Текст книги "Тринадцатый бог. История одного зла(СИ)"

Автор книги: Галина Черкасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Черкасова Галина
Тринадцатый бог. История одного зла

ПРОЛОГ

Патриция, волоча правую ногу, отползала назад. Кровь, отвратительно теплая, заливала сапог. Наверное, сломанная кость вышла наружу. Наверное, она терлась о голенище и тыкалась в него при каждом движении. Это было очень больно. Патриция замерла, тонкими пальцами впившись во влажную почву. Выпала роса, и от земли парило. В молочном мареве ближние кусты с ещё голыми, черными веточками, походили на рисунки тушью. Патриция задержала дыхание. Безмятежную картину опорочила отвратительная клякса. Изуродованное проклятьем человеческое лицо вынырнуло из туманной мути. С широкой окровавленной пасти хлопьями падала красная пена, а на желтом клыке болтались сизые кишки. Чудовище раздуло широкие ноздри, задергало длинными, острыми ушами и двинулось напролом через кустарник. Вот появился высокий загривок, лысый и отвратительно розовый хребет, усыпанный коричневыми язвами. Передними лапами с длинными, когтистыми пальцами, чудовище опиралось о землю, но, как успела заметить Патриция, легко могло использовать их как руки.

Женщина не сводила глаз с урода. Перед и во время боя у неё не было возможности разглядеть чудовище, погубившее их маленький отряд, но теперь она наблюдала за ним с ледяным спокойствием. Оторвав одну руку от земли, Патриция осторожно вытащила из-за пояса маленький походный нож. Чудовище, конечно, давно заметило её. Щеря пасть, тварь потряхивала башкой и издевательски медленно, вразвалочку, подбиралось к своей последней жертве. Передние лапы, очень похожие на человеческие ладони с жутко длинными пальцами, оставляли странные, чуждые животному миру следы. Патриция таких зверей не знала, а если бы знала, уговорила бы Раллэ вернуться в деревню и запросить подкрепление. Пять человек, пять отлично обученных, успевших не раз побывать на поле боя воинов не смогли нанести чудовищу сколь-нибудь серьезных повреждений, а оно, между тем, за считанные мгновения разорвало на части четверых. Риц не успел поднять меч, как остался без руки, Грину тварь оторвала ноги, а кишки Ронза до сих пор висели на желтых клыках его убийцы.

– Витико, – убеждали их жители деревни и просили привезти королевского чародела.

– Вендиго, – презрительно сказал капитан Раллэ прошлой ночью, прижимая Патрицию к себе. – Медведь-шатун, вот кого нам предстоит изловить! Если бы мы не кисли в гарнизоне, я бы и не подумал напрашиваться в эту непроходимую глушь.

– Вендиго, – процедила Патриция, сжимая нож. Чудовище оскалилось, и на мгновение женщине показалось, что оно улыбается и даже кивает. Раллэ успел нанести удар прежде, чем лишился головы, но теперь Патриция не видела ни единой кровоточащей царапины на покрытой редкой белесой шерстью туше.

Вокруг пахло кровью и дерьмом. Вендиго, убив последнюю жертву, утащит тела в свое логово, где сначала сожрет мужчин, а потом отымеет её подгнивающий труп. Вчера она спала с Раллэ, а завтра...

Кто-то пронзительно свистнул справа от неё. Вендиго замер. Красные глаза, мерцающие в предрассветном полумраке, смотрели на жертву, но уши дергались, а ноздри раздувались, ища очередного идиота, вставшего на пути проклятого. Свист повторился. Теперь свистели точно позади чудовища. Вендиго фыркнул и упрямо двинулся вперед – Патриция интересовала его значительно больше, нежели ветер, гулявший в ветвях кустарника. Женщина сжала зубы. Она ждала первого удара, рассчитывая всадить нож в незащищенную глотку чудовища и распороть его дряблую шею от уха до уха.

Свистнули коротко – "фвить", и вендиго как ветром сдуло. Он подскочил на всех четырех конечностях, взвизгнул по-собачьи и дернул в туман так стремительно, что Патриция не успела выдохнуть. Молочная дымка качнулась и поплыла. На картине вместо кляксы появилось яркое пятно – закутанная в потрепанный красный плащ фигура.

– Он вернется, – прохрипела Патриция.

– Знаю, – из-под капюшона, скрывавшего лицо, голос незнакомца звучал глухо. – Зато он лишился члена.

В подтверждении своих слов незнакомец чуть приподнял опущенный лук и прилаженную к нему стрелу.

– Что..., – но слова потонули в пронзительном крике. Вендиго, подскочив к раненной со спины, вцепился в её плечо и затряс башкой, пытаясь оторвать руку. Патриция, сходя с ума от боли, наугад ударила ножом. Черная, вязкая жижа хлынула ей на лицо, заливая глаза, нос и рот. Вендиго хрюкнул и бросил жертву, вырвав клыки из тела. Патриция упала на землю, захлебываясь гнилой кровью своего убийцы. Последнее, что она увидела прежде, чем потерять сознание, была фигура лучника, закутанного в красный, потрепанный плащ.

Гидеон держал лук и стрелу опущенными. Вендиго одним глазом смотрел на него. Второй, располосованный ножом женщины, восстанавливался, медленно вращаясь в глазнице. Чудовище раздувало ноздри, пытаясь поймать запах и понять, с кем имеет дело, но его усилия были тщетны. Если бы Гидеон мог улыбаться, он бы улыбался. Но если бы он мог улыбаться, вендиго его бы учуял и, наверняка, убил. Гидеон сделал шаг вперед. Вендиго ощерился и встал на задние ноги. Гидеон воочию смог убедиться, что стрела попала точно в цель.

– Теперь она тебе не нужна, – он указал стрелой на лежащую между ним женщину. – Иди прочь.

Вендиго сделал едва уловимое движение, но Гидеон тут же вскинул лук.

Тупой зверь. От человека в нем только и осталась, что ярость. Человек бы рискнул, а зверь боялся. Гидеону надоело играть с чудовищем. Он отбросил стрелу, шагнул вперед и резко, не таясь, вскинул руку с оттопыренным указательным пальцем.

– Пошел вон, – так хозяин указывает надоевшей собаке на дверь.

Вендиго снова опустился на четвереньки, показал клыки и, не получив желаемого эффекта, быстро развернувшись, прыгнул в туман. Гидеон опустил руку и обернулся. Женщина ещё была жива. Подобрав стрелу и закинув за плечо лук, он присел перед ней. Нога сломана, плечо прокушено, рука почти оторвана.

– Бесполезное дело, – решил Гидеон и, поднявшись, двинулся прочь. Под ноги попал валявшийся неподалеку шлем, и стрелок хотел было его пнуть, но в последний момент передумал. Вещь выглядела ценной. Гидеон поднял его и покрутил в руках. В "котелке" не нашлось ничего примечательного, кроме стрелки, которая была выполнена в виде геральдического скорпиона. Клешни располагались над бровями, а длинный хвост с жалом на конце прикрывал нос хозяйки.

– Великолепно, – Гидеон кивнул и, обернувшись, потряс шлемом. – Раз ты из знатного рода, который не жадничает платить налог с герба, значит, с оплатой услуг служителя Шестого бога проблем не возникнет. А если и он не поможет, тебя ждет место в фамильном склепе. Неплохо, да?

Женщина, конечно, не ответила. Гидеон стер с её лица кровь, быстро приладил на голову шлем, не желая разглядывать незнакомку и, поправив свой лук, взял раненную на руки.

– Леди, – прокряхтел он, не без усилий выпрямившись. – Охотно верю, что большой вес вам добавляют доспехи, но не будь я уже мертв, я бы умер по дороге в деревню.

Солнце поднялось над горизонтом, оставив туман тлеть по оврагам, когда Гидеон добрался до поселения. Он не стал продираться внутрь, к домам зажиточных горожан, а сдал женщину в первую же хибару. Ему даже не пришлось объяснять, что произошло с воинами. За него всё сказали крестьяне.

– Витико! Витико! Он перебил королевских мечников!

Гидеон решил не ждать развязки. Небольшие деревеньки он предпочитал обходить стороной по нескольким причинам. Во-первых, человек, не показывающий свое лицо только в городе не вызывал вопросов. Жители маленькой общины были бестактны и любопытны, к тому же очень суеверны, что доставляло немало хлопот. Во-вторых, в деревнях было полно скотины, которая свободно бродила по улицам. Собака забрешет, лошадь испугается и дернет во всю прыть, а бык или козел, чего доброго, пойдут в атаку. И, наконец, третья причина крылась в том, что в деревне наемнику нечего было делать. Здесь, конечно, предложили бы убить вендиго, но с проклятыми Гидеон предпочитал не связываться. Крестьянам нужен чародел, которому покровительствует Двенадцатый бог, а магов Гидеон избегал, что, впрочем, не составляло труда при их нынешней численности.

– Господин, отдохнули бы вы, – предложил крестьянин, отправив младшего сына к старосте. Жена его хлопотала над раненой, а хозяин дома, стоя на крыльце, расстроено оглядывал гостя. – А мы их предупреждали. Да они молодые, не поверили. Эх, как жалко-то... Да идемте в дом! Отдохнете, отоспитесь.

"Нам просто не терпится узнать, почему вы скрываете лицо".

– В гробу отосплюсь, – Гидеон развернулся, подтянул перчатки, поправил капюшон, прижал застежку на груди и двинулся прочь. Уж лучше десять раз встретиться с вендиго, чем единожды с жителем деревни.

– Господин! Постойте! Как имя-то ваше?! Что даме сказать, когда она проснется? За кого ей молить богов?

И снова Гидеон мысленно усмехнулся.

– Пусть вознесет молитвы Тринадцатому богу.

Водолей

– Тринадцатого бога нет, юная леди. Это ересь, – Нит, подперев кулаком щеку, тоскливо смотрел на свою подопечную. – Тринадцатого бога упоминают, когда хотят сказать о чем-то несуществующем, выдуманном, лживом, невозможном.

Глория нахмурилась и постучала пальцем по раскрытой странице огромного рукописного тома, лежавшего перед ней.

– Тут написано, – настаивала она. – Что Тринадцатый бог "есть человеческое воплощение небесного разума".

– Эту фразу следует понимать так – человек не может уподобиться богам.

– Да нет же...

– Леди. Богов двенадцать. И небесных домов двенадцать.

– Тринадцать. Тут написано, что между домом Скорпиона и Стрельца есть дом Змееносца.

– Читайте дальше.

– "И он пуст, потому что Тринадцатый бог ещё не явился".

– И не явится, леди, – Нит подавил зевок. – Мы будем учиться или продолжим спорить о ереси?

Глория исподлобья глянула на него. Светло-голубые глаза девочки потемнели. Нит мысленно застонал. Нет, сегодня она точно не отстанет. Придется играть не по правилам.

– Учитель, Тринадцатым богом должен стать человек? Или один из двенадцати решит спуститься к нам? – Глория подалась вперед, и кудри цвета меди упали на желтые страницы. Когда она подрастет, будет чудо как хороша.

– Тринадцатый бог – это ересь, – тоном, не терпящим возражений, заявил Нит. – Леди, вы помните, что такое "ересь"?

– Когда то, что священники не могут объяснить, объясняют другие, – съязвила Глория.

– Вы сомневаетесь в моих знаниях? – Нит пошел в атаку – задал вопрос печальным, немного обиженным голосом, как если бы её слова задели его до глубины души.

Глория вскинула голову, прищурилась. На бледных щеках проступил едва заметный румянец. Нит грустно смотрел на девочку.

– Простите, учитель, – Глория опустила глаза. – Я не хотела вас обидеть.

Нит про себя усмехнулся. Он знал, чувствовал, что становится для четырнадцатилетней Глории предметом обожания. Девочка вступала в пору юности, менялась едва ли не с каждым днем и искала того, о ком можно было бы думать долгими бессонными ночами – достаточно молодого, красивого и умного. Нит считал, что первое качество как нельзя лучше укрепляло позиции последних. Но он не собирался играть с огнем. Совсем скоро родители рассчитывали отправить Глорию в школу при храме Девы, где девушку будут обучать целительству. Маловероятно, что они могут там столкнуться. Он изучал историю, философию и религию, служа при храме Водолея, и к медицине не имел никакого отношения. Девчонка повздыхает и забудет, а пока этим можно пользоваться для борьбы с её непробиваемым на первый взгляд упрямством. Младшая дочь семьи Нильянто была не по годам умна.

– Сестра рассказывала, что её спас Тринадцатый бог, – стараясь сгладить неловкость, начала оправдываться Глория. Нит встрепенулся.

– Патриция?

Девочка кивнула.

– Я поговорю с ней, – строго выдал Нит, скрывая радость от мысли, что, наконец, нашел повод повидаться со старшей Нильянто. – Продолжим нашу беседу. Что же такое "ересь"?

Глория вздохнула.

– Проявление слабости человеческого ума и духа.

– Хорошо, юная леди – Нит позволил себе ободряюще улыбнуться.

Девочка потупила взгляд и покраснела. Ниту нисколько не было стыдно. Он пользовался тем, чем его одарили боги, во славу их и для упрочнения веры.

Словно в ответ на его мысли зазвенели колокола. Сначала заговорили Лирии из королевского дворца, потом глухо, перебивая звонкую песнь, вступили Арии храма Восьмого бога, расположенного у некрополя.

– Потеря в королевской семье, – произнесла Глория. Нит кивнул.

– Сейчас узнаем, кто.

Третьими вступили в хор Имирии – колокола храма Четвертого бога, покровителя женщин, матерей и браков.

– Жена короля, – прошептала Глория и, прижав ладонь к губам, испуганно уставилась на Нита. Тот откинулся на спинку стула и, скрестив руки на груди, пожал плечами. Пятая жена короля Коинта отошла в мир иной, оставив мужа и страну без наследника. Конечно, колокола могли звонить и по королеве-матери, но та сроду не болела, а вот Коинту с женами не везло. Или, что скорее всего, женам не везло с Коинтом. Боги отвернулись от последнего короля династии Львов. Сколько не строй храмов, звон колоколов будут слышать лишь люди. Боги же внимали молитвам, а народ за последние десятилетия растерял праведный настрой. Коинт не боролся за души верующих, зато осыпал дарами богов и священников.

Один за другим вступили в нестройный хор голоса всех двенадцати храмов, а затем, когда внезапная тишина обрушилась на город, протяжно запели Клагды Пантеона, отсчитывая, сколько лет провела на земле последняя королева Коинта.

– Тридцать два года, – Глория шмыгнула носом. – Она была такой красивой.

– Сегодня оставим уроки, – Нит поднялся. – Вознесите молитвы за душу несчастной королевы. Она продержалась дольше всех.

– Вы... приедете завтра? – осторожно спросила Глория, закрывая книгу.

– Траур продлится три дня, – Нит наморщил лоб. – Значит... возобновим занятия на следующей неделе.

Глория не смогла скрыть разочарования, и Нит поспешил удалиться, чтобы не услышать лишнего.

Во дворце семьи Нильянто стоял несвойственный послеобеденным часам гвалт. Всюду сновали слуги, хмурые и раздосадованные тем, что им не дали времени обсудить случившуюся трагедию. Приближенные к королю, отмеченные десницей Восьмого бога, Нильянто имели прямое отношение к похоронам господ королевского дома. Глава семьи, конечно, займется мирскими делами, связанными с кончиной королевы, но за переход её души в царство мертвых будет отвечать глава храма Восьмого бога и по совместительству брат милорда Нильянто, Черный Скорпион Клавдий. Нита передернуло, когда он вспомнил о Клавдии. Этот человек, надменный и угрюмый служитель смерти, редко покидал храм, за что жители города, конечно, были ему безмерно благодарны. Он никогда не пользовался экипажем и ездил исключительно верхом на вороном жеребце, держа в одной руке поводья, а в другой свой посох, увенчанный острым серпом. Черное одеяние служителя скрывало мощное тело закаленного в боях воина. О славных битвах напоминали и отметины, оставленные на лице Клавдия неприятелем – служитель лишился правого уха, ноздри и части верхней губы. Однако не только уродства внушали страх. Глаза Клавдия были черны, как венец, украшавший его лысую голову, и в глазах этих тонул свет живого дня. Ходило множество слухов о том, как он достиг ночи в светлых очах, но каждый знал, что Кладвий остался зрячим. Он видел всё и даже мертвых, которых собственноручно провожал в некрополь через арку Последнего шага. Не меньше вопросов вызывал и венец служителя смерти, выполненный в виде скорпиона с нависающим над лысой макушкой жалом, который Клавдий носил, якобы никогда не снимая. Говаривали, что сам Восьмой бог короновал своего избранника. Нит не верил слухам. Он знал, что Клавдий – всего лишь человек из плоти и крови, которому не чужды боль и слабость. Но это не мешало Ниту побаиваться Черного Скорпиона. Клавдий был живым воплощением смерти, и, видя его, даже чароделы задумывались о бренности бытия, неотвратимой кончине и о том, что, возможно, за аркой Последнего шага царит вечная и непроглядная тьма.

Нит миновал коридор, увешанный новыми, цветными гобеленами, спустился на этаж ниже и нос к носу столкнулся с Клавдием. Служитель смерти сверху вниз посмотрел на служителя науки и, не удостоив того кивка, отступил в сторону. Острие серпа чиркнуло по гобелену, оставив белесый порез на яркой ткани.

– Доброго дня, – пролепетал Нит.

– Покойной смерти, – глухо отозвался Клавдий и, взметнув полы плаща, развернулся и двинулся прочь по опустевшему коридору. Никто не желал встречаться с Черным Скорпионом раньше времени.

Нит, сглотнув, бросил рассеянный взгляд на дверь, ведущую в покои Патриции. Помявшись на пороге, он неуверенно постучал. Ему открыла служанка.

– Скорпион ушел? – она высунулась в коридор, огляделась и, возведя глаза к потолку, облегченно вздохнула. – Сейчас доложу о вас госпоже. Ждите.

– Кто там? – раздался резкий, раздраженный голос Патриции.

– Учитель Нит, – ответила служанка, поведя плечами.

– Пусть войдет, – приказ прозвучал на удивление равнодушно.

Служанка отступила, пропуская гостя в покои госпожи. В отличие от комнаты Глории, здесь имелась прихожая, собственная ванная комната, приемная и спальня. Стены были выкрашены в бледно-зеленый цвет с трафаретным золотистым узором в виде виноградных лоз. На полу лежали мохнатые ковры, привезенные с севера, совсем не подходящие для домов южан. Нит осторожно ступил на серый ворс, и ступня потонула в мехе. По такой шкуре хотелось пройтись босиком.

– Учитель, – позвала Патриция. Она сидела в приемной у распахнутого окна, погрузившись в глубокое кресло. Одна рука свисала с подлокотника, и пальцами Патриция касалась ворса ковра, другой подпирала щеку. Взгляд девушки был устремлен на улицу, с которой доносился привычный шум города.

– Доброго дня, – Нит поклонился. Патриция устало махнула рукой на стоявшее перед небольшим письменным столом кресло.

– Спорю на свою честь, дядя в ответ пожелал вам покойной смерти, – без тени иронии произнесла она, чуть повернув голову в его сторону.

– Черный Скорпион может ручаться только за это, – Нит с деланным равнодушием пожал плечами и, поправив свое свободное темно-синее одеяние, уселся в кресло.

Патриция слабо улыбнулась. Гибель отряда и болезнь подкосили её. Некогда здоровая, пышущая жизнью дева-воительница превратилась в меланхоличную, бледную затворницу. Теперь мужским нарядам Патриция предпочитала не по погоде легкие, воздушные платья с открытыми плечами. О былой славе напоминал лишь притороченный к пояску походный нож.

– Королева умерла, – безразлично заметила Патриция, наблюдая из окна за жизнью улицы. – Значит, Марк проиграл Августину три тысячи флори.

– Как ваше самочувствие, леди?

– Прекрасно. Как можете заметить, колокола звонят не по мне.

Нит пожевал губу. С каждой их новой беседой Патриция всё чаще упоминала о смерти. Её голос становился слабее. Она теряла смысл жизни, таяла, как свеча.

– Сегодня, во время занятий, Глория рассказала мне о Тринадцатом боге, – начал было Нит и осекся, потому что Патриция улыбнулась.

– Решили поймать меня на ереси? Попробуйте.

Нит, вскинув брови, наморщил лоб.

– Я только хотел узнать, не лгала ли моя ученица.

– Да, меня спас Тринадцатый бог, – Патриция обернулась. Лучи солнца играли в медных, как у младшей сестры кудрях, создавая вокруг лица мягкий, теплый ореол. – Так он назвал себя.

– Среди живых нет богов, – Нит внимательно изучал лицо собеседницы, словно видел её впервые. Огромные синие глаза, как у матери, высокие скулы и тонкие губы, как у отца. Она бы была прекрасна, если бы не крупный нос, который всё портил, добавляя чего-то неотесанно-крестьянского к тонким чертам аристократки.

– А среди мертвых? – Патриция смотрела на гостя из-под полуопущенных век.

– Вашему дяде виднее.

– Я всего лишь поведала сестре историю своего нежеланного спасения. Она вам не лгала. В чем вы хотите убедить меня, учитель Нит?

– Что вам помог обычный человек.

– Мне всё равно, – она отвернулась. – Кто бы это ни был, я не благодарна ему. Мне следовало погибнуть вместе со своим отрядом. Вместе с... Раллэ.

– Не гневите богов. Они дали вам второй шанс.

– Зачем? – она пожала плечами. – Чтобы снова убить?

Нит ничего не понял, но продолжал идти на ощупь.

– Значит, ваше время ещё не пришло. Вас ждут новые битвы и победы, слава и...

– Идите вон, Нит, – не оборачиваясь, бросила Патриция. – Наставляйте Глорию, она любит проторенные тропы, а меня оставьте в покое. Мне не нужна помощь, тем более ваша.

Только оказавшись в коридоре, Нит осознал, как сильно он ошибся. С Патрицией нельзя было играть, она терпеть не могла многозначительное молчание и пространные намеки. Ему сразу же следовало спросить, что терзает её душу, а не ходить вокруг да около.

"Во всем виноват Черный Скорпион", – с грустью подумал Нит. Это Клавдий своим видом сбил его с пути, затемнил мысли и смутил разум. И теперь он, несчастный ученый, топчется у дверей неподражаемой, прекрасной, величественной женщины, которая не хочет жить. И он ничем не может ей помочь, разве что посетит Пантеон и помолится Двенадцати за её здоровье, телесное и душевное.

Лев

– Никого не впускать.

Он сам захлопнул за собой двери. В кулаке осталась ручка с куском дерева. Коинт посмотрел на неё невидящим взглядом и, отшвырнув в сторону, огляделся. Окна в спальне были распахнуты настежь, огромная кровать застелена свежими простынями, тончайший зеленый полог откинут. Убраны тазы, кувшины, склянки. И всё равно в их спальне пахло смертью, страданиями, болью. Ничего не осталось от тепла и любви, что королева дарила своему супругу. Король запрокинул голову, закрыл глаза и глубоко вздохнул. Легкий аромат сирени почти исчез, растворился, истлел, как скоро истлеет та, что источала его.

Коинт облизал губы и, склонив голову на грудь, задумался. Ему сорок три, на его руках умерло пять прекрасных женщин, пять любимых жен, пять королев, и после смерти каждой он, внимая советам приближенных, снова начинал свой поиск. Потому что королю нужен наследник. Потому что с его смертью род прервется, а этого нельзя допустить. Королю нельзя оплакивать королеву слишком долго. Трех дней траура довольно, чтобы забыть ту, которая оставила венценосного Льва без сына.

Что сын... У него вообще не было детей, не было братьев, не было... прайда.

Скорее бы в бой. Коинт сжал кулаки. Скорее бы облачиться в доспехи, запрыгнуть на коня, пронестись перед строем воинов и повести их в новое сражение. Против кого? Врага найти проще, чем очередную жену, обреченную его выбором на скорую смерть.

Обратить мечи против северян, как пять лет назад, когда умерла четвертая жена? Или, может быть, обрушить свой гнев на провинции, главы которых распускают слухи о бесплодии короля, о его неспособности продолжить род? А не лучше ли снарядить флот и, прорезая туманы Восточного моря, отправиться покорять земли диких кочевников? Но кому, кому он оставит завоеванное? Кто унаследует трон, меч и государство, когда он отправится к своим женам?

– Бессмысленно, – прошептал Коинт. – Бесполезно...

Первый удар пришелся на кроватный столбик и переломил его надвое. Второй разбил ящичек прикроватной тумбочки, и оттуда, на пол, посыпались туалетные принадлежности мертвой королевы. Увидев скляночки и баночки, катившиеся по ковру, Коинт на мгновение замер, а потом принялся топтать их, кружась в танце безумной ярости и осточертевшего бессилия. В комнате снова запахло сиренью. Коинт схватил стул и швырнул его в зеркало над туалетным столиком, а потом, отломав второй кроватный столбик, прошелся им по окнам.

Когда в спальне не осталось ни одной целой вещи, Коинт выхватил меч и принялся кромсать обтянутые дымчатой тканью стены.

– Ваше Величество, – донеслось откуда-то со стороны. – К вам...

– Никого не впускать!!! – заорал Коинт и, бросившись к мигом захлопнувшимся дверям, вогнал клинок в одну из створок по самую рукоять. Снаружи кто-то слабо вскрикнул и застонал. Коинт уперся ногой в дверь и рванул меч на себя.

– Аааа, – заорали в коридоре.

– Аааа, – передразнил Коинт и, распахнув дверь, вышел из спальни. Его личный слуга, худощавый мужчина лет сорока, имени которого Коинт не помнил, ползал по плитам, оставляя на них кровавый след.

– Я сказал, никого не впускать!

Слуга с трудом поднял голову и пролепетал побелевшими губами.

– Простите, Ваше...

Коинт не дал ему договорить. Схватил меч двумя руками и всадил его умирающему между лопаток. Клинок, выйдя из груди, противно чиркнул по каменным плитам.

– Хорошо, что мы не постелили здесь ковры, – холодно произнесла женщина.

Коинт поднял голову. В ногах убитого слуги стояла королева-мать. Сцепив под грудью пальцы в замок, она перевела взгляд с сына на подергивающийся труп и, ничего не сказав, кивнула на дверь спальни. Коинт выдернул меч и, стряхнув кровь с клинка, последовал за матерью. Королева, зайдя в комнату, не остановилась, не огляделась, ни взглядом, ни словом не показала, что заметила погром, учиненный сыном. У окна с выбитой рамой она замерла и обернулась. Прямая, как жердь, худощавая, в черном платье с высоким воротником и длинными тонкими рукавами, скрывающими запястья, королева-мать походила на служительницу Восьмого бога. На бледном лице не было ни кровинки. Глаза цвета стали смотрели бесстрастно.

– Мне очень жаль, – произнесла она, едва шевеля губами. – На всё воля богов.

– Я сыт по горло их волей, – Коинт указал мечом на изуродованную кровать. – Здесь я любил её, но снова пришла смерть, и мне остался холодный труп.

– Если ты знаешь, как больно терять, зачем оставил труп там? – королева вздернула подбородок, указывая на дверь. – Скольких ещё ты должен убить, чтобы смириться?

– Ты похоронила одного мужа. Я отправляю под арку пятую жену. У тебя остался я, у меня нет ничего.

– Ты говоришь о себе, как о награде.

Коинт промолчал. Королева-мать вздохнула и продолжила.

– Она умерла, но мир стоит. Будет он стоять и после тебя.

– Чего ты от меня хочешь? – глухо спросил Коинт.

– Я? Ничего. Но что нужно тебе?

Коинт опустил глаза, посмотрел на перепачканный клинок.

– Время, – произнес король и бросил меч в ножны.

Королева-мать кивнула и, сделав несколько шагов, замерла по правую руку от Коинта.

– Прошу тебя, сын мой, – не глядя на него, тихо молвила женщина. – Не отворачивайся от богов. Они дадут ответ, когда наступит срок.

Коинт мрачно улыбнулся.

– А пока он не наступил, мне нужно похоронить пятую жену и выбрать новую.

На следующий день на церемонии Коинт был мрачен и молчалив, как и подобает вдовцу, хотя внутри у него клокотала неуемная ярость, призванная затащить его в пасть безумия. По правую руку оказался долговязый Валент Нильянто, глава богатейшей семьи столицы. Он же первым принес свои соболезнования. Коинт не слушал его, но, оглядывая вытянутое печальное лицо аристократа, раздумывал над тем, какая пытка была бы наиболее подходящей для Валента. Выбор пал на дыбу, а жену Нильянто, пышногрудую, круглолицую даму, Коинт представил раздутой, как жабу, после пыток водой. Для Клавдия подходящего "развлечения" не нашлось. Разве что отхватить ему яйца. Был бы Черный Скорпион так надменен, лишись он яиц?

– Ваше Величество... Сир..., – кто-то настойчиво требовал его внимания. Коинт сделал вид, что ничего не слышит и сосредоточился на церемонии. Восемь коней везли по широкому проходу храма повозку с гробом. В гробу лежал труп красивой молодой женщины, облаченный в черное кружевное платье. Коинт положил ладони на рукоять меча и, выпрямившись, замер. Он на голову возвышался над окружавшими его людьми, и разве что его личный воин, свирепый Бык, был немного выше. Бык стоял у левого плеча короля, а прямо за ним мерцала под темным сводом храма белоснежная ось арки Последнего шага. Арка служила выходом из храма и входом в некрополь – раскинувшийся под открытым небом город мертвых. По проходу гулял сильный ветер, приносивший желтый песок. Лошади фыркали и прядали ушами. Люди молчали. Полы плаща Клавдия поднимались и опадали. Его посох изредка задевал внутреннюю поверхность свода, и арка отвечала мелодичным звоном. Когда кони приблизились к ней, юноша-прислужник передал поводья Клавдию. Тот вскинул посох, вознес молитву Восьмому богу, в которой попросил принять в дом Скорпиона молодую королеву, и повел лошадей через арку, в некрополь, к огромному склепу королевской семьи. Отсюда, из храма, был виден лев, венчавший треугольную крышу величественного строения. Лев сидел на груде черепов, высеченных на мраморном фронтоне. Коинту предстояло зайти внутрь склепа, спуститься на два уровня вниз, пройти мимо каменных гробов, где покоились предыдущие четыре жены, и задвинуть крышку над пятой. А потом, наверное, он объявит войну...

– Сир... Сир...

Коинт, обходивший арку справа (никому из живых, кроме Клавдия, нельзя было проходить под ней), обернулся. Черноволосый мальчишка, обряженный как паж, сунул ему в ладонь записку и тут же исчез. Шедшая позади королева-мать в ответ на взгляд сына отрицательно покачала головой.

– Поймать? – глухо поинтересовался Бык, оглядывая хлынувшую за ними толпу. – Кривоногий ученик чародела. Проворен, как крыса.

– Оставь, – отмахнулся Коинт.

Яркое весеннее солнце сияло над некрополем. Желтое поле, застроенное склепами, тянулось до самых холмов, зеленой грядой возвышавшихся на горизонте. По небу плыли облака, а по земле скользили их тени. Коинт сунул клочок бумаги за пазуху и снова обернулся. Толпа разлилась, как река в половодье. Кто-то пошел прямо за королем, кто-то свернул на боковые дорожки, а кто-то направился навестить почивших родственников. В храме зазвонили колокола. Повозка достигла склепа. Прислужники подняли гроб. Лев, смотревший сверху, злобно скалился. Кто-то совсем рядом заплакал, наверное, родственники жены или плакальщицы, но Коинт, не обернувшись, шагнул в полумрак склепа. Всё осталось позади. Он один шел за Клавдием, который зажигал факелы, принося витиеватые извинения мертвым, потревоженным светом. Королеву переложили в каменный гроб. Под заунывные причитания Черного Скорпиона Коинт последний раз посмотрел в лицо жены и задвинул крышку. Каждый раз он оставлял здесь частицу своей души. Теперь ему казалось, что от души ничего не осталось. И пустоту следовало заполнить.

На обратном пути к храму рядом с ним вместо Валента оказалась статная синеглазая девушка, такая же печальная, как и её отец. Она с грустью оглядывала некрополь, короля и его свиту, и по выражению лица походила на одну из плакальщиц, у которой высохли слезы. Вот только медные волосы незнакомки придерживал серебристый обруч, а на высокой груди, поверх черного платья, подрагивала в такт дыханию сеть из белого золота. Плакальщицы украшений не носили.