Текст книги "Мальчик, который умел летать"

Автор книги: Гала Рихтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

До хруста сжимаю кулаки.

Опоздал.

Что теперь сделаешь?

Глава 11

В речном порту ветрено. Мы сидим на бетонных парапетах и едим хот-доги. И молчим, друг на друга не смотрим.

Я здесь впервые. Раньше как-то не получалось добраться. Не то чтобы от центра далеко, просто Валерка сюда не любил ходить, у него мать с отчимом живут в этом районе. А у меня без него выбираться особо не получалось.

В порту как-то по-особенному пахнет водой. Шумят теплоходы. Из одного, только что вставшего у причала, выходят веселые люди. Я и забыл, лето же, отпуска. На нас они не смотрят. Подумаешь, двое мальчишек сидят на парапетах. Может братья, может друзья. На братьев мы не особо похожи.

Горчица с хот-дога капает на тимуровскую белую футболку, которую он мне отдал. Я замечаю, начинаю яростно вытирать.

– Забей, – отзывается Тимур, – Дома полно футболок.

Он все решил уже для себя. Что я в его квартире буду жить, его вещи носить. На мой вопрос, что же потом будет, в будущем, огрызнулся "Кир, давай решать проблемы по мере их поступления!".

Я не против этого. Я всегда так жил. Но вот сейчас не хочется.

Я продолжаю оттирать пятно. Теперь уже машинально. Тимур останавливает мою руку.

– Хватит, – говорит он серьезно. Я послушно перестаю, но, оказывается, он говорит о другом, – Хватит себя обвинять. Ты старался.

Я не обвиняю. Просто не могу представить себе мертвого Деньку. Не получается. Это нелепо, когда кто-то вот так умирает.

Тимур доедает хот-дог, аккуратно сворачивает салфетку и доходит до ближайшей урны. Делает глоток из стоящей рядом бутылки с минералкой.

– Ну что ты, а? Кир?

– Ничего, – отзываюсь я. Его обижает, наверное, что я молчу всегда, – Просто… плохо. Получается, зря всё было.

Тимур не отвечает. А что тут ответишь? И впрямь, зря.

– Подло думать, что все было просто так! – звенящим от злости голосом выдает он, наконец.

Я осматриваюсь. Толпа туристов проходит куда-то вдаль, к автобусам, наверное. На нас никто не смотрит. Свешиваю ноги вниз. Если я сейчас прыгну, никто не заметит.

А если даже и заметит, этому человеку никто не поверит. Люди ведь не летают.

– А ну не смей! – шипит Тимур. Он обо всем быстро догадывается, – Не смей убегать сейчас ты, дебил! Это трусость! Ты так всё предаешь: Замок, Леку, своих друзей, меня! Бл…ь! – он размахивается и со всей силы швыряет бутылку из-под минералки вниз. Она с плеском падает в воду.

– Блин, я ж против того, чтобы загрязнять природу, – то ли в шутку, то ли в самом деле виновато, говорит он спустя минуту. Кажется, и в самом деле виновато.

Спрыгиваю вниз и, зависнув на секунду над водой, достаю бутылку и сажусь обратно. Никто даже заметить ничего не успевает.

– Дурак! – шепотом говорит Тимур. – Кир, ну ты чего?

Оборачиваемся по сторонам. В порту тихо. Только птицы садятся на соседние парапеты и смотрят на нас любопытными золотистыми глазами.

Странно так, тихо. Только волны тихонько бьются об бетонный причал и вдалеке постанывают чайки. Уютная тишина. И так непривычно жарко после Замка Средь Миров.

– А ты чего орешь? – огрызаюсь я со злостью. Тимур изумленно на меня смотрит. Я краснею и отворачиваюсь.

Мне страшно. Я делаю всё, чтобы заглушить этот страх.

– Он ведь не ослепнет, да? – спрашиваю я в никуда и вспоминаю свой сон. Плохо видеть сны, которые сбываются.

Тим садится ближе.

– Не ослепнет, конечно. Мы что-нибудь придумаем, обязательно.

Тимур отпрашивается у тети на ночевку и, как только темнеет, мы делаем первый вылет. Поднимаемся на девятый этаж, а потом, через люк в стене, на крышу.

– Я тут часто лазил в детстве, – объясняет Тимур, вытирая пыль об джинсы, – Тут защелка хитрая, ее нажимаешь и никаких ключей не надо.

Я выпрямляюсь и смотрю вокруг.

Когда мы летали в Замке Средь Миров, по ночам было очень темно. Только звезды и луна, да и их тучи закрывали. А здесь светло. Фонари, магазины, автобусы и машины, свет из окон. Только звезд почти не видно.

Тимур подходит к краю крыши и вспугивает стаю голубей. Они чуть не сбивают его с ног.

– Да чтоб вас кошки поели, заразы! – ругается он вполголоса, очищая со свитера голубиный помет, – Кир, ты готов?

Я встаю рядом, киваю.

Мы прыгаем одновременно и тут же набираем высоту, чтобы нас не заметили из окон.

Я не знаю, куда мы летим. Просто летим. Внизу проносятся машины и дребезжат запоздалые трамваи. В лицо дует теплый ветер. И до меня только сейчас доходит, что мы и вправду в нашем мире.

Тимур приземляется на одной из крыш. Я устраиваюсь рядом.

– Кир, как здорово! – говорит он, – В Центр полетим?

Пожимаю плечами. Мне нет особой разницы, куда идти или лететь. Просто не хочется ни о чем думать.

Тим поедет завтра в больницу. Но вот что он сделать может?

– Алё, Кир! – машет он перед моим лицом рукой, – Летим?

Я соглашаюсь:

– Летим.

Ночной город с высоты – это красиво. Когда на него смотришь сверху, чувствуешь себя хозяином всего этого.

– Долетим до Кирова, а потом пешком до Баумана! – кричит Тимур. Я жестом, которым научил Леку, показываю "хорошо". Хотя мне совсем не хочется в Центр сейчас. Там по ночам шумно. Гуляют компании, играет музыка, работают рестораны. Но Тимуру нравится, когда много народа.

Мы приземляемся в заброшенном закутке за рынком и я падаю, споткнувшись об какую-то доску. Пахнет гнилью, сыростью, тряпьем и старыми досками. Знакомый запах.

На секунду мне кажется, что ничего не изменилось, и я по-прежнему живу в доме на Кирова. Сразу же хватаюсь за ноги, но они чувствуют прикосновение. Я выдыхаю с облегчением и встаю.

– Все нормально? – Тимура в темноте не видно, но я представляю себе его обеспокоенное лицо. Странно это, когда о тебе заботятся, – Кир?

– Нормально.

Мы выходим из закутка на центральную улицу и уже почти переходим дорогу, когда я слышу крик.

Разворачиваюсь. Тимур качает головой.

– Кир, не надо ради бога. Мы ж не спайдермены! Ки-и-ир!

Я его не слушаю и бегу на звуки.

Мы не киногерои, верно. Супермен был очень сильным, а Человек-Паук умел прыгать по стенам. А я вот даже драться не умею.

Но ведь нас выбрали.

За углом еще один старинный полуразрушенный дом. Тут вся улица такая. Шум драки слышен из-за дома.

– Твою ж мать, сходили, блин, за хлебушком, полетали ночью над городом, – зло шепчет вставший рядом Тимур, – Ну и чего телимся, если уже пришли?

Хорошо, что над домом висит фонарь и видно почти все, что происходит. Я заворачиваю за угол и вижу мальчишку, пытающегося отбиться от высокого и плотного взрослого мужика.

О насильниках всегда слухи ходили. Поэтому Валерка строго-настрого запрещал всем, кроме Рыжей, выходить из дома ночью поодиночке. За Таньку мы особо не боялись. Ее Шеф всегда провожал и встречал.

– Пусти, с…ка, – кричит пацан. По голосу – чуть младше меня. Силы в нем хватает, он вырывается как может.

Тимур подбирает с земли гнилую доску, беззвучно выходит из тени и бьет мужика по голове. Тот разжимает кулаки и падает. Мальчишка отлетает в сторону.

– Кир, валим! – орет Тимур, замечая что мужик начинает шевелиться.

Мальчишка пытается встать. Я хватаю его за руку и тащу прочь со двора, подальше.

Мы бежим что есть силы до самого моста на канале Булак. А потом у парня истерика начинается.

В круглосуточном магазине почти никого. Работяга, покупающий пиво и сигареты, и двое студентов. Они берут по «Яге» и уходят.

– Минералку без газа, – просит Тимур, протягивая полтинник толстой продавщице. Берем бутылку и сдачу и выходим на улицу. Мальчишка сидит на асфальте и плачет, уткнувшись в колени лицом.

– Эй, – зовет Тимур, – Воды попей, легче станет. Слышь?

На нем старые джинсы, черная футболка и порванная на рукаве рубашка. Короткие темные волосы, торчащие во все стороны. Лица я еще не видел толком.

Он все не успокаивается. Мы садимся по обе стороны от него.

– Да всё уже, всё. Отбились, – утешающе говорит Тим. Я дотрагиваюсь до мальчишкиного плеча. Он вздрагивает.

– Тебя как зовут?

Он перестает прятать лицо, и я понимаю, что вопрос был лишний. Я знаю кто это. Тонкое лицо, шрам на виске, карие глаза.

– С-с-саша, – отвечает парнишка, заикаясь.

Жихарева.

– Тимур, – он протягивает руку и кивает в мою сторону, – А это Кир.

Сашка пожимает его ладонь и оборачивается ко мне. Меня не узнает, конечно же.

Я отвожу глаза.

Ей хочется быть парнем. Ну и пусть будет. "Палить" перед Тимом не стану.

– Ты как? До дома дойдешь или проводить? – спрашивает он, – В какую сторону вообще?

Саша вытирает слезы кулаком.

– Тут недалеко, – говорит она и машет рукой в сторону железнодорожного вокзала. Быстро добавляет, – Не надо провожать.

Только приют находится в совсем другой стороне, чуть не говорю я. И понимаю, что идти ей некуда.

– Дело твое, – философски замечает Тимур.

Сашка делает глоток из бутылки и встает.

– Спасибо, пацаны.

И уходит. Я смотрю на Тимура искоса:

– Тим, ему некуда идти.

– А ты откуда знаешь? Сказал же, что домой пойдет.

– Он приютский. Это он мне помог тогда убежать. Просто не узнал меня сейчас. Не надо его отпускать, вдруг опять во что-то влипнет, – для меня это очень длинная фраза. Не люблю что-то объяснять. Но Тим понимает все сразу же и быстро.

– Пошли догонять, – говорит он.

Сашку находим через пару минут. Сидит на паребрике и так же ревет. Мимо с визгом пролетают машины. Тимур сходу тормозит какую-то «девятку», договаривается о цене.

– Поехали, – зовет он. Я затаскиваю Сашку в машину. Тим сидит спереди, рядом с водителем. Мы сзади. Сашка испуганно затихает.

– Случилось что? – спрашивает водила – средних лет мужчина в джинсовой рубашке.

– Да ничего страшного, – отзывается Тим с усмешкой, – У братишки кризис подросткового возраста, бывает. Из дома свалил, весь день искали, только нашли…

Врет он виртуозно. Даже я верю. Он же старше выглядит своих четырнадцати, старше меня даже. Жихарева смотрит на нас изумленными глазами и даже плакать перестает.

Водила понимающе соглашается:

– Да, у Азата, младшего моего тоже такое было лет в пятнадцать. Твоему сколько сейчас?

Тимур заглядывает на заднее сиденье, делает гримасу:

– Сашка, тебе лет сколько щас? Я забыл, блин.

– Тринадцать, – тихо выдавливает она.

– Вот-вот, – водитель, не отвлекаясь от дороги, умудряется осуждающе посмотреть на нас, – Самый сенокос, а не возраст. Ты отцу-то передай, коли есть, что пороть их надо в тринадцать лет. Чтобы потом дураками не вырастали!

Жихарева краснеет. Я смотрю то на нее, то на темень за окном. Тимур умудряется перевести разговор на самого водилу, они уже вовсю шутят о чем-то, и, к тому времени, когда я начинаю понимать, где мы, доезжаем до Гарифьянова.

На остановке Тим протягивает водителю мятую сотку.

– Не надо, ребята, – отказывается тот, – С вас деньги брать – грех, – и обращается к Тимуру, – Братишке мозги-то вставь на место, чтобы больше не убегал.

– Вставлю, – обещает Тим зловеще, – Доброй дороги вам!

Выходим, а через полминуты "девятку" уже и не видно.

В квартире Сашка садится разуться на тумбочке в прихожей и вырубается. Может, ей совсем плохо, не знаю. Пока Кир ставит на кухне чайник, снимаю с нее второй кроссовок и несу в зал, на диван. Она совсем легкая, ничего не весит.

Накрываю пледом и закрываю дверь. А на кухне натыкаюсь на изучающий взгляд Тимура.

– Ну чего он там, успокоился? – спрашивает Тим, вытирая руки полотенцем, – Блин, ну и денек выдался! Надо было дальше в Замке отдыхать, свежий воздух там и всё такое, спокойно опять же…

– Спит.

На кухне всё в каком-то тусклом желтом свете. Лампочка слишком слабая, наверное. Я устало падаю на стул и тоже почти засыпаю. Раньше у меня столько событий в один день не случалось.

Тимур наливает нам обоим крепкого чая.

– А время-то уже аховое, – мрачно говорит он, глядя на часы. Половина третьего ночи.

Завтра утром ему ехать в больницу, узнавать о Валерке. Мне туда нельзя. Мне вообще нельзя ни в какие государственные учреждения.

Почему здесь, в нашем мире, я чувствую себя, будто меня заперли в темной комнате?

Ложимся спать. Тимур у себя, а я на полу в зале, рядом с диваном, на котором Сашка спит. Он предлагает мне лечь в родительской спальне, но я не могу. Это неправильно. В конце концов, он кидает в меня одеялом и подушкой и говорит, что я еще упрямей, чем он.

Я думаю об этом, перед тем как заснуть. О том, что никто не звал меня упрямым. Я и не был таким, наверное.

Вспомнилось то, что сказала на одном из занятий Фиона.

Замок меняет людей. Может быть, сначала вы не заметите этого и будете жить, как жили прежде. Но однажды поймете, что всё изменилось. Это не хорошо и не плохо. Вы просто становитесь самими собой, какими должны быть изначально, без масок и придуманных ролей. Вы становитесь Людьми, которые умеют летать.

На диване тихо сопит во сне Сашка. Наверное, она тоже из тех, кто хочет если не мир вокруг, то хотя бы себя изменить. Понравилось бы ей летать? Не знаю.

Но она бы точно научилась.

И Валерка бы научился. Потому что он тоже меняет мир. Если бы не он, меня бы не было сейчас. А Рыжая бы точно нарвалась на какие-нибудь неприятности.

А Леська-скрипачка, что играет на переходе, меняет мир для тех, кто ее слушает. Она ведь и правда талантливая. Мне в десять раз меньше денег кидали, даже если я целый день сидел. А она за три часа собирала так, чтобы и себя прокормить и отца-алкаша.

Чтобы менять мир не надо делать подвигов, доходит до меня.

Надо просто жить и помогать другим. Хоть чуть-чуть, но постоянно. Всем вместе, а не поодиночке. Не убегать и не прятаться, не закрывать глаза и не проходить мимо. Вот и все.

Я засыпаю с этой мыслью, и мне становится спокойней на душе.

По крайней мере, я знаю что делать дальше.

Глава 12

Я плохо сплю. Первый раз просыпаюсь, когда звонит будильник у Тимура. Он встает, начинает греметь на кухне посудой, насвистывает. Делать что-то тихо у него не получается. Смотрю на Сашку. Она спит, закутавшись в плед, только ресницы вздрагивают. Наверное, очень испугалась вчера.

Можно еще поспать, но надо в туалет. По пути обратно заглядываю на кухню. Тим жарит себе яичницу и наливает кофе.

– Который час?

– Половина восьмого, – отзывается он, – Чего вскочил, спи.

Пожимаю плечами. Может, потом. Пока просто хочется посидеть на уютной кухне и послушать, как за окном начинается теплый летний дождь.

– Завтракать будешь? – буднично спрашивает Тимур. Я и забываю, что для него завтракать вот так на кухне каждый день – нормально.

– Не хочу, спасибо.

– Как хочешь, – покладисто говорит он, начиная есть яичницу прямо со сковородки, – Сашка спит? Герой, бляха-муха. Проведешь с ребенком воспитательную беседу на тему сбегания из приютов?

– Я? – изумленно поднимаю глаза. Тимур подцепляет на вилку сосиску.

– А кто, я что ли? Слушай, ты у нас спец по уличной жизни. Расскажи пару занимательных историй, навроде вчерашней, скажи, что лучше дом, крыша и трехразовое питание, чем мотаться по улицам в поисках приключений на свою ж. пу.

Он, похоже, не шутит. Сосредоточенно жует, запивает чаем из любимой кружки.

– Тим, – начинаю я мягко, – Я ведь тоже мог в приюте жить. А жил на улице. Как я ему объяснять что-то должен?

– Слушай, – Тимур со стуком кладет вилку на стол, – Этого пацана могли вчера изнасиловать. А может и убить, чего жалеть-то. И характер у него не то что у твоего Валерки или у тебя, он сломаться может запросто. Видел ведь истерику вчера.

Я чуть не проговариваюсь, что Сашка – девчонка. Но осекаюсь. Это не моя тайна.

Тимур прав, конечно, она на улице не сможет. Точнее сможет, но уже прежней не останется. Сломают.

– Видел, – говорю я и соглашаюсь, – Хорошо, поговорю.

Он допивает кофе и встает:

– Всё, я погнал в больницу, потом в магазин забегу.

Он торопливо засовывает в карман часть денег, лежащих на холодильнике. Они от его родителей остались. Тим все рассказал, когда мы из Замка вернулись.

Он уходит, а я снова ложусь спать. Меня убаюкивает идущий за окном сыпучий летний дождик.

Второй раз меня будит Сашка. Она встает с дивана и очень тихо выходит. Другой человек не проснулся бы, но у меня чуткий сон. Выжидаю пару минут, думая, что сейчас раздастся шум воды из ванной, но в квартире все так же тихо.

Я нахожу ее на кухне. Сашка сжимает в ладони деньги, оставленные Тимуром.

– Положи на место, – говорю я спокойно. Она вздрагивает и роняет купюры. Краснеет, но дерзко вскидывает голову.

– Ну и что ты сделаешь? Ментам сдашь?

"Воспитательную беседу буду проводить", чуть не обещаю я вслух. Но молча нагибаюсь за деньгами и кладу их на место.

– Жихарева, ты сейчас сядешь и всё мне расскажешь, – решаю я расставить все по своим местам. Сашка от меня шарахается.

– Откуда ты знаешь?

Она боится, что ли. Кого? Меня, над которым смеялась?

– Сашка, это я, Кир, – говорю я. Она непонимающе смотрит. – Ты мне помогла сбежать, когда мы ездили в зоопарк.

У нее сейчас странное лицо. Как будто она призрака увидела.

– К-кир? Но ты же инвалид…то есть…

– Урод? Калека? – не удерживаюсь от иронии я.

Прежний Кир бы так никогда не сказал.

Она садится на ближайший табурет и со страхом смотрит на меня. Я устраиваюсь рядом.

– Что случилось, Саш?

Она молчит. Сидит и в пол смотрит. Если бы я не знал, кто она, точно спутал бы с мальчишкой.

Молчим минут пять. Я не умею разговаривать с людьми. У Тимура бы получилось узнать все, что нужно минут за пять. И у Валерки, наверное, тоже. Им люди доверяют.

Смотрю на часы. Почти девять. Тим наверняка уже в больнице.

– Что случилось? – спрашиваю я опять. И только сейчас замечаю, что она беззвучно плачет.

Дурак, ругаю я себя.

Как бы она не хотела казаться парнем, что бы она не одевала и не говорила, она все-таки девчонка. Хрупкая, ранимая. А маски носить мы все умеем. Даже я.

Передвигаю стул поближе и обнимаю ее плечи.

– Саша, что случилось? – повторяю я в третий раз. Она вдруг странно всхлипывает и начинает плакать, уткнувшись мне в футболку.

Совсем плохо всё, понимаю я.

О том, что от Сашки мать отказывалась, я уже знаю. В приюте еще Сергей сказал. Кому нужна дочь, вбившая себе в голову, что ей лучше парнем быть?

А кому нужен мальчишка, у которого ноги отказали?

Никому, правильно.

Шесть месяцев в приюте прошли, а дальше – либо домой, либо в детдом. Домой ее не пускают, мать отказывается от прав, а от детского дома все бегут. Да и загнобят ее в детдоме, она же отличается от всех.

– Я не могу, не могу так больше, – она всё говорит и говорит, словно выталкивает наружу слова, – Они все думают, что я псих, ненормальная, что придумываю всё. Если бы вчера вы меня не нашли, меня точно бы кто-нибудь убил или я сама с моста бросилась. Я не могу так, не могу…

Я глажу ее по взлохмаченным волосам и думаю о том, что она странно похожа на меня. Но жизнь того Кира Мартова изменил Замок Средь Миров, а кто изменит жизнь Сашки Жихаревой?

Кто, если не я?

Я закрываю глаза и пытаюсь сделать то же, что и с гарпией.

Всё будет хорошо. Мы рядом.

А ты просто будь собой.

Она вздрагивает. Кажется, странный дар, данный мне вместе с умением летать, все-таки работает и в нашем мире.

Отплакавшись, она от меня отстраняется.

В глазах уже не страх. Какое-то странное жадное выражение. То ли надежда, то ли вера.

– Спасибо, – шепчет она.

– Не за что, – автоматически отвечаю я и вглядываюсь в ее лицо. Пытаюсь найти взъерошенного мальчишку, а вижу потерянную одинокую девочку, которая от чего-то отчаянно прячется за очередной ролью. И вдруг говорю, сам от себя не ожидая, – От меня тоже отказались.

– Потому что ты не мог ходить? – спрашивает она. Я качаю головой.

Я перестал ходить в пять лет. А на улице оказался в почти десять.

Больницы, больницы…я столько видел этих больниц, что до сих пор иногда чувствую запах лекарств во сне. Но однажды понимаешь, что никакие больницы не помогут. Родители это поняли. И решили жить дальше.

Со здоровым ребенком – моим младшим братом.

В спец-интернате для инвалидов до нас никому не было дела. Хотя нет, было. Инвалиды ведь не могут дать сдачи, если кто-то выместит на них свое плохое настроение. Кого-то били, над кем-то издевались. А я к тому времени уже побывал в Замке Средь Миров и безумно хотел летать. Меня доводили из-за этого. Смешно это…мальчишка, даже до туалета добирающийся с трудом, а говорит о полетах.

Я тогда почти перестал разговаривать. А потом и вовсе сбежал, вместе с другим мальчишкой. А когда меня впервые поймали в Москве, на той станции метро, назвался придуманным именем, возникшим однажды в голове – Кир. Тем более, что меня никто не стал искать: ни родители, ни интернат. Так и появился Кирилл Мартов. Почти пять лет назад.

Я рассказываю это спокойно, но внутри что-то отпускает.

Я не могу рассказать это все Тимуру. Да и Валерке сказал не все. Но Саша понимает.

Мы так и сидим, взявшись за руки, пока не слышим звук открывающейся двери. Тимур возвращается из РКБ.

– Ну что, воспитательная беседа проведена, ребенок все осознал, можем домой отправлять? – интересуется он, выкладывая на стол пакеты из «Пятерочки», – Господа хорошие, вы тут для интерьера что ли сидите? Помогайте, чего я один тут все делаю?!

– Тим, пошли, покурим, а, – предлагаю я. Он смотрит на меня как на дурака.

– Ты ж не… – я тяну его за рукав и показываю на Сашку глазами, – А, пойдем, конечно. Сань, подожди нас пару минуток.

На балконе много красивых вещей. Деревянные полки, стулья, даже маленький стол. Наверное, работа тимкиного отца.

Я неловко опускаюсь на один из табуретов.

– Что с Валеркой?

– Все нормально, потом расскажу, – отмахивается Тимур и спрашивает, не давая не времени подготовиться, – У вас тут что происходит, елки-палки?!

И я выкладываю ему про Сашку все как есть.

– Ей нельзя в приют, ее сразу же в детдом отправят, – заканчиваю я, – И на улицу нельзя. Тим, я ее одну отпустить не смогу. Ты же понимаешь…

Тимур шумно выдыхает.

– Да, покурить бы действительно не мешало, – замечает он, – И что ты думаешь, я тебе позволю опять туда вернуться?

– А ты что, сын миллионера или Гарри Поттер, чтобы все проблемы разом решить? – язвлю я непривычно для себя.

Тимур машет перед моим лицом ладонью:

– Алё! Ты не забыл кто мы?

И кто же, спрашиваю я одними глазами.

И он отвечает мне без слов.

Мы те, кто умеет летать.

Возвращаемся на кухню через минут пять. Саша сидит на подоконнике и смотрит на улицу. Вид у нее потерянный. Когда мы входим, она легко, по-кошачьи, спрыгивает на пол.

– В общем, так, – без обиняков начинает Тимур, – Кир мне все рассказал. Да не смотрите вы оба на меня как на фашистскую Германию! Саша, ты пока здесь остаешься. Я сказал "пока", а не "на всю оставшуюся жизнь и давайте сейчас же пропишемся", – ехидничает он, замечая ее недоверчивый взгляд, – Нам разобраться во всем надо. И всё решить. Но не прямо сейчас.

Сашка вдруг снова начинает реветь. Тимур обреченно поднимает глаза.

– Блин, скажешь "иди" – плачет, скажешь "оставайся" – тоже плачет. Я что, сказал что-то не так? Эй, успокаивайся уже, хватит!

Я улыбаюсь уголком рта. Тим ведет себя как обычно. Шуточки, смешки, а за этим всем и не замечаешь того, что он сделал.

Мой друг.

Жихарева вытирает слезы кулаком и подходит к нам.

– Спасибо. Вам обоим.

– Было бы за что, – удивляется Тимур, – Это ж временные меры. Вот когда все окончательно утрясется, тогда скажешь.

Я молчу, как обычно. Только на душе до странности тепло.

– Новости такие: Валерий Шагаев, четырнадцать лет, безнадзорный, мать проживает в Приволжском районе, улица Портовая, вместе с сожителем – находится в реанимации, положение тяжелое, но стабильное, – говорит он монотонно, – Была временная слепота, сейчас уже видит немного. К нему пускают только родственников и родителей. Мать известили, но она в РКБ еще не появлялась. Врачи о-о-очень сомневаются, что появится.

Голос у Тимура при этом не особо печальный. Может, он думает, что такая мать и не нужна задаром.

– Дальше, если после больницы не заберут мать или другие родственники, будет приют. А потом – сам знаешь.

– Да уж, – подтверждаю я, – А откуда ты все знаешь это?

Тимка усмехается.

– Природное обаяние. Поговорил с одной тетечкой-врачом, потом с другой. Еще Галине Ильиничне позвонил, сочинил трогательную историю, что пока по городу тусовался тогда, успел с Валеркой познакомиться и сейчас переживаю за друга.

Усмешка у него при этом недобрая. У меня появляется странное чувство, что Тимур не только о Шефе узнавал, но и еще что-то, свое делал.

Мы сидим в комнате Тимура. Он параллельно включает компьютер.

Сашка, которую оставили за главную на кухне, гремит посудой и что-то готовит. Мы, на правах старших, скинули это на нее. Точнее, Тим скинул.

Мы к Валерке не попадем. Да и смысла нет. Еще одного бездомного котенка Тимур в дом не потащит. Здесь же не приют, в самом деле.

Кажется, я знаю что можно сделать.

– Мне адрес надо узнать, – говорю я, – Где его мать живет. Где-то на Портовой, говоришь…

Он что-то быстро набирает на клавиатуре.

– На Портовой, ага. Сейчас найду, погоди.

Он узнает адрес через пару минут. Как? Мне не понять.

– Я, вообще-то, не только порнуху в интернете скачивать умею, – смеется он, в ответ на мой вопрос, – Что, поехали?

Через пять минут мы уже выходим из квартиры, оставив Сашку со строгим наказом никому не открывать дверь. Она переводит взгляд с меня на Тимура и спрашивает, пока мы обуваемся.

– Может быть, я с вами? Я не буду мешать.

– Я знаю, что ты мешать не будешь, – говорю я, – Тебе нельзя сейчас показываться особо.

Она кивает, понимающе.

– Да. Конечно. Удачи.

В лифте Тимур фыркает.

– Если б не знал ситуацию, решил бы, что она в тебя влюбилась.

– Ты уже про Айше так говорил.

– Про Айше я говорил другое, – хмыкает он, – Там скорее ты, а не тебя…

Я рассерженно выдыхаю. Тимур вечно придумывает то, чего нет.

А может и чего есть? Ведь помогла же она мне сбежать из зоопарка.

Всю дорогу до Речного Порта мы не разговариваем. Не потому что ссоримся, просто Тимур какой-то странный сегодня, а я думаю о том, что буду делать.

Старая пятиэтажка. Во дворе сломанные железные горки, качели и красивые тополя. По краю тротуара – сметенный дворниками тополиный пух. Дорога вроде бы и недалеко, а шума от нее нет. На скамейках сидят бабульки, приглядывающие за играющими внуками и болтающие о своем.

Тихий двор старого города.

Тимур смотрит номера квартир на подъездных стенах. Нам нужна сто тридцатая. Десятый подъезд.

Нам везет, входная дверь открыта. Проходим и поднимаемся на четвертый этаж и сразу же видим деревянную дверь, покрашенную в густо-зеленый цвет. Звонка нет, надо стучаться.

Поднимаю кулак и колочу что есть сил.

Никто не открывает.

– Наверное, на работе, – пожимает плечами Тимур. Я стучусь снова.

Открывается соседская дверь. На пороге стоит высокая крепкая старуха в больших очках.

– Чего шумите? Что надо?

– Мы к Шагаевой, – выступает вперед Тим, – Вы не знаете, во сколько она с работы возвращается?

Старуха подозрительно на нас смотрит.

– Вера в запое вторую неделю, какая работа. Дома она, только не открывает. А вы кто такие?

– Пионеры, блин, – тихо бросает в сторону он и ударяет по двери. Результата никакого.

Старуха, оказывается, хорошо слышит.

– Ты бы, пионер, не хулиганил, а то милицию вызову.

– Извините, не буду, – неприязненно говорит Тимур и перестает колотить, – Пошли, Кир.

Мы уже на ступеньках лестницы, когда я оборачиваюсь к старухе.

– Вы не подскажите, а на какую сторону у них окна выходят?

Она изумленно на меня смотрит, но все-таки отвечает.

– На двор.

– Спасибо, – благодарю я, и мы спускаемся вниз, к подъезду.

Войти в дверь не удастся, ну и ладно.

Мы ведь умеем летать.

– Ки-и-ир, – жалобно говорит Тимур, – А может это…ну ее в баню. Проспится, откроет сама, а мы у двери будем караулить.

Он боится того, что нас увидят. Риск есть, конечно, но сейчас день, взрослые на работах, а детям и старикам чего только не привидится.

Я наконец открываю старый ржавый люк на крышу и мы залезаем наверх. Взлетать снизу точно нельзя, там уж точно кто-нибудь обратит внимание.

Квартира Валеркиной матери точно под нами, на этаж ниже.

Переглядываемся. Вроде никто наверх не смотрит. Надо прыгать сейчас.

На наше счастье, окна бить не приходится. Одно из больших окон на кухне открыто, и мы забираемся через него.

Старая убогая кухня с отклеивающимися обоями пуста. На столе стоит пара бутылок, засохшие ломтики сыра и соленые огурцы. В раковине гора посуды. Попали мы точно в ту квартиру, в которую надо было.

В зале работает телевизор и сидят на диване с пивом двое. Мужик в линялом трико и майке и женщина в халате. У нее старое испитое лицо. Отчим, тот самый, из-за которого Валерка чуть глаз не лишился, и мать.

Мужик, увидев нас, вскакивает с дивана.

– Что за х. ня?

Лицо у него злое. Я вдруг думаю, что из-за вот этой вот падали Валерка на улице оказался и сжимаю кулаки. Тимур меня опережает:

– Сидеть, с…ка, – рявкает он так, что вздрагиваю даже я. Он в этот момент кажется не просто старше намного, а еще и выше, сильнее, – И слушать сюда, оба. Кир, давай.

Я смотрю через пыльное окно автобуса на улицы города. Дождь прошел, сменившись жарким летним днем. Едут куда-то машины, троллейбусы, с грохотом катятся трамваи. Я смотрю на людской муравейник за окном и почти его не вижу.

У меня дрожат руки и кружится голова. Словно я снова вернулся в тот день в Замке, когда шел по коридору к кабинету Фионы и падал и падал по дороге.

У нас получилось. У меня получилось. Я не только гарпиям могу приказывать…людям, получается, тоже. Не приказывать, нет. Я даже не знаю, как это назвать.

Тимур сказал, что я могу чистить души. Звучит глупо, конечно. Но как иначе это назвать, ни он, ни я не знаем.

Одно я знаю наверняка. У Валерки будет дом. И мать. Старые обиды не забудешь, но новых не случится больше никогда.

– Кир, – осторожно трогает меня за плечо Тимур, – Приехали. Пойдем.

Дома я сразу же вырубаюсь, устроившись на диване. Оказалось, это отнимает много сил, намного больше, чем я потратил, приказывая гарпии. Уже засыпая, чувствую, как кто-то накрывает меня одеялом.

Тимур бы так делать не стал. Значит, Сашка.

Мне снится Замок.

Я хожу по его пустынным переходам и галереям и смотрю, сощурившись, на яркое горное солнце. Я знаю там каждый камень, каждый поворот, каждую дверь. Я почти слышу смех близнецов, строгий голос Леку, почти вижу солнечную улыбку Фионы и сотню тоненьких черных косичек Айше. Будто еще секунду назад все были здесь, но сейчас спрятались, чтобы выскочить из-за угла и поздравить с возвращением.

Я всему научился. Дружить, и даже любить учусь понемногу. Принимать решения. Не оглядываться на прошлое.

Ходить и летать.

Спасибо тебе, Замок.

И прощай.

И ты прощай, Кир, шепчет ветер, гуляющий по коридорам и переходам. Лети.

Я просыпаюсь от того, что меня кто-то трясет.

– Кир, Кир, проснись. Пожалуйста! – я открываю глаза и вижу перед собой Сашкино лицо.