Текст книги "Лесной бродяга (Обитатель лесов)"

Автор книги: Габриэль Ферри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 48 страниц)

– Это – Кучильо! – пояснил Фабиан в ответ на вопросительный взгляд Розбуа.

– Кучильо, ваш достойный слуга, свидетель ваших храбрых деяний, кабальеро, – поклонился бандит. – Но я вижу, вы заняты, и мой визит, кажется, не ко времени. Поэтому я покидаю ваше общество.

И он сделал шаг назад.

– Если вы дорожите вашей головой, то останьтесь здесь, сеньор Кучильо, – жестко приказал Розбуа, а Хосе подошел к авантюристу и бесцеремонно выхватил из его рук карабин.

«Я им нужен, – подумал Кучильо. – Выходит, лучше поделиться с ними, чем не получить ничего! Право, эта долина как будто заколдована!»

– Вы позволяете мне остаться, сеньор? – спросил он у канадца и обратился к дону Антонио: – Надеюсь, вы не возражаете…

Повелительный жест Фабиана не дал ему договорить.

– Молчите, сеньор! Не нарушайте последних мыслей христианина, готовящегося к смерти!

Фабиан выразительно взглянул на кинжал, который, как мы сказали, уже не давал тени, и снова обратился к дяде:

– Граф де Медиана, в последний раз спрашиваю вас, скажите мне, во имя спасения вашей души, во имя того славного имени, которое оба мы носим, во имя вашей чести, виновны вы или невинны в убийстве моей матери?

Но дон Антонио отвечал, не смущаясь и не падая духом:

– Я ничего не скажу вам, ибо не признаю за вами права судить меня!

– Так пусть же всевидящий Господь будет мне судьей! – торжественно воскликнул Фабиан и, отозвав Кучильо немного в сторону, сказал ему вполголоса: – Над этим человеком свершился суд, правдивый и беспристрастный, и в качестве представителей судебной власти и человеческого правосудия здесь, в пустыне, мы поручаем вам исполнение над ним состоявшегося приговора. За исполнение обязанности палача вы будете вознаграждены всеми сокровищами, какие заключает в себе эта долина: все это мы отдаем вам!

– Карамба! – воскликнул бандит с заблестевшим от алчности взглядом. – Несмотря на всю свою совестливость, известную здесь всем и каждому, я не могу не признать, что это очень приличное вознаграждение; я не стану с вами торговаться, и в случае, если бы у вас возникла надобность еще в подобной же услуге, то прошу не стесняться: я всегда готов к вашим услугам и сделаю это просто из дружбы, так сказать, сверх счета!

Сказанное нами выше, вероятно, вполне объясняет неожиданное появление здесь Кучильо. Отъявленный негодяй выбрался из озера в то время, пока разыгрывался пролог драмы, участником которой он стал теперь. Встреча с Барахой и Ороче на горной тропе снова навела его на прежнюю мысль пристать к победителям. Вообще говоря, он видел, что дело принимает сравнительно лучший оборот, чем он ожидал.

Но вместе с тем он отлично осознавал всю щекотливость своего положения, сопряженного с предложенной ему обязанностью палача по отношению к человеку, знавшему о всех его преступлениях: дон Антонио буквально несколькими словами мог предать его в руки беспощадных судей. Хитрый бандит сразу понял, что для собственного спасения ему необходимо воспрепятствовать дону Антонио сказать о нем что-либо. С этой целью он решил прежде всего как-то принудить испанца молчать и, улучив удобную минуту, шепнул ему на ухо:

– Не бойтесь ничего… я с вами!

Участники разыгравшейся сцены продолжали хранить молчание. Фабиан опустил голову в задумчивости, лицо его было так же бледно, как у осужденного. Розбуа с нарочитым бесстрастием наблюдал за происходящим. Хосе же не скрывал своего удовлетворения, однако был мрачен. И только Кучильо переполняла радость: он был готов пожертвовать чем угодно, взять на душу любой смертный грех, не говоря уже о привычном для него убийстве, лишь бы обогатиться.

«Черт побери! – думал авантюрист, беря из рук Хосе свой карабин и одновременно успокаивая дона Антонио доверительным жестом. – Вот случай, который и самого ариспского алькальда заставил бы лопнуть от злости, ибо ему пришлось бы даровать мне прощение! Я безнаказанно избавлюсь от опасного свидетеля благодаря чужой воле и руке Провидения!» И он подошел к дону Антонио.

Бледный, с блестящими от возбуждения глазами, испанец оставался неподвижен. Он так и не понял, будет ли Кучильо его спасителем или палачом, не сумев в смятении чувств разгадать подлую душонку этого проходимца. Он лишь сказал:

– Мне много лет назад было предсказано, что Бог покарает меня смертью в пустыне! Теперь исполняется это предсказание. Но Бог посылает мне еще высшее оскорбление – смерть от руки этого негодяя! Сеньор Фабиан, вам я прощаю: по-своему вы, может быть, и правы… но дай-то Бог, чтобы этот бандит не стал и для вас таким же роковым, как для вашего дяди!

В этот момент истошный крик, крик ужаса, изданный Кучильо, заглушил последние слова дона Антонио.

– К оружию! К оружию! – кричал он. – Индейцы!

Последовали мгновения общего замешательства: Фабиан, Красный Карабин и Хосе кинулись за своими ружьями; воспользовавшись этим, Кучильо ринулся на дона Антонио, который, выпрямясь во весь рост, окидывал взглядом окрестность, нигде не видя неприятеля, и два раза вонзил ему свой нож по рукоятку в горло.

Несчастный Медиана упал, обливаясь кровью. Дьявольская улыбка скользнула по губам Кучильо: дон Антонио унес с собой в могилу его тайну.

XV. СУД БОЖИЙ

Неожиданное убийство привело всех в негодование. Забыв, что бандит, в сущности, только ускорил приведение в исполнение произнесенного над графом де Медиана приговора, Фабиан накинулся на него.

– Несчастный! – крикнул он, замахиваясь на бандита прикладом ружья.

– Ну, ну, успокойтесь! – говорил Кучильо, отстраняясь от удара, тогда как Хосе, более склонный к некоторой снисходительности по отношению к убийце дона Антонио, его заклятого врага, кинулся между ними. – Вы горячитесь, как степной жеребенок, и при каждой возможности готовы боднуть, как молодой бычок. Индейцев нет и в помине; они теперь слишком заняты в другом месте! Это была просто маленькая военная хитрость с моей стороны, чтобы скорее оказать вам важную услугу, которой вы требовали от меня! Не будьте же неблагодарны!

– Что сделано, то сделано! – вмешался бывший карабинер. – Простить убийцу своей матери, дон Фабиан, – малодушие, а убить безоружного, беззащитного человека – преступление. С этим я должен согласиться, даже и после пяти лет тюрьмы и ссылки, а потому, как ни рассуждай, наш приятель Кучильо все же избавил нас от затруднительного решения этого вопроса. Теперь уж его дело разбираться со своей совестью. Что ты на это скажешь, Розбуа?

– С такими уликами, какие у нас имелись против него, любая судебная палата приговорила бы его к смертной казни! Индейцы по своим законам правосудия также не пощадили бы его. Сам Бог пощадил нас, не дав пролить кровь белого человека и единоверца. Вот почему и я, как ты, Хосе, говорю: да, это дело Кучильо, и спасибо ему, что он избавил нас от необходимости выступить в роли палачей.

– Господи! – сокрушенно воскликнул Фабиан. – Ведь я все-таки надеялся найти возможность простить его!

Между тем, окинув взглядом, полным холодной ненависти, бездыханное тело того, кто уже не мог выдать его тайны, Кучильо философски заметил:

– И что такое, в самом деле, жизнь человеческая? От каких пустяков зависит она? Ведь пятнадцать лет назад я остался жив лишь благодаря тому, что не нашлось поблизости какого-нибудь дерева!

Затем он обратился к Фабиану:

– Итак, я оказал вам серьезную услугу, и вам волей-неволей приходится, дон Тибурсио, признать себя моим должником! Вы не отказываетесь от данного слова?

– Нет, – презрительно уронил Фабиан, – цена крови сполна будет выплачена вам: берите все золото долины!

– В уме ли вы? – воскликнул испанец. – Этот проходимец убил бы его с радостью и задаром!

– Вы – Бог! – восхищенно воскликнул Кучильо. – И цените мою совестливость по справедливости. Как! Неужели все это золото мое?

– Все, все, до последней крупинки! – раздраженно сказал Фабиан. – Я не желаю иметь ничего общего с вами, даже золота!.. – И он сделал знак Кучильо, что тот может отправляться.

Бандит вместо того, чтобы пройти сквозь заросли хлопчатника, направился прямо к их скальному выступу, за которым в лощине была привязана его лошадь.

Спустя несколько минут, он вернулся уже без винтовки, неся с собою свое сарапе. Он отстранил сплетавшиеся между собою ветви, преграждавшие ход в Золотую долину, и вскоре скрылся из вида.

Стоявшее теперь в зените солнце заливало ослепительным светом и дробилось тысячами искр на золоте, рассеянном по дну долины. Дрожь пробежала по жилам Кучильо при виде этих несметных богатств.

С искрящимся взглядом, он походил на койота, попавшего в овчарню и останавливающегося в нерешительности, на какой жертве остановить свой выбор. Блуждающим взором пожирал он золотые самородки, рассыпанные у его ног. Еще немного – и он, кажется, стал бы кататься в этом золотоносном песке в порыве безумной радости.

Вскоре, однако, он овладел собой и, немного успокоившись, разостлал на песке свое сарапе. Видя полную невозможность унести все, он стал осматривать испытующим взором рассыпанные кругом сокровища, соображая, на чем именно остановить свой выбор.

Тем временем дон Педро Диас, расположившись на некотором расстоянии и внимательно следивший за всем происходившим, видел всю, до мельчайших подробностей, тяжелую сцену последних минут герцога д'Армады.

Он медленно поднялся со своего места и направился в сторону наших друзей, как бы с трудом передвигая ноги, мрачный, как Божия кара, орудием которой ему суждено было стать в самом близком будущем.

Подойдя ближе, он посмотрел полным невыразимого, глубокого горя взглядом на герцога д'Армаду и печально проговорил:

– Я не осуждаю вас, так как на вашем месте и сам поступил бы точно так же: одному Богу известно, сколько индейской крови я пролил, чтобы только утолить свою жажду мести!

– О, это все равно что святую воду пить, дон Педро, – заметил Красный Карабин, проводя рукой по своим густым седым волосам, и окинул благородного искателя приключений доброжелательным взглядом. – И Хосе и я также можем сказать, что и мы, со своей стороны…

– Я вас не осуждаю, сеньоры, – продолжал Диас, – но я скорблю, горько оплакивая случившееся, потому что я был свидетелем того, как на моих глазах пал человек с твердой душой, человек, державший в своих руках всю будущность Соноры, пал от руки негодяя, святотатственно разбившего орудие, избранное Богом для возвеличения моей несчастной родины! Я хочу предать убийцу в ваши руки! Судите его: он пролил много невинной крови!

– Что вы хотите этим сказать, сеньор Диас? – спросил Фабиан. – Неужели Кучильо…

– Этот изменник, дважды пытавшийся убить вас, кабальеро, первый раз в гасиенде Дель-Венадо, а затем в соседнем с ней лесу, и привел нас сюда!

– Так это Кучильо продал вам тайну долины? О, я был почти уверен в этом. Но, дон Педро, вы точно знаете о сделке?

– Вполне! Покойный дон Эстебан рассказывал мне, каким образом этот негодяй узнал о существовании здесь этих богатейших россыпей. Убив своего товарища, который первый случайно напал на них, он сделался единственным обладателем тайны. Ну а теперь, если вы считаете, что человек, дважды покушавшийся на вашу жизнь, заслуживает строгой кары, то уж решайте сами!

С этими словами Педро Диас стал подтягивать подпругу седла, намереваясь окончательно уехать.

– Простите, кабальеро, – сказал Фабиан, – еще одно слово! Не знаете ли вы, давно у Кучильо серая лошадь, что припадает на правую переднюю ногу?

– Да уже более двух лет, как я слышал от него самого!

Последняя сцена прошла незамеченной для бандита. Сплошные заросли хлопчатников совершенно скрывали от него все происходившее; кроме того, он был настолько поглощен созерцанием своих сокровищ, что не мог отвести глаз и не видел и не слышал ничего вокруг себя.

Растянувшись на песке, он ползком двигался между бесчисленных самородков, которыми здесь была густо усеяна почва. Он уже начал нагружать ими разостланный на земле сарапе, когда Диас окончил свое обличение.

– Что за роковой день сегодня! – воскликнул Фабиан, в душе которого последняя фраза Диаса не оставляла более места сомнению. – Что же я должен сделать с этим человеком? Вы оба знаете, как он поступил с моим приемным отцом, посоветуйте мне, друзья, что мне с ним сделать? У меня нет уже больше сил, нет решимости! Этот день принес мне слишком много потрясений.

– Неужели негодяй, задушивший твоего отца, заслуживает больше снисхождения, чем благородный гранд, убивший твою мать? – спросил канадец.

– Вашего отца он убил, или кого-либо другого, все равно: этот негодяй вполне заслуживает смерти! – проговорил Диас, вскочив в седло. – Я предаю его в ваши руки, сеньор: поступите с ним, как того требует справедливость!

– Я с глубоким сожалением расстаюсь с вами, сеньор Диас! – сказал Розбуа. – Человек, который как вы является ярым и непримиримым врагом индейцев, был бы для меня желанным товарищем.

– Долг заставляет меня вернуться в лагерь, который я покинул ради несчастного покойного дона Эстебана! – отвечал искатель приключений. – Но есть две вещи в мире, которых я никогда не забуду: это ваше благородное великодушие как победителей, и та клятва, которую я принес вам, – никому не открывать тайны Вальдорадо!

Диас махнул рукой на прощание и поскакал к развилке Рио-Хилы, размышляя о возможности примирить или, вернее, сочетать святость данного слова с заботами о безопасности и успехе экспедиции, начальство над которой он должен был принять после покойного дона Эстебана.

Вскоре охотники потеряли его из вида.

В то время как Диас удалялся, другой всадник, невидимый для наших друзей, тоже направлялся вдоль одного из рукавов реки в мексиканский лагерь: то был Бараха. Последний, под свежим впечатлением низких страстей, заставивших его пожертвовать своим товарищем и решиться на страшное дело, с неудовлетворенным чувством все более и более разгоравшейся в нем алчности к наживе, решился наконец разделить с товарищами добычу и теперь скакал во весь опор за подкреплением, отнюдь не ожидая, что в лагере его встретят огнем и мечом.

Солнце уже поднялось высоко и освещало в долине только Кучильо, с жадностью склонившегося над своей золотой жатвой, и трех охотников, державших совет между собою о судьбе Кучильо. Узнав мнение канадца, Фабиан захотел выслушать и Хосе. Тот высказался еще решительнее.

– Дон Фабиан, вы поклялись вашей приемной матери на ее смертном одре покарать убийцу Маркоса Арельяно. Сдержать клятву – ваш священный долг. Убийца в ваших руках – действуйте! – Заметив смятение в глазах молодого человека, испанец решительно добавил: – Если вам претит это дело, я готов сам взяться за него.

Хосе подошел к живой изгороди, скрывавшей их от бандита, и раздвинул ветви кустарника.

– Сеньор Кучильо, – крикнул он, – на пару слов!

Но бандит, до безумия ослепленный видом искрившегося под лучами солнца золота, ничего не слышал. Его скрюченные пальцы рыли песок с рвением голодного шакала, вырывающего труп.

Только когда его окрикнули в третий раз, он повернул голову и, обратив к Хосе разгоряченное работой лицо с блуждающими глазами, поспешно закрыл инстинктивным движением почти бессознательного недоверия одним концом сарапе набранную им груду золота.

– Сеньор Кучильо, – продолжал испанец с едким сарказмом, которого бандит, впрочем, не заметил. – Я вот услышал полчаса назад от вас одно чрезвычайно мудрое высказывание. Оно меня поразило глубиной мысли и дало самое лестное представление о вас и вашем характере.

– А-а… – пробормотал Кучильо, – вот и этому тоже понадобились мои услуги! Эти люди начинают становиться нескромными… Впрочем, они хорошо платят, надо отдать им должное! – добавил он, утирая лоб, с которого градом катился пот. – Мудрое изречение! – проговорил он уже вслух, небрежно отбрасывая в сторону горсть золотоносного песка, который всюду, кроме только этой долины, составил бы счастье любого искателя золота. – Какое? Я часто говорю несравненно более мудрые вещи и почти не замечаю их. У меня вообще философский склад ума!

– Я вам напомню. Вы сказали: «И что такое, в самом деле, жизнь человеческая! От каких пустяков зависит она? Ведь пятнадцать лет назад я остался жив лишь благодаря тому, что не нашлось поблизости какого-нибудь дерева!» Так вы высказались, сеньор?

– Весьма возможно! – отозвался Кучильо рассеянно. – Я действительно долго предпочитал кусты, но теперь давно уже успел примириться даже с высокими большими деревьями. Да, собственно говоря, почему вы спрашиваете меня об этом? – с нетерпением спросил он.

– Да так, из любопытства, – небрежно уронил Хосе, – а скажите, как это вы так быстро нашли золотую долину, когда мы искали, искали ее?!

– Дело случая! – хладнокровно отвечал бандит с наглой улыбкой. – А может быть, – с лицемерным смирением прибавил он, – и само Провидение указало мне ее: ведь, нужно вам признаться, я думаю пожертвовать все это золото на богоугодные дела!

– Благое дело! – глубокомысленно произнес Хосе, но не мог удержаться от улыбки, тут же замеченной бандитом.

– Во всяком случае, – снова начал он, – каким бы образом я не отыскал долину, все золото теперь мое: я честно заработал его убийством, а, нужно заметить, я не убиваю даром. Впрочем, – продолжал он, видимо, обдумывая что-то, – я не эгоист и готов поделиться с вами своим счастьем. Знаете что? Здесь есть в одном месте громаднейшая глыба золота; ей цены нет! Я дарю ее вам!

– Спасибо! – добродушно отвечал Хосе. – А где находится это сокровище?

– Там, вверху! – проговорил Кучильо, указывая на вершину пирамиды.

– Там, на вершине возле пихт над обрывом? Ах, сеньор Кучильо, укажите, где точно следует искать?

Бандит не очень-то хотел расставаться со своим грузом, но, решив поскорее отделаться от «беспокойного человека», как он мысленно называл Хосе, поплелся на вершину холма. Хосе направился за ним, показав знаком Фабиану и Розбуа, чтобы они по приглашению бывшего солдата взбирались следом.

– Никто не уйдет от своей судьбы, – говорил Хосе догнавшему его Фабиану, – смотрите, этот бездельник глазом не моргнет! Как бы то ни было, но помните, что вы клялись отомстить за смерть вашего приемного отца! Еще тут не расчувствуйтесь!

– Не беспокойся! – твердо проговорил Фабиан, нерешимость которого теперь совсем исчезла. – Пусть и с ним поступят так, как он поступал с другими!

И трое неумолимых людей появились на вершине пирамиды, где Кучильо их уже поджидал.

При виде строгих и суровых лиц тех, кого он имел столько оснований опасаться, в душе Кучильо снова зароились прежние опасения. Тем не менее он старался сохранить свой апломб и не падать духом раньше времени.

– Вот смотрите, видите? – сказал он, указывая на водопад. – Вон там в скале!

При этом он указал рукой на то место, где раньше искрилась та громадная глыба золота, которой овладел Ороче и от которой осталась лишь выемка в скале.

Жадный взгляд бандита тотчас же заметил исчезновение самородка, – и крик сдерживаемой ярости едва не вырвался у него из груди. Но никто из его судей не глядел на водопад. Фабиан взглянул на Кучильо – и под его взглядом кровь застыла в жилах бандита.

– Кучильо, – проговорил молодой человек. – Вы однажды не дали мне умереть от жажды и этим оказали услугу человеку, который не отплатил вам за то неблагодарностью: я простил вам тот удар кинжалом, которым вы ранили меня в саду гасиенды Дель-Венадо; простил вам и новые покушения на мою жизнь близ Сальто-де-Агуа; мало того, я простил вам еще и тот выстрел, который только вы могли направить в нас с вершины этой пирамиды! Я простил бы вам все дальнейшие попытки подобного рода, которые клонились к тому, чтобы лишить меня той жизни, которую вы некогда сохранили мне. Я не только простил вас, а еще вознаградил более чем по-королевски за исполнение того приговора, который был утвержден на нашем суде! Но у вас на совести есть еще одно преступление, которого вам и ваша совесть не могла простить!

– О, с совестью-то своей я постоянно живу в ладу! – возразил Кучильо с мрачно-любезной улыбкой, начиная уже чувствовать сильное беспокойство.

– Я говорю о том вашем друге, – продолжал Фабиан, – которого вы так предательски убили!

– Он оспаривал у меня мой выигрыш, и, говоря по чести, в тот раз выпито было очень много вина! – оправдывался Кучильо.

– Не прикидывайтесь, будто вы не понимаете меня! – гневно воскликнул Фабиан, раздраженный наглостью и нахальством этого негодяя.

Кучильо сделал вид, что старается что-то припомнить.

– Если вы говорите о Тио Томасе, то это дело никогда не было хорошо расследовано, однако.

Фабиан раскрыл уже рот, чтобы ясно сформулировать обвинение в убийстве Арельяно, когда Хосе неожиданно перебил его.

– Я очень бы желал узнать поподробнее историю о Тио Томасе. Быть может, сеньор Кучильо не найдет времени для составления своих мемуаров, что, конечно, стало бы невосполнимой потерей для человечества.

– Я, со своей стороны, дорожу возможностью доказать, что немногие могут похвастать такою чуткой совестью, как я, – сказал Кучильо, видимо, польщенный комплиментом. – Так вот, как было дело: Тио Томас, мой закадычный друг, имел племянника, с нетерпением ожидавшего наследства после своего дядюшки, человека весьма зажиточного. Я получил от племянника сто песо и за эту сумму обязался ускорить время вступления его в права наследства. Это было, конечно, ничтожное вознаграждение за столь прекрасное наследство, и я пошел и предупредил о нашем заговоре Тио Томаса, который дал мне двести песо за то, чтобы я позаботился о том, чтобы его племянник никогда не смог ничего наследовать от него. Но здесь я оплошал, отправив на тот свет племянника, не предупредив его даже о том, как бы это следовало сделать. Вот тогда-то я и почувствовал, как неудобно иметь слишком чуткую совесть: деньги племянника положительно жгли мне руки и ложились упреком на мою совесть, я решил избавиться…

– От этих денег?

– Нет, от упрека, и с этой целью прибегнул к единственному средству, какое еще оставалось в моем распоряжении…

– То есть вы отправили и дядюшку своим чередом на тот свет?

Кучильо самодовольно поклонился.

– С тех пор, – сказал он, – я не чувствую ни малейшего упрека совести. Я честно заработал свои триста песо, исполнил все по уговору, как с тем, так и с другим!

Кучильо все еще улыбался, когда Фабиан неожиданно воскликнул:

– А сколько вам было заплачено за убийство Маркоса Арельяно?

При этом неожиданном обвинении мертвенная бледность мгновенно покрыла исказившиеся черты Кучильо. Теперь он уже не мог более ошибаться насчет грозившей ему участи. Повязка разом упала у него с глаз, – и сладостные обманчивые мечты, которыми он все время убаюкивал себя, сменились суровой действительностью.

– Маркое Арельяно?! – пробормотал он заикаясь. – Я не убивал его!

– Лжешь, негодяй, ты убил его! – гневно воскликнул Фабиан. – Ты задушил его у костра, а труп бросил в реку!

– Нет, нет! Кто вам это сказал?

– Кто сказал? – горько усмехнулся Фабиан. – Скажи лучше – указал!

– Кто, кто?!

– А кто указывает вакеро, где искать сбежавшую лошадь? Кто указывает индейцу, где скрывается неприятель? Кто указывает гамбузино, где природа прячет золото? Только вода не сохраняет следа проплывшего по ее поверхности челнока, да воздух не сохраняет след пролетевшей птицы. Но земля, земля хранит все следы! Тебе это так же хорошо известно, как и нам.

– Я не убивал! Не убивал я его, кабальеро! Клянусь Господом…

– Не богохульствуй! Повторяю тебе, ты – убийца. Ты оставил на земле следы своего преступления. Люди видели и прочли эти кровавые следы! А твоя припадающая на левую ногу лошадь и твоя хромота – о них тоже поведали следы, – все это неоспоримые свидетельства твоего преступления!

– Это не я! Не я! – упорствовал бандит.

– Бессмысленная ложь, Кучильо! Припомни-ка встречного вакеро! Ведь он узнал Арельяно! И разве не ты ехал рядом с ним на серой в яблоках лошади?

– Сжальтесь! Пощадите, сеньор Тибурсио! – взмолился Кучильо, подавленный этим внезапным открытием фактов, единственными свидетелями которых были он да Бог на небесах. – Возьмите все золото, которое вы дали мне, но оставьте мне только жизнь, и я за это буду убивать всех ваших врагов, убивать их везде, повсюду и всегда, когда только представится случай, по первому вашему слову или взгляду… и задаром… даже отца родного я готов убить, если вы мне прикажете. Но, ради Господа всемогущего, ради солнца, которое светит нам всем, оставьте мне жизнь! Прошу вас только об одном, не лишайте вы меня жизни! – молил негодяй, ползая в ногах у Фабиана.

– И Маркое Арельяно, наверное, просил у тебя пощады, а ты разве пощадил его? – проговорил Фабиан, отворачиваясь от него.

– Но ведь я же убил его, чтобы единолично завладеть всем этим золотом, а теперь отдаю его все за свою жизнь! – продолжал он, отбиваясь от Хосе, который не давал ему обнять колени Фабиана.

С искаженным ужасом лицом, с пеной у рта и чрезмерно расширенными зрачками лишенных разума глаз, Кучильо все еще молил о пощаде, стараясь доползти до ног Фабиана. Незаметно для самого себя он очутился на самом краю обращенной к горам почти вертикально обрывавшейся западной стороны пирамиды; позади него широкая полоса воды с шумом и ревом низвергалась вниз, пенясь и бурля.

– О, пощадите, пощадите! – молил он. – Прошу вас именем вашей матери, именем доньи Розариты, которая вас любит, я это знаю! Она вас любит – я это слышал…

– Когда?! – воскликнул Фабиан, бросаясь в свою очередь к Кучильо, но вопрос замер у него на устах: сорвавшись с края обрыва, благодаря легкому пинку ногой бывшего карабинера, Кучильо полетел в пропасть с раскинутыми руками.

– Что ты наделал, Хосе? – воскликнул Фабиан.

– Этот негодяй, – презрительно сплюнув, проговорил бывший микелет, – не стоил ни веревки, ни заряда пороха!

Душераздирающий вопль на мгновение заглушил даже рев водопада. Фабиан вытянул вперед голову, чтобы взглянуть в пропасть, и тотчас же откинулся назад, охваченный ужасом: уцепившись за ветки куста, подававшегося под его тяжестью, так как корни, едва державшиеся в расщелине скалы, мало-помалу обрывались, Кучильо висел над пропастью и положительно выл от смертельного ужаса, леденившего кровь в его жилах.

– Помогите! Помогите! – кричал он задыхающимся, полным самого безнадежного отчаяния голосом. – Помогите, если в вас есть хоть что-нибудь человеческое!..

Все трое, стоявшие на вершине пирамиды, обменялись взглядами, передать которые нельзя никакими словами. И каждый стал утирать холодный пот со лба.

Неожиданно мольбы бандита разом оборвались и сменились диким истерическим, каким-то безумным хохотом, от которого невольно мурашки бежали по коже. То был хохот помешанного; затем донеслось еще несколько бессвязных слов, – и все смолкло. Теперь один грохот водопада тревожил тишину мрачной пустыни. Бездна поглотила свою жертву, смерть взяла наконец того человека, вся жизнь которого являлась сплошным рядом разных преступлений и злодеяний.

– Хосе! – горестно воскликнул Фабиан. – Ты лишил суд человеческий его священного права – сознательно покарать преступника!

– Ничего! Наверно, суд Божий над этим негодяем будет еще ужаснее! – заявил испанец.