, Эрмитаж, Санкт-Петербург}

В этот период Пикассо создал «Натюрморт с порроном» (1906, Санкт-Петербург, Эрмитаж), где представил четыре непритязательных предмета крестьянского обихода – два стеклянных и два глиняных.

Вся группа вещей показана развернутой в манере Сурбарана. Композиция исполнена внутренней динамики, построена на игре контрастов и ритмическом единстве. Кажется, что на пространстве стола происходит встреча двух пар – глиняной (приземистый горшочек под крышкой и простая глиняная крынка) и стеклянной (изящный графинчик и треугольный поррон). В этой работе созревает новая художественная концепция Пикассо – подчеркнутая простота и выразительность объемов и усложнение в целом художественной структуры.

В 1906 году лирически прозрачный «розовый» период художника ушел в прошлое, и на его полотнах появились монументальные обнаженные фигуры. Таковы «Две обнаженные» (1906, Музей современного искусства, Нью-Йорк), «Сидящая обнаженная» (1906, Национальная галерея, Прага), которым свойственна тяжеловесная иберийская или негритянская пластика. Формы этих персонажей кажутся вырубленными мощными взмахами прямых линий, с моделировкой «насечкой». Своей кульминации новый художественный метод достигает на полотне «Авиньонские девицы» (1907, Музей современного искусства, Нью-Йорк), где резкие деформации знаменуют собой переход к кубизму.

^{П. Р. Пикассо. «Зеленая миска и черная бутылка», 1908, Эрмитаж, Санкт-Петербург}

^{П. Р. Пикассо. «Бидон и миски», 1908, Эрмитаж, Санкт-Петербург}

Более ранняя стадия кубизма Пикассо называется аналитической (1908–1912). В этот период формы дробятся на мелкие грани или плоскости, в результате чего возникает своеобразная кристаллическая структура. Цветовая гамма достаточно скупа: в ней преобладают серые, охристые и тусклые зеленые тона. Кристаллы разрастаются до такой степени, что почти совершенно вытесняют образ натуры.

Натюрморты этого периода Пикассо создавал, не используя натуру, исключительно благодаря силе воображения. Мастер говорил: «В то время я работал совсем без всякой модели. То, что я искал, было совсем другое». Он хотел найти силу художественного изображения не в сюжетах и мотивах, а лишь в красках, формах, мазках, в их энергии. Итогом творческих исканий живописца стала его «Композиция с черепом» (1908, Эрмитаж, Санкт-Петербург). Искусствоведы склонны рассматривать сюжет картины в качестве вариации на тему vanitas («суета сует»), распространенную в работах старых мастеров. На полотне показан череп как символ бренности бытия, а рядом с ним расположены палитра, кисти, книга, картина и курительная трубка – символы чувственных человеческих радостей.

^{П. Р. Пикассо. «Горшок, рюмка и книга», 1908, Эрмитаж, Санкт-Петербург}

Надо сказать, что все эти предметы представляются естественными в обычной мастерской художника, а их беспорядочность расположения, как на картине, очень характерна для мастерской самого Пикассо. Кроме того, в натюрморте нисколько не чувствуется некое мудрое назидание, скорее мрачная личная экзальтация, о чем красноречиво свидетельствуют атмосфера мрачной возбужденности, холодные резкие тона, столкновение острых, почти ощутимо колющих плоскостей, неожиданные падения диагональных ритмов. Череп кажется большим золотым слитком и придает завершенность метафорам, звучит как реквием. Перед черепом расположен неожиданно экстравагантный предмет, то ли ведерко, то ли горшок. Вероятно, этот предмет, по-французски называющийся jarr, то есть «глиняный горшок», является посвящением литератору с созвучной фамилией – Альфреду Жарри. Этот духовно близкий Пикассо человек неожиданно и безвременно умер. Подобное обстоятельство, естественно, не могло оставить живописца равнодушным. Тем более что сопоставление этих двух пустых сосудов – черепа и горшка – кажется не только гротескным, но и невыразимо горестным. Впрочем, сам Жарри вошел в историю французской литературы как вечно эпатирующий публику гамэн, и стиль его мышления совпадал с настроением картины Пикассо.

Так развивается своеобразная новая поэтика Пикассо, который способен строить живописный образ на неожиданно смелых, дерзких ассоциациях, поскольку в данном случае визуальный контекст слов воспринимается в значении живописных образов. После этого, по образному выражению мастера, он станет «живописать полотно словами». Первым шагом в этом направлении, несомненно, явился реквием Альфреду Жарри.

^{П. Р. Пикассо. «Букет цветов в сером кувшине и бокал с ложкой», 1908, Эрмитаж, Санкт-Петербург}

^{П. Р. Пикассо. «Компотница, фрукты и рюмка», 1909, Эрмитаж, Санкт-Петербург}

Натюрморты становятся объемными почти скульптурно. О сути своих предметных композиций сам Пикассо высказался так: «Бутылка на столе так же значительна, как религиозная картина», вероятно имея в виду драматизм окружающего пространства («Зеленая миска и черная бутылка», «Бидон и миски», обе – в 1908, Эрмитаж, Санкт-Петербург). Эти произведения действительно воспринимались как некие религиозные откровения. Несмотря на то что композиции подобных «черных икон» составляют не мистические или аллегорические предметы, а самые обыденные, привычные в хозяйстве, они, несомненно, созданы в результате потребности самовыражения. Скорее всего, эти натюрморты тоже не писались с натуры.

Натюрморт «Зеленая миска и черная бутылка» представляется исполненным такой высокой драматической экзальтации, что его живописный эффект может сравниться только с полотнами творцов абстрактного экспрессионизма. Эта работа была создана под влиянием события, потрясшего Пикассо, – самоубийства немецкого художника Вигельса – и насыщена траурными черными и красными тонами.

Произведение «Бидон и миски», написанное вскоре, напротив, свидетельствует о волевой собранности, поскольку здесь присутствует пластическая логика в противовес иллюзорности перспективного построения. Формы группируются вокруг единого стержня. Композиция по-прежнему достаточно напряженна, но в ней присутствует непоколебимое равновесие.

^{П. Р. Пикассо. «Столик в кафе (Бутылка „Перно“)», 1912, Эрмитаж, Санкт-Петербург}

^{П. Р. Пикассо. «Скрипка», 1912, ГМИИ, Москва}

В простой и объективной манере исполнен натюрморт «Горшок, рюмка и книга» (1908, Эрмитаж, Санкт-Петербург). Живописец явно любуется ясным мотивом и отношениями, возникающими между объектами на полотне. В композиции присутствуют всего три предмета и три плоскости. Произведение условно, и его характер напоминает каноничность византийских икон или строгость натюрмортов Сурбарана. В пространстве картины можно отметить лишь один элемент чуда – это причудливое преломление края горшка в стеклянной поверхности рюмки.

Как для Жоржа Брака, так и для Пикассо учителем натюрморта являлся Поль Сезанн. Брак говорил: «В начале всего – контакт с Сезанном. Это было более чем влияние, это было посвящение в таинство. Сезанн первый порвал с научной, механистической перспективой, практиковавшейся художниками в течение веков». Впрочем, для Брака натюрморты Сезанна являлись лишь идеально организованным в ритмическом отношении пространством, где вещи не играют важной роли, тогда как для Пикассо Сезанн был родственен своим глубоко личностным отношением к сюжетам, где даже груши на тарелке овеяны гаммой самых драматических переживаний. Поэтому и сезаннизм Пикассо заключается прежде всего в переживании сюжетного мотива каждого конкретного натюрморта.

^{П. Р. Пикассо. «Скрипка и гитара», 1912, Эрмитаж, Санкт-Петербург}

Один из замечательных образцов натюрмортов – «Букет цветов в сером кувшине и бокал с ложкой» (1908, Эрмитаж, Санкт-Петербург). Этот букет кажется составленным из диковинных экзотических растений: настолько их венчики разнообразны и по-тропически таинственны. В то же время детали растений чрезмерно крупны и просты и напоминают искусственные цветы из воска. Кажется, что мастер просто зачарован подобной нежизненностью восковых растений. В них присутствует одушевленность иного плана – абстрактная, потому так гармонируют цветок и прозрачная, словно созданная из льда, рюмка. Букет настолько торжественно представляется живописцем, что кажется по-лубочному аляповатым. Он возвышается на столешнице мощного неуклюжего комода с выдвижным ящиком и кажется завораживающе живым: во все стороны цветы раскинули свои «уши» и «глаза», а их лиственные аккорды громко звучат в аскетической и строгой атмосфере испанского фона.

В конце 1908 – начале 1909 года Пикассо писал натюрморты с определенными сюжетными разработками. Например, о Сезанне напоминает «Натюрморт со шляпой», где груша, лимон и сезанновская шляпа расположены среди массивных складок драпировки с пышным лиственным узором в духе Сезанна. В это время мастер предпочитает изображать привычные зрителю, обыденные вещи, например фрукты или столовую утварь. Однако подобные строго ритмически организованные произведения обращаются к эстетическому чувству и воображению зрителя, а потому их воздействие напоминает впечатление от пейзажей – эпических, драматических, интимных…

Примером таких композиций служит натюрморт, хранящийся в Эрмитаже, – «Компотница, фрукты и рюмка» (1909). Эта работа построена как панорамный вид с вершины холма: группа предметов размещена на пустынном пространстве круглого стола. Картина осталась незаконченной, благодаря чему сохранилась ее призрачность, а материальность как бы не реализована до конца. В то же время чередование пустот и планов в пейзажах этого времени напоминает принципы, часто использующиеся в жанре натюрморта. Так, «Домик в саду» трехмерен и осязаем. Здесь анализ отсутствует, а смятые формы и причудливые линии свидетельствуют о желании мастера сделать акцент на пространственной стесненности, чтобы показать напряженность в столкновении противоборствующих сил. Одной из таких сил является стихийная мощь природы с ее пышной зеленью и энергичной жестикуляцией засохшего дерева, а другой – сухая геометрия и режущая форма строений.

Пьер Дэкс пишет: «На этой стадии каждый предмет или персонаж – это прежде всего определенный пространственный ритм, некая трехмерная структура, которая сыграет свою партию в композиции благодаря вкладу в живописную структуру целого, а не своей собственной реальностью. И вот снова он на границах абстракции. Он станет трактовать «Даму с веером» и «Королеву Изабо» совсем так, как натюрморты».

В произведениях периода синтетического кубизма (1912–1915) мастер начинает широко дополнять живописные элементы графическими изображениями – разнообразными буквенными надписями, цифрами, нотами или рисунками игральных карт. Таковы «Композиция с виноградной гроздью и грушей» (1914, Эрмитаж, Санкт-Петербург), «Человек с трубкой» (1914, Музей Пикассо, Париж). Картина «Столик в кафе (Бутылка „Перно“)» (Эрмитаж, Санкт-Петербург) была исполнена весной 1912 года. Буквы, пересекающие ее, представляют собой рекламные надписи, которыми оформлено стекло кафе, представляющее собой задний план натюрморта. Композиция составлена из бутылки абсента «Перно» и рюмки, поверх которой положен кусочек сахара, стоящих на овальном деревянном столике. Пикассо здесь увлечен новым взглядом на материальный мир сквозь сложные призматические преломления, контрастом между прозрачностью стекла и плотностью дерева.

^{П. Р. Пикассо. «Кларнет и скрипка», 1912, Эрмитаж, Санкт-Петербург}

Рекламные надписи, вернее их хаотичные обрывки, относятся к теме продажи спиртного, а потому навевают раздумья об опьяняющей горечи обыденной жизни. Словно подписью под этим натюрмортом звучат строки друга Пикассо, Аполлинера:

 
Ты читаешь проспекты, каталоги, афиши, поющие громко.
Вот поэзия этого утра, а для прозы есть газеты,
Есть выпуски по 25 сантимов…
И ты пьешь алкоголь, жгучий,
как твоя жизнь,
Твоя жизнь, что пьешь ты как водку.
 

Уже со второй половины 1912 года кубизм Пикассо претерпел изменения: из аналитического превратился в синтетический.

Осенью 1912 года мастер был поистине одержим одним сюжетом: он написал не менее 15 картин с изображением скрипок и гитар. Его завораживала идея показать женственный и гармоничный образ из самых разнообразных элементов форм, ритмов и фактуры предметов. Не случайно некоторые из подобных полотен надписаны признанием в любви к подруге Еве («J’aime Eva»).

Одной из первых работ данного цикла стала «Скрипка» (1912, ГМИИ, Москва). Русский кубист Алексей Грищенко писал об этой картине: «С удивительным мастерством разрешена новая концепция картины, где формы предмета, глубоко переработанные художником, построены в ясную, стилистически завершенную и живо волнующую композицию; где живописью введены и конструктивно спаяны аналитически добытые элементы в одно неразъединимое, синтетическое целое; где перспектива дана реально глубинными сечениями предмета, где каждый кусочек холста вышел из-под руки настоящего живописца». Образ скрипки в этой работе формируется уже самой овальной границей картины. Замечательно показана волнистая текстура и медовые тона инструмента, исполнены изящества детали – эфы и прогибы деки. Формы скрипки, ритмически дробясь, постепенно расходятся к краям картины.

^{П. Р. Пикассо. «Рюмка и разрезанная груша на столике», 1912, Эрмитаж, Санкт-Петербург}

Овальная форма полотна, которое не способно стоять, а может лишь висеть на стене, побуждала мастера создавать новые композиции, как будто плавающие в пространстве. Богатый ансамбль инструментов представлен на картине «Музыкальные инструменты» (1913, Эрмитаж, Санкт-Петербург), где по характерным признакам зритель может угадать розовато-белую скрипку, желто-коричневую гитару, темную мандолину, в цветовой палитре которой присутствуют зеленый, синий и кремовый оттенки.

Музыкальные инструменты как сюжет продолжали занимать воображение Пикассо еще много месяцев. Осенью 1912 года в Париже он изображает серию гитар («Скрипка и гитара», 1912, Эрмитаж, Санкт-Петербург). В это же время создаются «Скрипка и рюмки на столе», «Кларнет и скрипка» (1912, Эрмитаж, Санкт-Петербург).

Наиболее интересной представляется композиция «Кларнет и скрипка» с ее черным планом, отступающим за коричневый, связанный с ним небольшим кремовым квадратиком. Таким образом достигается пространственная глубина картины, благодаря которой зритель может понять пространственное соотношение инструментов, хотя они показаны отдельно от их очертаний и даже их взаиморасположение обратно. Один из силуэтов – эбеновый – кларнет, а кофейный, с прожилками дерева – скрипка. Как цвета, так и очертания предметов действуют независимо друг от друга, играя таким образом с воображением зрителя. Подобная зримая метафора была в свое время разъяснена как поэтический образ Гарсиа Лоркой: он «основан на взаимообмене обличьем, назначением и функциями различных предметов природы и ее идей».

Сам Пикассо так разъяснял особенности живописной техники коллажа, которую он применял в своих натюрмортах: «Помимо ритмов, разница текстур – это одна из тех вещей, которые сильнее всего поражают нас в природе: проницаемость пространства противостоит непрозрачности заключенного в нем предмета, матовость пакета табака – фарфоровой вазе; и сверх того – отношение формы, цвета и объема к текстуре. К чему добиваться этих различий однообразными мазками масляной живописи и пытаться «передать» видимое через множество мучительных и риторических условностей: перспективу и т. п. Цель коллажей была в том, чтобы показать, что различные материалы могут войти в композицию, становясь в картине реальностью, соперничающей с натурой». Таким образом, каждый компонент коллажей Пикассо становится метафорой и иносказанием.

В композиции «Компотница с гроздью винограда и разрезанная груша» (1914, Эрмитаж, Санкт-Петербург) использован вертикально наклеенный кусок бумаги, который представляет фарфоровую компотницу; снизу приклеена выкройка из серой бумаги. Компотница с гроздью винограда, груша и визитная карточка художника размещены на каминной полке. Фактура плодов передана мастером при помощи бархатистых опилок, а на прозрачность пространства указывают геометризированные планы. Так художнику удается убедительно передать атмосферу комнаты, наполненной теплом и солнцем.

^{П. Р. Пикассо. «Харчевня (Окорок)», 1912, Эрмитаж, Санкт-Петербург}

Композиция «Харчевня (Окорок)» (1912, Эрмитаж, Санкт-Петербург) – натюрморт, исполненный в виде ресторанной вывески. Формат этой работы овальный, что дает возможность художнику не думать о верхе и низе произведения, а также о заполнении углов. Расположение предметов очень непринужденно; натюрморт похож на ресторанный столик, беспорядочно и изобильно заставленный едой. В самом центре Пикассо разместил роскошный розовый окорок. Справа от него находится бутылка пива, а слева – прозрачный бокал, сквозь который легко читается меню, сделанное на черной грифельной доске. На первом плане находится лимон, нож и вилка – на скомканной салфетке. На стекле – синяя надпись «Ресторан». Реалистично выглядят окорок, лимон и салфетка на деревянном столике, острый нож и тяжелая вилка. По сравнению с ними бутылка и бокал представляются схематичными, прозрачными, почти призрачными. Вероятно, это, по мнению художника, просто фантомы, когда они не наполнены. Можно заметить в данном сюжете аналогии с изобильными столами фламандских живописцев, однако их плотскому изобилию Пикассо хочет противопоставить иное – пиршество на пиру духа.

^{П. Р. Пикассо. «Музыкальные инструменты», 1913, Эрмитаж, Санкт-Петербург}

Русские художники начала XX столетия были буквально потрясены энергией кубистских картин Пикассо. Так, Перцов замечал: «Жутким ощущением какого-то внеземного прозрения, психическим ожогом адского пламени веет от кубистических полотен Пикассо… Теоретически немыслимо допустить, чтобы простая натюрморт – какая-то бутылка, какая-то ваза с фруктами, какая-то аптекарская посуда – могли бы быть пропитаны чувством мирового отрицания и безмерной безнадежности. Но войдите в комнату Пикассо – и вы увидите это чудо…»

С Перцовым также соглашается Чулков: «У Пикассо есть натюрморт – глиняные сосуды и бутыль на краю стола, задвинутого в угол. Аскетическая строгость цвета, предельная простота рисунка, решительное отсутствие преднамеренности и в то же время – невероятная, изумительная выразительность формы и за нею необычайная значительность переживаний, совершенно адекватных этой гениально найденной форме! Я не знаю более страшной картины, чем эта натюрморт Пикассо». Что же касается предметных деформаций, то о них замечательно написал С. Аксенов: «Пикассо смотрит в упор на свои предметы так близко, как смотрят на лицо любовницы».