Текст книги "Тринадцатый бог. История одного зла(СИ)"

Автор книги: Галина Черкасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Патриция Нильянто, – тихо произнесла королева-мать, проследив за взглядом сына. – Ей двадцать шесть. Старовата, но...

– Время! – рявкнул Коинт так громко, что все разом замолкли и остановились.

Среди воцарившейся тишины раздался дрожащий голос одного из слуг.

– Солнце в четверти часа от полудня, сир.

Коинт склонил голову и всю дорогу до храма смотрел в землю.

День закончился под звон колоколов Пантеона. Клагды пели вослед королю, и в их песне ему чудился низкий, глухой голос, повторявший "Бей, бей, бей". Выглянув из кареты, Коинт посмотрел на громаду дворцового комплекса, темневшую впереди. Это было одно из старейших сооружений страны, центральное здание которого возвели ещё при Луре Первом, старшим из братьев-основателей, родоначальнике династии Львов. Темные стены древней крепости окружали многочисленные башни и пристройки. Каждый король считал своим долгом с приходом на трон затеять новое строительство. Порой на завершение работ не хватало средств, иногда ошибался архитектор, и очень часто подводили рабочие, которым платили гроши, поэтому редко кто из правителей успевал увидеть свою "башню". Бывало, что король умирал, а его приемник уже на церемонии отдавал приказ разобрать долгострой и придумать что-то более грандиозное. Сыны всегда мнили себя выше отцов. И с каждым поколением росли вокруг замка Лура груды камней. Коинт же строил храмы. До его коронации в столице были лишь Пантеон и четыре храма стихий. Теперь у каждого бога имелось свое святилище.

Коинт задернул занавеску, посмотрел на сидевшего напротив Быка, рвавшего рот в очередном зевке, и полез за пазуху.

"Прошу прощения, Ваше Величество, что не смог успеть к церемонии. Прибуду во дворец на закате. Нужно поговорить. Фирмос".

– Чародел опоздал, – ответил Коинт на вопросительный взгляд Быка.

– Как всегда, – Бык снова зевнул. – Растрачивает свои чары на очередную бабу.

Коинт усмехнулся. Фирмос по его личному приказу второй месяц разбирался с вендиго в одной из дальних деревень.

– Кастрировать его в наказание?

– Он себе новые наколдует.

– Ты хорошего мнения о магии, – проворчал Коинт, мрачнея.

Бык, смекнув, что ступил на скользкую почву, промолчал.

– Скажи вознице, пусть въедет с бокового хода, – приказал Коинт, отворачиваясь. – Хватит с меня на сегодня богов и людей.

Однако боги решили иначе. Только поздней ночью Коинт добрался до своих личных покоев, уставший, рассерженный, разбитый.

– Сир, я помогу вам...

– Пошел вон, – рявкнул король, отшвыривая меч. Стоило слуге закрыть двери, как в них тут же постучали.

– Выродок, – Коинт сжал кулаки и бросился к дверям. – Я тебе сказал, щенок вшивой суки...

– Доброй ночи, сир, – представший перед ним светловолосый мужчина улыбнулся одним уголком губ и едва заметно, очень неучтиво, кивнул. Коинт замахнулся, целя в нос, но мужчина отступил на шаг, и король, промазав, покачнулся, не без труда удержав равновесие.

– Иди к демонам, Фирмос, – прорычал Коинт.

– Я такого пути не знаю, – маг легкомысленно пожал плечами.

Король выдохнул и, отвернувшись, вернулся в комнату. Фирмос скользнул за ним. В личной приемной Коинт рухнул в кресло, едва его не сломав. Маг прошел к столу и водрузил на него черную бутыль со вскрытой печатью. Коинт подпер подбородок кулаком и молча наблюдал, как Фирмос выковыривает пробку тоненьким женским книжальчиком. Откупорив бутылку, маг бросил игрушку на стол. Лезвие кинжальчика слегка погнулось.

– Покойся с миром, Делия, – негромко произнес Фирмос и надолго припал к горлышку. Темно-красная жидкость струилась по небритому подбородку и, скатываясь по шее, терялась под воротником дублета черного бархата. Пламя свечей играло на алмазных пуговицах, и Коинту казалось, что застежки на роскошной одежде мага сделаны из живого огня.

– Покойся с миром, Делия, – повторил король, забирая бутылку и, хмуро глянув на мага, сделал глоток. – Фыыххх... Ну и пойло...

Фирмос, прислонившись задом к столешнице и скрестив руки на груди, смотрел на собеседника. Коинт вернул бутылку.

– Что вендиго? – кашлянув, спросил король.

– Мертв, – коротко ответил Фирмос, поставив бутылку на стол. – Примитивное северное проклятье.

– Оно тебя малость задержало.

Фирмос плутовато улыбнулся. Маг был на несколько лет старше короля, а вел себя как молодой повеса.

– Заехал по дороге в Шелеро, по личным делам, – заметил он и, мечтательно вздохнув, продолжил. – Знавал я одну...

– Ты мог ей помочь, – глухо бросил король.

Улыбка сползла с лица мага. Он отвернулся и, посмотрев в окно, тихо ответил.

– Нет, не смог бы.

– Это проклятье.

– На тебе нет проклятья, но..., – Фирмос внезапно растерял свою резвость и стал похож на взрослого, умудренного жизнью мужчину, коим и являлся. – Смею предположить, что к тебе тянется лишь одна нить от огромной сети, охватывающей несколько поколений и тысячи жизней.

Коинт схватил бутылку и, допив до дна, грохнул её об стену.

– И ты говоришь мне об этом только сейчас?

– Обширное проклятье как скрытая болезнь. Протекает без симптомов до первого приступа.

– Приступов было пять! Пять!

Фирмос отошел к окну. Зеленый плащ скользил по ковру, оставляя на светлом ворсе темную дорожку грязи.

– Теперь что-то изменилось.

– Что?

– Не знаю, – маг оперся о подоконник и выглянул в окно. – Мне нужно время. Я едва могу прочувствовать нить, она очень тонка и бледна.

– Задницы Двенадцати богов! У меня умерло пять жен! Это не нить, это канат!

Фирмос обернулся. Лунный свет посеребрил светлые волосы. Лицо мага стало бледным, под глазами пролегли темные круги, резче проступили морщины.

– В этом все и дело, – теперь с Коинтом говорил усталый старик. – Если столь тонкая нить забрала пять жизней, то скольких утянет сеть?

Рыбы

Раскинув руки на подушках, Фирмос, улыбаясь, наблюдал, как изящные пальчики молодой служанки ловко расстегивают пуговицы на его дублете. За дублетом следовала тончайшая шелковая рубашка, зашнурованная у ворота. Служанка улыбнулась, лукаво посмотрела на Фирмоса и, соскользнув вниз, занялась шнуровкой штанов. О, маленькая проказница знала свое дело! Её губы и язычок вытворяли такое, что маг чуть было не сдался раньше времени.

– Ооо, – выдохнул он, откидывая голову на подушки и поглаживая служанку по ладони, лежавшей на его животе. – Почему я не видел тебя раньше, фея?

Тем временем вторая девушка, тоже светловолосая и зеленоглазая, закончила раздеваться и, примостившись сбоку, потянулась к его губам. Фирмос закинул одну руку на плечи красавицы, а второй сжал тяжелую грудь и принялся водить пальцем по темной ареоле. Девушка, запрокинув голову, застонала.

– А тебя я помню, нимфа, – промурлыкал маг. – Ты сочная и терпкая, как спелая дынька. У кого такие красивые дыньки?

Девушка странно, неприятно громко расхохоталась и, склонив голову, посмотрела на Фирмоса черными провалами глаз. Губы её почернели, на скулах проступили трупные пятна, а на щеке зияла дыра, через которую виднелись остатки зубов.

Фирмос зажмурился и, отпрянув, едва не свалился с кровати.

– Господин, я что-то сделала не так? – испуганно прошептала девушка, а вторая недовольно щелкнула языком и едко бросила.

– Вот дуреха!

– Нет, все хорошо, милые, все великолепно, – Фирмос сел на край кровати, протер глаза и уставился на стену. – Дорога была долгой и трудной.

В дверь постучали.

– Фирмос, – прозвучал требовательный женский голос, и девушек как ветром сдуло. Похватав свои одежды, они бросились к потайной двери и в чем мать родила выскочили в узкий, боковой коридор. Голос королевы-матери среди челяди был хорошо узнаваем.

Фирмос провел ладонью по лицу, запахнул дублет и, поднявшись, на нетвердых ногах двинулся к двери. Королева-мать, облаченная в черное, траурное платье, с накинутой на лицо вуалью, без свечи стояла на пороге. На мгновение она замерла, оглядывая королевского чародела, а потом, проплыв в комнату, холодно попросила.

– Убери штандарт и подтяни штаны.

– Прошу прощения, – спохватился Фирмос и спешно принялся наводить порядок.

Королева-мать, пройдя мимо разворошенной кровати, оглядела стул с висевшим на спинке плащом и, присев на краешек, поставила локоть на маленький столик. Подсвечник качнулся, и пламя свечей затрепетало, кривя тени.

– Для утех используешь гостевую комнату прислуги? – спросила она, откидывая вуаль.

– Здесь есть потайная дверь, – пояснил Фирмос, шлепнувшись на кровать.

– Знаю, – королева отбила пальцами дробь по поцарапанной столешнице. – Я напугала тебя? Ты бледен и растерян.

– Вы застали меня врасплох, – честно признался маг. – Но испугался я не вашего голоса.

– Как приятно. А чего же?

– Об этом я хотел поговорить с вами завтра.

Королева пристально посмотрела на собеседника.

– Не боишься, что до разговора со мной с плеч уже полетят головы?

Отбрасываемая королевой тень внезапно вытянулась и заполнила всю стену. Фирмос опустил глаза. На белой сорочке, забытой одной из служанок, выступили темные пятна крови, одно больше другого.

– Фирмос, – позвала королева.

Маг вскинул руку, призывая её к молчанию. Пламя свечей взметнулось к потолку. Тень приняла привычные формы, а кровь исчезла.

– Мой сын проклят?

Фирмос покачал головой.

– Он – только нить в сети, звено в цепи, – маг посмотрел на королеву. Серые глаза её казались пустыми. – Сеть эта огромна и сложна, цепь тяжела, неподъемна.

– Род? Семья? Дворец?

– Боюсь, что город. Или... государство.

Королева вздрогнула всем телом. Пламя свечей задрожало в ответ. Женщина убрала руку со стола.

– Кто мог сотворить такое? Северные колдуны?

– Я не знаю чароделов, обладающих столь внушительной силой. Теоретически, сплести нечто подобное в одиночку невозможно.

– Значит, имеет место заговор против нашей страны.

– Сейчас я ничего не могу сказать. Мне нужно время. Проклятье проявило себя только сегодня.

– Время, – произнесла королева. – Всем нужно время. Зря ты рассказал ему о проклятии, не разобравшись в сути. Теперь он начнет священную войну против всех.

Фирмос пожевал губу. Об этом он не подумал.

– Вчера в приступе гнева он убил своего слугу, – продолжала королева. – Его ярость снова рвется наружу, а ты дал ей направление. Как бы поутру он не начал жечь костры.

– Он не безумен, – вступился за друга Фирмос. – Смерть Делии...

– Оставь, – королева махнула рукой. – Он в бешенстве от собственного бессилия. Он хочет править всем, даже смертью. А теперь он узнал, что всё непроста. Что есть виновные в его горе. И он начнет их искать так, как умеет – кося и стар, и млад, без разбора. Его грех ляжет и на тебя, Фирмос. Сдержи его. Сдержи, пока не распутаешь сеть.

– Хорошо, – упавшим голосом произнес маг. – Я уговорю его уехать охотиться в Олений раздол.

– Славно, Фирмос, – королева поднялась. – Я предупрежу советников и заменю своего сына на троне столько, сколько будет нужно.

Она направилась к выходу, но у самой двери замерла и обернулась.

– Я рада, что ты нашел причину наших бед. Жаль, что так поздно.

Фирмос открыл было рот, но королева не дала ему сказать.

– Будь добр, впредь о подобных вещах сначала докладывай мне. Делии больше нет, сдерживать его некому. Я буду ждать результатов. Если тебе понадобиться помощь...

– Я немедля сообщу вам.

Королева опустила вуаль. Когда её ладонь коснулась ручки двери, женщина, как бы между прочим, добавила.

– Поостерегись той, что работает ртом. Конюхи поговаривают, у неё люэс.

Фирмос вскинул голову и вытаращил глаза.

– Зачем же вы держите её во дворце?

– Если я буду выгонять всех женщин, про которых сплетничают конюхи, я останусь без слуг. За ней уже следят. И, тем не менее, будь осторожен.

Когда дверь за королевой, наконец, закрылась, Фирмос достал из-под кровати откупоренную бутылку вина и, сделав пару глотков, вздохнул.

– Я говорю ей о проклятии размером со страну, а она советует мне не бесить короля и поостеречься шлюх, – Фирмос фыркнул и, раскинув руки, рухнул на кровать. Вино из бутылки плеснуло на простыни.

– Боги...

Они думают, что, узнав виновного, смогут всё исправить. Думают, что его магия всесильна и защитит их. Да лучше бы Коинт был бесплоден! Нашли бы дальнего родственника, запихнули бы его на трон – и жили спокойно и долго! Но нет! Заговор чароделов! Фирмос, вперед! Плюнь через левое плечо, топни ногой, укрась небо молнией – и, глядишь, новая королева понесет от последнего Льва. Но в опасности все жители королевства, а найти виновного, возможно, невыполнимая задача. Потому что такие проклятья плетутся десятками лет. Это не чья-то прихоть, не результат молниеносной вспышки ярости, не оплаченный сглаз. Кто-то жил ради этого проклятья и, возможно, ради него и умер. И Фирмос всем своим существом ощущал, как его самого затягивает во тьму тяжелая призрачная рука неведомого чародея.

Что-то зашуршало у входа. Фирмос вскинул голову, готовый увидеть новую иллюзию, но дверь чуть приоткрылась, и в комнату проскользнул мальчишка лет тринадцати.

– А, это ты...

– Я не помешал вам, учитель? – мальчик, опустив голову, нервно дергал края своего бордового дублета. Фирмос сел и хмуро посмотрел на ученика.

– Ты чего трясешься? Что опять натворил, Алтангэрэл?

– Во дворце холодно, – юный маг повел плечами.

– Брось врать, в северных горах сильнее морозило, и ты не ныл. Что натворил? На меня смотри, воробей!

Мальчишка вскинул голову, растерянно глянул на мага черными раскосыми глазами и поспешно отвел взгляд.

– Что увидел? – допытывался Фирмос. – Что со мной не так?

– И вы тоже мертвец, – прошептал мальчишка.

– Громче!

– Вы тоже мертвец! Мне везде мерещатся покойники! – вскричал юный маг. – Глаза пустые, черепа желтые, зубов нет, ребра из-под одежды торчат!

– Ну и? Почему так?

– Не знаю, – Алтангэрэл передернул плечами и поморщился. – Умрут все скоро, да?

– Бестолочь, – беззлобно бросил Фирмос. – Сейчас я сниму иллюзии, но завтра сам расскажешь мне, какова природа твоих видений, понял? И прекрати ныть, девчонок в маги не берут.

Алтангэрэл судорожно втянул ртом воздух. Фирмос повел ладонью у его лица, как если бы отгонял мошкару. Мальчишка внимательно следил за пасами мага, но, не сдержавшись, сморщился и звонко чихнул.

– Ой, прошу прощения, – парень вытер нос рукавом дублета и виновато уставился на Фирмоса. – Теперь вы не гнилой.

– Приятно слышать, – Фирмос брезгливо потряс кистью. – Иди спать.

– А... мертвецы?

– Подумай, откуда они взялись.

– Они – иллюзия?

Фирмос возвел глаза к потолку.

– Иди отсюда, бестолочь. Иди и думай, почему живых видишь мертвыми!

Стрелец

– Нету у меня ничего, кроме муки! – возмутился старик. Он поднялся с колен, вытер ладони о широкие, залатанные штаны и исподлобья посмотрел на разбойников. – Темная мука! Мешок! Всё!

– Мельник и без денег? – один из грабителей, сутулый, прыщавый парень лет двадцати, повел ножом у старика перед носом. – Мож тебе усы сбрить, чтоб не врал? Деньги где, бурдюк?

Мельника ударили под колени, и он снова повалился в пыль.

– Лошадь уведем, да и будет, – из сарая, устроенного на берегу, близ хижины, дородный детина вывел ладную, каурую кобылку с серебристой гривой. Старик глянул на лошадь, сурово сдвинул брови и хотел было встать на ноги, но запнулся, попятился и, не удержавшись, плюхнулся на задницу. Разбойники захохотали.

– Земля не держит, а, старый?

Их было пятеро, считая того, что вывел лошадь, но Гидеону не хотелось чинить бойню у мельницы. Уж больно здесь было чисто и по-деревенски живописно. Заняв удобную позицию среди ветвей старого дуба, он неспешно выбирал первую жертву. Тот, что ткнул мельнику ножом под нос, едва не раскроив губу, кажется, считал себя главарем.

– Посмотрим, – прошептал Гидеон, вкладывая стрелу. Целью послужила дыра на сапоге прыщавого бандита. Тихий свист – и стрела впилась точно в стопу разбойника. Прыщавый завопил, скакнул на одной ноге назад и, взмахнув руками, повалился в речку. Остальные разбойники, не разобрав, что стряслось, принялись ржать над напарником-недотепой.

– Стрела! У меня в ноге стрела!!! – орал несчастный, бултыхаясь в воде под гогот подельников. Старик-мельник, улучив момент, встал на четвереньки и осторожно отполз к поленнице, в тени которой резво распрямился и стремглав бросился в хижину.

– Эй, да у него стрела в ноге!

Смех разом смолк. Четверо разбойников, развернувшись к леску и покрепче перехватив дубины, напряженно щурились. Раненый продолжал браниться, но никто и не думал ему помогать.

– Тащите сюда деда! – рявкнул детина. – Спросим, кто у него такой храбрый!

Вторая стрела просвистела у виска здоровяка. Разбойник взвизгнул, как порося, и схватился за окровавленное ухо.

– Там! Там, на дереве! – заорал похожий на крысу, маленький человечек, тыча пальцем в Гидеона. – Вон он!

– А ну слезай, сукин сын! – заорал детина, бросаясь к дереву и на ходу потрясая кривым тесаком. – Собачье отродье! Выблядок грязной шлюхи!

Гидеон, закинув лук за спину и придерживая плащ, спрыгнул вниз. Клинок потянулся к его груди, дубинки взмыли над головой.

– Постойте, господа! – он поднял замотанные по самые перчатки руки. – Я всего лишь...

– Заткнись, чучело! – рявкнул здоровяк и, не дав Гидеону произнести пламенную речь, прошил его грудь тесаком.

– Куда торопишься, хряк? – Гидеон резко развернулся. Разбойник потянул было тесак на себя, но клинок, под углом войдя между ребрами, просто-напросто там застрял.

– Какого..., – здоровяк озадаченно посмотрел на противника, а в следующий миг Гидеон, легко провернув тесак, вытащил его из себя.

– Он чё, колдун? – пропищал крысеныш, отскочив в сторону. – Ему чё, не больно?

Вместо ответа Гидеон сделал выпад и чиркнул клинком по круглому пузу здоровяка. Тот крякнул, схватился за живот и, повалившись на землю, бочкой откатился в сторону, освобождая своим подельникам место для маневра.

Гидеон, отступив назад, замахнулся тесаком, словно готовился нанести удар, но вместо этого поддел клинком веревку, державшую капюшон, и перерезал её. Красная ткань упала на тощие плечи, обнажив желтый череп.

– Поиграем в кости? – Гидеон клацнул зубами.

На один миг у водяной мельницы стало так тихо, что можно было различить среди пения птиц и плеска воды веселый перезвон колокольчиков на шеях коров, пасшихся на противоположном берегу.

– Ведьмин воин! – опомнился коротышка. – Ведьма мертвяка подняла!

– Мертвяк! – подхватил другой

– Мертвяк!!!

– Чары! Чары проклятой ведьмы!!!

Один из разбойников бросился прочь так стремительно, что, потеряв сапог, на нем же и споткнулся. Кубарем покатившись с берега, он налетел на прыщавого, который, постанывая, выбирался из ручья. Оба с дикими криками свалились в воду. Крысеныш, тыча в Гидеона каким-то самодельным амулетом в виде собачьей головы, пятился назад до тех пор, пока не оказался подле здоровяка с поцарапанным пузом. Тот, поднявшись, кряхтя и бранясь, схватил малыша поперек туловища и дернул в лес.

– Спалим мы твою хозяйку, мертвяк! Спалим ведьму! Так ей и скажиииии, – разнеслось по лесу.

– Ведьму? – тихо переспросил Гидеон. Его вопрос остался без ответа.

Осмотрев разбойничий клинок, Гидеон забросил его в кусты и направился к хижине мельника, который, распахнув дверь, бочком спускался с крыльца. Каурая покосилась на чужака и, нервно фыркнув, потрусила вниз, к речке.

– Ты иди в дом, иди, – мельник махнул на Гидеона рукой. – Иначе Колосинку испугаешь. Мне её не поймать, с моими-то ногами.

Гидеон кивнул и, напоследок оглядев лесок, поднялся в хижину. Он знал очень мало людей, с которыми мог говорить, не закрывая лица, и порой, чаще всего весной, его нестерпимо тянуло к ним. Он хотел говорить, не думая о тайнах, не ища извилистых путей среди каверзных вопросов. Он хотел слушать, потому что простодушная болтовня напоминала ему о том, что он всё ещё человек. В обычных людях, в своих добрых старых друзьях, Гидеон искал себя.

Замерев перед рукомойником, он заглянул в висевшую на стене, натертую до блеска металлическую пластину – крышку от давно потерянного котелка.

– Хорош, – клацнул зубами желто-серый череп. Из черного провала глазницы вылетел комар и, погудев для приличия, направился искать жертву посвежее.

Немудрено, что разбойники решили не продолжать бой. Кому известно, как убить мертвого? Как сражаться с ходячим скелетом? Гидеон провел затянутой в перчатку рукой по нижней челюсти. Вот его слабое место. Пару раз особо везучим противникам удавалось её выбить. Как-то раз Гидеон полночи искал драгоценную в тростнике у глухого болота, проклиная всех богов, которых мог вспомнить. С тех пор он изловчился приторачивать нижнюю челюсть к черепу с помощью проволоки или, на худой конец, лент. Выходило сносно. Гидеона больше удивлял тот факт, что кроме нижней челюсти ни одна кость от него не отпадала. Даже зубы всегда оставались на месте, словно весь он был высечен из каменного монолита. Поистине, о путях проклятья не ведает и Тринадцатый бог.

– Не убежала?

– Фух, нет, – мельник, почесывая вспотевшую под седой бородой шею, свалился на табурет и без тени страха уставился на Гидеона. – Вовремя ты. Каким ветром занесло?

– Да вот... Решил сходить на север.

– Неймется тебе. Плесни-ка водицы

– Предлагаешь зарыться в землю? – Гидеон подошел к стоящей в углу огромной бочке и, сняв с крючка потемневшую от времени кружку, зачерпнул воды. На один миг, когда капля, сорвавшись с края посудины, упала на черную гладь, заставив её вздрогнуть, Гидеону почудилось, что он чувствует во рту вкус студеной воды. Нижняя челюсть дрогнула, и скелет снова клацнул зубами.

– Здорово ты их... Малой аж в штаны наложил, – мельник сделал пару огромных глотков, а остатки плеснул себе в лицо. – Фррр... Видал, наглецов!

– Я думал, ты сам дашь им отпор, – Гидеон сел на скамью у бочки и принялся поправлять шнурки на перчатках. Те, без креплений, так и норовили соскочить с костлявых рук.

Мельник удивленно крякнул.

– Помирать за муку и лошадь? Вот уж нет.

– Раньше ты был храбрее.

– Раньше я был моложе. Да и не часто к нам такой сброд захаживает, – старик сплюнул себе под ноги. – Демоны их знает, откуда взялись. Этих пятеро, да у деревни человек десять околачивается.

– Думаешь, за их поимку заплатят?

– Это вряд ли. Народ короля ждет. У него пятая жена померла, и он сюда собирается, в Олений раздол. Лесничий по секрету сказал. Вот и вояк с собой приведет. Они, глядишь, разберутся и с шайкой, и с ведьмой.

– Ведьмой?

– Да пришла зимой одна барышня, то старухой прикинется, то девой моложавой, – старик вдруг залился краской до корней волос. – Поселилась в доме прошлого лесника... У нынешнего-то хоромы, вот... Ну и того... колдует помаленьку – то бабам наговор нашепчет полезный, то... мужикам.

– И ты к ней ходил?

Старик замялся, склонил голову на бок.

– Ну... Не я сам... А баба одна... местная... знакомая...

– И как? Помог наговор?

Лицо мельника стало пунцовым.

– А чего ж не помочь-то? Я ещё... того... силен сам.

Гидеон накинул капюшон и затянул шнурок.

– Зачем же гнать ведьму, если она вам помогает? – он поднялся, проверил застежки и только тут заметил дыру, пропоротую тесаком. – Хм...

– Надо бы заштопать..., – старик обрадовался, что можно сменить тему. – Погоди.

Гидеон снова опустился на скамью.

– Так зачем вам гнать ведьму?

– Да виданное ли это дело – баба магией занимается, – старик прищурился, вороша в деревянном ящичке всякую полезную мелочь. – У меня булавки только.

– Давай три.

– Ага. Ну вот. Навлечет гнев Двенадцатого, а он крут на расправу-то, – мельник на раскрытой ладони протянул Гидеону ржавые булавки. – Ты оставайся, сколько хочешь, а я плащ твой швее в деревню снесу, она починит.

Мельник снова покраснел.

– Швея, значит, – Гидеон поднялся и похлопал старика по плечу. – Хватит с вас и ведьмы. А мне пора. Береги себя.

В лесах Оленьего раздола весна перерождалась в лето. По полянам, усеянным желтыми цветами, носились, деловито жужжа, пчелы. Верещали, перепрыгивая с ветки на ветку, белки, заливались вернувшиеся с юга певчие птахи, а к полудню на лес опускалась по-летнему жаркая истома, и не спадала до самого заката. Но стоило подняться выше, в горы, как духота, вслед за лесом, отступала. Гидеон не любил равнины, но горные луга манили его безлюдьем и тишиной. Он часами сидел в траве и наблюдал ни за чем и за всем сразу. Он не мог вкусить пищу, глотнуть воды, почуять запахи, приятные и не очень, но порой, шагая по неведомым людям тропам, он вдруг замирал, как громом пораженный странным чувством, далеким воспоминанием о пряных, волнующих ароматах, что приносил с высокогорных лугов странник-ветер. Тогда он, охваченный тоской по прошлому, бросался на поиски воспоминаний и себя, и не было для него времени года более тяжелого, чем весна, перерождающаяся в лето. Всюду буйствовала жизнь, изо всех укромных уголков восхваляли её земные твари, и Гидеон, вслушиваясь в их восторженные песни, нетерпеливо ждал нового воспоминания, чтобы на толику мига вновь ощутить себя живым.

Хижину лесника – покрытый мхом по самую крышу низенький домик – Гидеон использовал как ориентир. Отсюда к горам вела оленья тропа. Зимой лесник подкармливал изголодавшихся животных, а весной самцы, обзаведясь рогами, уходили в высокогорье, чтобы там вступить друг с другом в схватку за привередливых самок. Сейчас бои были в самом разгаре.

Гидеон из-за деревьев наблюдал за хижиной. Снаружи она выглядела заброшенной.

– Что же стоишь, скиталец? – раздался позади дребезжащий старушечий голос. Его обладательница, видимо, скрывалась за валунами, на которых лесник зимой выкладывал соль для оленей. – Не робей, заходи, коли помощь нужна.

Гидеон не обернулся. Раз так называемая "ведьма" не видит на нем метки проклятья, то и разговаривать с ней не о чем. Но что мешает над ней подшутить?

– А сможешь помочь? – спросил он.

– Дай-ка взглянуть на тебя.

Гидеон обернулся, но капюшона не снял. На валуне сидела крошечная, сморщенная старушка. Седые прядки выбились из-под легкой шелковой косынки и падали на не по возрасту ясные, голубые, как небо, глаза. Ведьма подняла толстую ветку, служившую ей тростью, и ткнула ею в Гидеона.

– Скинь капюшон, скиталец.

– Вдруг испугаешься до смерти?

Старуха улыбнулась, показав редкие гнилые зубы, но когда Гидеон развязал веревку и откинул ткань, улыбка мигом сошла с бледных губ.

– Испугалась, – с сожалением заметил Гидеон.

Ведьма задумчиво разглядывала его и что-то тихо шептала себе под нос.

– Ну? Поможешь мне? – нетерпеливо поинтересовался скелет.

– Значит, пришло время, – она вздохнула и, соскользнув с валуна, направилась к хижине.

– Что? – Гидеон клацнул челюстью и, заинтригованный, поспешил за ведьмой. – Эй, постой. Что ты сказала? Какое время?

Старуха на удивление резво обернулась и, взмахнув тростью, ударила Гидеона по голени.

– Корона воссияет над городом призраков, – возопила она на весь лес. – Когда лев попросит указать дорогу, стрелец поведет его к центру круга, ибо пришло время менять фигуры!

– Стой!

– Уходи, проклятый!

– Да подожди же! О чем ты?

Старуха ещё пару раз огрела его тростью, чтобы не мешал идти, и, вкатившись в хижину, захлопнула за собой дверь. Гидеон принялся стучать, едва ли не выбивая кости из пальцев, потом, не дождавшись ответа, забарабанил по закрытым ставням. Хижина хранила молчание.

– Открой дверь, ведьма! О чем ты говорила?! – орал он, носясь вокруг домика. Когда терпению пришел конец, Гидеон снес дверь с петель и, с грохотом вломившись внутрь, замер на пороге. В хижине было темно, паутинно и пусто, только у развалившейся печки тлел маленький, но сияющий ярко, как звезда на полуночном небе, уголек. Гидеон наступил на него, и тот рассыпался тысячью искр.

– Нравится вам играть чужими жизнями, – собственный голос показался чужим и далеким. Гидеон заговорил громче и неожиданно для самого себя сорвался на крик. – Бросаетесь заклятиями, придумываете загадки, издеваетесь и смеетесь над нами! Ломаете наши жизни и не даете покоя после смерти! Да падут проклятья, коими вы калечите живых, на ваши головы и на голову вашего бога!

Никто ему не ответил. В хижине было темно и пусто, как в его черепе. Как в его собственном доме.

Сняв с плеча лук, Гидеон вышел наружу, огляделся и сел на корявые ступени крыльца. Ему вдруг расхотелось идти в горы. Он подумывал вернуться к мельнику, поговорить о жизни в городах, а через пару деньков наведаться в деревенский трактир – перекинуться в карты. Правда, с ним играть не любили – он не пил, скрывал лицо и ему везло.

Лицо... Вскинув руку, Гидеон коснулся острого подбородка, потрогал зубы, залез в дыру над верхней челюстью, где у живых положено располагаться носу. У него ведь тоже когда-то были нос, губы, глаза, волосы, уши, но теперь он совсем позабыл, как выглядел раньше. А дома хранят его портреты, дома ждут те, кто помнит его живым. Но стоит ли поворачивать назад, если он так ничего и никого не нашел? Им нужна помощь, а он снова вернется ни с чем, усталый, ожесточенный... мертвый. Но что, если, ответы появились, но те, кто ждет, не могут его найти? Его путь был долгим, и прошло почти тридцать лет, прежде чем принц осознал, что...

– Пора возвращаться, – тихо произнес он. – Пускай я не помню своего лица, но забыть дорогу домой не имею права.

Лев

– Будет гроза, – сказал Алтангэрэл. Коинт хмуро посмотрел на маленького ученика Фирмоса. Обычно юный чародел, дабы не раздражать окружающих вельмож, таился в тени, но в дороге до Оленьего раздола отчего-то предпочел держаться подле короля. Коинта не покидало ощущение, что мальчишка пристально наблюдает за ним своими черными глазами. Юный маг и раньше видал короля, и непонятно было, что ему теперь взбрело в голову.

– На небе ни облака, – проворчал Коинт, отворачиваясь. Солнце палило нещадно, и даже раскинувшаяся на пути роща обманула ожидания путников. В тени листвы было душно, липли мошки и мухи. Лошади фыркали, дергали ушами, трясли гривами, недовольные. Коинту предложили пересесть в повозку, но король, не сказав ни слова, ударил коня в бока и проскакал вперед, дав понять, что желает побыть один. Как оказалось, мальчишка сего жеста не понял.

– Точно говорю – быть грозе, – заявил юный маг. Его маленькая, сухонькая лошадка буланой масти пританцовывала перед рослым вороным короля.

– Это все, чему тебя научил Фирмос? Чуять непогоду?

– Нет, – Алтангэрэл пропустил насмешку мимо ушей. – Чуять непогоду меня выучил верховный шаман Соколиного племени, мой праотец.

Коинт искоса посмотрел на мальчика. Фирмос любил диковинки. Из путешествия к кочевникам за Восточное море он привез себе ученика – смуглого, кривоногого коротышку с глазами черными, как одеяния Клавдия-Скорпиона. Поначалу мальчишка терялся – при дворе его воспринимали, как неведомого зверька. Первое время говорил он плохо, а потому мало, больше слушал и наблюдал, вел себя скромно, почтительно и везде поспевал. Лучшего пажа не сыскать. Но Фирмос разглядел в юрком кочевнике то, чего не могли заметить остальные: гибкий ум, храброе сердце и безграничное терпение – три важных качества на пути к вершинам магии.